Текст книги "Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс»"

Из комиссии проект передавался в Государственный совет, где его, конечно же, рассматривали и подвергали критике и даже, возможно, в чем-то меняли, но едва ли улучшали в практическом плане, поскольку члены совета раньше сами заседали в подобных же комиссиях, а теперь лишь еще больше окостенели за годы бюрократической рутины. Фактически совет представлял собой собрание чиновников, мало разбиравшихся в практических, повседневных потребностях простых сословий. Ни единый купец, ни единый фабрикант, ни единый крестьянин никогда не входил под его священную сень, и практические возражения редко нарушали его бюрократическую безмятежность. Поэтому неудивительно, что порой он принимал законы, которые сразу же оказывались абсолютно неработоспособными.

Из Государственного совета законопроект передавался императору, и тот обычно начинал с изучения подписей. Согласные ставили подписи в одной колонке, а несогласные – в другой. Если его величество не был специально ознакомлен с данным вопросом, а он, разумеется, не мог быть ознакомлен со всеми представленными ему делами, он обычно ставил свою подпись вместе с большинством или с той стороны, где видел имена сановников, мнению которых он особенно доверял; если же у него были собственные твердые взгляды, он ставил подпись там, где считал нужным, и она перевешивала подписи любого количества советников. Таким образом, небольшое меньшинство могло превратиться в большинство. Когда совет рассматривал важный вопрос, например о том, как долго следует преподавать латынь и греческий язык в старших классах, лишь два члена высказались в пользу классического образования, которое на тот момент было чрезвычайно непопулярным; но император Александр III, пренебрегши общественным мнением и рекомендациями советников, своей подписью склонил более легкую чашу весов на сторону любителей классики, и они восторжествовали.

Глава 2. Земство и местное самоуправление

После освобождения крепостных крестьян настоятельно требовалась реформа для повышения эффективности губернского управления. Во времена крепостничества император Николай, имея в виду помещиков, в шутку говорил, что у него в империи пятьдесят тысяч самых рьяных и опытных потомственных полицмейстеров. Закон об освобождении крестьян навсегда упразднил власть этих потомственных полицмейстеров, и ее срочно нужно было заменить чем-то другим. Вследствие этого было организовано крестьянское самоуправление на основе деревенской общины; однако оно далеко не отвечало требованиям ситуации. Самой крупной ее единицей была волость, в состав которой входило лишь несколько соседних общин, а ее действия ограничивались исключительно крестьянством. Сложилась очевидная необходимость ввести более крупную административную единицу, где могли бы учитываться интересы всех слоев населения, и в ноябре 1859 года, более чем за год до указа об освобождении, Александр II распорядился рассмотреть этот вопрос. Комиссия подготовила проект с целью придать неэффективной, дезорганизованной администрации губерний большее единство и самостоятельность. Проект был подготовлен в должный срок и после обсуждения в Государственном совете получил одобрение императора в январе 1864 года. Говоря словами пояснительной записки, он должен был дать насколько возможно полное и логическое развитие принципу местного самоуправления. Так было создано земство, что привлекло большое внимание в Западной Европе.

Мое личное знакомство с этим любопытным институтом относится к 1870 году. Вскоре после прибытия в Новгород в том же году я познакомился с одним господином, которого мне описали как «председателя губернской земской управы», и, найдя его любезным и общительным человеком, попросил его рассказать кое-что об учреждении, коего он был главным представителем. С максимальной готовностью он предложил стать моим наставником, познакомил меня с коллегами и пригласил заходить к нему в канцелярию так часто, как я того пожелаю. И я не раз пользовался его приглашением. Сначала мои визиты были из осторожности редкими и краткими, но когда я осознал, что мой новый друг и его коллеги в самом деле хотят познакомить меня со всеми тонкостями земского управления и даже отвели особый стол в председательском кабинете для моего удобства, я стал их постоянным гостем и ежедневно проводил несколько часов в управе, изучая текущие дела и записывая интересные статистические и другие сведения, поступавшие в управу, как если бы я был одним из ее служащих. Когда чиновники управы ездили инспектировать больницу, психиатрическую лечебницу, учебное заведение по подготовке сельских учителей или любое другое земское учреждение, они всякий раз звали меня с собой и не пытались скрыть от меня какие-либо недостатки, которые им доводилось обнаружить.

Все это я упоминаю затем, чтобы показать готовность большинства россиян оказать всяческое содействие иностранцу, желающему всерьез изучить их страну. Они считают, что за границей издавна их не понимают и систематически на них клевещут, и всеми силами желают устранить распространенные заблуждения касательно их родины. К их чести надо сказать, что у них очень мало или вовсе нет того ложного патриотизма, который стремится скрыть национальные недостатки; и в критике самих себя и своих учреждений они скорее проявляют чрезмерную суровость, нежели излишнюю снисходительность. Во времена Николая I сторонники правительства громко заявляли, что живут в самой счастливой и хорошо управляемой стране мира, но этот поверхностный официальный оптимизм давно уже вышел из моды. За все те годы, что я провел в России, я везде находил предельную готовность помочь мне в моих изысканиях и очень редко замечал обычай «пускать пыль в глаза иностранцам», о котором так много говорили некоторые авторы.

Земство – это своего рода местная администрация, дополняющая деятельность сельских общин и отвечающая на те более высокие потребности общества, которых отдельные общины не могут удовлетворить. Его основные обязанности – содержать дороги и мосты в исправном состоянии, обеспечивать транспортом сельскую полицию и других должностных лиц, надзирать за начальным образованием и санитарными нормами, следить за состоянием посевов и принимать меры против возможного голода, словом, в четко определенных пределах делать все, что в его силах, для повышения материального и морального благосостояния народа. По форме данный институт является парламентским, то есть представляет собой собрание депутатов, которые съезжаются регулярно раз в год, и постоянный исполнительный орган, избираемый собранием из числа своих членов. Если собрание считать местным парламентом, то управа соответствует кабинету министров. В силу этой аналогии моего друга председателя иногда в шутку величали премьер-министром. Раз в три года помещики, сельские общины и муниципальные объединения в определенной установленной пропорции избирают земских депутатов. Такое собрание и такая управа есть в каждой провинции (губернии) и каждом районе (уезде), на которые подразделяются губернии.

Вскоре после приезда в Новгород мне представилась возможность поприсутствовать на уездном собрании. В бальном зале дворянского клуба я обнаружил три-четыре десятка человек, сидевших вокруг длинного, покрытого зеленой тканью стола. Перед каждым лежали листы бумаги для записей, а перед председателем – уездным предводителем дворянства – стоял небольшой колокольчик, в который он энергично звонил в начале заседания и во всех случаях, когда хотел добиться тишины. Справа и слева от председателя сидели представители исполнительной власти (управы), вооруженные кипами писаных и печатных документов, откуда они зачитывали длинные и утомительные отрывки, пока большинство слушателей не начинали зевать, а некоторые так и вообще засыпали. В конце каждого доклада президент звонил в колокольчик – можно предположить, что с целью разбудить спящих, – и спрашивал, есть ли у кого-нибудь замечания по поводу только что прочитанного. Обычно у кого-то находились замечания, и нередко начиналось обсуждение. Когда возникали какие-то явные разногласия, проводилось голосование – по кругу пускали листок бумаги или еще более простым методом: тех, кто за, просили встать, а тех, кто против, сидеть на месте.

Что больше всего удивило меня в этом собрании, так это то, что оно состояло частично из дворян, а частично из крестьян, причем последние явно составляли большинство, и что не проявлялось никаких признаков вражды между двумя классами. Помещики и их бывшие крепостные, освобожденные всего десять лет назад, очевидно, теперь встречались на равноправной основе. Обсуждение вели в основном дворяне, но неоднократно выступали и представители крестьян, и их замечания, всегда четкие, практические и по существу, выслушивались с неизменным уважением. Вместо яростного соперничества, которого можно было ожидать, учитывая состав собрания, наблюдалось чрезмерное единодушие – и этот факт прямо указывает на то, что большинство депутатов не были особо заинтересованы в рассматриваемых вопросах.

Этот уездный съезд состоялся в сентябре. В начале декабря состоялся губернский съезд, и в течение почти трех недель я ежедневно присутствовал на его заседаниях. По своему характеру и порядку действий это собрание очень напоминало уездное. Его главные особенности заключались в том, что его члены избирались не отдельными выборщиками, а собраниями десяти составляющих губернию уездов, и что оно рассматривало только те вопросы, которые касались более чем одного уезда. Кроме того, крестьянских депутатов было очень мало, что меня несколько удивило, ведь я знал, что по закону крестьяне – депутаты уездных собраний имели право избираться в губернское, как и представители других классов. Объясняется это тем, что уездные собрания выбирают своих наиболее активных членов для представления их в губернских собраниях, и, следовательно, выбор обычно падает на землевладельцев. Крестьяне не возражают против этого, так как участие в губернских собраниях требует значительных денежных затрат, а платить депутатам прямо запрещено законом.

Чтобы дать читателю представление о составляющих это собрание элементах, позвольте мне познакомить вас с некоторыми его членами. Значительную их часть можно описать одной фразой. Это обычные люди, которые провели несколько лет своей молодости на государственной службе – в качестве армейских офицеров или чиновников гражданской администрации, а затем ушли в отставку и поселились в поместьях, где приобрели скромный опыт ведения сельского хозяйства. Некоторые из них получали прибавку к своим хозяйственным доходам за счет того, что выполняли обязанности мировых судей[1]1
  Институт судей, избираемых и оплачиваемых земством, отменен в 1889 году.


[Закрыть]. А вот некоторых депутатов можно описать и подробнее.

Поглядите, например, на благообразного старого генерала в мундире с Георгиевским крестом на петлице – этот орден дают только за храбрость, проявленную на поле боя. Это князь Суворов, внук знаменитого фельдмаршала, который одерживал победы для императрицы Екатерины. Он занимал высокие посты во власти, ни разу не запятнав своего имени сомнительными или бесчестными поступками, и большую часть жизни провел при дворе, где неизменно был прямолинеен, щедр и правдив. Хотя он не очень разбирается в текущих делах и порой его смаривает дремота, в спорных вопросах он всегда стоит на правильной стороне и, беря слово, всегда говорит по-солдатски четко.

Чуть левее сидит высокий, сухопарый мужчина немного старше средних лет – князь Васильчиков. Его фамилия тоже прославилась в истории, но превыше всего он ценит личную независимость и в силу этого всегда держался в стороне от императорской администрации и двора. Сбереженное таким образом время он посвятил образованию и написал несколько ценных трудов по политическим и общественным наукам. Энергичный, но при этом хладнокровный аболиционист времен отмены крепостного права, с тех пор он непрерывно стремился улучшить положение крестьян, выступая за широкое начальное образование, создание сельских кредитных союзов в деревнях, сохранение общинных учреждений и многочисленные важные реформы в финансовой системе. Говорят, что оба этих господина великодушно раздали крестьянам больше земли, чем были обязаны по закону об освобождении. На собраниях князь Васильчиков выступает часто и всегда привлекает внимание; он – ведущий член всех важных комитетов. Будучи горячим защитником земских учреждений, он считает, что их деятельность должна ограничиваться сравнительно узкой областью, и этим отличается от некоторых своих коллег, готовых пускаться в рискованные, если не сказать фантастические, проекты развития природных ресурсов губернии. Его сосед господин П. – один из способнейших и энергичнейших членов собрания. Он председательствует в исполнительной управе в одном из уездов, где основал множество начальных школ и несколько сельских кредитных ассоциаций по образцу тех, что носят имя Шульце-Делича в Германии. Господин С., сидящий рядом с ним, несколько лет служил арбитром между помещиками и освобожденными крепостными, затем – в губернской управе, а теперь служит директором банка в Санкт-Петербурге.

Справа и слева от председателя, который также является губернским предводителем дворянства, сидят представители управы. Господин, который читает долгие доклады, – это мой друг «премьер-министр», который начал карьеру кавалерийским офицером и через несколько лет военной службы ушел в отставку и уехал к себе в поместье; он умный, способный администратор и весьма начитанный человек. Его коллега, который помогает ему читать доклады, – купец и директор муниципального банка. Следующий член – тоже купец и в некоторых отношениях самый примечательный человек в зале. Он родился крепостным, но, несмотря на это, уже в зрелом возрасте стал важной фигурой в мире российской коммерции. Ходят слухи, что основу своего состояния он заложил тем, что однажды купил медный котел в деревне, через которую проезжал по пути в Санкт-Петербург, где надеялся немного заработать на продаже телят. За несколько лет он накопил огромное состояние; но осторожные люди считают, что он слишком любит опасные спекуляции, и пророчат, что он кончит жизнь таким же бедняком, как и начинал.

Все эти люди принадлежат к тому, что можно назвать партией прогресса, которая горячо поддерживает все предложения, признаваемые «либеральными», и в особенности все меры, которые могут улучшить положение крестьянства. Их главный противник – вон тот человечек с коротко остриженной, яйцеобразной головой и мелкими пронизывающими глазками, которого можно назвать лидером оппозиции. Он осуждает многие из предложенных проектов на том основании, что губерния и так уже стонет под бременем налогов и что расходы следует сократить до минимально возможной суммы. В уездном собрании он с большим успехом проповедует эту доктрину, поскольку там крестьяне составляют большинство, и он умеет пользоваться тем лаконичным народным языком с вкраплениями пословиц, который гораздо сильнее влияет на деревенское сознание, чем научные принципы и логические рассуждения; но здесь, в губернском собрании, его сторонники составляют лишь уважаемое меньшинство, и он ограничивается тактикой обструкции.

Новгородское земство имело тогда репутацию одного из самых просвещенных и энергичных, и надо сказать, что заседания там проводились деловито и эффективно. Подробно рассматривались отчеты, все статьи годового бюджета подвергались тщательной проверке и критике. В нескольких губерниях, где я впоследствии побывал, дела, как оказалось, велись совсем по-другому: кворум составлялся с огромным трудом, а рассмотрение вопросов, когда оно наконец начиналось, считали простой формальностью и старались разделаться с ним как можно быстрее. Характер собрания, конечно, зависит от степени заинтересованности участников в местных общественных делах. В одних уездах этот интерес велик; в других близок к нулю.

Рождение этого нового института в 1864 году было встречено с энтузиазмом и вызвало большие надежды. В то время большая часть образованных русских классов имела простой и удобный критерий для всех видов государственных органов. Они исходили из той самоочевидной аксиомы, что эффективность института всегда пропорциональна его «либеральному» и демократическому характеру. Мало кто задумывался о том, насколько это соответствует имеющимся условиям и характеру народа и не окажется ли, что этот принцип, хотя и достойный сам по себе, обойдется слишком дорого для той работы, которую необходимо выполнить. Любую организацию, основанную на «избирательном принципе» и предоставляющую арену для свободной публичной дискуссии, обязательно должен был ждать хороший прием, и земство как раз и укладывалось в эти условия.

Общество обуревали самые разные ожидания. Те, кого больше волновал политический, а не экономический прогресс, видели в земстве основу безграничной народной свободы. Князь Васильчиков, например, хотя от природы отличается флегматичным характером, на какое-то время проникся энтузиазмом и написал следующие слова: «Мы со смелостью, беспримерной в летописях мира, выступили на поприще общественной жизни». Если местное самоуправление в Англии, несмотря на его аристократический характер, создало и сохранило политическую свободу, как это доказали несколько ученых немцев, чего же можно ожидать от институтов гораздо более либеральных и демократических? В Англии никогда не было парламентов графств, а местными делами всегда управляли крупные землевладельцы; тогда как в России у каждого уезда будет свое выборное собрание, где крестьянин будет стоять наравне с богатейшими помещиками. Те, кому привычнее было думать об общественном, а не политическом прогрессе, ждали, что вскоре они увидят страну с хорошими дорогами, прочными мостами, многочисленными деревенскими школами, хорошо оснащенными больницами и всеми остальными необходимыми условиями цивилизации. Сельское хозяйство станет более научным, торговля и промышленность будут быстро развиваться, и материальное, интеллектуальное и нравственное состояние крестьянства значительно улучшится. Осоловелая апатия провинциальной жизни и врожденное безразличие к местным общественным делам вот-вот развеется, думали они; в ожидании этих перемен матери-патриотки брали детей на ежегодные собрания, чтобы с ранних лет приучать их интересоваться общественным благосостоянием.

Понятно, что эти завышенные ожидания не оправдались. С самого начала существовало недопонимание относительно характера и функций новых институтов. В короткий период всеобщего энтузиазма по поводу реформ высокие сановники неосмотрительно употребили несколько расплывчатых либеральных фраз, которые тогда были в моде, однако они никогда всерьез не собирались давать младенцу, коего приносили в мир, долю в управлении страной; и как только они приступили к практическим реформам, их сентиментальный либерализм сразу же испарился, а примиренческий дух быстро пошел на убыль. Поэтому, когда это бойкое дитя проявило естественное желание выйти за рамки возложенных на него скромных функций, суровые родители одернули его и поставили на место. Первый публичный выговор прозвучал в столице. Губернское собрание Санкт-Петербурга, выказавшее желание играть роль в политике, было незамедлительно закрыто министром внутренних дел, а некоторых из его депутатов временно сослали в деревенские поместья.

Это предостережение произвело лишь кратковременный эффект. Поскольку функции и имперской администрации, и земства так и не были четко определены и оба они стремились расширить сферу своей деятельности, участились взаимные трения. Земство, к примеру, имело право содействовать развитию просвещения, но как только оно стало организовывать начальные школы и училища, оно столкнулось с Министерством народного просвещения. В других ведомствах происходили схожие конфликты, и чиновники заподозрили, что земства задумали взять на себя роль парламентской оппозиции. Это подозрение официально выразилось по крайней мере в одном секретном документе, где его автор заявляет, что «оппозиция обустроила себе надежное гнездо в земстве». Итак, если мы хотим быть справедливыми к обеим сторонам этой маленькой семейной ссоры, мы должны признать, что земство, как я покажу в одной из следующих глав, действительно имело подобные амбиции, и, может быть, для страны в настоящее время было лучше, если бы оно смогло их осуществить. Однако это все западноевропейские идеи. В России нет и не может быть такого явления, как «оппозиция его величества». По мнению российского чиновника, эти три слова содержат в себе логическое противоречие. Оппозиция чиновникам, даже в рамках закона, равносильна оппозиции самодержавной власти, воплощением которой они являются; а от оппозиции тому, что они полагают интересами самодержавия, рукой подать до государственной измены. Поэтому начальство сочло необходимым обуздать и подавить честолюбивые наклонности своенравного ребенка, и поэтому он все больше и больше оказывался под опекой губернаторов.

Дабы показать, как происходили эти перемены, позвольте мне привести такую иллюстрацию. При прежних порядках губернатор мог приостановить деятельность земства только в том случае, если она незаконна или ultra vires[2]2
  Выходит за пределы полномочий (лат.).


[Закрыть], а если между двумя сторонами возникали непримиримые разногласия, вопрос решался в юридическом порядке Сенатом; теперь же, при новых порядках, его превосходительство может наложить вето на любое решение земства, если сочтет, что оно, пусть даже полностью находясь в рамках закона, не способствует общественному благу, и спор рассматривается уже не Сенатом, а министром внутренних дел, который, естественно, склонен поддерживать мнение своего подчиненного.

Дабы положить конец этому непокорству, граф Толстой, реакционер и министр внутренних дел при Александре III, подготовил план реорганизации в соответствии со своими антилиберальными взглядами, однако умер, не успев его осуществить, и закон от 24 июня 1890 года объявил гораздо более мягкую реорганизацию. Основные изменения, внесенные этим законом, заключались в том, что количество депутатов в собраниях сократилось примерно на четверть, а также изменилась относительная численность представителей разных классов. По старому закону дворянству отводилось около 42 процентов, а крестьянству – около 38 процентов мест; согласно новому избирательному порядку, первые получили 57 процентов, а вторые – около 30. Однако из этого не обязательно следует, что собрания по этой причине стали более консервативными или подобострастными. Либерализм и непокорность гораздо чаще встречаются среди дворян, чем среди крестьян.

Вдобавок ко всему этому, поскольку в высших официальных кругах Санкт-Петербурга опасались, что оппозиционный дух земства может найти публичное выражение в печатной форме, губернаторы получили широкие права предварительной цензуры предлагающихся к публикации протоколов земских собраний и тому подобных документов.

Чего бюрократия в своем рвении защитить нерушимость самодержавной власти боялась больше всего, так это объединения ради общей цели земств разных губерний. Поэтому она наложила вето на все такие объединения, хотя бы даже в статистических целях; и когда однажды обнаружилось, что ведущие представители земств со всех концов страны проводят частные собрания в Москве якобы для обсуждения экономических вопросов, им приказали вернуться по своим домам.

Даже в пределах своих определенных законом полномочий земство не совершило того, чего от него ожидали. Страна не покрылась сетью шоссированных дорог, да и мосты отнюдь не так прочны, как того хотелось бы. Сельские школы и лазареты по-прежнему далеки от того, чтобы удовлетворить потребности жителей. Для развития торговли и производства сделано мало или совсем ничего; а деревни и села во многом остались такими же, какими были при старой администрации. Между тем местные налоги и сборы росли с угрожающей быстротой; и на основании всего этого многие делают вывод, что земство – никчемное учреждение, которое только увеличило поборы, но не принесло стране соизмеримой пользы.

Если принять за критерий оценки учреждения те завышенные ожидания, которые поначалу питало общество, нам будет легче согласиться с такими выводами, но это все равно что утверждать, что земство не сотворило чуда. Россия намного беднее и менее густо населена, чем более развитые страны, которые она берет себе за образец. Думать, что она может сразу же посредством административной реформы создать для себя все блага, которыми пользуются более развитые государства, столь же абсурдно, как и полагать, что бедняк может вмиг построить великолепный дворец, потому что получил от богатого соседа необходимые архитектурные чертежи. Должны пройти не просто годы, а поколения, прежде чем Россия будет выглядеть так же, как Германия, Франция или Англия. Хорошее правительство может ускорить или замедлить это преображение, но его невозможно добиться незамедлительно, даже если в изданных с этой целью законах учесть всю совокупную мудрость философов и государственных деятелей Европы.

Однако земство сделало гораздо больше, чем готово признать большинство его критиков. Оно довольно сносно выполняет свои повседневные обязанности без коррупционных скандалов и создало новую, более справедливую систему тарифов, которая заставила земле– и домовладельцев нести свою долю общественных затрат. Земство очень много сделало для предоставления медицинской помощи и начального образования простому народу и замечательным образом улучшило состояние больниц, лечебниц для душевнобольных и других благотворительных учреждений, находящихся на его попечении. В своих стараниях облегчить положение крестьянства оно содействовало улучшению местных пород лошадей и крупного рогатого скота и создало в деревнях систему обязательного страхования от пожаров вместе со средствами их предотвращения и тушения, что чрезвычайно важно в стране, где крестьяне живут в деревянных домах и пожары – отнюдь не редкость. Вопрос увеличения доходов крестьян долго игнорировался, но в последнее время земство… помогло им получить в свое распоряжение более качественные сельскохозяйственные орудия и семена, способствовало созданию небольших кредитных союзов и сберегательных касс, а также назначило сельскохозяйственных инспекторов, дабы научить земледельцев тому, какие улучшения они могут внести сами в пределах своих ограниченных средств[3]3
  Сумма, израсходованная на эти цели в 1897 году – последнем, по которому у меня есть статистика, составила около полутора миллионов рублей, или, грубо говоря, 150 000 фунтов, которые распределились по следующим статьям:
  1. Агрономическое обучение – 41 100 фунтов
  2. Экспериментальные станции, музеи и т. д. – 19 800 фунтов
  3. Ученые агрономы – 17 400 фунтов
  4. Сельскохозяйственное производство – 26 700 фунтов
  5. Улучшение пород лошадей и крупного рогатого скота – 45 300 фунтов
  Итого – 150 300 фунтов


[Закрыть]. В то же время во многих уездах оно старалось содействовать местным ремеслам, которым угрожает гибель из-за крупных фабрик, и всякий раз, когда предлагались меры в интересах сельских жителей, как, например, снижение выкупных платежей за землю и создание Крестьянского поземельного банка, земство неизменно поддерживало их от всего сердца.

Если вы спросите ревностного земского депутата, почему земство не сделало большего, он, вероятно, ответит вам, что причиной является правительство, которое постоянно вставляло ему палки в колеса. Собрания вынуждены были согласиться на то, что их возглавили предводители дворянства, многие из которых были людьми устаревших взглядов и ретроградных идей. На каждом шагу более просвещенные, более активные члены сталкивались с тем, что государственные чиновники противодействуют и мешают им и в конце концов окончательно срывают их планы. Когда была предпринята похвальная попытка ввести более справедливое налогообложение в торговле и промышленности, на этот план наложили вето, и вследствие этого класс коммерсантов, уверенный в том, что всегда будет платить смехотворно низкие налоги, потерял всякий интерес к земским делам. Даже в отношении налогов на земельную и жилую собственность правительство устанавливает низкий предел, ибо опасается, что, если ставки значительно повысятся, оно не сможет собирать высокие налоги. Неограниченная гласность, в условиях которой поначалу работали собрания, впоследствии была урезана бюрократией. Утверждалось, что при таких ограничениях всякое свободное и энергичное действие становится невозможным, а земские органы не могут осуществить того, чего от них обоснованно ожидали. Все это в известной мере правда, но это не вся правда. Если мы рассмотрим некоторые конкретные обвинения, выдвинутые против этого учреждения, нам будет легче понять его истинный характер.

Чаще всего на него жалуются за то, что оно сильно раздуло ставки. С этим невозможно спорить. Сначала расходы земств в 34 губерниях, где оно существовало, составляли менее 6 миллионов рублей; за два года (1868 г.) они подскочили до 15 миллионов; в 1875 году расходы составили уже почти 28 миллионов; в 1885 году – более 43 миллионов, а к концу века достигли весьма почтенной суммы в 95 800 000 рублей. Поскольку каждая губерния имела право устанавливать собственные налоги, размеры повышения в разных губерниях значительно варьировались. В Смоленске, например, они составили всего около 30 процентов, в Самаре – 436 процентов, а в Вятке, где преобладает крестьянский элемент, – не менее 1262 процентов! Чтобы справиться с этим повышением, налоги на землю выросли с менее чем 10 миллионов в 1868 году до более чем 47 миллионов в 1900 году. Удивительно ли в таком случае слышать жалобы владельцев земли, которым стоит большого труда сделать ее обработку прибыльной!

Хотя этот рост неприятен для налогоплательщиков, из этого не следует, что он чрезмерен. Во всех странах повышаются центральные и местные налоги, и именно в отсталых странах они растут быстрее всего. Например, во Франции средний ежегодный рост составлял 2,7 процента, а в Австрии – 5,59 процента. В России же он должен был быть выше, чем в Австрии, притом что в губерниях с земскими учреждениями он составил всего около четырех процентов. По сравнению с государственным налогообложением местное не кажется чрезмерным, если его сопоставить с другими странами. В Англии и Пруссии, например, государственные налоги относятся к местным как сто к пятидесяти четырем и к пятидесяти одному, а в России – как сто к шестнадцати[4]4
  Эти данные взяты у наилучших из доступных авторитетов, в основном у Шванебаха и Скалона, но я не готов поручиться за их точность.


[Закрыть]. Снижение налогов в целом, безусловно, способствовало бы материальному благополучию сельских жителей, но желательно, чтобы оно касалось государственных налогов, а не местных, поскольку последние можно рассматривать как нечто сродни вложениям в производство, тогда как доходы от первых идут в основном на цели, которые мало или вообще никак не связаны с потребностями простых людей. В этих рассуждениях я исхожу из того, что местные расходы разумно обоснованны, но и я вынужден признать, что по этому пункту нет единого мнения.