Текст книги "Дальний берег Нила"

– Как Николя? Где он?

– В кабинете, мадам.

– А Пюк? Почему он меня не встречает? Жак! Где мое сокровище? – Доминик близоруко осматривала сад, и волнение ее нарастало с каждой минутой.

– Простите, мадам, но все были заняты ловлей этой собаки. Я не заметил, куда мог он убежать. Скорее всего, он спрятался от страха.

– Пюк, Пюк!

Доминик бежала по саду, по дороге сбросив туфли на высоких шпильках. Поиски ничего не дали. В сад на крики жены вышел полковник и, изображая неподдельную обеспокоенность, тоже пару раз прокричал в сторону.

– Жак, дай мне большой фонарь! Быстрее, ну что ты копаешься!

Сначала Жак увидел розовый бант, а уж потом того, на которого этот бант повязала Доминик. Жалкий пекинес никак не смог оказать достойного сопротивления боевому ротвейлеру. Мажордом поднял бренные останки и, завернув в фартук, направился к дому. Верный друг и слуга заранее сочувствовал своему хозяину и другу.

Предположения Жака оправдались с лихвой. Доминик кричала и плакала, как по ребенку. Полковник бессмысленно ходил вокруг и предлагал то воду, то коньяк, то сигареты. То делал попытки обнять рыдающую жену, но это только усиливало кошмар.

– Это все из-за тебя, из-за твоей сигнализации, будь она проклята! Никому не нужны твои военные тайны! Даже если их опубликуют в газете, их никто читать не станет!

Видеть и слышать все это у полковника не было сил. Коко прошел в кабинет и опустился в кресло. Доктор сегодня посмотрел его и порекомендовал не пить вин, только крепкие и чистые напитки. Он выбрал виски и, плеснув приличную порцию, вернулся в кресло.

– Я еще не все сказала тебе!

Рыдая, Доминик влетела в кабинет – и как вкопанная замерла перед мужем. Стакан валялся на ковре, а тело перевесилось через ручку и застыло в немыслимой позе смерти.

– Ну что, будем рассказывать тайны? Ты весь вечер буквально выпрыгивала из кофточки, я же видел. Давай, не томи уже!

Нил обнял Сесиль, но она вырвалась и по-детски стала бегать вокруг стола, не давая Нилу схватить себя. Телефон зазвонил, и Нил снял трубку…

Он приехал сразу. Доминик крушила в кабинете все подряд, разыскивая пульт. Жак никак не мог справиться с ней. Наконец, она нашла его и стала неистово бить ненавистный предмет. Люстра-стрекоза с грохотом спикировала на стол, и стеклянные крылья рассыпались по мозаике. Как раз в этот момент и вошел Нил. Полиция уже въезжала во двор. Доминик повисла на Ниле, и он просто и властно отнес ее в спальню.

Когда Нил вернулся в кабинет, там еще никого не было. Он быстро осмотрелся, но ничего, кроме погрома, учиненного Доминик, не обнаружил. Тело несчастной стрекозы так и лежало посредине стола. Нил подошел поближе и увидел, что от падения на стрекозе приоткрылась спинка. Нил приподнял ее и быстро вынул металлическую капсулу – контейнер из-под исполинской сигары. Проворно отвернув крышечку, Нил заглянул внутрь. Там были плотно скручены какие-то бумаги.

Нил переложил капсулу в карман и вернулся в спальню к Доминик. Через секунду в кабинет вошли полицейские.

Сесиль и доктор Вальме спешили в сопровождении Жака к дому. Доктор сразу направился в кабинет и после недолгих переговоров с полицейским был впущен.

Доминик вышла из спальни, и они втроем расположились в гостиной, где Жак хлопотал над успокоительным уже для двух дам. Нил закурил и отошел к окну.

– Трагедия, невосполнимая утрата, но надо держаться, дорогая Доминик, это еще не все; мне трудно говорить, поверьте, но произошло убийство. Нашего дорогого Коко отравили. – Базиль был в шоке, но профессия не позволяла ему показывать, как сильно он переживает. – Там следователь, он должен всех допросить, но поскольку все произошло в наше с вами отсутствие, то нас просят приехать завтра, а пока надо домой. Сигнализация не работает, поэтому до приезда из Парижа сотрудников УОТа здесь будет дежурить полиция.

Они уже выходили в сад, но полицейский задержал их у дверей.

– Прошу прощения, господа, но по правилам вас необходимо досмотреть…

– Ваша фамилия?

– Жак Реми.

– Вы давно служите у Бажанов?

– Мы вместе с полковником воевали во Вьетнаме, потом я остался с ним. Так все и живу. У меня нет семьи, только племянница.

– Кто может починить всю сигнализацию? И кто вообще это все делал?

– У Николя есть друг в Швейцарии, он ему все и делал, хоть и старик, но инженер толковый, полковник только ему и доверял.

– Как его найти?

– Надо посмотреть в его бумагах, может, есть телефон…

– Но имя, вы знаете его имя?

– Да. Его зовут Бирнбаум. Инженер Густав Бирнбаум…

– Господин Бирнбаум? Вас беспокоит следователь по особо важным делам французского Управления по охране территорий Андре Элюар. Вы знакомы с полковником Николя Бажаном?

– Да, конечно, а, собственно говоря, что произошло? – Голос из Швейцарии принадлежал явно пожилому господину.

– Ваш друг скончался при непонятных обстоятельствах, мы нуждаемся в вашей помощи и надеемся на ваше содействие. С вашего позволения, я первым же рейсом вылетаю в Цюрих.

– О, в этом нет необходимости, господин Элюар. Хоть я уже немолод и редко покидаю дом, я непременно приеду проститься с беднягой Коко. Там и встретимся. Так когда, вы говорите, похороны?..

– Это Элюар, соедини меня срочно с шефом… Это я, кажется, у нас будут большие проблемы. В доме кто-то был, нас перехитрили. Вполне вероятно, что похищены документы и кое-какая аппаратура. Уже поздно, по горячему следу не пойти, но будем искать. У меня есть наметки. Сообщили, что за день до этого на соседней ферме пропала собака ротвейлер, хозяйские дети заметили чужую машину. Мы нашли того, кто взял ее напрокат. Но надо проверить, возможно, это подставное лицо.

– Какая, к бесу, собака! Кто может нас перехитрить?! Я сам тебя перехитрю на пенсию в два счета, если за неделю ты не найдешь документы или не поймаешь вора. Учти, дело под особым контролем правительства… Черт бы побрал этого старого осла Бажана! Был бы жив – в два счета пошел под трибунал! Додумался, понимаешь, хранить дома сверхсекретные архивы, все ему, понимаешь, коммунистическая инфильтрация в нашей конторе мерещилась! Доигрался, а нам расхлебывать… Ладно, весь дом перерыть, если надо, разобрать по досочке, по камушку. Параллельно проверить всех в городе. С русского глаз не спускать! Нечисто там, потому что как раз все чисто, а это нехороший признак, сам должен понимать…

День похорон выдался, как назло, погожий, и людям, приехавшим по долгу службы, было особенно трудно изображать грусть. Так красиво цвело все вокруг, и так светило солнце, что, казалось, кого-то хоронить – самое неуместное дело. Машины заполонили все улочки, прилегающие к кладбищу. Доминик настояла, чтобы мужа похоронили недалеко от Камбремера.

Кюре монотонно оглашал бесконечный список католических святых, призывая их молиться за душу усопшего раба Божьего Николая. Публика устало переминалась с ноги на ногу – скамейки и стульчики достались лишь совсем уж престарелым родственникам и друзьям. Нил, стоя с доктором Вальме сразу позади облаченной в глубокий траур Доминик, тоскливо обозревал окрестности. Внимание его привлекла странная парочка, приближающаяся к ним по шуршащей гравием кладбищенской дорожке. Огромный светловолосый детина, обряженный в мешковатый черный костюм, хотя ему явно больше пошел бы эсэсовский мундир, толкал перед собой кресло-коляску. В кресле, положив поверх пледа узловатые руки, восседал лысый старик с длинной белоснежной бородой. При взгляде на его лицо Нил ощутил резкий толчок внезапного узнавания, хотя готов был поклясться, что никогда прежде не видел этого старика. Во всяком случае, наяву.

– Кто это? – шепотом спросил он Базиля Вальме, когда коляска подъехала поближе, и некоторые из присутствующих повернули головы и приветствовали старика легкими кивками.

– А, это? Это Густав Бирнбаум, швейцарец, старинный друг бедняги Коко…

Наконец, под звуки военного оркестра гроб красного дерева опустили в землю. Выразив соболезнования вдове, присутствующие стали расходиться. На выходе с кладбища Нил догнал коляску.

– Господин Бирнбаум…

Старик приподнял руку.

– Ганс.

Коляска остановилась. Бирнбаум чуть повернул голову, покосился на Нила. Взгляд был умный, насмешливый.

– Я прямо с самолета, молодой человек, и очень устал. С вашего позволения, делами мы займемся завтра. Ганс.

Коляска покатила прочь от Нила.

– Господин Бирнбаум, у меня только один вопрос. – Ганс прибавил ходу. Нил бросился вдогонку. – Господин Бирнбаум, не родственник ли вам Франц Бирнбаум, ювелир дома Фаберже в Петербурге?

– Ганс. – Коляска резко остановилась, и бегущий Нил чудом не врезался в блондинистого громилу. – Подойдите сюда, молодой человек.

Нил обошел коляску и, тяжело дыша, предстал перед белобородым стариком.

– Кто вы?

– Сосед и в какой-то мере друг покойного. Меня зовут Нил Баренцев.

– Любопытное имя. И почему вас интересует Франц Бирнбаум?

– Дело в том, что у него был сын Вальтер…

– И что?

– Вальтер Бирнбаум – мой дед.

– Вот как? Очень интересно. К сожалению, вынужден вас огорчить – я из других Бирнбаумов, фамилия не столь уж редкая…

Жак довез Доминик до дома и тут же отпросился на неделю. Доминик разрешила. Жак удалился в свои апартаменты и заперся, а Доминик поднялась к себе и сразу стала набирать телефон Нила. Он тоже уже доехал и, проводив жену, спешно отбывшую в Париж по делам службы, слонялся по дому в думах, как все это могло произойти. Но не находил ответа ни на один вопрос…

Есть много анекдотов на тему вдов. Нила всегда немного удивляло, что в этих ироничных и часто непристойных анекдотах секс со вдовой как-то особенно часто становился предметом насмешки. Нилу пришлось в полной мере познать истинный смысл народного черного юмора. Доминик неистово любила его. Только страсть и желание, и ни тени скорби на лице, а ведь прошла всего неделя. Поначалу Нил занимался с ней любовью как врач, проводящий терапию, но вскоре и сам увлекся не на шутку.

Утро прорвало занавеси на окнах яростными солнечными лучами. Нил проснулся, хотя почти не спал всю ночь. Доминик тоже сразу открыла глаза.

– Я расскажу тебе, как он ушел. Это просто трагическое стечение обстоятельств. Его друг, ну, этот старикан из Швейцарии, все рассказал. Помнишь, я тебя водила в винный подвал? Ты еще наткнулся на сейф. А я сказала, что, когда сигнализация срабатывает, сейф из кабинета опускается вниз, а на его место становится бар. Так вот, оказывается, бутылки в том баре содержат цианид. Это он придумал от воров такой ход, а вот сам и попался.

– А как же он сам выпил, если он знал, что из этого бара пить нельзя?

– Кто-то был в кабинете, пока они за этой собакой гонялись, открыл бар, вынул бутылку, а потом убежал, потому что его спугнули. Жак, несчастный, увидел бутылку не на месте и поставил на столик с напитками. А потом ты знаешь. Но это еще не все, этот кто-то все-таки проник в подвал и успел забрать бумаги из сейфа; значит, он знал, что сейф туда опускается… Они долго не могли понять, как все происходило. А было так: он спустился вниз и спрятался в пустой бочке, а потом, когда они все отключили, вскрыл сейф. Вот как он сбежал – это неясно, но скорее всего, когда завыла вторая сирена, уже после того, как Коко не стало. Денег-то там не было, только мой браслет работы Дюплесси, его и продать-то никому не возможно. Он во всех каталогах есть, да и покупателя не так легко найти, это же целое состояние. Я точно знаю, что это дело рук Маню. Ты же понимаешь, я никогда не скажу никому про это. Его найдут, конечно, такие силы брошены…

Звонок от ворот прервал Доминик. Она вспомнила, что отпустила Жака и надо самой открывать, пульт был бы как нельзя кстати, но его обломки увезли на экспертизу, и Доминик пришлось поспешить к воротам.

Нила не подвело чутье. Он успел одеться и пройти в гостиную. Через минуту на пороге стояла Сесиль.

– Извини, Доминик, что я тебя разбудила… – Сесиль не сразу заметила Нила. Он сам встал и шагнул навстречу. – О Нил, а я сразу сюда, не заезжая к нам, как хорошо, что ты поддержал Доминик в такие тяжелые дни!

Она подошла поближе. Нил изготовился поцеловать жену, но Сесиль опустилась в кресло, даже не взглянув на Нила.

– Доминик, мы должны попрощаться с тобой, послезавтра мы вылетаем в Нью-Йорк, когда вернемся, пока не совсем ясно, но год нас точно не будет. Для Нила это сюрприз, я прежде хотела рассказать, но печальные события все отодвинули на второй план.

– А как же я?

Этот вопрос так и остался без ответа. У ворот опять звонили, и Доминик вновь пошла открывать.

– Я жду тебя в машине, – бросила Сесиль и выбежала вслед за Доминик.

Нил метнулся в спальню и из щели между матрацем и резной спинкой вынул металлический цилиндрик.

Навстречу по дорожке шла Доминик в сопровождении следователя. Когда они поравнялись, Нил первым протянул руку, а Доминик вежливо прикоснулась к его щеке, пожелав на прощание всего наилучшего. За несколько минут пылкая любовница Доминик превратилась в почтенную вдову Бажан.

Глава восьмая
..и портвейн из Йоркшира
(1984–1985)

Миссис Дарлинг недолго любовалась малопривлекательными тылами госпожи Удачи. Дела «Зарины» неуклонно шли в гору, а настоящий прорыв случился осенью, после неординарного Таниного дебюта на телевидении. На четвертом канале Би-Би-Си. Соня давно уже подбивала ее на участие в какой-нибудь телевизионной программе. Таня все отнекивалась, а потом сама попросилась пристроить ее в передачу. Танин выбор потряс видавшую виды Соню до глубины души – та решительно отказалась от развлекательных и эротических шоу, от «Колеса Фортуны» и прочих всенародно любимых телевизионных игр с призами и назвала конкретную программу – еженедельное ток-шоу Фрэнка Суиннертона.

В аскетически обставленной полутемной студии почтенный кембриджский профессор беседовал один на один с людьми самых разных профессий, объединенными общенациональной известностью и тем обстоятельством, что для какой-то части населения Британии каждый из гостей служил своего рода интеллектуальным маяком. Говорили об искусстве, литературе, жизни, о состоянии общества и мировых проблемах. Громкой популярностью программа профессора Суиннертона не пользовалась, в рейтингах не упоминалась, но была по-своему едва ли не самой влиятельной из всех телепередач, а наиболее удачные беседы продавались за рубеж и демонстрировались в Европе, в Америке, в Австралии. Поначалу профессор чуть дар речи не потерял от такой наглости. Подумать только, до чего упали моральные критерии общества, что какая-то там бандерша, парвеню, воплощение одной из страшнейших язв, поразивших страну, не считает для себя зазорным ломиться в его элитарно-интеллектуальный клуб! Но потом то ли любопытство взяло верх над возмущением, то ли слишком хорошо запомнилась цифра на чеке, обещанном профессору в том случае, если передача состоится, – одним словом, Фрэнк Суиннертон согласился встретиться с миссис Дарлинг в приватном, разумеется, порядке, но убедительно просил бы не считать оное согласие гарантией, так сказать…

В назначенный час профессора Суиннертона встретил Брюс, Танин личный шофер, и, к приятному удивлению маститого ученого мужа, отвез его не в шикарный новомодный ресторан, а в уютное семейное кафе на Слоун-сквер, известное профессору с юности. За кьянти и спагетти беседа потекла легко и непринужденно. Говорили об искусстве, литературе, жизни, о состоянии общества и мировых проблемах. Профессор покинул Таню совершенно очарованный ее красотой, эрудицией и нестандартным строем мысли.

– О, если бы все предприниматели были хоть чуточку похожи на вас! Но увы…

– Увы, – согласилась Таня.

На передачу она явилась в строгом темно-синем костюме, оттененном пышным белоснежным жабо и вызывающем легкую ассоциацию с женской полицейской униформой; неброском, почти незаметном макияже и больших очках в тонкой металлической оправе. В таком виде она напоминала строгую и серьезную молодую директрису современной общеобразовательной школы.

Фрэнк повел беседу в своей непринужденной манере, где нужно, лавируя между острыми рифами стереотипов сознания, попеременно сталкивая их, вызывая смущение, недоумение, восхищение – то есть чувства, заставляющие потом задуматься.

Таню Дарлинг он прямо и открыто представил зрителю как бандершу, но диалог повел в русле, несколько странном для такого случая:

– А вы лично верите в существование изначального зла?

– Как в первородный грех?

– Он есть? – зацепился Фрэнк.

– В располовиненной форме, как два огрызка от яблока познания.

Народ в студии обомлел, даже оператор выглянул из-за стойки посмотреть на миссис Дарлинг воочию.

– Поясните свою метафору, Таня.

– Не мной она придумана.

Ее речь была спокойной, текла медленно и гладко, лексика и произношение – вполне литературны, даже рафинированны.

– В равной степени мужчина и женщина являются единым целым, и зло в том, что они противостоят друг другу как враждебные полюса.

– Начало все же одно, и единое целое состоит из двух, но не более, или вы другого мнения? – Фрэнк обворожительно улыбался.

– Изначально – возможно, но, уж коли это случилось, путь познания тернист, и у обеих сторон есть право выбора, каким следовать, с кем и когда.

За стеклянной перегородкой студии зашевелился народ, одобрительно кивал головами.

– Полагаете, в этом вопросе не должно быть конкретного лидерства какой-либо стороны?

– Лидерство, инициативность – или покорность и готовность к подчинению – есть фактор вторичный, обусловленный воспитанием в той или иной среде, что зачастую воспринимается как индивидуальные особенности той или иной личности.

– Как и общественных устоев?

– Устои – это и есть устои, то есть нечто устоявшееся, но никак не вечное и не предвечное.

– Но разве общественная мораль не вызвана историческими условиями?

– Конечно, – лукаво улыбнулась Таня, – как защитная реакция любого организма.

– Реакция? На что в данном случае?

– На страх.

Танины глаза сверкнули, в голосе прозвучал вызов. Где-то затрещало, посыпались искры, зафонил тонким писком магнитофон.

Пустили рекламу, после чего Фрэнк извинился перед зрителями за неполадки и с той же чарующей непринужденностью вернулся к разговору:

– Вы упомянули страх. Может быть, в нем и кроется общественное зло?

– Где кроется зло – это пусть каждый сам исследует; а страх – это лишь признак, способ существования зла.

– Иными словами, – поспешил Фрэнк направить разговор в нужное русло, почему-то ощутив сам непонятную жуть, – два полюса, то есть мужчина и женщина, познавая друг друга, могут ощущать страх; возможно, боятся партнера?

– Так было на протяжении всей человеческой истории. – Таня щелкнула языком и, как бы извиняясь, пояснила: – Видите ли, я выросла в России, где зло материализуется с примерной периодичностью. В этой связи чрезвычайно полезно учение Маркса. Бытие определяет сознание. Исторический материализм учит, что мысль, овладевающая массами, – материализуется! Так что же привело конкретное общество к тому, что оно имеет на данный момент?

– Давайте выберем, уточним территорию: например, развитые, цивилизованные страны.

Таня поправила очки, вздохнула, как учитель, вынужденный объяснять глупому ученику что-то очевидное.

– Пусть будут развитые, где женщина наконец обрела свободу и только учится, как с ней жить и что дальше делать.

– Разве торговля собственным телом – лучший выбор для женщины?

– Если мы согласились с тем, что она свободна, значит, выбирать путь – ее право.

– Но ведь на протяжении веков, всего развития цивилизации этот род деятельности никогда не вызывал особого почета и уважения.

– Вы толкуете о мужской цивилизации, о патриархальном сознании, которое и принизило женщину, поставив ее в условия зависимости, абсолютной или относительной.

– Но когда-то это было исторически обусловленной необходимостью…

– Продиктованной тем фактом, что в неменьшей зависимости и униженности находился мужчина при матриархате. Сейчас мужская цивилизация старается не вспоминать о тех временах – из страха, закрепленного на генетическом уровне. Когда-то мужчина попросту использовался в целях оплодотворения, о чем имел смутное понятие. Амазонки вообще обходились без конкретного партнера. Жрица определяла по лунному календарю, кому и когда зачать. А дальше – дело техники. Есть раб, пленный, слуга – этого достаточно при знании дела, чтобы использовать его сперму на золотой монетке… типа современного тампакса.

– Что вы говорите? – ошалел Фрэнк. – Это гипотеза?

– Ее легко проверить, – рассмеялась Таня.

– Но это еще не повод для страха.

– Это – еще нет, а вот то, что повсеместно мужчина приносился в жертву земле, для урожайности, причем каждый кусок тела на определенное поле или в лес; а чресла, в основном, в воду, для высоких рыбных промыслов, – это повод, и, думаю, серьезный. Потрошками его закусывали в праздники солнцеворотов, регулярно, летом и зимой. Это позже жрицы-правительницы придумали новые способы обязательных жертвоприношений, чтобы оставить возле себя понравившегося соправителя.

Фрэнк аж передернул плечами, тут же собрался и, улыбаясь зрителям, подвел под страшной картиной черту:

– Вполне объяснимо, что страх в половом влечении партнеров имеет древние корни, прорастающие в архетипы личного и общественного сознания. Но, Таня, чем же руководствуются современные служительницы культа Афродиты?

– В жертвоприношениях, наверное, уже нет нужды… – На секунду Таня задумалась. – Свободой и правом избрать собственный путь… Если не можешь изменить себя, попробуй хотя бы изменить мужу. Общество уже готово принять не только жриц, но и жрецов любви…

«С такой жрицей можно и в жрецы пойти рука об руку, и очень далеко», – прогудел вдруг в Таниной голове чей-то знакомый голос, но кнопка щелкнула, и будто зазвенел зуммер селектора. Таня как-то застыла, пока Фрэнк сворачивал передачу, улыбалась, кивала, а про себя пыталась понять, различить, чей это был голос.

– Солидняк, – неожиданно для самого себя произнес вслух джентльмен с монгольскими глазами и хихикнул, ребячески тряхнув головой. Загорелась и зазуммерила кнопка селектора. Джентльмен опустил тяжелую холеную руку на обратную связь. В мрачноватой просторной комнате, убранной массивной темного дерева мебелью и золочеными переплетами книг по стеллажам, раздался чопорный голос мисс Рокуэлл.

– Слушаю, сэр!

– Магги, соедините меня с полковником.

– Паундом, ваша светлость? Сию минуту, ваша светлость…

Ожидая ответа, джентльмен в который уже раз пробежал взглядом верхний листок тонкой папочки, раскрытой на его столе:

«Таня Дарлинг, урожд. Татьяна Захаржевская, родилась в гор. Ленинграде, Советский Союз, 5 мая 1956 г. Отец: Захаржевский Всеволод, 1901, биолог, действительный член Академии Наук СССР. Мать: Захаржевская Ариадна, 1932, домохозяйка. Другие ближайшие родственники: Захаржевский Никита, 1954, брат; Чернова Анна, 1977, дочь от первого брака, проживает в г. Ленинграде, СССР, с отцом, Павлом Черновым, и приемной матерью, Татьяной Лариной.

Окончила Ленинградский университет по специальности „английская филология”. С 1982 года состоит в браке с гражданином Великобритании Аполло Дарлингом, 1957 г. р., без определенных занятий.

В Соединенном Королевстве проживает с октября 1982 года. С ноября 1982 года является совладелицей и менеджером клуба „Царица Бромли” (бывш. „Взрослого клуба отдыха тети Поппи“), по адресу: Лондон, NE, Грейс-стрит… В настоящее время – совладелица и генеральный директор партнерской компании „Зарина” (Czarina – от русского „царица“) с годовым доходом…, объединяющей вышеназванный клуб, прогулочный теплоход „Речная Царица”, массажный салон „Царица Степни“, ночной клуб „Шапка Мономаха“, фитнес-центр „Царица-лань“.

Показатель умственного развития: 218 (очень высокий).

Показатель „Английский язык как иностранный” 657 (идеал).

Коммуникативный навык: высокий.

Прочие навыки: восточные единоборства (айкидо, дзюдо), фехтование, верховая езда, стрельба (пистолет, винтовка), подводное плавание, французский и итальянский языки, бальные и спортивные танцы, фортепьяно.

Психофизический тип: мезоморфный.

Темперамент: сангвиник.

Предыдущим работодателем использовалась для выполнения конфиденциальных поручений повышенной сложности.

Инициативна, самостоятельна, склонна к нестандартным решениям и риску.

Смертельно опасна в противостоянии».

Последняя фраза была жирно подчеркнута.

Вновь замигала кнопка селектора.

– Паунд слушает, – донеслось из динамика.

– Здравствуйте, полковник. Прошу извинить, что оторвал вас от коллекционного портвейна. Скажите, дружище, вы в ближайшее время в Лондон не собираетесь?

– Вообще-то не собирался, но недолго и собраться. Особенно если дело того стоит. А оно стоит?

– Дорогой полковник, как же я смогу это понять без вашей приватной консультации. Итак, если нет возражений, в воскресенье вечером в моем клубе.

– Ох, Морвен, Морвен, умеете вы убеждать…

– Умею, – скромно согласился его светлость, уже разъединившись. – Полагаю, дарлинг, теперь дело за вами.

Он подмигнул цветной Таниной фотографии, украшавшей первую страничку досье.

За окном шуршал по листьям вязов дождь.

Через неделю после выхода программы в свет, как снег на голову, свалилась тема с Хэмпстедом.

В Саррей примчался взбудораженный до предела Джулиан и сообщил, что есть шанс, упускать который нельзя. Таня внимательно его выслушала и резонно возразила, что свободных средств хватит разве что на подготовительную работу – регистрацию новой фирмы в Хэмпстеде, открытие счета, не вызывающий подозрений уставный фонд, подготовку проекта центра досуга и обустройства прилегающей территории, технико-экономическое обоснование. А сам конкурс, а строительство, наконец? Уж не предлагает ли дорогой Джулиан ликвидировать нынешнее предприятие и бросить все капиталы на хэмпстедский проект? Тогда, возможно, и получится осилить, только что прикажете делать следующие года два, пока центр не начнет давать отдачу, что, кстати, тоже не гарантировано? Джулиан небрежно махнул рукой и заявил, что об этом можно не беспокоиться, поскольку есть-де один старый чудак, тот самый, который выделил кредиты под покупку «Речной Царицы» и, наварив на них приличные деньги, проникся к «Зарине» большим доверием и теперь готов поддержать любое их начинание. Таню этот ответ не удовлетворил, и она потребовала личной встречи с неведомым доброхотом.

Встреча состоялась через две недели и была отрежиссирована так, чтобы произвести на Таню самое сильное впечатление. Переданное с нарочным приглашение на благоухающей лавандой бумаге с цветным гербом. Четырехчасовая поездка первым классом на север Англии. Длиннющий «роллс-ройс» и шофер в ливрее. Английский парк, размером не меньше Сент-Джеймсского. Тюдоровский особняк – скорее уж замок! – ярдов сто в длину, оборудованный башенками и прочими архитектурными излишествами. Двухметровый величественный дворецкий в парике и кюлотах с серебряным галуном. И не уступающий в величественности хозяин – краснолицый и седоусый англосакс, отставной полковник Паунд, не преминувший с помпой сообщить миссис Дарлинг, что имел честь служить в прославленных «матросах», официально именуемых Девятым гусарским Ее Величества полком.

– О, морские гусары! – Таня невинно улыбнулась. – У меня в России тоже был знакомый авиаконструктор с железнодорожным уклоном. – Едва ли господин полковник смотрел фильм «Печки-лавочки», так что всей остроты намека понять не должен.

Полковник Паунд громогласно расхохотался и, галантно взяв Таню под ручку, подвел ее к двум громадным портретам, висящим по обе стороны монументального камина. На левом изображался полковник в комбинезоне цвета хаки и громадной каске на фоне танка, украшенного синим кругом с белыми буквами «Sailors», на правом он же, только в темно-синем доломане, при сабле и синем же кивере с черным этишкетом. Из его разъяснений Таня поняла, что в современной армии гусарскими называют легкие танковые части, а прозвище «матросы» и флотские цвета униформы Ее Величества Девятый получил еще по времена герцога Мальборо за героическую переправу через речку Мердаллюр с последующим выходом в тылы противника.

После холодного ростбифа, горячей дичи и старого портвейна перешли в курительный салон и заговорили о делах.

– Деньги должны работать, – заявил, рубя ладонью воздух, полковник, совсем багровый от возлияний. – А в этой чертовой глуши они могут только лежать в чертовом «Баркли» на чертовом призовом вкладе в три процента годовых и таять от чертовых налогов и чертовой инфляции!

– «Жиробанк» дает семь, – осторожно заметила Таня.

– Эти чертовы иностранцы… – Полковник закашлялся, выпучил глаза на Таню и догадливо сменил формулировку: – Эти чертовы жулики сулят золотые горы, а потом исчезают со всеми денежками. Слыхали небось про скандал с «Икарусом»? – Таня ответила коротким кивком. – Лучше я те же семь процентов буду получать с вас, дарлинг.

– Мне больше доверия? Почему?

– Кто такой фокус со старой посудиной провернуть придумал, далеко пойдет. Это вам бывалый матрос говорит. – Полковник взял паузу на хохотушки и продолжил: – С банками всякое бывает, а недвижимость – она никуда не денется, и трахаться народ не перестанет.

Огромная гулкая спальня в гостевом крыле была холодна, как склеп, но под толстой периной Таня быстро согрелась. Засыпая, она подумала, что решительно не понимает, в чем тут подвох, но какая-то комбинация здесь безусловно крутится, и надо держать ухо востро.

Детали соглашения отрабатывал с полковником Бенни, и, когда этот невзрачный финансовый гений принес в ее кабинет на Грейс-стрит проект окончательного договора, загадка, казалось бы, нашла разрешение. Инвестиция оформлялась как паевой взнос в новый partnership (партнерскую компанию) «Иглвуд-Хэмпстед», куда помимо полковника Лайонела Паунда (президент, старший партнер, сорок пять процентов всех активов компании), фамилия которого сопровождалась целой строчкой не поддающихся расшифровке аббревиатур, входили миссис Таня Дарлинг (младший партнер, тридцать процентов) и мисс Полианна Конноли (младший партнер, двадцать пять процентов) – Лайза, понятное дело, служила просто ширмой для Джулиана и Бенни, которые предпочли в документе не фигурировать. Уставный взнос полковника Паунда составляет триста тысяч фунтов стерлингов, миссис Дарлинг и мисс Конноли – по двадцать пять тысяч плюс ноу-хау, рассчитанное пропорционально доле каждого партнера. Кидок просматривался невооруженным глазом. Бравый полковник, не имеющий контрольного пакета, попросту отдавал себя на съедение компаньонам, которые могли теперь спокойно запускать руки в его закрома, голосуя за расширение финансовой базы, а если заартачится – принять решение о самороспуске или забанкротить компанию, оставив строптивому полковнику на память, допустим, котлован в чистом поле или голый каркас несостоявшегося очага культурного досуга. Дело техники, тем более что все реальное управление будет сосредоточено в руках директоров… В принципе, пощипать богатенького лоха – дело святое, да и особых симпатий краснорожий вояка-эсквайр у Тани не вызывал, но уж больно незамысловатая схема получается. Как-то оно западло в такие игры играть. Да и недальновидно – если хочешь и дальше в этом неплохом, в общем-то, мире жить и большие дела в нем делать. Нет, господа подельники, руки прочь от товарища Паунда… Кстати, Паунд… президент Паунд. Зиц-председатель Фунт… Аналогия, конечно, интересная, но только как межкультурный каламбур, не более… А если не только? Полковник Паунд – далеко не Эйнштейн, но ведь и не законченный кретин, иначе его давно бы уже пустили по миру, здесь с этим быстро… Нет, тут другая схема, похитрее. Тогда, пожалуй, с разоблачениями торопиться не стоит, поживем – увидим…