Текст книги "Кропоткин. Жизнь анархиста"

В столице Петр Алексеевич покупает книги и приборы, необходимые для научной работы. От Москвы он ехал вместе с Александром, который теперь просился служить в Сибирь, поближе к брату. Отец продолжал держать его на голодном пайке, не посылая денег, и помогать ему приходилось Петру. Затем Кропоткин ненадолго съездил к отцу в Калугу.

Усердие Петра Алексеевича оценили. 22 декабря 1863 года был отдан приказ о его назначении чиновником особых поручений Главного управления Восточной Сибири по казачьим войскам. А пока, попрощавшись с братом, он отдыхал: по утрам разъезжал, обедал дома в компании, читал, писал, ходил в оперу…

21 января 1864 года Кропоткин двинулся в обратный путь, взяв с собой французский перевод работы философа-позитивиста Джон Стюарта Милля «О свободе». Передвигаясь по Сибири на санях, 10 февраля он был уже в Иркутске. С этого момента начинается история Кропоткина-географа.

* * *

26 февраля 1864 года, по предложению Кукеля, назначенного начальником штаба Восточно-Сибирского округа, Петра Кропоткина избрали членом Сибирского отделения Императорского Русского географического общества. И тут же ему было предложено совершить экспедицию в совершенно неизученную часть Северной Маньчжурии – от Ново-Цурухайтуя в Забайкалье до Айгуня, китайского города на Амуре напротив Благовещенска. Предстояло преодолеть путь протяженностью в семьсот верст по неизведанным местам, даже еще толком не нанесенным на карту. Следовало установить, какие народы там живут, есть ли проходимые дороги, по которым можно прогонять скот, снять топографию местности, изучить рельеф и строение гор. В письме к брату будущий путешественник признавался, что еще совсем в этом не разбирается[262]262
  Кропоткины П. и А. Переписка. Т. 2. С. 147–148.


[Закрыть]. Что ж, ему предстояло многому научиться, и делал он это с успехом. Проблема, однако, заключалась в том, что исследователю-географу не хватало знаний в области… географии. Поэтому весна 1864 года прошла для Кропоткина за чтением книг и изучением географических карт. Путешествие должно было проходить втайне от цинских властей. Кропоткин понимает, что научно-исследовательские задачи – далеко не главное для начальников, которые организуют его экспедицию. У них совсем другие планы, военно-разведывательные. Кратчайший путь из Забайкалья на Амур и Дальний Восток имел важное стратегическое значение. К тому же молодой офицер подозревает, что Корсаков вынашивает планы завоевания Монголии и новых районов на Дальнем Востоке. «Я уверен, что и при моей поездке имеется в виду эта цель, хотя она и не высказывается, и приняты все меры, чтобы даже заподозрить не могли его ни в чем. Таким образом, в бумагах не остается даже и следа моей командировки». И его начальник Шульман, глядя на карту, говорил Кропоткину: «А вот бы хорошо этот кусочек». Петру Алексеевичу экспансионистские и завоевательные затеи не нравятся: «Это к чему? Разбросаются во все стороны со своими ничтожными силами»[263]263
  Кропоткин П. А. Сибирские тетради. С. 196–197.


[Закрыть]. Невольно вспоминается «Песнь о боевых колесницах» великого китайского поэта Ду Фу (712–770):

 
Стон стоит
На просторах Китая –
 
 
А зачем
Императору надо
 
 
Жить, границы страны
Расширяя:
 
 
Мы и так
Не страна, а громада.
 
 
Неужели
Владыка не знает,
 
 
Что в обители
Ханьской державы
 
 
Не спасительный рис
Вырастает –
 
 
Вырастают
Лишь сорные травы[264]264
  Ду Фу. Поэзия Ду Фу в переводах А. И. Гитовича // http://lib.ru/POECHIN/DUFU/dufu_gitovich.txt [дата обращения: 1.08.2020 г.].


[Закрыть].
 

За свою критику императора Ду Фу отсидел в тюрьме, а затем, помилованный, оставил государственную службу. Но Кропоткин о своих сомнениях помалкивает и не спешит уходить, ведь «перед искушением посетить край, в котором ни один европеец никогда еще не бывал, путешественнику трудно было устоять»[265]265
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 185.


[Закрыть]. Кстати, по версии В. А. Маркина, у сибирских губернаторов во всем этом был и коммерческий интерес. Через разведанный сотником Кропоткиным североманьчжурский путь предполагалось перегонять на Амур стада скота, необходимые для снабжения продовольствием населения Благовещенска. Якобы подсчитали, что при использовании этого маршрута казна сэкономит тридцать пять тысяч рублей серебром ежегодно[266]266
  Маркин В. А. Неизвестный Кропоткин. С. 79–80.


[Закрыть]. Так что на маньчжурском проекте сошлись очень разные интересы.

И пришлось казачьему сотнику Петру Кропоткину на какое-то время освоить профессию разведчика-«нелегала». И пусть стать Джеймсом Бондом или Исаевым-Штирлицем ему не было суждено. Но все же…

В империи Цин он уже раз побывал, посетив пограничный городок Айгунь, и мог оценить риски, так как увидел, что такое китайская тюрьма. Сохранились дневниковые записи об этом: «Нас повели в отдельную хижину; на лавке сидит человек, на шее у него доска дубовая, толщиною пальца в два с половиной, в аршин квадратная, весом полтора пуда, вырез для шеи неширокий, доска сдвинута и заклеена бумагой с печатями и подписями: выйти ему из избы нельзя, доска не пускает. Кушанье стоит, уксус в чашечке. Дают столько, чтобы не умер. "Так спать нельзя?" – "Нет, можно". Вытянули такую дощечку на веревках, на ней что-то вроде подушки. Оказался камешек (из снисхождения), чтобы доска не так давила. "И долго он так сидит?" – "Нет, этот не долго, – три месяца, – он маленько украл. А большой украл – три года". Оказалось, что есть одна доска на двоих, на троих и держат так 3–4–5 лет»[267]267
  Кропоткин П. А. Сибирские тетради. С. 167–168.


[Закрыть].

В апреле 1864 года Кропоткин наконец выехал из Иркутска по направлению к границе, на полторы недели задержавшись в Чите. В дневнике, который вел Петр Алексеевич, появляются любопытные этнографические заметки о посещении бурятского ламаистского монастыря-дацана (позднее он посетует в дневнике на притеснение бурят и их религии), о быте местных казаков и кочевников-монголов, об их образе жизни и хозяйственных привычках. О буддистском дацане Кропоткин сразу же опубликует статью в газете[268]268
  Кропоткин П. А. Письма из Восточной Сибири. С. 85–86.


[Закрыть]. Записал он, между прочим, и такой забавный эпизод: переводчик экспедиции, приехавший из Читы в бурятское селение Чиндант, привез для развлечения стереоскоп и порнографические картинки. «Надо было видеть, в какое удивление и азарт приходила хозяйка, когда я… стал показывать им эти картинки. Первое слово: живая, да какая, королевна, красавица (картина изображала женщину с обнаженными грудями, белую и очень полную). В азарт пришли: приводили мальчишку маленького (лет 12) смотреть картинки, просили показать девушке и т. п. Чувственность здесь страшно развита, оттого люди удивительно рано стареют…»[269]269
  Кропоткин П. А. Сибирские тетради. С. 202–203.


[Закрыть] Кропоткин оставил картинки при себе, хотя они его уже не развлекали.

В двадцатых числах мая экспедиция, замаскированная под торговую, вступила во владения Цинской империи. В ее состав, помимо Кропоткина (в роли «купца Петра Алексеева») и четырех казаков, входили также монгол-переводчик, эвенк-переводчик с маньчжурского языка и четверо служителей. Караван состоял из сорока одной лошади на продажу и четырех телег. Для прикрытия везли плис, мануфактуры и другие товары, а также продовольствие. Старшиной каравана считался казачий урядник Сафронов, который и должен был вести переговоры с китайскими властями[270]270
  См. примечания в книге: Кропоткины П. и А. Переписка. Т. 2. С. 148. Сам Кропоткин в мемуарах писал об одиннадцати казаках и одном эвенке («тунгусе»), сорока лошадях и двух повозках. см.: Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 186.


[Закрыть]. Оружия при них не было. «На мне был такой же синий бумажный халат, как и на всех остальных казаках, – вспоминал Петр Алексеевич, – и китайцы до такой степени не замечали меня, что я мог свободно делать съемку при помощи буссоли»[271]271
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 186.


[Закрыть]. Впрочем, как свидетельствует казачий офицер П. Н. Ковригин, очевидец подготовки этой экспедиции, рассказавший о ней ссыльному революционеру И. И. Попову, не только он, но и сопровождавшие караван буряты и казаки распознали, что «купец самодельный, все приемы и говор у него деланый»[272]272
  Кропоткины П. и А. Переписка. Т. 2. С. 160.


[Закрыть].

Путь вел через горы и долины на восток, а затем по китайской дороге через высокий хребет Хинганских гор и далее – к Амуру. «Ехали мы нескоро – верст по 30–40 в день. Поднимались со светом, ехали шагом. Я все время делал глазомерную съемку, то есть буссолью определял направление пути, а часами число пройденных верст, и на каждой точке зачерчивал на скорую руку, на глаз нанося окрестную местность»[273]273
  Кропоткины П. и А. Переписка. Т. 2. С. 165.


[Закрыть], – сообщал Кропоткин брату.

В дороге пришлось обильно угощать спиртом китайских чиновников, периодически проверявших товары каравана и опрашивавших «купцов» о целях их визита[274]274
  Кропоткин П. А. Письма из Восточной Сибири. С. 106, 112–113.


[Закрыть]. Здесь с ролью радушного купца, готового услужить подарками и угощением, Кропоткин, похоже, справлялся неплохо. Для местных же жителей приезд диковинных «северных варваров» стал чем-то вроде экзотического развлечения. Позднее Кропоткин вспоминал, как целые толпы высыпали на улицы, чтобы посмотреть на русских пришельцев: «…все население деревни теснилось возле нашей палатки, заглядывая вовнутрь и целый час глазея на то, как мы раскладываем огонь, пищу варим и т. п. Женщины с высокой прической, с цветами, с заткнутыми в волосы булавками и „ганзами“ в руках поглядывали на нас с пригорка… Все, что было в Мергене свободного и способного ходить, высыпало на берег посмотреть на невиданное доселе чудо, на варваров с белыми лицами»[275]275
  Там же. С. 113.


[Закрыть].

В Мергене «купца» со свитой в сопровождении китайских чиновников и полицейских доставили к местному губернатору (амбаню), весьма любезно принявшему их в комнате, увешанной орудиями пыток: «плетями, башмаками из толстой кожи и другими атрибутами кары, имеющимися в руках амбаня для наказания провинившихся»[276]276
  Там же. С. 114.


[Закрыть]. Правильно, пусть презренные чужеземцы наслаждаются угощениями, помпезной церемонией и улыбками чиновников, но пусть видят, что ожидает всякого, кто дерзостно выказывает неповиновение власти императора Поднебесной! Да и сама торговля в этом городе не заладилась. Сначала чиновники запретили торговать «купцу», отказавшись принять его скромные дары. Затем, после обещания написать жалобу в Пекин, амбань все-таки дал разрешение на торговлю, посетил караван и снабдил «караванщиков» продуктами питания. Но, по признанию Кропоткина, торговля шла так, как будто разыгрывался спектакль: «Когда таким образом несколько купцов приобрели, что им было нужно, они больше уже и не смотрели на наши товары, и никто ничего уже не покупал. Переход от оживленной торговли к полному бездействию был так разителен, что мы поневоле усомнились, не было ли позволено купцам торговать только для вида до известного часа»[277]277
  Кропоткин П. А. Письма из Восточной Сибири. С. 118.


[Закрыть]. Продан был кусок плисовой ткани и некоторое количество безделушек[278]278
  Кропоткины П. и А. Переписка. Т. 2. С. 165.


[Закрыть]. Уж не сообразили ли китайские чиновники, что совсем не купец и никакие не торговцы к ним в гости пожаловали? И уж не насмехались ли они над «северными варварами», источая улыбки на приемах и церемониях и делая вид, что верят всему, что те говорят? Тем более что ни Кропоткин, ни его приближенные не понимали ни по-китайски, ни по-маньчжурски. Это тем более вероятно, что за Мергеном к «каравану» периодически «под видом едущих на службу» случайных попутчиков присоединялись «провожатые – чиновник и два или три солдата в повозках»[279]279
  Кропоткин П. А. Письма из Восточной Сибири. С. 118.


[Закрыть]. В Айгуне, где у «купца» были знакомые, ему пришлось прятаться в телеге, ссылаясь на болезнь. Местный же амбань вообще запретил жителям торговать с «караванщиками». И запрет этот соблюдался столь неукоснительно, что один из китайцев, решившийся купить коня у русских «торговцев», на следующий же день вернул его обратно, отказавшись даже от уплаченных денег, вежливо пояснив, что человек он щедрый и деньги у него еще есть[280]280
  Там же. С. 121. Кропоткины П. и А. Переписка. Т. 2. С. 164–165.


[Закрыть]…

Нелегал Кропоткин, описывая свои впечатления об экспедиции, восхищался трудолюбием китайского народа. Вот, например, что он пишет о китайских крестьянах: «…при китайском трудолюбии и обилии рук мы видели во всех деревнях громадные запасы пшеницы, проса и овса. Случалось видеть, что целые амбары, занимавшие одну сторону широкого квадратного двора, были засыпаны хлебом в зерне, а немолоченый хлеб лежал еще в скирдах, кроме того, громадное количество гречи было ссыпано просто в сарае, где ее топтали коровы и ели свиньи»[281]281
  Кропоткин П. А. Письма из Восточной Сибири. С. 119.


[Закрыть]. Лев Тихомиров, революционер, а позднее ренегат, ставший консервативным публицистом, вспоминал, как в 1870-е годы Кропоткин своими рассказами о Китае показывал, что «очень остался доволен китайцами»[282]282
  Тихомиров Л. А. Воспоминания. М., 2003. С. 114.


[Закрыть]. Позднее, в 1899 году в экономическом исследовании «Поля, фабрики и мастерские», получившем всемирную известность, Петр Кропоткин предскажет вероятный в будущем бум индустриального развития в Китае: «Из всего этого видно, что угрожающее вторжение Востока на европейский рынок надвигается быстро и дремлет только один Китай, хотя, судя по тому, что мне пришлось видеть в этой стране, я убежден, что раз китайцы начнут работать на европейских машинах – а они уже начали, – то они будут производить с большим успехом и в большем масштабе, чем японцы»[283]283
  Кропоткин П. А. Поля, фабрики и мастерские: Промышленность, соединенная с земледелием, и умственный труд с ручным. М., 2014. С. 33.


[Закрыть]. Пророк Кропоткин оказался прав. В наше время, когда Китай стал «фабрикой мира» – крупнейшей промышленной державой, не только завалившей весь мир своими дешевыми товарами, но и осваивающей все новые и новые наукоемкие отрасли производства, – начинаешь понимать значение этих слов.

Но как бы там ни было, разведывательная миссия, по совместительству ставшая лично для Кропоткина и географической экспедицией, имела неплохие результаты. Был открыт короткий путь из Забайкалья к Амуру, установлен окраинный характер Большого Хингана, изучены перевалы, открыты потухшие вулканы Уйюн-Холдонги, собраны около ста двадцати образцов горных пород. Караван, не встречая никаких помех, дошел до Мергена, а 1 июня – до Айгуня. Оттуда Кропоткин переправился на русскую сторону и 14 июня добрался до Благовещенска. Там, на Амуре, Петру Алексеевичу довелось уже детально изучить жизнь русских поселенцев края и местных народов. Летом 1864 года он доплыл до Николаевска-на-Амуре, где встретился с генерал-губернатором, которого затем сопровождал вверх по Уссури, «амурскому Эльдорадо», на пароходе «Зея»[284]284
  Маркин В. А. Сибирская тема П. А. Кропоткина. С. 21.


[Закрыть]. Об этой экспедиции Кропоткин, не указывая ее истинных целей, в июне 1865 года опубликовал статью в журнале «Русский вестник». Он писал, что участвовал в ней «как частный человек», а торговый караван был образован добровольно, но «при некотором пособии от правительства», торгующими казаками[285]285
  Кропоткин П. А. Письма из Восточной Сибири. С. 105.


[Закрыть]. Говорил правду, как разведчик, что тут скажешь… Впрочем, засекречивать результаты разведмиссии, теперь объявленной научной экспедицией, никто уже не собирался. В том же году отчет о ней с картой маршрута от Мергена до Айгуня был опубликован в сборнике «Записки Сибирского отдела Русского географического общества»[286]286
  «Литературный послужной список» П. А. Кропоткина. Публикация А. В. Бирюкова. С. 159–160.


[Закрыть]. Вице-председатель РГО Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский, и сам совершавший не менее рискованные вояжи в Средней Азии, назвал миссию Кропоткина «замечательным героическим подвигом»[287]287
  Маркин В. А. П. А. Кропоткин и науки о Земле. С. 8.


[Закрыть]. Ну а для племяшек Петр Алексеевич потом ставил домашний спектакль по мотивам своей маньчжурской экспедиции. Подвязывая подушку под одежду, он изображал толстопузого купчика и рассказывал о своих приключениях[288]288
  Половцова Е. А. «Апостол правды и братства людей». Воспоминания о П. А. Кропоткине. С. 69.


[Закрыть].

* * *

Кропоткин все больше разочаровывается в перспективах преобразований в России. Тяготы жизни простых людей, которые он воочию мог видеть, путешествуя по Сибири и Дальнему Востоку, удручают его. Он ищет иной жизни, полной смысла, полезной окружающим людям. И он готов даже ехать в Италию к Гарибальди или в Турцию, сражаться за освобождение славянских и христианских народов Османской империи: «Руки чешутся, когда читаешь про Гарибальди, да про сербов»[289]289
  Кропоткины П. и А. Переписка. Т. 2. С. 43.


[Закрыть], – пишет он брату в августе 1862 года. И чем дальше, тем больше Петра одолевают такие мысли. «Где та польза, которую я мог бы приносить? И что же мои мечтания? Бесполезны? Бесплодны, по крайней мере. И с каждым днем, с каждым разом, как я встречаюсь с этим народом, с его жалкою, нищенскою жизнью, как читаю об этих страшных насилиях, которые терпят христиане в Турции, – боль, слезы просятся. Как помочь, где силы? Не хочу я перевернуть дела, не в силах, но я хотел бы тут, вокруг себя, приносить хотя микроскопическую пользу им – и что же я делаю, чем приношу? И умру я, видно, ничего не сделав, и все мы помрем, проживши также бесполезно»[290]290
  Кропоткин П. А. Сибирские тетради. С. 228.


[Закрыть], – с отчаянием записывает Кропоткин в дневнике 16 июля 1864 года. Но одними мечтаниями дело не ограничивалось. В январе 1866 года Петр готовит к поступлению в университет сына бедного забайкальского казака Ивана Семеновича Полякова (1845–1887)[291]291
  Кропоткины П. и А. Переписка. Т. 2. С. 182.


[Закрыть] – будущего друга и спутника в экспедициях.

А неутомимый Корсаков все стремился проникнуть вглубь Маньчжурии. С этой целью, под предлогом доставки письма губернатору-цзянцзюню маньчжурской провинции Гирин, 21 июля 1864 года была отправлена экспедиция вверх по реке Сунгари на пароходе «Уссури», который тянул баржу с углем. Первое пароходное плавание по этой дальневосточной реке. В поездку отправилась группа военных и гражданских лиц: русский консул в Урге Яков Парфентьевич Шишмарев, командир Амурской конной казачьей бригады полковник Георгий Федорович Черняев, адъютант генерал-губернатора Петр Алексеевич Кропоткин, командир судна капитан А. Любицкий, астроном штабс-капитан Арсений Федорович Усольцев, топографы капитан Васильев и Андреев, ботаник и метеоролог доктор А. Н. Конради да два десятка солдат со спрятанными ружьями. Экспедиция носила одновременно дипломатический и разведывательный характер. Ей надлежало ознакомиться со свойствами реки, составить ее предварительную карту, определить численность и занятия населения края, попытаться договориться о праве проезда русских дипломатов в Пекин через Маньчжурию и об условиях деятельности китайских чиновников по отношению к русским подданным.

Плавание проходило в сезон, когда уровень Сунгари понижается, и потому пароход продвигался вперед медленно. Кропоткину запомнились низины в нижнем течении реки, песчаные дюны и пустыни при слиянии Сунгари с Нонни, густая цепь селений по мере приближения к Гирину, деревни, в которых проживали китайцы, принудительно переселенные маньчжурскими властями и не питавшие особой любви к Цинской империи. По дороге удалось посетить Саньсин, но в Бодунэ близ впадения Нонни экспедицию не пустили. Не слишком гостеприимным оказался и прием, оказанный ей в самом Гирине: власти старались свести к минимуму контакты русских с местным населением. С дипломатической точки зрения миссия оказалась неудачной. Но как географ Кропоткин был доволен: участники установили, что Сунгари судоходна (с 1865 года по реке началось регулярное плавание русских пароходов), и сняли подробную карту реки от устья до Гирина.

Во время этой экспедиции, впрочем, Петру Алексеевичу довелось поближе сойтись с китайским народом. У Гирина пароход с российской делегацией сел на мель. Чтобы поскорее избавиться от незваных гостей, амбань прислал сотни две китайцев, чтобы те помогли передвинуть корабль. Петр прыгнул в воду, вместе с ними взялся за канаты и запел «Дубинушку». Китайские рабочие были рады воодушевляющему примеру, и вскоре пароход мог отправляться в плавание. По пути пароход останавливался в китайских деревнях, населенных ссыльными и нелегальными мигрантами, перебравшимися в запретные маньчжурские земли из остальных регионов Китая. С местными жителями у Кропоткина сложился очень веселый диалог. «Мы оживленно и дружелюбно болтали (если только это слово применимо здесь) при помощи знаков и отлично понимали друг друга. Решительно все народы понимают, что значит, если дружелюбно потрепать по плечу. Предложить друг другу табачок или огонька, чтобы закурить, тоже очень понятное выражение дружеского чувства». Китайцы с большим интересом обсуждали его бороду и спрашивали, откуда она у такого молодого человека. Шутливый ответ всех развеселил: «Я объяснил своим "собеседникам" знаками, что я в случае крайности могу питаться бородой, если нечего будет есть»[292]292
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 192.


[Закрыть].

23 августа Кропоткин вернулся в станицу Михайлово-Семеновскую на Амуре, а 11 октября 1864 года был уже в Иркутске, где его с нетерпением ожидал брат Александр, приехавший на службу в казачий полк в Сибирь. Братья поселились в одной из местных гостиниц и жили дружно, несмотря на то что Петр, по свидетельству брата, не отличался легким характером.

«Так как с реформами покончили, – вспоминал Кропоткин, – то я пытался сделать все, что возможно было при наличных условиях, в других областях; но я скоро убедился в бесполезности всяких усилий». Он подготовил доклад о хозяйственном положении уссурийских казаков, предложив принять разнообразные меры помощи. Петра Алексеевича похвалили, его предложения одобрили, но практическое осуществление было поручено «старому пьянице, который розгами приучал казаков к земледелию»[293]293
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 192.


[Закрыть]. Всякие местные инициативы и идеи блокировались чиновниками в Петербурге.

* * *

Казалось, утешением может послужить наука. Кропоткин упорно совершенствует свои познания в математике и геологии, все больше втягивается в географические исследования. А вскоре имя Кропоткина-географа становится известным за рубежом. В феврале 1865 года Иркутск посетили два иностранных ученых: американский геолог Рафаэль Помпилли и немецкий антрополог Адольф Бастиан. Кропоткин вместе с другими сибирскими исследователями беседовал с иностранным гостями, показал им свои коллекции минералов. Помпилли ознакомил его с геологической картой Китая, напечатанной в Пекине[294]294
  Кропоткины П. и А. Переписка. Т. 2. С. 174–175; Маркин В. А. Сибирская тема П. А. Кропоткина. С. 19.


[Закрыть].

Вскоре у начинающего географа Кропоткина появляются первые зарубежные публикации. В итальянском научном журнале «Отчет Академии физико-математических наук. Отделение Королевского общества Неаполя» была опубликована заметка П. Кропоткина и А. Палибина «Землетрясение вокруг озера Байкал в 1862 г.»[295]295
  «Литературный послужной список» П. А. Кропоткина. Публикация Бирюкова А. В. С. 160; Маркин В. А. Сибирская тема П. А. Кропоткина. С. 19, 188; См.: Tremblemente de terre autour du lac Baikal en 1862 par P. Kropotkine et A. Palibine // Rendiconto dell'Academia delle Scienze phisiche e matematiche classe della Societa reale di Napoli. Fasc. 5. 1865. Vol. 4. P. 181–195.


[Закрыть]. Идея написать об этом событии появилась у Кропоткина после землетрясения в районе озера Байкал, произошедшего 31 декабря 1861 года. Проанализировав байкальские события, Петр Кропоткин обратился к теории «о местном происхождении землетрясений, вслед[ствие] оседания пластов, против Буховской и Гумбольдтовской теории действия раскаленного ядра Земли на ее кору»[296]296
  «Литературный послужной список» П. А. Кропоткина. Публикация А. В. Бирюкова. С. 160.


[Закрыть]. Возникла идея написать о байкальских событиях, казалось, подтверждавших новую теорию землетрясений. На вулкане Везувий вблизи Неаполя в это время действовала всемирно известная сейсмическая лаборатория. Ее директору, выдающемуся сейсмологу профессору Луиджи Пальмьери (1807–1896), и решил написать письмо Кропоткин[297]297
  Маркин В. А. Неизвестный Кропоткин. С. 79.


[Закрыть]. А. А. Палибин, приятель Петра Алексеевича, перевел этот труд на французский язык[298]298
  «Литературный послужной список» П. А. Кропоткина. Публикация А. В. Бирюкова. С. 160.


[Закрыть]. Пальмьери счел статью Кропоткина достойной издания в местном научном журнале.

Весной 1865 году Кропоткин отправился в Саяны. Петр Алексеевич получил от Сибирского отдела РГО задание. Он должен был проверить слухи об огромном водопаде на Оке Саянской, притоке Ангары, который своими размерами будто бы превосходил Ниагарский. Кроме того, он предполагал начать изучение вопроса о ледниковом периоде в Сибири. Кропоткин отправился (в основном верхом) на запад по берегу Иркута, у Ниловой пустыни свернул на север, почти вдоль границы с Китаем, а затем – на восток до Окинского караула и Московского тракта, по которому и вернулся в Иркутск, совершив за полтора месяца круг почти в тысячу триста километров. Сообщения о водопаде были опровергнуты. По дороге исследователь внимательно изучал природные особенности, геологию и образ жизни многонационального населения края, делал рисунки и съемки для составления карт, собирал данные для построения схемы орографии Сибири, обнаружил область потухших вулканов в Саянских горах на китайской границе. Теперь один из этих вулканов носит имя Кропоткина. За время поездки он успевает даже собрать очень внушительную геологическую коллекцию, состоявшую из более чем двухсот образцов[299]299
  Маркин В. А. Неизвестный Кропоткин. С. 85–88.


[Закрыть]. «Поездкой я доволен, – пишет Петр Алексеевич Александру. – ‹…› Материалов для обоснования ледниковой гипотезы накопляется много – преимущественно геологических…»[300]300
  Кропоткины П. и А. Переписка. Т. 2. С. 179.


[Закрыть] В результате этого путешествия появился труд «Поездка в Окинский караул», опубликованный в том же году в упоминавшихся «Записках» Сибирского отдела РГО[301]301
  «Литературный послужной список» П. А. Кропоткина. Публикация А. В. Бирюкова. С. 160. См. Кропоткин П. А. Естественно-научные работы. М., 1998. С. 31–76.


[Закрыть].

В 1865 году Забайкальский статистический комитет избрал Кропоткина своим действительным членом, но он лишь дважды посещает его заседания[302]302
  Константинов М. В., Константинова Т. А. Неизвестное письмо Петра Кропоткина // Вестник Бурятского государственного университета. 2012. № 52. С. 51–52.


[Закрыть]. А в августе – октябре 1865-го он вновь едет на Амур и Уссури. Весной 1866 года, по поручению Сибирского отделения Русского географического общества, Кропоткин отправляется в экспедицию, чтобы найти прямой путь из Забайкалья на золотые прииски Витима и Олекмы. Золотопромышленники были заинтересованы в том, чтобы найти кратчайшую дорогу для перегона скота на прииски. Сокращение пространств привело бы к сокращению расходов и улучшению качества мяса. Ведь раньше, «после 1000 верст по отвратительной таежной дороге», скот приходил на прииск «в очень жалком виде»[303]303
  Кропоткин П. А. Письма из Восточной Сибири. С. 137.


[Закрыть]. Деньги на экспедицию дали золотопромышленники. Но, как отмечал Кропоткин, выделенные прижимистыми богатеями средства покрывали далеко не все расходы[304]304
  Там же. С. 138.


[Закрыть].

Разделявшая прииски и Забайкалье огромная горная страна СевероБайкальского нагорья с ее параллельными высокими хребтами считалась непроходимой. Петр Алексеевич принял решение пойти не с юга на север, а наоборот: вначале спуститься по реке Лене до приисков, а затем добираться на юг, в Забайкалье, в Читу через долины Олекмы, Витима и их притоков. Подспорьем ему стала карта, грубо начерченная эвенком на куске бересты[305]305
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 193.


[Закрыть].

Кропоткина сопровождали зоолог и антрополог И. С. Поляков, военный топограф П. Н. Мошинский и доверенное лицо сибирских золотопромышленников – читинский купец П. С. Чистохин, который взял с собой в качестве проводников двух эвенков из Забайкалья, способных вести звериными тропами. 9 мая 1866 года они выехали из Иркутска по почтовому тракту и 10 мая достигли Качуги в верховьях Лены. 14 мая участники экспедиции сели на баржу с товарами и продовольствием и отплыли вниз по реке, в направлении золотых приисков. Кропоткина очень интересовала Лена: он хотел составить карту реки, ее берегов и притоков, определить астрономические пункты, собрать коллекции геологических, ботанических и зоологических образцов и описать быт и хозяйство селений[306]306
  Маркин В. А. Неизвестный Кропоткин. С. 90–92.


[Закрыть].

По дороге баржу то и дело приходилось разгружать и снимать с мели, чем и пользовались Кропоткин и Поляков, собирая геологические образцы, проводя ботанические и зоологические наблюдения. В селениях приставали к берегу и продавали товары. Петр Алексеевич работал наравне со всеми. Чтобы ускорить путь, в Жигалове Кропоткин и Поляков пересели в почтовую лодку и поплыли дальше к Киренску, вдоль розовато-красных скалистых берегов. Гребцов меняли на каждой остановке, но сидеть на веслах приходилось и самим путешественникам. А когда в темноте фарватер терялся, Петру Алексеевичу приходилось лаять и определять дорогу по ответному лаю собак из прибрежных селений. В Усть-Куте путники задержались, а затем устремились вперед то в лодке, то верхом, торопясь нагнать уплывшую уже вперед баржу[307]307
  Анисимов С. Путешествия П. А. Кропоткина в 1862–1867 годах. М., 1952. С. 107–111.


[Закрыть].

Из Киренска Кропоткин отправил генерал-губернатору Корсакову письмо, в котором излагал жалобы рабочих и политических ссыльных Усть-Кута на дурное обращение начальства. Затем, вновь пересев на баржу, Петр Алексеевич с товарищами доплыл до впадения Витима в Лену, побывал в селах Витимское и Крестовское. Пока шла перегрузка вещей на вьючный караван, он занимался сбором материалов, подтверждающих его теорию оледенения в Сибири. Наконец 5 июня экспедиция смогла выехать на лошадях в село Тихоно-Задонское, центр Ленских приисков, через нагорье, которое Кропоткин назвал Патомским. За восемь суток одолели двести пятьдесят верст по глухой таежной тропе. Тихоно-Задонское стало исходной точкой последующего пути на юг.

Петр Алексеевич любуется цепями горных вершин и глубокими, заросшими лесом падями. Перед ним – огромная горная страна, прорезанная речными долинами. Караван шел вперед, с трудом преодолевая наледи на реках. Приходилось проходить сквозь заросли кедрового стланика, каменные глетчеры, болота, бурные речные потоки. Кропоткину пришлось проявить талант дипломата, когда уставшие от трудностей похода конюхи решили покинуть экспедицию. Молодому путешественнику удалось уладить конфликт, договорившись, что все участники экспедиции будут на равных навьючивать и разгружать лошадей.

Вид валунов, ледниковых отложений и глубоких борозд еще раз убедил Кропоткина в том, что когда-то здесь располагались мощные ледники, составлявшие часть одного гигантского ледяного покрова. Позднее эти выводы лягут в основу его теории ледникового периода – эпохи, когда ледники покрывали всю Северную Евразию. Здесь же он получал бесценный материал для формирования общей картины расположения горных цепей Восточной Азии. По всему пути Кропоткин проводил метеорологические наблюдения, подробнейшие записи которых были сохранены и затем переданы Русскому географическому обществу[308]308
  Анисимов С. Путешествия П. А. Кропоткина в 1862–1867 годах. М., 1952. С. 111–116; Маркин В. А. Сибирская тема П. А. Кропоткина. С. 24–25.


[Закрыть].

* * *

Пополнялись и его социальные впечатления… В районе золотоносных приисков, Витимском, Крестовском и Тихоно-Задонском, Петр Алексеевич познакомился с тяжкой жизнью золотоискателей. «Вот где вдоволь можно каждый день насмотреться на порабощение рабочего капиталом, на проявление великого закона уменьшения вознаграждения с увеличением работы»[309]309
  Кропоткины П. и А. Переписка. Т. 2. С. 190.


[Закрыть], – пишет он брату. Что же возмущало Петра? Об этом он написал Александру Кропоткину: «Управляющий работает часа 3 в день, ест прекрасную пищу… рабочий в разрезе стоит в дождь, холод и жар с 4 часов утра до 11 и с часа до восьми, итого, следовательно, 14 часов в день, на самой тяжелой мускульной работе кайлой, лопатой и ломом, получая гроши. Воскресений нет, одежда и пр. вычитается из жалования, а стоимость огромная. Первый получает в год тысячи, второй сотню с небольшим. Другие стоят наготове, чтобы выманить все деньги по выходе с прииска, спаивают его, выставляют женщин, которые у пьяного ночью все вытащат, и т. д., и т. д. И ругают этого рабочего. ‹…› А физиономии стоит посмотреть, особенно к вечеру, когда народ поистомился: тупоумие, пристальный взгляд. И если не выработает урока – сейчас вычет: 3 человека должны вырубить кайлой и ломом и накласть 62 тележки, а 4-й увезти их»[310]310
  Там же. С. 189–190.


[Закрыть].

После таких наблюдений кусок в горло не лез. «Они работают, а вы их труд едите». Слов из басни не выкинешь, и именно эти слова поэта XVIII века Александра Петровича Сумарокова могли бы прийти на ум Петру Кропоткину. Что-то такое он и высказал в письме любимому брату: «Весело ли хоть теперь быть нахлебником у этих маслопузов, жить на их краденом хлебе? Конечно, езди я хоть от Сибирского отдела – ведь такие же были бы деньги, все же как-то легче было бы, но утешаешь себя тем, что без помощи капитала наука не могла бы двигаться вперед – какая наука могла бы существовать на деньги исключительно трудовые теперь, при теперешнем распределении богатств?» Но паразитом-нахлебником он себя не считал. А кто он? «Лучше сознавать себя таким же пролетарием хотя и с умственным капиталом, которого он не имеет, лучше искать такой работы, от которой польза была бы прямее – искать, потому что кто может поручиться, что его работа именно будет такою»[311]311
  Кропоткины П. и А. Переписка. Т. 2. С. 194.


[Закрыть], – отвечает Петр. Все вокруг наводило на мысли о социальной несправедливости и заставляло вспомнить во все времена актуальный вопрос: «Что делать?»