Текст книги "Сонник"

Я вижу в горле белый налет и покрытые серой корою носовые раковины. Белый налет напоминает мне о дифтерите, а тем самым о подруге Ирмы, кроме того, однако, и о тяжелом заболевании моей старшей двухлетней дочери, и обо всем ужасе того времени. Кора на носовой раковине напоминает мне заботы о моем собственном здоровье. Я прибегал тогда часто к кокаину во время неприятного опухания носовой раковины и несколько дней назад слышал, что у одного моего пациента от кокаина сделался некроз слизистой оболочки носа. Исследование о кокаине, произведенное мною в 1885 году, навлекло на меня тяжелые упреки. Близкий друг, умерший в 1895 году, в результате злоупотребления этим средством ускорил свою смерть.

Я подзываю поспешно доктора М., который повторяет мое исследование. Это вполне естественно при той репутации, которой пользовался в нашем кругу доктор М. Но то, что я делаю это поспешно, требует особого объяснения. Это напоминает мне об одном печальном событии. Однажды, благодаря продолжительному прописыванию средства, считавшегося в то время вполне невинным (сульфонола), я вызвал у одной пациентки интоксикацию и поспешно обратился по этому поводу за помощью к более опытному пожилому коллеге. То, что мне припомнился этот случай, подтверждается еще и другим обстоятельством. Пациентка, заболевшая от сульфонола, носила то же имя, что и моя старшая дочь. До сих пор мне никогда не приходило это в голову. Теперь же мне это кажется своего рода роковым совпадением – как будто здесь продолжается замещение лиц. Эта Матильда вместо той Матильды. Мне представляется, будто я выискиваю всевозможные случаи, которые могли бы сделать мне упрек в моей недостаточной врачебной добросовестности.

Доктор М. бледен, без бороды; он хромает. Действительно, вид доктора М. в последнее время озабочивал его друзей. Две другие черты следует отнести к другому лицу. Мне вспоминается мой старший брат, живущий за границей: он тоже не носит бороды и очень напоминает доктора М. в том виде, в каком я его видел во сне. От него несколько дней тому назад пришло письмо, в котором он сообщал, что у него заболела нога – он хромает. Смешение обоих лиц в сновидении должно, однако, иметь особую причину. Я вспоминаю действительно, что сердит на обоих по одному и тому же поводу. Оба недавно отклонили предложение, с которым я к ним обратился.

Коллега Отто стоит у больной, а коллега Леопольд исследует ее и указывает на притупление в левом легком. Коллега Леопольд тоже врач, родственник Отто. Судьбе было угодно, чтобы оба избрали себе одинаковую специальность и стали конкурентами. Их постоянно сравнивают друг с другом. В течение нескольких лет они состояли при мне ассистентами. Такие сцены, как я видел в сновидении, бывали очень часто. В то время как я спорил с Отто относительно диагноза одного случая, Леопольд подверг пациентку новому исследованию и привел неожиданное доказательство в пользу моего мнения. Отто был смел, находчив и ловок, Леопольд же чрезвычайно осторожен и благоразумен. Сравнивая в сновидении Отто с осторожным Леопольдом, я имел, очевидно, в виду отдать преимущество второму. Это то же самое сравнение, как и вышеупомянутое: непослушная пациентка Ирма и ее более благоразумная подруга. – Притупление в левом легком производит на меня впечатление, точно оно во всех своих подробностях соответствует тому случаю, когда Леопольд поразил меня своей осторожностью. Мне приходит, кроме того, в голову нечто вроде метастаза, но он относится скорее к пациентке, которую мне хотелось бы иметь вместо Ирмы. Пациентка эта имитирует, насколько я мог заметить, туберкулез.

Инфильтрация на левом плече. Я убежден, что это мой собственный ревматизм плеча, который я ощущаю каждый раз, когда ночью не могу долго заснуть. В этом убеждении меня укрепляют и самые слова сновидения: что я… ощущаю так же, как он. Я хочу этим сказать, что чувствую у себя.

Доктор говорит: «Это инфекция. Но ничего. Будет дизентерия, и инфекция выйдет наружу». Это кажется мне сначала смешным, но, как и все остальное, я подвергаю и это анализу. При ближайшем рассмотрении и это имеет свой смысл. Исследуя пациентку, я нашел у нее локальный дифтерит. Во время болезни моей дочери я вел, помнится, спор относительно дифтерита и дифтерии. Последняя представляет собой общую инфекцию, проистекающую от локального дифтерита. О такой общей инфекции говорит Леопольд, указывая на притупление, заставляющее предполагать наличие метастаза. Мне кажется, однако, что при дифтерии такие метастазы не имеют места. Они напоминают мне, скорее, пиэмию.

Но ничего. Это утешение. По моему мнению, оно имеет следующий смысл: конец сновидения показывает, что боли пациентки проистекают от тяжелого органического заболевания. Мне представляется, что и этим я хочу свалить с себя всякую ответственность. Психический метод лечения неповинен в наличности дифтерита. Мне все же неловко, что я приписываю Ирме такое тяжелое заболевание исключительно с той целью, чтобы себя выгородить. Это слишком жестоко. Мне необходимо, таким образом, высказать свое убеждение в благоприятном исходе, и я довольно удачно вкладываю это утешение в уста доктора М. Я поднимаюсь здесь, так сказать, над сновидением, но это требует особого объяснения.

Почему же, однако, это утешение настолько абсурдно?

Дизентерия. Я встречал как-то теоретическое утверждение, будто болезненные вещества могут быть выделены через кишечник. Быть может, я хочу посмеяться здесь над странными, иногда действительно курьезными взглядами доктора М. Но по поводу дизентерии я вспоминаю еще и другое. Несколько месяцев тому назад я лечил одного молодого человека, страдавшего довольно своеобразным заболеванием желудка. Я определил, что заболевание это истерического происхождения, но не хотел подвергнуть его психотерапии и послал его в морское путешествие. Несколько дней тому назад я получил от него отчаянное письмо из Египта: он испытал там тяжелый припадок, и врач нашел у него дизентерию. Я хотя и был убежден, что диагноз этот является лишь ошибкой малоопытного коллеги, принимающего истерию за органическое заболевание, но я не мог, однако, не сделать себе упрека, что дал возможность пациенту помимо истерии получить еще и органическое заболевание. Дизентерия звучит, кроме того, аналогично дифтерии; последняя, однако, не упоминается в сновидении.

Да, наверное, я хочу посмеяться над доктором М. своим утешительным прогнозом: будет дизентерия и т. д. Я вспоминаю, что несколько лет тому назад он рассказывал мне аналогичный случай об одном коллеге. Последний пригласил его на консультацию к одной тяжело больной. Он счел своим долгом сказать ему, что нашел у пациентки белок в моче. Коллега не смутился и ответил спокойно: «Ничего не значит, белок выйдет наружу!» – Не подлежит, таким образом, сомнению, что в этой части сновидения содержится насмешка над коллегой, не знающим толка в истерии. Словно в подтверждение этого возникает мысль: а знает ли доктор М., что явление у его пациентки, подруги Ирмы, заставляющее опасаться наличности туберкулеза, следует отнести также на счет истерии?

Какие же мотивы могут быть у меня для такого дурного отношения к коллеге? Это очень просто: доктор М. столь же мало согласен с моим «решением» в психоанализе Ирмы, как и сама Ирма. Я, таким образом, отомстил в этом сновидении уже двум лицам: Ирме словами «если у тебя еще есть боли, то ты сама виновата», и доктору М., вложив ему в уста столь абсурдное утешение.

Мы понимаем тотчас же, откуда инфекция. Эта часть сновидения чрезвычайно странна. Ведь только что мы этого не знали, и на инфекцию первым указал Леопольд.

Коллега Отто сделал ей инъекцию, когда она почувствовала себя плохо. Отто действительно рассказывал, что во время пребывания в семье Ирмы его неожиданно позвали к соседям, и он сделал там инъекцию одной даме, почувствовавшей себя внезапно дурно. Инъекция напоминает мне моего злосчастного друга, отравившегося кокаином. Я прописал ему это средство лишь для внутреннего употребления, он же сделал себе впрыскивание.

Препарат пропила… пропилен… пропиленовая кислота. Почему пришло мне это в голову? В тот вечер, когда я писал историю болезни и потом заснул, моя жена раскрыла бутылку ликера, на этикетке которой стояло название «Ананас»[8]8
  Слово «ананас» странным образом очень напоминает фамилию моей пациентки Ирмы.


[Закрыть]. Ликер этот подарил нам коллега Отто; у него была привычка делать подарки по всякому поводу. У этого ликера был такой запах сивушного масла, что я отказался даже его пробовать. Моя жена хотела отдать бутылку прислуге, но я не позволил ей этого, сказав, что они могут отравиться. Запах сивухи (амил…) пробудил во мне, очевидно, воспоминания о целом ряде: пропил, метил и т. д. Сновидение произвело, однако, перемену: мне приснился пропил, в то время как я слышал запах амила.

Триметиламин. Я видел ясно перед собой химическую формулу этого вещества – это доказывает, во всяком случае, чрезвычайное напряжение памяти. Какое же значение имеет триметиламин? Мне вспоминается разговор с одним из моих друзей, который в течение многих лет постоянно был осведомлен о всех моих работах. Как-то недавно он сообщил мне о своем исследовании в области сексуальной химии и между прочим сказал, что находит в триметиламине один из продуктов сексуального обмена веществ. Это вещество приводит меня, таким образом, к сексуальности – к тому моменту, которому я придаю наибольшее значение в возникновении нервных болезней. Моя пациентка Ирма – молодая вдова: если я стараюсь оправдать неуспех моего лечения, то мне целесообразней всего сослаться на то обстоятельство, которое так бы хотели изменить ее ближайшие друзья. Какое странное сплетение представляет все же собой сновидение. Другая пациентка, которую мне бы хотелось в сновидении иметь вместо Ирмы, тоже молодая вдова.

Я начинаю понимать, почему я так ясно видел в сновидении формулу триметиламина. Этот химический термин имеет чрезвычайно важное значение: триметиламин не только свидетельствует о весьма существенном значении сексуальности, но напоминает мне об одном человеке, об одобрении которого я думаю с удовлетворением, когда чувствую себя одиноким в своих воззрениях. Неужели же этот коллега, игравший в моей жизни столь видную роль, не окажет известного влияния на дальнейший ход в сновидении? Я не ошибаюсь: он специалист в ринологии. Он интересовался чрезвычайно интересным взаимоотношением носовой раковины и женских половых органов (опухоль в горле Ирмы). Я дал ему исследовать Ирму, предполагая, что ее боли в желудке следует отнести на счет носового заболевания. Сам он, однако, страдает гноетечением из носа; последнее меня озабочивает, и, по всей вероятности, сюда относится пиэмия, о которой я думаю, принимая во внимание метастаз в сновидении.

Такую инъекцию нельзя производить легкомысленно. Упрек в легкомыслии я делаю непосредственно коллеге Отто. Мне представляется, что нечто подобное я подумал в тот день, когда Отто словами и взглядом выразил свое несогласие со мной. Мысль была, по всей вероятности, такова: как легко он поддается влиянию; как он скороспел в своих суждениях. Кроме того, упрек в легкомыслии вызывает во мне снова воспоминание о покойном друге, сделавшем себе кокаиновую инъекцию. Давая ему это средство, я, как уже упоминал выше, не имел в виду инъекции. Упрек, делаемый мной коллеге Отто в легкомысленном обращении с опасным химическим веществом, свидетельствует о том, что я снова вспомнил историю той несчастной Матильды, которая могла бы сделать мне аналогичный упрек. Я собираюсь здесь, по-видимому, доказать свою добросовестность.

По всей вероятности, шприц не был чистым. Новый упрек коллеге Отто, имевший, однако, другие основания. Вчера я случайно встретил сына одной 82-летней дамы, которой я ежедневно делаю два впрыскивания морфия. Она живет на даче, и я слышал, что она заболела воспалением вен. Я тотчас же подумал, что, быть может, в этом повинно загрязнение шприца. Я горжусь тем, что в течение двух лет мои впрыскивания приносили только пользу; я постоянно забочусь о чистоте шприца. От воспаления вен я перехожу мысленно к моей жене, которая во время беременности страдала венозным тромбозом. В моей памяти всплывают три аналогичных ситуации: моя жена, Ирма и покойная Матильда, тождество которых мне, очевидно, дало право смешать в сновидении эти три лица.

* * *

Я закончил толкование сновидения[9]9
  Само собой разумеется, я не могу привести всего, что приходило мне в голову во время анализа.


[Закрыть]. Во время анализа я старался сообщать все те мысли, к которым меня приводило сравнение содержания сновидений со скрытым позади него смыслом. Я подметил свои желания и намерения, осуществившиеся в сновидении и бывшие, очевидно, мотивами последнего. Сновидение осуществляет несколько желаний, проявившихся во мне благодаря событиям последнего вечера (сообщение Отто и составление истории болезни). Результат сновидения: я не повинен в продолжающейся болезни Ирмы, виноват в этом Отто. Отто рассердил меня своим замечанием относительно недостаточного лечения Ирмы. Сновидение отомстило ему за меня, обратив на него тот же упрек. Сновидение освободило меня от ответственности за самочувствие Ирмы, сведя последнее к другим моментам. Оно создало именно ту ситуацию, какую мне хотелось; его содержание является, таким образом, осуществлением желания, его мотив – желание.

Это несомненно. Но с точки зрения осуществления желания становятся мне ясными некоторые детали сновидения. Я мщу не только Отто за его скороспелое суждение о моем лечении, приписывая ему неосторожность (инъекцию), но мщу ему также и за скверный ликер с сивушным запахом. В сновидении оба упрека соединяются в одно: в инъекцию препаратом пропила, пропиленом. Я, однако, еще не вполне удовлетворен и продолжаю свою месть, противопоставляя ему более способного конкурента. Этим я хочу, по-видимому, сказать: он мне симпатичнее, чем ты. Однако не один только Отто испытывает тяжесть моей досады и мести. Я мщу и своей непослушной пациентке, заменяя ее более благоразумной и послушной. Я не прощаю упрека и доктору М., а в довольно прозрачной форме высказываю ему свое мнение, что он в этих делах довольно невежествен («будет дизентерия» и т. д.). Мне кажется даже, что я апеллирую к более знающему (моему другу, сообщившему мне о триметиламине), все равно как от Ирмы обращаюсь к ее подруге и от Отто к Леопольду. Уберите от меня этих лиц и замените их тремя другими по моему выбору, тогда я отделаюсь от упреков, совершенно мною не заслуженных.

Неосновательность этих упреков обнаруживается очень ярко в сновидении. В болезни Ирмы я не повинен: она сама виновата в ней, не приняв моего «решения». Ее болезнь меня не касается, она органического происхождения и не поддается лечению психотерапией. Страдания ее вполне объясняются ее вдовством (триметиламин), которого я, понятно, изменить не могу. Они вызваны неосторожной инъекцией; Отто впрыснул вещество, которым я никогда не пользовался. В болезни Ирмы виновата инъекция грязным шприцем, все равно как в воспалении вен у моей пожилой пациентки. Я замечаю, однако, что эти объяснения болезни Ирмы, оправдывающие меня, не совпадают между собой, а скорее исключают друг друга.

Все это живо напоминает мне оправдание одного человека, которого сосед обвинил в том, что он вернул ему взятую у него кастрюлю в негодном виде. Во-первых, он вернул ее в неприкосновенности; во-вторых, кастрюля была уже дырявой, когда он ее взял, а в-третьих, он вообще не брал у него кастрюли. Но тем лучше: если хоть один из этих доводов окажется справедливым, человек этот должен быть оправдан.

В сновидении имеются еще и другие элементы, отношение которых к моему оправдыванию не столь очевидно: болезнь моей дочери и пациентки, ее тезки, вред кокаина, болезнь моего пациента, путешествующего по Египту, заботы о здоровье жены, брат, доктор М., мой собственный недуг, заботы об отсутствующем друге, страдающем гноетечением из носа. Если, однако, я соберу все это в одно целое, то увижу, что за всем этим скрывается лишь забота о здоровье, о своем собственном и о чужом, – врачебная добросовестность. Мне припоминается смутно неприятное ощущение, испытанное мною при сообщении Отто о состоянии здоровья Ирмы. Мне кажется, будто он мне сказал: «Ты недостаточно серьезно относишься к своим врачебным обязанностям, ты недостаточно добросовестен; ты не исполняешь своих обещаний». – Вслед за этим я воспользовался всеми этими мыслями, чтобы доказать, насколько я добросовестен и насколько я забочусь о здоровье своих близких, друзей и пациентов. Странным образом среди этих мыслей оказались и неприятные воспоминания, говорящие скорее за справедливость упрека, сделанного мной коллеге Отто, чем в пользу моих извинений. Весь материал, по-видимому, беспристрастен, но связь этого базиса, на котором покоится сновидение, с более узкой темой последнего, из которого проистекает желание оправдаться в болезни Ирмы, – все же очевидна.

Я отнюдь не утверждаю, что вполне раскрыл смысл этого сновидения и что толкование его лишено каких бы то ни было пробелов.

Я мог бы продолжать этот анализ и постараться разъяснить еще много различных деталей. Мне известны даже те пункты, из которых можно проследить различные ассоциации; многие соображения, неизбежные при всяком анализе своего собственного сновидения, мешают, однако, мне это сделать. Кто хотел бы упрекнуть меня в скрытности, тому я рекомендую самому попробовать быть до конца откровенным. Я удовольствуюсь поэтому установлением делаемого мною отсюда вывода: если проследить указанный здесь метод толкования сновидения, то оказывается, что сновидение действительно имеет смысл и ни в коем случае не является выражением ослабленной мозговой деятельности, как говорят различные авторы. Согласно произведенному нами анализу, сновидение является осуществлением желания.

Миновав тесное ущелье и выйдя неожиданно на возвышенность, откуда дорога расходится во все стороны и открывает превосходнейший вид, можно остановиться на минуту и подумать, куда лучше направить шаги. На том же распутье стоим и мы после первого толкования сновидения. Нас поражает ясность неожиданной истины. Сновидение не похоже на неправильную игру музыкального инструмента, которого коснулась не рука музыканта, а какая-то внешняя сила: оно не бессмысленно, не абсурдно, оно не предполагает, что часть нашей души спит, а другая начинает пробуждаться. Сновидение – полноценное психическое явление. Оно – осуществление желания. Оно может быть включено в общую цепь понятных нам душевных явлений бодрствующей жизни. Оно строится при помощи чрезвычайно сложной интеллектуальной деятельности. Но, познав эту истину, мы в тот же момент останавливаемся перед целым рядом вопросов. Если сновидение, согласно его толкованию, представляет собой осуществление желания, то откуда же проистекает та странная и причудливая форма, в которую облекается последнее? Какие изменения претерпевает мысль, преобразовываясь в сновидение, о котором мы вспоминаем по пробуждении? Откуда проистекает тот материал, который перерабатывается в сновидении? Откуда проистекают те особенности мысли, которые мы подметили, – например, то, что они противоречат друг другу? (См. вышеупомянутую аналогию с кастрюлей.) Может ли сновидение научить нас чему-либо новому относительно наших внутренних психических переживаний, может ли содержание его внести какие-либо поправки в наши убеждения и воззрения? Я считаю нужным пока оставить все эти вопросы в стороне и пойти по другому пути. Мы видели, что сновидение изображает желание в его осуществленной форме. В наших ближайших интересах узнать, является ли это общим характером всякого сновидения или же случайным содержанием лишь одного, с которого начался наш анализ. Ибо даже если бы мы поверили в то, что каждое сновидение имеет свой смысл и свою психическую ценность, мы должны были бы предполагать, что этот смысл не во всяком сновидении одинаков. Наше первое сновидение было осуществлением желания, другое представляет собой, быть может, осуществление опасения; третье может иметь своим содержанием рефлекс, четвертое может воспроизвести попросту какое-нибудь воспоминание и т. п. Бывают ли, таким образом, сновидения, не содержащие в себе осуществления желания?

Чрезвычайно легко сказать, что сновидения зачастую носят настолько ясный характер осуществления желания, что приходится удивляться, почему язык сновидения до сих пор казался таким непонятным. Вот, например, сновидение, которое я могу вызвать у себя когда угодно. Если я вечером ем сардельки, оливки или другие какие-нибудь соленые кушания, то ночью у меня появляется жажда, и я просыпаюсь. Перед пробуждением, однако, я вижу сновидение постоянно с одним и тем же содержанием: мне снится, что я пью. Я пью залпом воду; мне это доставляет большое удовольствие, как всякому, кто томится жаждой. Затем я просыпаюсь и действительно очень хочу пить. Поводом такого постоянного сновидения служит жажда, которую я испытываю при пробуждении. Из этого ощущения проистекает желание пить, и это желание сновидение представляет в осуществленном виде. Он исполняет при этом функцию, о которой я скажу несколько ниже. Сон у меня очень хороший; когда мне удается утолить свою жажду тем, что мне снится, будто я выпил воды, то я так и не просыпаюсь. Таким образом, это «сновидение об удобстве». Сновидение заступает место поступка все равно как и вообще в жизни. К сожалению, потребность в воде не столь легко удовлетворяется сновидением, как моя мстительность по отношению к коллеге Отто и доктору М.; но желание и тут и там одинаково. Как-то недавно сновидение это было несколько модифицировано. Перед сном мне захотелось пить, и я выпил стакан воды, стоящий на столике возле моей постели. Несколько часов спустя мне снова захотелось пить, и я испытал чувство неудовлетворенности, неудобства. Чтобы достать воды, мне нужно было встать и взять стакан, стоявший на столике возле постели моей жены. Согласно этому мне и приснилось, что жена дает мне напиться из большого сосуда; сосуд этот – старая этрусская урна, привезенная мною из Италии и подаренная одному из знакомых. Вода в ней показалась мне настолько соленой (по всей вероятности, от пепла, бывшего в урне), что я проснулся. Отсюда ясно, какое «удобство» может создать сновидение: так как его единственной целью является осуществление желания, то оно может быть вполне эгоистично. Любовь к удобству несовместима с альтруизмом. Наличие урны, по всей вероятности, является снова осуществлением желания. Мне жалко, что у меня нет этой урны, – все равно как, впрочем, и того, что стакан с водой стоит подле жены. Урна приспосабливается также и по отчетливому ощущению соленого вкуса, который заставил меня проснуться[10]10
  Сновидения о жажде обращали на себя внимание и Вейгандта, который говорил по этому поводу (с. 11): «Ощущение жажды наиболее отчетливо воспринимается всеми, оно вызывает постоянно представление об утолении этой потребности, – способы, которыми сновидение представляет себе утоление жажды, различны и зависят от скрытого за этим воспоминания. Обычно после представления об утолении жажды появляется разочарование в ничтожном эффекте мнимого утоления». Он не указывает, однако, на общеобязательный характер реакции сновидения на раздражение. – То, что другие лица, испытывающие ночную жажду, просыпаются без сновидений, не противоречит нашим утверждениям, а доказывает лишь, что у этих лиц очень некрепкий сон.


[Закрыть].

Эти сновидения об «удобстве» я видел очень часто в молодости. Привыкнув работать до поздней ночи, я всегда с трудом просыпался вовремя. Мне снилось очень часто, что я уже встал и стою перед умывальником. Спустя несколько мгновений я все же начинал сознавать, что еще лежу в постели, но продолжал спать. Такое же сновидение, вызванное ленью, сообщил мне один мой юный коллега. Хозяйка, у которой он жил, имела строгий приказ будить его каждое утро, но ей всегда приходилось долго мучиться, пока он просыпался. Однажды утром он спал особенно крепко; хозяйка постучала в комнату и сказала: господин Пепи, вставайте, вам пора в больницу. Ему тотчас же приснилась комната в больнице, кровать, на которой он лежал, и дощечка у изголовья, на которой написано: «Пепи Г., cand. med., 22 лет». Он подумал во сне: раз я уже в больнице, значит, мне туда не нужно идти, – повернулся и продолжал спать.

В другом сновидении раздражение производит свое действие тоже во сне: одна из моих пациенток, подвергшаяся довольно неудачной операции челюсти, должна была по предписанию врача постоянно держать охлаждающий аппарат на щеке. Засыпая, она обычно его с себя сбрасывала. Однажды меня попросили внушить ей, чтобы она этого не делала. Пациентка стала оправдываться: «Я, право, не виновата. Особенно сегодня. Я ночью видела сон. Мне снилось, что я была в опере, в ложе и с интересом следила за представлением. В санатории же лежал господин Мейер и громко стонал от головной боли. Я подумала, что у меня ничего не болит и что аппарат больше не нужен. Поэтому-то я его и сбросила». Это сновидение, несомненно, тоже изображает осуществление желания. Господин Мейер, которому пациентка приписала свои болезненные ощущения, был ее очень далеким знакомым.

Нетрудно раскрыть осуществление желания в некоторых других сновидениях, сообщенных мне здоровыми лицами. Один мой коллега, знакомый с моей теорией осуществления желаний, говорит мне однажды: «Знаешь, моей жене вчера снилось, что у нее началась менструация. Интересно, как истолкуешь ты это сновидение». – Это не очень трудно: если молодой женщине снилось, что у нее менструация, значит, в действительности ее не было. Я знаю, что ей хотелось бы до первого материнства попользоваться свободой.

Одной молодой женщине, отрезанной от всего света благодаря уходу за своим тяжело больным ребенком, после счастливого окончания болезни снится большое общество, в котором находятся Альфонс Додэ, Поль Бурже, Марсель Прево и др.; все они чрезвычайно к ней любезны, и она превосходно проводит время. Писатели во сне очень похожи на свои портреты, которые ей пришлось видеть. За исключением Прево – она его портрета не знает, и он напоминает ей человека, который накануне дезинфицировал комнату больного и который был первым посетителем ее дома после долгого времени. Сновидение это можно объяснить очень просто: «Пора уже немного развлечься, довольно этих забот и мучений!»

Этих примеров, быть может, достаточно, чтобы показать, что очень часто и при всевозможных условиях можно найти сновидения с чрезвычайно ярко выраженным осуществлением желаний. Это по большей части короткие и простые сновидения, резко отличающиеся от спутанных и продолжительных, главным образом, обращающих на себя внимание исследователей. Однако такие простые сновидения заслуживают несколько более подробного рассмотрения. Наипростейшая форма сновидений должна была бы быть, казалось, наиболее распространенной среди детей, психическая деятельность которых, безусловно, менее сложна, чем взрослых. Детская психология призвана, на мой взгляд, оказывать психологии взрослых аналогичные услуги, как изучение строения и развития низших животных – изучению структуры высших. До сих пор, однако, к сожалению, детская психология в этом смысле не была в достаточной мере использована.

Сновидения маленьких детей представляют собой очень часто явные осуществления желаний и поэтому в противоположность сновидениям взрослых почти совершенно неинтересны. Они не содержат никаких трудно разрешимых загадок, но, безусловно, чрезвычайно ценны как доказательство того, что сновидение по самой своей сущности представляет собой осуществление желаний. Я приведу здесь несколько сновидений, виденных моими собственными детьми.

Прогулке в красивый Галлыптадт летом 1896 года я обязан двум сновидениям, виденным – одно моей, тогда восьмилетней, дочерью, другое – пятилетним сыном. Предварительно я должен заметить, что мы в это лето жили в Аусзее, откуда в хорошую погоду нам открывался превосходнейший вид на Дахштейн. Дети очень часто смотрели на него в подзорную трубу. Перед прогулкой я рассказывал детям, что Галлыптадт лежит у подножия Дахштейна. Прогулке они радовались. Из Галлыптадта мы прошли в Эшернталь, которая понравилась детям. Только один мой пятилетний сын стал вдруг капризничать, как только мы увидели гору, и тотчас же спросил: это Дахштейн? Я должен был ответить: нет. Повторив несколько раз этот вопрос, он замолчал, недовольный. К водопаду он совсем отказался идти. Я подумал, что он устал. На следующее утро он пришел ко мне с сияющим видом и заявил: сегодня ночью мне снилось, что я был на Дахштейне. Я понял его: он ожидал, что мы по дороге в Галлыптадт увидим гору, о которой дети так много слышали. Когда он затем понял, что горы он не увидит и ему придется удовлетвориться небольшим холмом и водопадом, он испытал разочарование. Сновидение вознаградило его за это. Я стал его расспрашивать о подробностях сновидения. Но он сообщил мне очень мало. «Туда нужно идти 6 часов», – сказал он только.

Во время этой прогулки у моей восьмилетней дочери появилось желание, которое тоже было удовлетворено сновидением. Мы взяли с собой в Галлыптадт двенадцатилетнего сына наших соседей, завоевавшего, как мне казалось, все симпатии маленькой девочки. На следующее утро она мне рассказала следующее сновидение: «Представь себе, мне снилось, что Эмиль – мой брат, что он говорит вам «папа и мама» и спит вместе с нами в большой комнате. В комнату вдруг вошла мама и бросила нам под постели целую горсть шоколадных конфет в синих и зеленых бумажках». – Братья ее заявили, что ей снилась чепуха, девочка же интересовалась своим сновидением и соглашалась с тем, что то, что ей приснилось про Эмиля, действительно ерунда, но это не касается шоколадных конфет. Мне самому последнее показалось непонятным. Но жена дала мне по этому поводу разъяснение. По дороге с вокзала домой дети остановились перед автоматом и попросили маму опустить монету, чтобы получить шоколад. Мать, однако, нашла, что этот день и так был достаточно богат осуществлениями желаний, и предоставила это желание сновидению. Я на сцену эту не обратил внимания. Другую часть сновидения, отвергнутую даже самой дочерью, я понял без всяких комментариев. Я сам слыхал, как маленький Эмиль по дороге говорил детям, что надо подождать папу и маму. Эту случайную фразу сновидение девочки превратило в «усыновление». Почему шоколадные конфеты были брошены под постели, этого объяснить без расспросов ребенка было, конечно, невозможно.

Сновидение, аналогичное первому из последних двух, я слышал от одного моего друга. У него восьмилетняя дочь. Отец вместе с несколькими детьми предпринял прогулку в Дорнбах с намерением посетить Рорергютте; но так как было уже поздно, то они не добрались до цели, и он обещал пойти туда с детьми в следующий раз. На обратном пути они прошли мимо верстового столба, указывавшего дорогу на Гамо. Дети захотели отправиться тотчас же на Гамо, но отец отложил и эту прогулку до следующего дня. На следующее утро восьмилетняя девочка рассказала отцу: «Папа, сегодня ночью мне снилось, что ты был с нами в Рорергютте и на Гамо». Ее нетерпение предвосхитило, таким образом, в сновидении исполнение отцовского обещания.