Текст книги "Кропоткин. Жизнь анархиста"

Эти замечания действительно были вполне обоснованным и в те времена, когда пути анархистского и марксистского социализма еще только начинали расходиться. И Петр Алексеевич подчеркивает, что к отмеченным им целям стремятся даже те, кто проповедует «государственный коммунизм или иерархический строй», «ученые социалисты», под которыми бакунисты понимали последователей Маркса: они выступают за сильную власть правящего меньшинства или выборных лиц и жертвуют индивидуальной свободой не потому, что в принципе считают индивидуальность неважной, но потому, что считают упомянутое равенство неосуществимым в данный момент, хотя и не исключают, что в будущем положение может измениться.

Отвергая государственный коммунизм марксистов, Петр Алексеевич уже в этом тексте берет под защиту «справедливые начала» коммунизма как принципа, хотя и выражает понимание того, почему антиавторитарные социалисты страшатся его из опасения всевластия государства и правительства. «Понятно, однако, что все это есть следствие простого недоразумения. Избавленный от вечно грозящего представления всемогущего правительства, коммунизм стал распространяться даже в Западной Европе в измененной и ограниченной форме под именем коллективизма»[537]537
  Кропоткин П. А. Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя? С. 13.


[Закрыть], – то есть взглядов бакунинского крыла Первого Интернационала.

Далее в своей записке Кропоткин рассматривает те условия, которые, по его мысли, необходимы для осуществления равенства во всех его формах. Чтобы иметь возможность зарабатывать себе средства к жизни личным трудом, не нанимаясь на работу к кому-либо, человек должен иметь свободный доступ к орудиям труда и сырью. Для этого следует упразднить в будущем обществе частную собственность отдельных лиц, их групп и компаний. И здесь Петр Алексеевич подвергает резкой критике идеи тех, кто считает, что обобществление собственности возможно в виде огосударствления, то есть передачи «всего общественного капитала» в руки государства и правительства, которые бы управляли им от имени общества в целом. Следуя анархистской критике государства, Кропоткин доказывает, что в действительности такая власть никогда не сможет и не станет действовать в интересах всех: «…всегда тот кружок личностей, в пользу которых общество отказывается от своих прав, будет властью, отдельною от общества». Более того, он будет стремиться расширять свои полномочия как можно больше и дальше! Вот почему «весь капитал, накопленный в том или другом виде предыдущими поколениями, должен стать достоянием всех, всего общества, которое само и должно быть полноправным его распорядителем»[538]538
  Там же. С. 8.


[Закрыть].

На практике такое обобществление, пишет Кропоткин в своей записке, должно выражаться в объявлении «всего наличного капитала, разрабатываемого или нет», общей собственностью жителей территории – «группы, областей, страны», – на которой происходит революция. Земля, леса, рудники, фабрики, железные дороги, дома и т. д. передаются при этом непосредственно в распоряжение тех, кто на них работает. С учетом того что эти пользователи или группы пользователей будут изначально находиться в неравных местных условиях, необходимо будет произвести известное выравнивание хозяйственных и трудовых ресурсов «путем взаимного согласования этих групп» на уровне городов, областей и т. д. с возможностью дальнейшего перераспределения в будущем[539]539
  Кропоткин П. А. Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя? С. 9.


[Закрыть]. Характерно, что именно такой порядок действовал традиционно в сельской общине, существовавшей в том числе и у русского крестьянства: земля считалась собственностью общины и периодически перераспределялась между отдельными семьями, «по едокам».

Что же именно должно производиться в таком обществе равенства? В первую очередь «те предметы, которые будут признаны нужными обществу большинством данной группы, данного союза групп людей», отвечает на это Кропоткин[540]540
  Там же. С. 10.


[Закрыть]. Для изготовления других вещей, нужных лишь для отдельных людей или меньшинства, «достаточно будет досуга по окончании работ, необходимых для удовлетворения необходимых потребностей, требуемых обществом»[541]541
  Там же. С. 11.


[Закрыть]. Увеличение свободного времени, вызванное прогрессом производства и всеобщим занятием полезным трудом, позволит этого достичь. А «тунеядец, который отлынивает от работы и желает жить не работая», «не получит денег-чека рабочего времени, что он отработал ежедневно свою долю нужного труда, и без этого также не будет в состоянии жить»[542]542
  Там же. С. 16.


[Закрыть].

Но такой переворот будет означать также переориентацию системы труда и исчезновение целого ряда профессий, в особенности чисто умственного, управленческого и привилегированного труда. Такую деятельность, полагал Кропоткин, можно будет совмещать с выполнением общественного необходимого физического труда – первоначально за счет разделения рабочего дня на различные части и перемены занятий, а затем и благодаря обеспечению равенства всех в образовании.

В том, что касается политической формы устройства свободного общества, то Кропоткин в своей записке, вслед за Прудоном, открыто провозглашает «безначалие», «анархию»[543]543
  Там же. С. 14.


[Закрыть]. Всякое правительство на любом уровне не есть отражение воли большинства населения, но, по существу, является узурпацией решения общественных вопросов управляющим меньшинством, которое действует прежде всего в своих собственных интересах. Сложная государственная машина и система законов требуют существования особого класса привилегированных людей, профессионально занимающихся управлением. Поэтому для обеспечения равенства и свободы куда более правильно заменить централизованную систему государства автономией и самоуправлением местных общин, пишет Петр Алексеевич. Эти общины будут вполне в состоянии добиться того, чтобы все их члены работали, поддерживать внутренний порядок и вершить общинный суд. Споры между общинами тоже могут разрешаться без государственного диктата.

Практическое осуществление социалистического общественного идеала, настаивает Кропоткин, может совершиться только путем социальной революции. Да, говорит он, условия в отдельных странах разные, и потому тот же западноевропейский опыт следует использовать с известной осторожностью. Но есть и некоторые общие моменты. И прежде всего необходимо всегда ориентироваться на конечную задачу, соглашаясь на частичные преобразования только тогда, когда на данный момент очевидна невозможность полной реализации идеала.

Для подготовки революции, по мнению Кропоткина, необходима революционная организация, или, как он говорит, «партия». Под этим словом он, как и другие тогдашние анархисты, понимал не современную иерархическую организацию, основанную на централизации и принудительной дисциплине и нацеленную на завоевание политической власти, но группу равноправных, идейно убежденных сторонников. «Мы безусловно отрицаем введение в революционную организацию подчинения личностям, порабощения многих, одному или нескольким лицам, неравенство во взаимных отношениях членов одной и той же организации, взаимный обман и насилие для достижения своих целей. Нечего и говорить, конечно, что все подобные средства мы считаем совершенно позволительными и даже необходимыми во всех наших отношениях к представителям капитала и власти, с которыми мы вступаем в борьбу»[544]544
  Кропоткин П. А. Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя? С. 18.


[Закрыть]. Иными словами, этика – это взаимные отношения между людьми, и принципы ее можно и нужно соблюдать только по отношению к тем, кто соблюдает их по отношению к тебе!

Задача революционной организации – не совершать революцию, а подготовить людей к ней, настаивает Кропоткин: «Никакая революция невозможна, если потребность в ней не чувствуется в самом народе. Никакая горсть людей, как бы энергична и талантлива она ни была, не может вызвать народного восстания, если сам народ не доходит, в лучших своих представителях, до сознания, что ему нет другого выхода из положения, которым он недоволен, кроме восстания. Следовательно, дело всякой революционной партии не вызвать восстание, а только подготовить успех готовящегося восстания, т. е. связать между собою недовольные элементы, помочь ознакомлению разрозненных единиц или групп со стремлениями и действиями других таких же групп, помочь яснее определить истинные причины недовольства, помочь им яснее определить своих действительных врагов… наконец, содействовать выяснению сообща ближайших практических целей и способов их осуществления»[545]545
  Кропоткин П. А. Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя? С. 18.


[Закрыть]. Такие недовольные элементы уже есть, пишет Петр Алексеевич: крестьянство и рабочие глухо возмущаются своим бесправием и эксплуатацией; все большее число людей готовы протестовать; растут равнодушие к правительственным реформам и ненависть к представителям государственной власти; дворянство все менее склонно идти на уступки; все больше угроза новых войн… Поэтому создание революционной организации вполне своевременно.

Ее задачи, по мысли автора записки, делятся на две основные группы: агитация (распространение своих взглядов и увеличение числа единомышленников) и организация (соединение своих сторонников вместе). Излагая их, Петр Алексеевич основывался на собственном опыте пропагандистской работы, стремясь ее обобщить.

Кропоткин снова и снова настаивает: распространять идеи и искать единомышленников следует прежде всего «в среде крестьянства и городских рабочих», а не в «среде учащейся молодежи и вообще барства»[546]546
  Там же. С. 19.


[Закрыть]. Тем более что образованная молодежь в силу своего социального положения настроена отнюдь не радикально и чурается «крайних» воззрений. Нет, порывать связи с молодежными кружками не следует, но взаимодействовать стоит только с теми из них, кто ориентирован на работу в народе. Ведь именно рабочие и крестьяне будут совершать революцию, и именно их организация и должна связывать вместе, заслужив их полное доверие. Но, чтобы заслужить такое доверие, революционеру необходимо самому отречься от всякого барства в привычках, поведении и образе жизни. Нужно отказаться от материального благополучия и заниматься тем же физическим трудом, что и обычные люди, жить как они, – так, «что всякий вошедший к нему и говорящий с ним рабочий и крестьянин видит в его образе жизни такого же рабочего и крестьянина, как и он сам, и если чувствует рознь между собою и им, то только в степени развития». При этом «самое выгодное положение есть положение крестьянина и фабричного работника», но иногда возможна и работа в качестве сельского фельдшера, учителя или волостного писаря[547]547
  Кропоткин П. А. Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя? С. 25.


[Закрыть]. Предпочтительно не эпизодически появляться в фабричных слободах и деревнях, а селиться непосредственно среди простых людей и оказывать на них «оседлое влияние». Иными словами, необходимо то, что и получило название «хождения в народ»!

Задачи агитации среди народа состоят в том, чтобы разъяснять людям недостатки существующего строя, вскрывать имеющую место эксплуатацию, убеждать в тщетности частичных реформ и необходимости решительного, массового натиска на власть и систему господства, пропагандировать насильственное изъятие у государства и помещиков всех средств эксплуатации, продвигать сплочение крестьян и рабочих в одну организацию. Кропоткин предложил структуру, состоящую из деревенских кружков на местах и их периодических съездов. Члены кружков не должны были ограничиваться общением с посвященными, но стремиться ставить все местные проблемы и влиять на все местные дела: «всякий народный деятель не должен упускать никакого случая и даже подыскивать всякий случай, чтобы повлиять на всех и каждого в известном направлении»[548]548
  Там же. С. 28.


[Закрыть].

Особое внимание в записке Кропоткина уделено российским рабочим. Он прекрасно отдает себе отчет в их отличии от западноевропейских. Главным фактором служит наличие массы работников, которые живут и работают на городских фабриках только часть года, но при этом сохраняют надел в деревне и связи со своим сельским окружением. Этот промежуточный, гибкий и мобильный социальный слой, по мнению революционера, – самая благодатная почва для агитации. «Представляя подвижный элемент из крестьянской среды, элемент, избавленный от консервативного влияния семьи наконец людей, несколько более присмотревшихся к разным житейским отношениям, а вместе с тем – элемент, когда возвращается назад, в село, представляет прекрасную, а в большинстве случаев и весьма восприимчивую почву, и средство для распространения социальных идей. Наконец все они живут не в одиночку, как заводские рабочие, а артелями, что значительно облегчает знакомство с большим кругом людей»[549]549
  Кропоткин П. А. Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя? С. 29.


[Закрыть]. Из них могут вырастать затем инициаторы сельских кружков. Подготовка народных агитаторов – важнейшее направление работы, для этого необходимо читать лекции, вести занятия и распространять литературу.

Характеризуя отношение революционеров к различным социальным движениям и формам организации, Кропоткин считает бессмысленной работу, направленную на укрепление артелей или потребительских кооперативов, зато считает полезными кассы взаимопомощи и создание рабочих коммун. Местные протесты против начальства на фабрике или по месту жительства могут сыграть важную воспитательную роль и помочь деятельности народных агитаторов. Однако такие волнения – обоюдоострое оружие, так как они могут приводить также к ужесточению репрессий, а прямое участие в них требует огромного напряжения сил еще не окрепшей организации; в то же время просто стоять в стороне – подчас невозможно и неправильно.

Учитывая то, что позднее Кропоткину предстояло превратиться в одного из защитников синдикалистской тактики анархистского движения, интересно его суждение 1873 года о роли рабочей забастовочной борьбы. С одной стороны, подчеркивает он, никакие стачки не в состоянии улучшить положение трудящихся надолго; всякое повышение зарплаты или улучшение условий труда носят временный характер и потом могут быть отняты. В то же время в Западной Европе забастовка превратилась в чуть ли не единственное средство добиться мало-мальски сносного существования для человека труда. «Должна ли, следовательно, у нас стачка пропагандироваться так же, как последние 20–30 лет она пропагандировалась в Западной Европе?» – спрашивает Кропоткин. И отвечает, что сравнение с Европой в данном случае неправильно. На Западе забастовочная традиция складывалась столетиями и существуют мощные профсоюзы; в России этого нет. С другой стороны, теперь уже на повестку дня встает вопрос не о частичных улучшениях, а о «передаче орудий труда в пользование самих рабочих». Следует ли в этих новых условиях, «когда задача поставлена широко, трудиться над созданием организации, которая на Западе создалась в то время, когда задача становилась об улучшении быта, а не о коренном преобразовании? Ответ неизбежен и однозначен: нет!»[550]550
  Кропоткин П. А. Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя? С. 35.


[Закрыть]. Профсоюзы не нужны. Это был, повторим еще раз, ответ 1873 года. Через тридцать лет Петр Алексеевич даст уже другой – в том числе применительно и к России!

Однако уже и теперь, в записке, Кропоткин считает, что вспыхнувшие забастовки могут быть полезны, если не являются самоцелью, – прежде всего не как средство добиться улучшений, а с «воспитательной точки зрения». Ведь «всякая стачка приучает к общему ведению дела, к распределению обязанностей, выделяет наиболее талантливых и преданных общему делу людей; наконец, заставляет прочих узнать этих людей и усилить их влияние. Поэтому, – продолжает Кропоткин, – мы полагаем, что не следовало бы, если бы имелись силы, упускать ни одной стачки без того, чтобы народные деятели не принимали в ней, по возможности, деятельного участия». Кажется, что здесь мы уже видим зародыш синдикалистского отношения к забастовке как к «гимнастике революции», однако Петр Алексеевич тут же добавляет: «Но нарочно ради этого возбуждать стачки со всеми их ужасными последствиями для рабочих в случае неудачи (лишениями, голодом, растратою последних грошовых сбережений) мы считаем положительно невозможным»[551]551
  Там же. С. 36–37.


[Закрыть]. В преимущественно крестьянской России 1873 года он остается в первую очередь все еще крестьянским революционером.

Последние страницы записки Кропоткина посвящены отношению Большого общества пропаганды к международному социалистическому движению и другим организациям. Петр Алексеевич предлагает не обсуждать сейчас вопрос о присоединении к Интернационалу, считая его преждевременным. Конечно, развитие Интернационала будет оказывать влияние на движение в России, а его решения будут обсуждаться в российских рабочих кружках. Но, во-первых, в самой России пока нет сильной рабоче-крестьянской организации, которая могла бы войти в его состав. Во-вторых, следует учитывать то, что движение в Европе – прежде всего рабочее, а Россия – страна крестьянская: «…вследствие громадной разницы строя мышления нашего народа, его склада представлений, его стремлений с этими свойствами западноевропейских рабочих, вследствие розни языка, наконец, вследствие нашей экономической изолированности мы не думаем, чтобы в сколько-нибудь близком будущем наши отношения могли бы быть сколько-нибудь тесные и живые, иначе как между отдельными личностями». Поэтому достаточно ограничиться «заявлением, что в принципах… мы вполне сходимся с отраслью федералистов Интернационала и отрицаем государственные принципы другой». Точно так же Кропоткин предлагает выразить принципиальное согласие с «русскими представителями федералистского отделения Интернационала», но совершенно отстраниться от всякого участия в «раздорах» между различными течениями русской политической эмиграции[552]552
  Кропоткин П. А. Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя? С. 38.


[Закрыть].

Трудно сказать, в какой мере эти последние соображения, высказанные Кропоткиным, были проявлением его личной позиции в отношении Интернационала, или же они были направлены на достижение своеобразного компромисса среди членов Большого общества пропаганды. В любом случае они способствовали тому, что программа, сформулированная Кропоткиным, получила поддержку и тех «чайковцев», которые не считали себя анархистами или бакунистами. Хотя и далеко не всех.

К записке, написанной Кропоткиным, примыкал и еще один его проект – «Программа революционной пропаганды». В этом тексте Петр Алексеевич снова возвращается к необходимости укрепления взаимодействия с народными массами и усиления «шествия в народ». За этим должны последовать «агитаторы из самой народной среды» и «наконец, и вооруженный мятеж». Автор предлагает разделить работу в народе на ряд последовательных этапов. Прежде всего, следует читать книги, содействующие «распространению знания народных нужд, недостатков современного быта, прошедшего», «книг, дисциплинирующих мышление». Одновременно будущий революционер должен изучить какую-нибудь профессию, связанную с физическим трудом. Он должен достаточно близко ознакомиться с жизнью крестьян и рабочих, среди которых должен вести пропаганду. Но никаких активных действий предпринимать пока не следует: «В этот период революционер должен быть нем как рыба, чтобы не попасться понапрасну, должен только присматриваться, слушать… Только когда он сочтет себя достаточно подготовленным, должен впервые раскрыть свои уста для пропаганды». Затем наступает вторая стадия. В этой ситуации «революционер должен разорвать свой дворянский паспорт окончательно, навсегда, сделаться крестьянином, мастеровым, фабричным и – пропагандировать». Такая пропаганда, как показывает западноевропейский опыт, должна быть конкретной: трудящиеся вначале плохо воспринимают абстрактные разговоры о проблемах, если они не затрагивают непосредственно их собственные нужды. В центре агитации необходимо поставить «именно эти местные, частные интересы». Для этого «навсегда оставшийся в народе революционер должен поселиться в какой-нибудь данной местности и примкнуть к какому-нибудь данному ремеслу». В том, что касается практической стороны того, как нужно вести разговоры с крестьянами, Кропоткин считал нецелесообразной прямую критику в адрес бога, религии и царя, полагая, что на нынешнем этапе развития народного сознания революционеров просто не поймут и отвергнут. Нужно жить как крестьяне, одеваться как они, делать то же, что они, к примеру ходить в церковь и поститься. Упоминания царя вообще стоит избегать, направляя острие критики на «правительство и господ»[553]553
  Текст «Программы революционной пропаганды» см.: Былое. 1921. № 17. С. 3–5.


[Закрыть].

* * *

Обсуждение записки Кропоткина в кружке проходило весьма оживленно. Некоторые вообще не считали программу необходимой. Далеко не все были согласны с ее анархистскими положениями. «После крайне бурных обсуждений, в которых, по особенно революционным пунктам, Чарушин, Перовская, Сергей (Кравчинский. – Авт.) и я всегда бывали в «левой крайней», она была принята нашим петербургским кружком». При этом, как утверждал Кропоткин, «многие из нашего петербургского кружка, в том числе Николай (Чайковский. – Авт.), находили ее слишком крайней». В ходе прений в текст были внесены поправки. Варвара Николаевна Батюшкова (1852–1894) переписала программу «для отсылки в провинции, нашим кружкам на обсуждение»[554]554
  Кропоткин П. А. Письмо к Шишко Л. Э. До 16 мая 1903 г. // http://oldcancer.narod.ru/Nonfiction/PAK-Letters90.htm [дата обращения: 22.08.2020 г.].


[Закрыть].

Разногласия касались целого ряда пунктов и положений. Большинство участников кружка не разделяли антигосударственные, анархистские воззрения Кропоткина. Возражения встретили его предложение о вооружении крестьянства и бакунистское бунтарство[555]555
  Итенберг Б. С. Движение революционного народничества (Народнические кружки и «хождение в народ» в 70-х годах XIX в.). М., 1965. С. 236–238.


[Закрыть]. «Когда мне поручили составить программу нашего кружка и я ставил целью достижения крестьянского восстания и намечал захват земли и всей собственности, на моей стороне были только Перовская, Кравчинский, Тихомиров и Чарушин. Но все мы были социалистами», – писал он позднее в мемуарах[556]556
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 257.


[Закрыть]. На обсуждении своих программных документов Петр Алексеевич показал себя еще большим бунтарем. «Я помню, как во время обсуждения его записки П. А. [Кропоткин] предлагал и горячо защищал идею организации боевых крестьянских дружин для открытых вооруженных выступлений, чтобы они своей кровью лучше запечатлели в уме и сердце народа эти проявления народного протеста и таким путем постепенно революционизировали массы»[557]557
  Чарушин Н. А. О далеком прошлом. Из воспоминаний о революционном движении 70-х годов XIX века. С. 211–212. См. также: Чарушин Н. А. Несколько слов о П. А. Кропоткине // Бюллетень Всероссийского общественного комитета по увековечению памяти П. А. Кропоткина. 1924. № 1. 8 февраля. С. 17–18.


[Закрыть], – вспоминал Чарушин. Но идеи подготовки партизанской войны крестьян не встретили поддержки большинства «чайковцев».

Трудно сказать, в какой мере Петру Алексеевичу удалось действительно убедить своих товарищей по кружку, а в какой они дали согласие на предложенную программу потому, что никто просто не брался предложить другую, а Кропоткин сумел изложить конкретные вопросы с достаточной объективностью и знанием дела. Во всяком случае, его биограф Мартин Миллер ссылается на свидетельства и воспоминания, которые не совпадают с картиной, изложенной самим Кропоткиным. Тот же Чарушин, которого Петр Алексеевич называл в числе своих единомышленников в кружке, не считал себя анархистом; позднее, как и Александра Корнилова, он утверждал, что программа так и не была принята. Корниловой и Тихомирову казалось к тому же, что Кропоткин рассуждает и аргументирует в большей степени как европеец, абсолютизируя опыт Западной Европы…[558]558
  Miller M. M. Kropotkin. P. 106–110.


[Закрыть]

Как бы то ни было, одобрение программы, предложенной Кропоткиным, хотя бы в общих чертах отражало его авторитет в среде русских революционеров-социалистов 1870-х годов, хотя его, разумеется, ни в коем случае нельзя воспринимать как их бесспорного лидера. Скорее можно сказать, что он был, пожалуй, наиболее теоретически развитым – и одновременно одним из наиболее деятельных и активных из них, во многом опередив своих товарищей по борьбе.

* * *

Кроме брата Александра, Петр не посвящал других родных в свою революционную деятельность. Он по-прежнему развлекал племянницу Катю. В сохранившемся письме за февраль 1874 года, подписанном «твой дядька бородатый», он восхищается ее «хорошею мордочкою» на присланной фотографии. «Крепко, крепко тебя целую, моя милая дютенка»…[559]559
  Кропоткин П. А. Письмо к Половцовой Е. Н. 19 февраля 1874 г. // http://oldcancer.narod.ru/Nonfiction/PAK-Letters87.htm#y1874 [дата обращения: 1.06.2020 г.].


[Закрыть]

Как вспоминала позднее Екатерина Половцова, ее мать догадывалась о том, чем именно занимается дядя Петя. Но как только она пыталась расспросить его о чем-то таком, тут же получала шутливый ответ с улыбкой на устах. «Зачем тебе, Ленок, об этом знать! Ты и так мила и очаровательна!»[560]560
  Половцова Е. Н. «Апостол правды и братства людей». Воспоминания о П. А. Кропоткине. С. 64.


[Закрыть] – скажет Петя и погладит сестру по головке. А она, хоть и светская дама, тревожится, волнуется… Что поделаешь? Старался оградить боготворимую им сестру от неприятностей – от допросов, обысков, арестов – и все же не спас… После его прославленного побега из Николаевского госпиталя пришлось и ей недельку посидеть. Потом разобрались жандармы, поняли, что ничего Елена Алексеевна о революционерах не знает, да и отпустили…[561]561
  Там же.


[Закрыть]

Увы! Работа Петра Алексеевича в Большом обществе пропаганды продолжалась недолго – менее двух лет, пусть даже таких лет. Вокруг революционеров все туже, все теснее сжималось полицейское кольцо. Уже в ноябре 1873 года полиция начала серию рейдов в Петербурге. За Нарвской заставой были арестованы Перовская, Синегуб и двое других активистов, пропагандистский центр в этом пригороде был разгромлен. «Мы основали новое поселение, еще дальше за городом в рабочем квартале, но и его пришлось скоро оставить. Среди рабочих шныряли шпионы и зорко следили за нами. В наших полушубках, с нашим крестьянским видом Дмитрий, Сергей и я пробирались незамеченными. Мы продолжали посещать кварталы, кишевшие жандармами и шпионами», – вспоминал Кропоткин[562]562
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 272.


[Закрыть].

Иногда кружковцам приходилось каждый день заново искать безопасный ночлег. В январе 1874 года последовал новый удар: разгром квартиры на Выборгской стороне, где велась агитация среди ткачей, и новые аресты. Собираться становилось все труднее. Клеменцу и Кравчинскому пришлось покинуть Петербург, в городе оставались всего пять-шесть членов, которые пытались продолжать работу. Сам Кропоткин задержался в столице, собираясь представить доклад о ледниковых отложениях в Финляндии и России РГО, где он по-прежнему состоял. Затем он намеревался отправиться на юг России и организовать там крестьянское выступление. Вместе с Кравчинским и членами одесской группы, бывшим артиллерийским офицером Виктором Федоровичем Костюриным (1853–1919) и Анной Марковной Макаревич (1854–1925), они собирались поднять восстание крестьян на Волге[563]563
  Miller M. M. Kropotkin. P. 111.


[Закрыть]. Об этом свидетельствует Фроленко: «Кравчинский, Кропоткин и сам Костюрин и еще некоторые в Питере, в Одессе и в других местах стали помышлять о том, чтоб, объединив оставшиеся в целости кружки, составить вооруженный отряд, хотя бы человек в 100, выбрать местность, свежую воспоминаниями о Стеньке и Пугачеве, потом двинуться на Москву и поднимать по дороге мужиков на помещиков, на ближайшую власть. Арест Кропоткина, главного инициатора плана, бегство Кравчинского за границу и другие аресты сделали то, что этот план мало даже был известен кому, и только в 1876 году бунтари хотели осуществить нечто подобное»[564]564
  Фроленко М. Ф. Собрание сочинений. Т. I. С. 218.


[Закрыть]. Как мы помним, идеи партизанской войны Кропоткин осмысливал еще в эпоху своей службы в Сибири. И вот, казалось, настал его звездный час. Но не поплыли по Волге расписные Петра Кропоткина челны, и не пошли в поход партизаны…

* * *

В середине марта полиция арестовала членов кружка заводских рабочих и студента Низовкина, который лично знал Кропоткина и организатора Анатолия Ивановича Сердюкова (1851–1878). Через несколько дней были схвачены двое ткачей, которым Петр Алексеевич был знаком под именем Бородина. В течение недели на свободе остались лишь Кропоткин с Сердюковым. Постоянно рискуя теперь оказаться за решеткой, они судорожно пытались подготовить себе смену. Они «решили принять в наш кружок двух новых членов и передать им все дела. Каждый день мы встречались в различных частях города и усердно работали… Нам нужно было, чтобы новые члены заучили сотни адресов и десяток шифров. Мы до тех пор повторяли их нашим новым товарищам, покуда они не зазубрили их», – вспоминал Кропоткин. «Сменщикам» показывали места на карте России и водили по городу, знакомя с рабочими[565]565
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 274.


[Закрыть].

Теперь можно было «исчезнуть». Сердюков ушел в подполье. Петр Алексеевич собирался уже покинуть город: за ним следили, полиция прекрасно знала о его намерениях.

Московские подпольщики призывали Петра Алексеевича уехать из ставшего опасным Петербурга. Порфирий Иванович Войнаральский писал ему шифром: «Теперь нас собралось в Москве четверо – Шах [Шишко], Быкова, Молотов и я. Наше мнение о Питере такое: дела передать незамаранным лицам: Шлейснеру, Перовскому; коли нужно, может приехать еще Фроленко. Всем обязанным подпискою о невыезде тоже остаться и хлопотать по мере возможности. Анатолию [Сердюкову] хоть изредка видать и поддерживать рабочих; тем из рабочих, коим грозит опасность, дать возможность уехать в деревню. Для сношений с заключенными остаться сестре Медведя; Зобову же и Медведю уехать немедленно из Питера, для них будут готовы квартиры в Москве. Им не потому только надо уезжать, что опасно оставаться в Питере, но они будут очень нужны в Москве. Здесь закипает деятельность, можно даже надеяться на обновление кружка. Кроме того, возможность сейчас же издавать газету; Мономахов имеет знакомство при казенной типографии, где будет особое отделение, в котором будут печататься наши статьи. Думаем скоро начать работу. Привезите с собою или пришлите денег, и пусть Зобов пишет по "Анархии", "Вперед!" и другим источникам статейку о рабочих на Западе или пусть пришлет материалы для Быковой. Пришлите: Марата, 2 № "Вперед!" и адресы Беляева и Добровольского…»[566]566
  Опубликовано как приложение к: Кункль А. Письмо Д. М. Рогачева к Н. А. Саблину // Каторга и ссылка. 1928. № 10. С. 83–84. Историк Н. А. Троицкий предполагает, что за псевдонимами скрывались: «Быкова» – Кравчинский, «Молотов» – Клеменц, «Медведь» – Куприянов, «Зобов» – Кропоткин, «Беляев» – Чайковский. См.: Троицкий Н. А. Первые из блестящей плеяды… С. 256.


[Закрыть]

Петр Алексеевич не скрывал своей досады! Вели агитацию, а до восстания дело так и не дошло! Не послушались его, не стали создавать партизанские отряды из крестьян и рабочих, а в итоге, возмущался он: «…лучшие силы кружка погибают бесплодно, когда они могли бы погибнуть более ярко, оставив после себя несомненный след в истории революционного движения»[567]567
  Чарушин Н. А. О далеком прошлом. С. 212.


[Закрыть].

21 марта Кропоткин выступил наконец с последним докладом в РГО, где ему предложили пост председателя Отделения физической географии. Геологи признали, что прежние теории о принесении валунов плавучими льдинами ни на чем не основаны. Здесь же Кропоткин впервые ввел в научный оборот термин «вечная мерзлота», в наши времена безоговорочно принятый на вооружение учеными… Выводы Петра Алексеевича по теории «четвертичных оледенений» получили окончательное научное признание. Был сделан важный шаг к принятию концепции оледенения.

Эти дни были наполнены таким страшным напряжением, что в памяти Петра Алексеевича время как бы спрессовалось, превратившись в один долгий безумный день. Ощущение торжества как ученого – «кто испытал раз в жизни восторг научного творчества, тот никогда не забудет этого блаженного мгновения»[568]568
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 201.


[Закрыть], – смешивалось, сплавлялось с тревожным, отчаянным ожиданием неминуемого ареста. Триумф и катастрофа, как Инь и Ян одной жизни, встретились в эти дни. Годы спустя, когда Кропоткин писал свои «Записки революционера», перед его глазами явственно – как будто это было вчера – представали обстоятельства и детали того, как он был схвачен неумолимой репрессивной машиной империи. Зато даты и числа начисто ускользали, так что из текста воспоминаний можно было вывести, что арест произошел чуть ли не в следующий вечер после его научного триумфа. Лишь позднее историки, опираясь на воспоминания сестры Кропоткина, Елены, и материалы следственного дела, смогли восстановить настоящую картину происшедшего.