Текст книги "Сага о хварангах"

Мария коснулась действительно тайных и даже запретных для большинства посвящённых тем. Многие века мистики предпочитали не упоминать Стражей в досужих разговорах, дабы не накликать беду, не привлечь к себе интерес неведомых опасных сущностей! Однако нынешний разговор был явно необходим и важен для Марии.

– Ну Стражи – это чудища особые, потому к ним и подход особый надобен! – продолжила раскрывать секреты Мария. – А вот пересмешники – дело иное… К ним подход непонятен, хоть тресни! Говорили мне в Асгарде, что просочились они из тех же миров, что и Стражи, так же бесплотны в естестве своём, но способны материализоваться почти в любые образы. И всего трое их. Жуть в том, что даже не ведающие страха древние Стражи вроде как тех подражателей опасаются, мол, способны они Стражами прикидываться, с понятными последствиями… И девок они тягали не в усладу себе плотскую, не для пищи, а как бы поглумиться, что ли! Хм-м… Закинут в чащу и давай прикидываться – то ей самой обернутся, ходят вокруг, смотрят пристально да щерятся злобно. Али выглядывать начнут из-за деревьев да из дупел древесных, притом личины такие вешают себе, что во сне страшном не приснится! Человек от страха изнемогает, мечется по лесу, а они нарочно его загоняют, шепчут, вопят пронзительно, то мертвяками предстают, то зверями дикими! Так до смерти и доводят обычно. Тогда только бросают. Немногие выжившие про то поведали, но обыкновенно не удаётся никому вырваться!

– А как же их усмирить? – пролепетала поражённая Энн. – Они же с нашим миром просто… несовместимы!

– Вот то-то и оно! – воскликнула Мария. – Яна и решила на защиту девушек встать! Собрала войско – четверых храбрых детин-ащерков призвала да дядьку-воеводу многоопытного. Вшестером вышли. А вернулся один парень, еле живой… Вытащил на себе Яну погибшую, слова её последние передал. Сам часа два пожил только и преставился! Рассказал, как вышли на поляну большую круглую, с травой светлой и чахлой, такие ещё «ловушками» зовут али «си́ньками», никто толком ничего не ведает про поляны эти, но во всех известных случаях с пересмешниками они были связаны… Дерева вокруг, как водится, покрученные да расщеплённые, а гибкие стволы к середине поляны согнулись да в землю ветвями закопались… То тут, то там трупы девичьи лежат. Некоторые сгнили уж совсем, а кои недавние. Тут, говорит, началось! Наперво морок прошёл, как полоса тумана блестящего, а потом и пересмешники пожаловали, в личинах девок мёртвых. Идут, смотрят пристально глазами белыми, улыбаются, зубы острые чёрные показывают… Мужички опешили, а Яна готова была – направила силу диковины на одного, тот в дым белый обратился, рванулся, уменьшился и меж зубьями остроги, что у неё на посохе была, застрял, замер. Яна на второго было силу направила, но тот увернулся, обратился в нечто круглое, ринулся на дядьку и двух ащерков да разорвал их пополам одним махом! Третий дымом метнулся на Яну, но она успела его диковиной усмирить да в острогу запереть тож. А тот убийца силён оказался, пал на землю тёмным облаком и так завизжал, что Яна с ащерками еле на ногах устояли, кровь носом пошла, посох раскололся на несколько частей, только пёрышки брызнули! Один паренёк замертво упал, второй уши зажал плотно, потому выжил, видать… Тот демон повизжал, стал шарахаться по поляне шаром дымным, подскочил к Яне, молнией ударил её в грудь, метнулся в лес и пропал. Ну Яна на колени пала, принялась ползать, пёрышки собирать, потом совсем плохо ей стало, прохрипела парню, чтобы Живе пёрышки и птичку передал, диковину опасную да кусочек праха с погребального костра. Молвила да тож померла…

Мария налила ещё виски в чашки. Выпили молча. Посидели обнявшись, поплакали по Яне и всем храбрецам, что на смерть пошли гордо и смело! Потом ещё выпили…

 
Кто всё дотошно подмечал,
Расспрашивал умело?
Кто без кинжала и меча
Шагал по жизни смело?
И кто, презрев покой и сон,
Писал стихи счастливый?
Лишь только он? Конечно, он!
Наш Том, Рифмач правдивый!
 

Следующий день пути выдался погожим и ярким. Удивительно красивые холмы, ручьи и речушки, берёзовые рощи, ельники и могучие дубы создавали ту идиллическую картину, которая настраивает на непринуждённую беседу. Хочется шутить, дышать лёгким ветром, впитывать окружающую красоту всеми органами чувств.

С кучером вот только не повезло! Молодой подвижный парень – сначала глазками стрелял, оборачивался как бы невзначай, облизывал путешественниц взглядом. Потом, когда прямолинейная Мария сластолюбца разоблачила – пребольно ткнула ему каблуком в поясницу и указала пальцем направление обзора, навострил уши и явно стал прислушиваться к беседе пассажирок. Не на тех напал – леди продолжили разговор по-английски! Кучер заскучал, стал поклёвывать носом да мурлыкать какие-то свои дорожные песни. А барышни принялись грызть жареные подсолнуховые и тыквенные семечки, в прямом смысле наплевав на подобающие нормы приличия!

– Ты ведь долго в Шотландии пробыла? – полюбопытствовала Энн, захваченная историей жизни Марии.

– М-м-м-м, ням-ням, тьфу, да и в Англии порядочно! А дольше всего между Англией и Шотландией, – загадочно пропела Мария и хитро подмигнула.

– Подожди, как это? – не сразу сообразила Энн. – В пограничье, что ли?

– Аха-ха, умница моя! – обрадовалась Мария. – Там, там! На речке Твид был самый мой расчудесный дом, на все времена… С нынешним только если сравнить, тож люблю его! Хотя вообще-то, те места не сразу мне по нраву пришлись. Впервые туда попала уже после Асгарда, но не так чтобы много времени прошло… Ой, когда же это было? Ну римляне уж в английских землях утвердились, а на севере пикты и гаэлы жили, к ним скотты стали захаживать регулярно, задираться… Вот, почитай, тогда и было217217
  То есть, где-то между I и V веками нашей эры.


[Закрыть]! Аха-ха! Не суть! Напросилась сама в миссию, совместно с воинским отрядом. Места новые посмотреть хотелось, а более всего мечталось Мору-сучку повстречать, шевелюру ей проредить! Я ведь точно знала – там она где-то укрылась, дрянь!

– Зарубить её не хотелось тогда? – шевельнулся в Энн дух воительницы.

– Проучить больше… Не знала я, что помешается она на триоблейдах… А то бы нашла и зарубила тогда собственноручно, несомненно, ням-ням, тьфу! – Мария задумалась на мгновенье и утвердительно кивнула. – Но не получилось в тот раз! Куда-то мы перемещались безостановочно… Зима. Снег. Холодище. Какие-то землянки закопчённые, чумазые хмурые люди, животные в жилых комнатах… Деревня с натужным поносом! И я тут как тут – целительница на все руки! Давай, мол, помогай! Фу-у-у-у… Ну развела больных и здоровых, полезла по чердакам – смотреть, какие травы насушены, знахарок местных так запугала, что они у меня в морозы кору драли и корешки с травками нужные выкапывали из снега! Хорошо соли морской много, отпаивать, коры дубовой сколько хочешь, горца, аира, черники сушёной и всякого такого необходимого… Остановила заразу быстро! Эх, жалко чая у меня не было, ещё быстрей бы справились!

– И чаем можно лечить? – удивилась Энн.

– О! Распрекрасное средство от кишечных хворей – дашь больному сухой заварки чашку, чтоб лопал прямо так да водицей чистой запивал, ням-ням, красота! Да, так о чём я? А! Было у меня желание поскорей убраться оттуда! Уже много позже, во второй половине двенадцатого века приехала я в шотландские земли надолго. Сначала ферма у нас была на Твиде, а потом объединили два куска земли, приличных таких, нашим доверенным людям принадлежащие, тогда и усадьбу выстроили. Ой, как распрекрасно жили! Лососей в речке чуть ли не голыми руками ловили, огроменных! Варили, жарили, солили, коптили, сушили, собак кормили… Очень я тогда лососей полюбила! Дальний предок госпожи твоей покойной, Ма́лколм Ма́кхет мормэ́р Росс дочерью своей меня признал, так я стала Мэри. С той поры имя не меняла, свыклась с ним, сдружилась! А Элайв меня уже Братья английские прозвали, попозже… Рассказала я им историю про Хаву и Живу, так они и перевели имя, стали деткам своим сказки сказывать, пришлось феей быть, аха-ха-ха-ха, почитай, пятьсот лет!

– А Мору так и не удалось сыскать? – никак не могла успокоиться Энн.

– Сначала искала, конечно… А потом бросила! Очень нужно настроение себе портить! Аха-ха-ха! Ой, не могу! – Мария залилась хохотом, а отсмеявшись и отдышавшись немного продолжила рассказ. – Но вот ей-то, поганке, я настроение точно попортила изрядно, будьте благонадёжны! Она уже тогда чертенят своих, уродцев, собирала, пичкала дрянью всякой да отправляла по городам и сёлам милостыню просить, сценки разыгрывать, торг мелкий вести. Так я повелела всем нашим, а кроме того, всем знакомым, чтобы через уродцев поклон передавали Море от Хавы да пеняли, мол, давно в гости ждёт её! Аха-ха! Представляю её кислую физиономию синюшную!

– И Рифмача же ты лично знала? Расскажи! – умоляюще воскликнула Энн.

– Тома? Ещё как знала! – Мария посмотрела в бездонное голубое небо, как бы прислушиваясь к воспоминаниям, а потом продолжила свой рассказ. – Вот думаю, не разочаровать бы тебя… Нет, ничего ужасного, просто это как с Асгардом – легенды кажутся более возвышенными и романтичными, чем быль… Хотя, по мне, так наоборот! Ладно, расскажу всё как есть! Прожил он детство и юность в родительском доме, а они у него знатные были, среднего достатка. А в наших краях появился Том лет тридцати от роду. Поместье небольшое на Твиде у него было. Гулял, бездельничал, писал стихи и песни. На праздниках сельских – первый заводила! Шутник, балагур, проказник! Рифмачом его никто тогда и не звал. Прозвища у него были «Быстрые глазки» или «Я вам точно говорю!». Всё подмечал, ну и поговорка у него была особая. Как человек чего-то не так сделает, так он обязательно подскочит, фыркнет, мол, в следующий раз ещё хуже будет, точно вам говорю! Смеялись над ним, но по-доброму… Кружил вокруг меня, слюной капал и облизывался! Начал было клинышки подбивать, да кто-то ему сказал, что я ведьма. Проникся уважением, стал робко просить, чтобы выучила колдовству… Чего ж не научить человека хорошего! Травки ему разные показала, уверенности в словах научила, фехтовать худо-бедно… но, впрочем, фехтовать так и не выучился. Весёлый нрав его и явный талант поэтический большие возможности нам сулили – поручали мы ему в доверие персонам важным втираться, глядеть да запоминать! Девок очаровывать я его научила… Так он после этого чуть не молился на меня! Ох-ма! Так до королевского двора дошёл! Сам король шотландский Александр частенько звал его на пиры, да и так тож – песен послушать да былин стихотворных. Он Тома Рифмачом и прозвал…

– Ещё говорят, пророчествовать Томас умел? – не выдержала и встряла Энн.

– Оу! Так это много позже молва про него пошла. После одного случая. Было дело… Том уже в возрасте был мужчина, да и Александру-то за сорок годков перевалило. Но любвеобилен был король до неимоверности! Знающие люди говорили, что сам стыдился похождений своих, но ничего с собой поделать не мог – двух-трёх дам в неделю объезжал… Аха-ха! В прямом и переносном смысле! Так вот, возвращался однажды Том по сельской дороге домой, ночью. Шёл с праздника, немного навеселе. А король наш похотливый скакал во весь опор от очередной любовницы, поспешал к рассвету в замок свой попасть. Ну и не разминулись они на тёмной дороге! Сбил король Тома конём довольно сильно! Однако, к чести его, остановился, помог подняться, признал Рифмача, отвёл в свой замок, повелел накормить, переодеть да отдыхать положить. На следующий день пир случился королевский, много важных господ собралось, так Александр Рифмача как равного им за стол усадил – в награду, стало быть. А Том, бедолага, копчик себе сильно отбил при падении, да и вообще седалище, а потому за столом стоял, облокотившись, пытался внимания к себе не привлекать. Но вельможи чудо сие заметили, давай потешаться над ним, чем дальше, тем сильней! Дошло до того, что король лично эту картину увидел, обхохотался до икоты да молвит Рифмачу, что, коли уж встал, так говори речь застольную, случаю подобающую! Налили ему кубок, проследили, чтобы до капельки выпил… Ну Том, знамо дело, раздосадованный, больно ему, возьми да и ляпни, что, мол, коли Вы, государь, так по ночам в одиночестве скакать будете, так шею себе ненароком свернёте, а помочь некому будет. Вы, говорит, хоть со свитой перемещайтесь! Ну тут все покатились от смеха… А через неделю король Александр влетел ночью в канаву на полном скаку, свалился с коня и впрямь свернул себе шею! Тут и призадумаешься… Тогда и пошла молва про Рифмача-прорицателя да прочие небылицы про него…

– Прости, что запытала тебя совсем! Пойми любопытство моё наивное! – покаянно воскликнула Энн. – Ещё скажи, а о чём ты более всего сожалеешь… хотя бы из тех историй, что нынче мне поведала?

– Душенька моя! По́лно! Мне с тобой говорить – отдохновение духа! – весело отозвалась Мария. – Приглянулась ты мне. Такая же… живая! М-м-м… Коли об одном сожалении говорить, то вот о чём. Недоглядела я тогда. Всё мне передал раненый детина, кроме диковины, запамятовал, видно, перед смертью. Её после собратья-ащерки отыскали. Долго она по схоронам разным кочевала… Потом пропала было на время! А как объявилась, так пошли неприятности… Много мне усилий стоило, дабы догляд за диковиной той вести. Но ничего, всё уладилось в итоге, однако же уроком мне важным стало – помни обо всех мелочах ныне, коли не желаешь расхлёбывать в грядущем!

Золотые слова, незабываемые!

5.7 Кому почин, а кому кончин!

 
Мне по шляхам не бродить,
Не делить с ветрами долю,
А всю жизнь от скуки выть
Да в мечтах бежать на волю!
 

Ванятка Глебов был ребёнком болезненным и изнеженным. Кормилица и две молодые няньки хлопотали над ним неустанно, стараясь, по дурости своей бабьей, взрастить очередного беспомощного дворянского отпрыска. Положение обязывало! Правнук боярина Сорокоу́ма218218
  Михаил Юрьевич Сорокоу́м – боярин великого князя Ивана I Калиты, живший в XIV веке. Считается прародителем многих дворянских фамилий, в том числе Лопухиных и Ушаковых.


[Закрыть], служившего когда-то самому Ивану Калите, должен был с младенчества вкусить все прелести жизни, положенные ближайшим княжим слугам.

По неведомой причине из всех многочисленных детей боярин Василий Большой оставил жить в московском доме одного лишь Ванятку. Остальных же отпрысков, супругу и племянников разогнал он по своим обширным владениям, дабы прорастали там корнями и подневольному люду спуску не давали. А тут им нечего шуметь, уши греть да потолки коптить!

Лет до десяти мальчуган жутко завидовал братцам и сестричкам, живущим где-то в сельских усадьбах – привольно да весело. Он вяло сопротивлялся избыточной опеке, протестовал как мог – рыдал в подушки, убегал из комнат босиком, прятался в чуланах или на чердаке. Он мечтал стать настоящим воином. Больше всего на свете желал скакать на коне, рубить саблей да водить воровские караваны по неведомым туманным тропам. Хотел быть сильным, весёлым и грубым, как дядька Стоя́н. Вот это счастье!

Когда Ванятке было восемь лет, Стоян, почитай, каждый день бывал в их доме. Придёт, запрётся с отцом надолго… Опосля же того, как наговорятся они о делах своих тайных, наступал праздник у мальца. Тётки, мамки и няньки выдворялись из комнат молниеносно. Стояну даже голоса повышать было не нужно. Зыркнет на баб исподлобья, тех как ветром сдувало!

Дядька с боярским дитём не нянькался – давал подержать настоящую саблю и кинжал, учил изготовке и ходу… Взрослое оружие, конечно, было для мальчишки неподъёмным, а потому Стоян выстругал несколько деревянных клинков, соответственных росту и возрасту. На этих деревяшках Ванятка постигал хитрую воинскую науку – рубил и колол, парировал вражеские удары, неожиданно выхватывал клинок из-за пояса.

Потом принимались биться на кулачки. Тут у них была сброя особая – на помело надевали старую наволочку, набивали ветошью и сеном. Этот упругий и быстрый враг кидался на маленького бойца со всех сторон, пытаясь достать по груди, бокам и спине, потому Ванятке приходилось шевелиться. Он уклонялся, отпрыгивал, выгибался дугой, приседал, семенил мелкими шажками, сам кидался на грозную метлу, отвешивая ей кулачками и локтями заслуженные тумаки.

Это были самые счастливые дни! Стоян брал мальчишку с собой в седло, давал править, позволял всем телом ощутить шаг, рысь и галоп, пускал коня иноходью, заставлял вороно́го прыжками лететь через кусты и канавы. Потом купались в реке Москве, ели хлеб и сыр, сидя прямо на траве, пили квас… Но счастье, как водится, было недолгим – зимой дядька уехал в дальние края по какой-то срочной надобности.

Больше года Ванятка жил лишь мечтами и воспоминаниями, сопротивлялся как мог тошнотворному теплу, уюту и бабьей опеке, собирал волю в кулак и надеялся на чудо…

И вот однажды весной долгожданное чудо произошло. Стоян вернулся! Да не просто так, на побывку, а учить боярского сына воинской науке по-настоящему, как подобает. Так решил отец. Он освободил паренька из-под опеки нянек, отвалил серебра на воспитание, благословил. После чего с чувством выполненного долга от отцовских обязанностей устранился, будучи поглощён более важными государственными делами.

 
Чёрных дыр и белых пятен
Робкий шёпот непонятен —
Странный знак!
Отчего мороз по коже?
Что меня теперь тревожит?
Нет, никак
Я понять не в состоянии
В этом противостоянии —
Что к чему?
Для чего холодный ветер?
И луна в окошко светит
Почему?
Мне никто не отвечает…
В неожиданной печали —
Мыслей круг.
Дни растянутым моментом,
Тихим аккомпанементом —
Сердца стук…
 

Сплин подкрадывался незаметно – проникал в мысли, заставлял память копаться в прошлом, переживать неприятности давно минувших дней, вспоминать былые обиды и вновь скорбеть об утратах. Подушка почему-то становилась жёсткой и неудобной, одеяло стесняло движения, а жажда донимала по пяти раз на час. Хотелось безостановочно ходить из угла в угол, либо прижаться лбом к холодному стеклу окна и смотреть на полную луну, ощущая, как она проникает своим мертвенным болезненным светом в мозг, тревожит душу, ранит, мешая жить и радоваться.

Иван Иконников был человек весьма практического склада ума. Его выдержке и невозмутимости могли бы позавидовать хвалёные английские джентльмены, а хозяйской рачительностью он походил на представителей высшего купеческого сословия. Университетское образование позволяло Ивану иметь собственное мнение по вопросам научным и политическим, умело вести дискуссии и чувствовать себя непринуждённо в любом приличном обществе… Но когда в полнолуние приходил сплин, всё это уже не имело значения! Хандра и уныние своей непререкаемой властью отключали волю и опустошали разум, превращая бодрого деятельного человека в комок оголённых нервов.

Почитай, пару лет, с июня 1869 года, мучился Иван. С того памятного вечера, когда к нему в дом вломились четверо гуслицких бандитов под предводительством знаменитого атамана Васьки Чуркина – хвастуна, наглеца и пьяницы {78}. Обещали пожечь дом и фабрику, коли не будет платить откупные по пятидесяти рублей ежемесячно. Потрясли ножами, поорали, швырнули на стол висельную петлю да собрались восвояси, уверенные в убедительности своих угроз. Иван на рожон лезть не стал, промолчал, мысля решить это дело совсем другим способом. Но и Васька-разбойник оказался не так прост! Перед самым уходом, уже стоя в дверях, развернулся, ухмыльнулся криво и достал из кармана какую-то плоскую коробочку, типа портсигара, раскрыл, перехватил удобней.

– А вот тябе для вразумления, господин хороший! – громким шёпотом просипел негодяй. – На тот случай, ежели сумневаться захочешь! Тута сила колдовская невиданная, так захочу ежели, сломаю как тростинку, будь надёжа!

Васька резким движением выкинул руку с коробочкой вперёд, прижал там что-то пальцем, напрягся, прищурил глаза… А Иван с недоумением ощутил, как руки и ноги перестают его слушаться, голова наливается свинцовой тяжестью, сознание дрожит и уплывает куда-то…

Очнулся бедолага только глухой ночью. Поднялся с пола, доковылял до кресла, сел с трудом. Тело ныло и ломило, как после многочасовой изнурительной работы. Яркая луна глядела прямо в окно, заливая большую комнату призрачным светом и наполняя мозг Ивана тревогой и даже какой-то тоскливой обречённостью. Горькие мысли о будущем неконтролируемо перемешивались со светлыми образами прошлого. Он вспомнил счастливое детство, взросление, студенческие годы, посвящение и ученичество… Как ни странно, эти воспоминания не принесли обычной радости. Что-то сломалось в нём. Пришёл сплин!

С Васькой, конечно, разобрались как подобает. Иван поручил это дело четырём молодым картам-бойцам, да московские Братья выделили ещё трёх опытных костоломов. А тут и причина веская появилась, дабы проучить бандита. Стали замечать атамана регулярно у мест запретных, неподалёку от малого арыка. Шныряет в одиночку вечерами, вынюхивает что-то…

Там-то его и поймали! Схватили, принялись было ремнями вязать, чтобы кнутом высечь от души, но Васька как налим выскользнул да так рванул по вспаханному полю, что отстали от него бойцы порядочно. Но ничего, в Ле́шкиной роще настигли снова. Там Васька замешкался, видно, хабар какой-то скидывал, а потому драгоценные мгновенья потерял. Но и тут не угомонился, стал с ножом на мужиков налетать. Пришлось поломать его нешуточно! Говорят, после той стычки больше года еле ходил, кости сращивал.

В опасную местность Чуркин с тех пор возвращаться остерегался, хотя, по слухам, было у него там несколько богатых нычек. Да и сам на дело старался уж не ходить, посылал к купцам и фабрикантам переговорщиков, а позже, когда прижали банду пару раз, стал вообще угрозы письмами рассылать, в надежде на то, что господа по старой памяти забоятся и отвалят атаману казны на пропитание. Шалили отныне его бандиты по мелочи – на Касимовском тракте трактирщиков щипали да с железнодорожных грузовых вагонов товар на ходу скидывали. А лет через десять, уже на сибирской каторге, прибили Ваську жулики за жмень дрянной махорки… Был лихой атаман, да весь вышел!

 
Прекрасны прошлых лет дары,
Мы их храним в нетленности…
Но где сокрыты до поры
Куски волшебной древности?
 

В стародавние времена жил среди мерянских картов весёлый рыжий парень Ве́кша219219
  Ве́кша – белка в русских говорах. Также – быстрый, подвижный человек.


[Закрыть]. Нрав имел покладистый и приветливый, старших уважал, со сверстниками держался ровно, как добрый товарищ. В селении считался первым женихом и сухо́той девичьей. Но службу пригожий парень имел особую – провожал старших картов к схоронам. Иногда с саблей, а вдругорядь с парой-тройкой лёгких сулиц, кои метать был непревзойдённый мастак. Пока карты к тайному месту неспешно подходят, Векша неподалёку скрытно сидит, сторожит. И ежели лиходеи какие налетят на хранителей, то тут уж его забота – порешить воров быстро и тихо, отволочь подальше да прикопать поглубже.

Ещё был обучен Векша охранные обереги делать. Да не такие, как кресты намоленные али по́гань древняя мерянская220220
  Имеются в виду языческие обереги и другие культовые предметы народа мери.


[Закрыть], а настоящие! Диковины те научил его лепить пришлый вожарь Ясь. Странный человек. Лет тридцать мотался по шляху Воровскому с караванами, а потом враз ремесло бросил, напросился к картам жить да помогать по возможности. Старики присмотрелись, там-сям поспрашивали, ничего плохого не узнали, а потому в селе остаться дозволили.

Ясь тот – мало того что знахарь опытный и колдун опасный оказался, так ещё и обучил молодёжь хитрой борьбе да бою кулачному. Говорили, что сохранились те изворы со времён былинных, от калядских ащерков. А стало быть, Ясь-то из их потомков будет, как пить дать! Полезный человек.

Векшу строгий дядька Ясь привечал. Углядел он в юноше те задатки, коих в большинстве сельских ребят и близко не было. Научил его тайному бою, целительству и колдовству. Показал, как прятаться надёжно да по лесу двигаться бесшумно. А более всего прилежный ученик преуспел в изготовлении охранных диковин. Даже свою особую придумал, назвал «мысь»221221
  Мысь – белка в русских говорах.


[Закрыть]. Но её потом в честь него «векшей» прозвали…

А делалась «мысь» непросто! На старую луну полагалось в одиночку выследить и завалить секача – длинным копьём и кинжалом. Но яму охотничью при этом копать не возбранялось. Очень кстати – в прямой сшибке со взрослым вепрем ещё неизвестно, кто кого бы запорол! Из всего кабана и нужно-то было – хрящи ушные, шкуры клок, копытце, ятрышки да крови ковшик. Остальная туша отдавалась картам на праздничное съедение.

Заблаговременно ловилось пиявок изрядно. Они до поры в крынке с медной водой обитали, а как секача Векша валил, так сразу их в свежую кабанью кровь запускал. Пару дней там квасились. А он покамест выстругивал из липовых дощечек колчано́к – этакую плоскую маленькую коробочку, размером чуть больше наконечника старинной хазарской стрелы. Многократно пропитывал древесину берёзовым дёгтем, чертил тайные письмена да бормотал колдовские заклинания.

Из шкуры секача вырезал кусочки, чтобы аккурат внутрь вошли. Растапливал три разных смолы, обмазывал внутреннюю поверхность дощечек, вклеивал туда меховые стелечки. Сыромятной кожей обтягивал колчанок снаружи. Из копытца вырезал запорный шпенёк, оборачивал его медной пластинкой. Сквозь колчанок сверлил отверстие.

Далее брался за наконечник стрелы. Раскалял в кузнечном горне и тоже пробивал отверстие в центре. Принимался многократно окунать горячий металл в чёрную кровь с пиявками, подсушивать, поливать маслом, посыпать неведомыми колдовскими порошками, снова сушить. Из оболочки кабаньих ятрышек шил тугой чехольчик на стрелу, а из ушного хряща готовил защитные щёчки. Промазывал края дощечек горячей смолой, вкладывал свёрток внутрь, соединял всё вместе. Забивал шпенёк так, чтобы прошёл насквозь через наконечник тоже, дабы медь с железом соприкасались. Заклеивал торцы шпенька с двух сторон старинными татарскими пу́ло222222
  Пу́ло – мелкая медная монета Золотой Орды и ханств, образовавшихся после её распада.


[Закрыть].

Работала диковина так. Коли нужно было место какое временно охранять – выпускалась «мысь». Обученный карт, наслюнив пальцы, брался за монеты диковины, повелевая сторожевой силе выйти наружу и дозор нести. Сам колчанок хова́лся обыкновенно под влажный дёрн, а человек мог идти отдыхать. Ежели шагов за пятьдесят появлялся чужой, то хранитель начинал ощущать тревогу – «зов мыси». Говорят, что даже верещание, наподобие беличьего, у некоторых в голове слышалось… И нарушитель тоже тревогу начинал чувствовать, даже страх иногда. Хотелось ему повернуть обратно либо обойти неприятное место стороной.

Сколько смастерил Векша таких диковин, доподлинно неизвестно. Но более десятка точно. Лет двести потомки исправно ими пользовались. А сам молодой хранитель геройски погиб на посту, сражённый ударом вражеского кистеня. В тот день он тоже выпустил «мысь» неподалёку, диковину спрятал, а забрать уж не смог… До начала двадцатого века ходили среди картов истории о том, как встречались они с «мысью» Векши. Мол, крутить начинало по знакомому лесу, жуть подкатывала, а в предрассветном тумане вроде бы даже видели некоторые тёмный силуэт белки с красными злобно сверкающими глазками…

 
Сыновья уходят за пороги,
Их зовут нелёгкие дороги…
Будут своих пращуров достойны
Юные неопытные воины!
 

Давно прошли те времена, когда Стоян шутейно встречал любые Ваняткины успехи. А раньше так уж было у него заведено. Хорошо отмахал паренёк деревянной саблей на скаку – дядька обязательно похвалит за то, что грив и хвостов не нарубил, от коня кус на ужин не отхватил! Поборол в честном поединке юного бугая, конюхова сына – дядька снова ржёт, мол славой боярской чернь задавил! А ныне наоборот. Только кряхтит строгий Учитель от удовольствия да головой мотает, удивляется…

К четырнадцати годкам Ванятка расправился в плечах, вытянулся в рост, нарастил силы и мясца на широкую породистую кость. Да и норов свой на стороне показывать не стеснялся. На баб так рявкнуть мог, что они и близко не подходили к нему с опекой своей и прочими нежностями! Среди боярских сверстников слыл задирой и воеваном. Те его сторонились, считая грубые науки недостойными их потомственной родовитости. А вот отец всё чаще стал подросшего сына останавливать, тискать, осматривать всесторонне, удовлетворённо хмыкать и улыбаться в бороду.

Сегодня завершался двухнедельный поход по лесам и полям. Ванятка покуда расслабляться не спешил, но в глубине души млел от предвкушения… Ежели дядька Стоян труды и старания его оценит, то нынче же ночью наречёт воинским прозвищем, подарит настоящее взрослое оружие да признает своим в кругу суровой боевой братии и тайных служителей. Лелеял Ванятка мечту прозываться Беркутом али Кречетом, как сам себя воспринимал. Вот быстрого и неутомимого охотника Стояна, например, знатоки кличут Хо́ртом223223
  Хорт – изначально волк. В более поздние времена так стали называть борзых.


[Закрыть] – очень ему подходит. Уж седина в бороде давно, а такой же резкий и хваткий! Но Учителю, конечно, видней… Как наречёт, так и будешь себя показывать в жизни!

Прошедшие деньки были бесконечными по течению времени и утомительными по многообразию занятий, нагружающих тело и разум до предела. Спали часа по три ночью у костерка да днём час в теньке кемарили, а так всё в седле. Ускакали вёрст за пятьдесят от Москвы в места глухие, древние и колдовские.

Сначала дядька всё навыки Ваняткины испытывал. Велел дрова заготавливать, огонь разводить, искать пропитание в лесу – ягоды, грибы, коренья, плоды, травы, охотиться на птицу и мелкого зверя. Потом требовалось снедь приготовить, да так, чтобы на следующие два привала точно хватило. На ночёвку особо сильно не готовились – треножили коней, перекусывали наскоро, стелили на сухом месте войлок да спали до раннего рассвета.

На три дня к мере заехали. Тамошние парни здоровы́ были бороться и на кулаках стойко бились. Устроили для Ванятки сшибки. Из десяти боёв одержал испытуемый восемь убедительных побед. Нахватал распрекрасных синяков и ссадин, отвёл душу до полного изнеможения. День потом парился в бане, отдыхал, слушал мерянских стариков, прозываемых картами. С парнями местными дружбу свёл. Оказались они славными товарищами – вольными духом, хваткими, жёсткими, но не злобными совсем, не подлыми и не завистливыми!

Долго потом ехали в другое место. Пробирались по ручьям через непроходимую чащу, далеко объезжали селения, зорко смотрели по сторонам в дозоре. Так передвигаются в боевом походе настоящие воины… Но Стоян, похоже, действительно чего-то остерегался, сам выезжал вперёд осматриваться, прислушивался к звукам леса, принюхивался – нет ли дымка от костра. Опытный проводник не желал быть замеченным в этих краях, избегал встреч с людьми. Даже на ночёвку очередную легли без огня.

На следующий день прискакали к странному болоту – круглому, зловещему, холодному, покрытому зелёным моховым ковром. Вокруг болота тянулся ров с чёрной стоячей водой, а в середине виднелось несколько заполненных такой же чёрной водой ям. Тут начал узнавать Ванятка настоящую историю своего рода!

– Вот послушай-ка! В незапамятные времена, тысячу лет, считай, от наших дней, цвело тут Купелище – царство ведьм-яжинок, а поодаль, туда мы сходим опосля, обитала дружина воинов-ащерков, твоих предков! – начал неторопливый рассказ Стоян.