Текст книги "Пират моего сердца"

Конечно, ей следовало немедленно выложить все мужу, но что-то внутри ее призывало молчать. Может быть, это даже лучше, что до поры до времени она не будет знать правды, – зачем лишать себя чудесной возможности помечтать о ребенке от человека, которого она любила. А потом младенец станет для нее напоминанием о страсти и счастье, принадлежавших ей в течение такого короткого времени.

Теперь она поняла, почему ее мать так упорно боролась за своего ребенка и предпочла одна воспитывать незаконнорожденную дочь, вместо того чтобы за видимостью приличия скрывать свой грех до конца жизни. Аннелиза могла поступить так же: убежать куда-нибудь со своим крошечным ребенком с золотистыми глазками и радоваться каждую минуту, видя, как он растет, зная, что Майкл – его отец.

Неожиданно у нее в памяти всплыла женщина, привязанная к столбу и лишенная возможности догнать своих детей. И тут в голове Аннелизы мелькнула страшная мысль – она совершенно забыла о навязчивом желании Питера и его одержимости. Кто бы ни был в действительности отцом ее сына или дочери, по закону родительские права останутся за ним, и ребенок будет носить его имя.

– Однако, как я вижу, возможность появления ребенка тебя не очень-то радует, – заметил Питер. – Сегодня в бухте мне показалось, что ты была по-настоящему счастлива. Я даже подумал, что ты начинаешь привыкать к нашей жизни…

Питер устремил взгляд поверх ее плеча на портрет Хильды. Нетрудно было представить, как он жалел, что любимая первая жена не сидит сейчас напротив него и что не ей он обязан счастливой возможностью отцовства.

Именно в этот момент Аннелиза почувствовала, как никогда не угасавшая в ней искорка независимости превратилась в пламя. Теперь она была уверена, что всегда будет любить Майкла, какой бы тусклой и безрадостной ни была ее дальнейшая жизнь. Что касается мужа, он оказался мудрее ее, угадав с самого начала невозможность взаимной любви между ними.

– Вы никогда не станете любить меня, как Хильду, и вы гораздо больше радовались бы первенцу, если бы его родила она.

– Не тебе судить об этом. Хотя, разумеется, моя преданность первой жене отличается от отношения к тебе.

Питер отпихнул от себя тарелку и круто повернулся в кресле, словно ему было невмоготу видеть Аннелизу на том месте, где должна была бы сидеть Хильда.

В этот вечер Мару, как обычно, расчесывала ей волосы перед сном. Прежде чем служанка успела заплести их в косы, чтобы уложить венцом на макушке, в спальню вошел Питер.

– Оставь нас! – Он взмахом руки показал Мару на дверь. В ту же секунду на пороге появилась Тали, готовая отвернуть одеяло и задернуть шторы, однако Питер повторил свой жест, и она удалилась вслед за первой служанкой.

Аннелиза еще не успела застегнуть пуговицы ночной рубашки, поэтому шея и грудь оставались обнаженными. Она взялась за ворот и соединила его края, но ничего не могла поделать с добросовестно расчесанными волосами, которые, огибая плечи, спускались по спине до талии. Подобного беспорядка Питер еще никогда не видел. Судя по тому, как презрительно прищурились его глаза, ему было неприятно, что он застал ее в таком неопрятном виде.

Аннелиза, в свою очередь, почувствовала что-то близкое к отвращению. Если она действительно беременна, то в определенном смысле ее долг перед ним выполнен. Сейчас ей безумно хотелось побыть одной: просто посидеть несколько секунд, приложив ладони к животу, и представить, как чувствует там себя ребенок Майкла.

– Я не знала, что вы снова придете ко мне, – прошептала она. – Вы сказали, что это произойдет только… если… если выяснится, что я не забеременела.

– Ты подсчитала дни?

– Нет, я… – начала Аннелиза и запнулась. Несмотря на охватившее ее чувство вины, ей по-прежнему не хотелось делиться с ним своей уверенностью. Если бы сейчас напротив нее стоял не он, а Майкл, ее радость не знала бы границ.

– Надеюсь, ты не собираешься нарушать мой приказ и впредь будешь убирать голову на ночь. Когда придет время возобновить мои обязанности, я не потерплю такой неопрятности.

– Мару как раз собиралась заплести мне косы, и тут вошли вы…

Рука Питера совершила продолжительное движение в воздухе, что-то наподобие непроизвольного поглаживания. Это плавное движение, имитация наслаждения, получаемого от прикосновения к женским волосам, совершенно не вязалось с недовольным выражением его лица.

– Я пришлю горничную, чтобы она немедленно привела твои волосы в порядок.

Но Аннелиза так и не дождалась обещанной помощи – после ухода мужа, изнуренная тревогами дня, она тут же заснула.

Ее разбудили лучи восходящего солнца. Из глубины дома доносились приглушенные звуки – это на кухне готовили пищу. Но горничные почему-то до сих пор не появились. По настоянию Питера Аннелизе полагалось присутствовать на завтраке, и потому Тали и Мару должны были прийти достаточно рано, чтобы убрать ей волосы и одеть к столу.

Продолжая нежиться в постели, Аннелиза размышляла о причинах необычного отступления от заведенного распорядка до того времени, когда, по ее предположению, Питер должен был уехать в свои мускатные рощи.

Голодные позывы в желудке в конце концов заставили ее подняться, однако она не стала утруждать себя вызовом Тали, чтобы та помогла ей одеться, и не затребовала Мару, ибо за ночь ни единая прядь не выбилась из косы.

Аннелиза лениво прошла в столовую, предназначенную для ранних завтраков, и сразу отметила необычность ее обстановки. На буфете красовались фрукты и соки, вряд ли оставшиеся здесь после завтрака Питера, – он нетерпимо относился к подобным вещам и всегда требовал, чтобы по окончании трапезы все немедленно убиралось. Вероятно, ее муж распорядился о фруктах заранее, зная, что она предпочитала легкий завтрак. Аннелиза тут же подумала, что, возможно, эта забота была связана с ее беременностью – ведь племенной кобыле требовалось надлежащее питание.

Но конечно, главным было вовсе не это. Со стены исчез портрет Хильды.

Глава 15

День губернаторского бала начался привычным блеском утренних красок. Аннелиза покрутила головой, стараясь побыстрее стряхнуть сон. Обе служанки уже стояли у ее кровати, держа на вытянутых руках белье и платье, приобретенные Питером специально для предстоящего торжества.

– Вы, я вижу, волнуетесь больше меня, – сказала она, стараясь скрыть зевоту. – Вот что значит нарушение распорядка. Рано еще одеваться в бальное платье. Отнесите обратно и принесите обычное.

– Нет-нет, вы должны немедленно надеть это. Вас вызывают в форт, и вам нужно быть там на несколько часов раньше других гостей.

– Меня вызывают? Зачем?

Не дожидаясь ответа, Аннелиза вскочила и, схватив одеяло, приложила его к груди – ей казалось, что иначе она не сможет скрыть пушечные удары сердца. Необходимость ее присутствия в форте могла быть вызвана только одной причиной – человек, привлекший ее внимание, и в самом деле оказался Майклом Роулендом. Видимо, он раскрыт, и голландцы хотят, чтобы она его опознала.

Тали попыталась ее успокоить.

– Хозяин тоже поедет с вами, – улыбаясь произнесла она.

Но Аннелиза по-прежнему молчала. После того как они покончили с укладкой ее волос и облачили ее в новые роскошные одеяния, она выпила немного сока, но отказалась от завтрака, зная, что не сможет проглотить и кусочка.

Наконец настал черед спуститься к мужу, ожидавшему ее возле лестницы. Питер стоял неподвижно с побелевшими от гнева губами.

– Это возмутительно! – бушевал он. – Совершенно беспардонное поведение! Я тысячу раз объяснял, что ты не имеешь никакого отношения к побегу этого чертова пирата. Нет, оказывается, этого мало. Теперь они настаивают, чтобы ты освидетельствовала их всех до единого. У администрации, видите ли, есть подозрение, что беглец скрывается среди этих проклятых англичан!

У Аннелизы подкосились ноги, и она схватилась за перила, ища опоры.

Питер тут же заметил ее волнение.

– Черт бы их всех побрал! Устроить такое потрясение в самое неподходящее время. Клянусь Богом, если они каким-либо образом повредят моему наследнику, им придется за это дорого заплатить. Ступай к себе, Аннелиза, я сам объясню им деликатность твоего положения. Они не имеют права подвергать тебя такой жестокой процедуре.

– Нет. – Аннелиза распрямила спину. – Я должна ехать.

Она ни секунды не сомневалась, что отказ от участия в расследовании только усилит подозрения властей и укрепит их во мнении, что они напали на верный след. Ей нельзя не явиться к ним. Пусть они выстраивают перед ней как на парад хоть весь британский флот, она поклянется, что среди моряков нет того контрабандиста, которого она видела на «Острове сокровищ», – только так она может помочь Майклу остаться на свободе.

– Это моя обязанность, – твердо повторила она, – и я должна поступить так, как хочет компания.

Лодка быстро двигалась к Банда-Нейре. Питер все еще никак не мог справиться со своим возмущением, но Аннелиза была даже рада этому – так он избавил ее от необходимости вступать в разговор.

Встреча на острове больше напоминала пародию на светский раут. Губернатор лично вышел к ним с таким видом, словно их визит был для него скорее неожиданностью, чем тщательно подготовленным мероприятием. После пространного приветствия он препроводил их в свой кабинет. Губернаторский лакей, непрерывно кланяясь, тут же предложил им поднос с прохладительными напитками и закусками. Аннелиза, слегка покачав головой, сразу отказалась, зная, что все равно не сможет ничего проглотить, и только молча осматривалась вокруг.

Вдоль стен кабинета протянулись рамы с гнездами для сабель; на кронштейнах висели аркебузы и несколько итальянских мушкетов. Все это смертоносное оружие могло быть задействовано при поимке пресловутого контрабандиста.

Питер тем временем не раздумывая схватил высокую кружку, до краев наполненную джином, и залпом осушил ее наполовину. Затем, с силой стукнув ею о письменный стол губернатора Хона, он сказал:

– Я полагаю, вы пригласили нас сюда не просто для одной лишь дегустации ваших вин?

– Разумеется, нет. – Губернатор откинулся в кресле и принялся барабанить пальцами по столу. – И я отлично понимаю ваше возмущение, Питер. Вы вправе на меня сердиться, но я рассчитываю на ваше снисхождение. Возможно, после того как я объясню вам наши трудности, вы простите меня за столь бесцеремонное нарушение вашего покоя.

Такое деликатное начало несколько смягчило Хотендорфа, и он расслабился в своем кресле. Аннелиза еще раньше заметила, что ее муж постоянно испытывает потребность в самоутверждении и любое потворство его тщеславию притупляет гнев, который словно исходил от него постоянно, как аромат, выделяемый мускатным орехом.

– Мы сознательно использовали присутствие де Грота, чтобы задержать англичан на несколько дней на нашем острове. За это время мы так основательно обследовали их корабль, что, клянусь, ни одна блоха не осталась незамеченной. Пока они находились у нас, мы не теряли времени и прочесали их злополучный Ран-Айленд, но и там ничего не нашли. Возможно, после побега с «Острова сокровищ» ваш контрабандист опять вернулся к пиратам, а их, сами знаете, сколько рыщет в наших водах. Но вот один из моих людей высказал интересную мысль – что, если этот прохвост скрывается среди британских моряков под видом их офицера? Поскольку «Остров сокровищ» уже покинул бухту, вся надежда только на вашу жену – она единственный человек на Банда-Нейре, кто может опознать его. Мы просим только, чтобы она взглянула на англичан с «Доблестной Елизаветы» и сказала, нет ли среди них беглеца.

Продолжая беседовать друг с другом, ни губернатор, ни Питер ни разу не взглянули на Аннелизу, они даже не спросили ее согласия, думая только о том, насколько она может быть полезной для их планов. Разумеется, при таком подходе то, что она во всех отношениях была лояльной дочерью своей страны, почтенной замужней женщиной, готовящейся стать матерью, для них абсолютно ничего не значило. Зато сама Аннелиза не могла оставаться равнодушной к такому обращению. Больше всего ей хотелось заслужить уважение людей, получить их высокую оценку, и теперь она вовсе не собиралась расставаться со своей мечтой из-за равнодушия и презрения к ней черствых, самодовольных «хозяев жизни», каковыми, без сомнения, являлись губернатор и ее муж.

Аннелиза вдруг почувствовала ненависть к компании и к той жизни, о которой некогда страстно мечтала. Как поздно она поняла, что в действительности никогда и не нуждалась в чьем-либо одобрении, так как в ней самой уже было заложено все для того, чтобы стать счастливой.

Проклятые голландцы! Сколько можно держать их в помещении гауптвахты!

– Вас никто не арестовывал, – заявил приставленный к ним офицер, когда Ричард в десятый раз выразил общий протест команды «Доблестной Елизаветы». – Просто вам нужно подождать, пока будет произведено инспектирование.

Майкл отлично понимал, из-за кого был затеян весь этот спектакль, и чувствовал себя виноватым. Правда, его немного утешало то, что моряки, похоже, не имели к нему претензий и даже шутили по поводу того, что утерли нос голландцам, не выдав его секрета. Каким-то образом им стало известно о его нежных чувствах к Аннелизе, и теперь каждый, стараясь сделать это незаметно, подходил к нему и обещал сделать что-нибудь, чтобы он мог побыть с ней минуту-другую.

Наконец двойные двери кабинета с шумом распахнулись. Губернатор вышел к ним в сопровождении двух помощников и Аннелизы; ее муж шагал сзади, крепко держа жену за локоть.

Англичан попросили выстроиться в один ряд, и Майкл оказался точно посередине этой шеренги. Моряки один за другим делали шаг вперед, и по мере того как его очередь приближалась, Майкл мог слышать тихое бормотание Аннелизы:

– Нет, этого человека я раньше не видела.

– Следующий! – тут же отрывисто выкрикивал помощник губернатора.

Англичане по очереди делали чопорно-вежливый поклон и, лихо прокручиваясь на каблуках, поворачивались к Аннелизе сначала спиной, потом боком и, наконец, лицом. И каждый раз ей приходилось тихо отвечать: «Нет, это не тот человек, что был на корабле», «Нет, он – не преступник». Она ни разу не отвела глаз, ни разу не скользнула взглядом по строю, чтобы посмотреть, кто сейчас предстанет перед ней. Ее ответы были спокойны и бесстрастны. Она оглядывала моряков одного за другим с методичностью хозяйки, отбраковывающей подпорченные яблоки на рыночном прилавке.

Чем ближе подходила его очередь, тем больше тревожных мыслей теснилось в голове Майкла. Что, если она не выдержит и предаст? У него было достаточно времени, чтобы обдумать план спасения. Разумеется, в случае чего он перемахнет через заграждение и попытается убежать. Но пока ему лучше было не упускать ни одной секунды и постараться получше рассмотреть ее.

На Аннелизе была дорогая одежда: платье по цвету точно соответствовало румяному плоду мускатного ореха, а подобранная в тон абрикосовая накидка очень шла ей. Ее голова была полностью закрыта, так что вряд ли кто-либо из присутствовавших предполагал, какое море красоты выплеснулось бы на них, если бы она сейчас выпустила волосы на свободу.

Майкл почувствовал, как в нем зашевелилась ревность. Питер Хотендорф, вероятно, позволяет себе это удовольствие каждую ночь, даже не допуская мысли о том, что кто-то еще, кроме него, уже наслаждался этими изысканными сокровищами. Но это он, Майкл, первым увидел ее. Всю, целиком. Это он распустил ее пышные волосы и позволил им обтекать его обнаженную плоть. Он пропускал между пальцами шелковую массу и вдыхал принесенный ею аромат свежести и дождя, в то время как руки ласкали ее тело и открывали самые сокровенные ее тайны. Даже если бы Хотендорф засадил Аннелизу в корзину для мускатного ореха и откуда выглядывал только один локон, Майкл все равно угадал бы, что сокрыто внутри.

Сейчас ему оставалось только радоваться тому, что за время плена он сильно похудел, униформа висела на нем как на вешалке. Благодаря этому обстоятельству последствия его воспоминаний о самых интимных минутах на этот раз остались никем не замеченными.

Наконец подошла его очередь.

Он в упор смотрел на Аннелизу, а она не отрывала взгляда от воображаемой точки выше его плеча. Таким образом, тем, кто стоял сбоку, наблюдая за каждым ее движением, должно было казаться, что она смотрит ему прямо в глаза.

Коротко поклонившись, Майкл размышлял при этом, как она воспринимает их столь неожиданную встречу сейчас – ведь Аннелиза видела его при дневном свете. Затем, как и каждый выходивший из строя до него, он повернулся, с трудом удерживаясь от желания протянуть к ней руки и привлечь ее к себе.

Теперь, когда Майкл смотрел в сторону, Аннелиза бегло окинула взглядом его коротко остриженные волосы и гладко выбритое лицо, вспоминая, как отмывала его щеки и губы от затвердевшей на них соли, как дрожали тогда ее пальцы.

Сердце ее замерло в ожидании, и в этот момент Майкл незаметно скосил глаза. Их взгляды встретились, и в ее расширившихся зрачках он прочитал такой же голод, какой испытывал сам. И еще – невыносимую боль.

Из всего этого можно было заключить, что если Аннелиза собирается выдать его, то все свершится сейчас.

– Этот человек – не преступник, – услышал он тихий и такой знакомый голос. Майкл не был уверен, заметил ли кто-нибудь, что на этот раз ее слова прозвучали чуточку по-иному. Он снова поклонился и, четко печатая шаг, отправился обратно в строй, заняв место рядом с теми, кто уже прошел проверку.

Стоя среди своих товарищей, Майкл изо всех сил старался скрыть торжествующую улыбку. Она не предала его. В ее дерзкой лжи он видел подтверждение их неразрывной связи друг с другом.

Она любила его и пыталась защитить. Только человек, любивший так же глубоко, как он, мог вынести эту муку и сохранить выдержку, даже зная, что встретиться еще хотя бы один раз им уже вряд ли суждено.

Освидетельствование продолжалось, но Майкл уже не ощущал того сжимающего беспокойства, которое терзало его всего несколько минут назад; напротив, теперь он упивался каждой секундой затянувшегося процесса. Сейчас он имел возможность смотреть на нее в полной уверенности, что никто не обратит на это внимания, – все его товарищи, стосковавшиеся по женщине точно так же, как он, не сводили с нее глаз. В эти самые трудные для нее минуты Аннелиза была невероятно красива, несмотря на свое строгое одеяние и отвратительно уложенные волосы, так что, если бы он не наблюдал за ней, это скорее показалось бы подозрительным.

Неожиданно ему стало стыдно: как мог он позволить себе смотреть на нее с той же похотью, что и остальные присутствовавшие на опознании? Она не предала его – он не должен мешать ей. Что бы он ни испытывал сейчас, Аннелиза здесь ни при чем. В той или иной степени она удовлетворена своей новой жизнью, мужем; голландские власти обходятся с ней уважительно, и она получила, что было нужно ее душе. Он был не вправе делать то, что могло бы поставить под угрозу все ее приобретения.

Наконец последний англичанин был освидетельствован и отпущен, при этом голландский губернатор выглядел откровенно раздосадованным и озадаченным. Стараясь скрыть разочарование, он вышел вперед и обратился к присутствующим:

– Благодарю за содействие, джентльмены. Как вы помните, сегодня вечером состоится бал, и все вы будете на нем желанными гостями. Надеюсь, что события этого дня не помешают вам от души повеселиться. Осмелюсь предположить, что госпожа Хотендорф также не откажется присутствовать на нашем празднике.

Англичане одобрительно загудели, а Питер Хотендорф поджал губы и сморщился, словно во рту у него неожиданно оказался лимон.

В это время Майкл, перехватив удивленный взгляд Аннелизы, понял, что ей не было известно о присутствии моряков на предстоящем вечере. Какую-то долю секунды ее глаза излучали радость, потом в них появилось знакомое выражение безучастности, что происходило всякий раз, когда она хотела спрятать свои чувства. Только человек, опасающийся, что его слабости могут быть обращены против него, мог воспитать в себе такие навыки.

Майкл едва заметно наклонил голову, и хотя не был уверен, что она заметила его знак, но для него самого этот жест был подтверждением того, что он принимал вызов судьбы, предоставившей ему возможность еще раз вдохнуть в нее огонь любви, прежде чем она похоронит свою душу в рутине скучной жизни чопорной, добропорядочной госпожи Хотендорф.

Глава 16

Когда Майкл вместе с офицерами вошел в зал, Аннелиза была уже там.

– А она что надо! – Сосед Майкла игриво ткнул его кулаком в бок. – Я бы тоже не отказался посидеть в карцере с такой надзирательницей.

Майкл смерил его ледяным взглядом:

– Вряд ли ты согласишься на это, если тебе пообещают назавтра отрубить голову или кастрировать. Лучше помолчи, пока тебя никто не услышал, а то эти голландцы всем нам покажут, на что они способны.

– Слушаюсь, сэр! – «Храбрец» незаметно шмыгнул к товарищам, и Майкл тут же забыл о нем. Словно мотылька, завороженного пламенем свечи, его тянуло к Аннелизе. Она стояла рядом с Хотендорфом среди других гостей, чьи напряженные позы и принужденные улыбки недвусмысленно давали понять – она была среди них чужой. Но даже несмотря на это, мужчины время от времени бросали на Аннелизу плотоядные взгляды. Не имея оснований винить их за то, что они оценили ее красоту, Майкл тем не менее сжимал кулаки, обуреваемый желанием превратить в отбивную любого из них. Но так же, как и они, он не мог не признать, что при свете сотен свечей, ронявших золотистые блики на ее кожу и волосы, Аннелиза выглядела прекраснее, чем когда-либо.

– Ты все-таки пришел, Роуленд? – Ричард, встав сбоку от Майкла, протянул ему бокал с водой. – Я полагаю, сегодня тебе нужно быть поаккуратнее со спиртным.

Майкл выхватил у него бокал и залпом выпил. Он бы с удовольствием заменил воду на виски, если бы не ценил так высоко благоразумие товарища.

– Похоже, вся эта церемония рассчитана на старину де Грота, – как бы размышляя вслух, заметил Ричард. – Посмотри туда – видишь вон то сборище? – Он кивнул головой в сторону переговаривавшихся испанцев, разбиравших бокалы с красным вином и сердито поглядывавших на голландцев. Испанцы крепко держались за свои острова Тимор и Тинейт, как британцы за Ран-Айленд, и в такой же степени зависели от голландцев в отношении продовольствия и прохода через ост-индские воды. – Обстановка довольно накаленная, ты не находишь?

– Очень напоминает мое настроение, – ответил Майкл, думая о своем.

– Не сомневаюсь. От тебя исходит такой испепеляющий жар, что на твоей спине впору яичницу жарить.

– Не я один испытываю неприязнь к голландцам. Ты прав – здесь все враждуют со всеми.

– К счастью для тебя. В противном случае я приказал бы тебе немедленно отправиться на корабль. А сейчас возьми себя в руки – никто не должен обращать на тебя внимания.

Майкл и без предупреждения Ричарда старался держать себя в узде. Он прекрасно понимал, что в его положении любой здравомыслящий человек остался бы на «Доблестной Елизавете», чтобы уже ближайшим утром оказаться на свободе. Вместо этого он стоял здесь, то сгорая в лихорадке страсти, то тлея как сгусток смолы, перед тем как вспыхнуть полным пламенем.

Он не знал, как много людей могло сейчас наблюдать за ним, но Аннелиза, безусловно, все понимала. Эта уверенность исходила из его собственных ощущений. Хотя ее глаза были скромно опущены, но время от времени она, не удержавшись, бросала взгляд в его сторону. Тогда жар, сжигавший его изнутри, перерастал в настоящий пожар. Он умирал от желания подойти к ней, расстегнуть все пуговицы у нее на спине, раздвинуть платье и обласкать каждый дюйм теплого вожделенного тела.

Однако Майкл стойко держал себя в рамках приличия в течение всего нескончаемого приема; он заставлял себя глотать закуски и освежающие напитки, но не ощущал их вкуса. Тем временем здравомыслящая часть его «я» неустанно напоминала, что ему необходимо как можно скорее покинуть эту пеструю толпу и вернуться на безопасную «Доблестную Елизавету». Торчать здесь, рискуя свободой и даже самой жизнью, ради того, чтобы смотреть на женщину, которую он любил, но которая уже никогда не будет ему принадлежать, было верхом безумия.

С приближением ужина Майкл почувствовал, что его муки возросли во сто крат.

Тем временем губернатор Хон приблизился к Хотендорфу и заговорщицки подмигнул ему:

– Не сочтите за дерзость, дорогой друг, но я бы хотел ненадолго похитить у вас вашу очаровательную супругу.

Хотендорф посмотрел на Хона с таким возмущением, словно тот нанес ему тяжкое оскорбление:

– Вам не кажется, что это уже переходит всякие границы? Нельзя же до бесконечности досаждать ей. Она не имеет никакого отношения к вашему контрабандисту.

Громкий голос плантатора достиг самых отдаленных уголков зала. Над толпой мгновенно повисла напряженная тишина. Аннелиза побледнела, и у Майкла сжалось сердце, когда он представил, что она чувствовала в эти минуты. Он был полон ненависти к Хотендорфу, но одновременно не мог не восхищаться человеком, вставшим на защиту своей жены вопреки воле соотечественников.

Губернатор успокаивающе похлопал Хотендорфа по плечу и тихонько рассмеялся:

– Прошу вас, не обижайтесь на меня. Ваша супруга прекрасно говорит по-английски, и поэтому я взял на себя смелость пообещать господину де Гроту, что она поможет ему побеседовать с британскими офицерами.

Услышав это объяснение, Хотендорф несколько смягчился; Аннелиза же, наоборот, почувствовала, что тучи над ней снова начинают сгущаться.

И лишь один Майкл ощущал себя наверху блаженства. Сколько раз он просил Всевышнего дать ему хотя бы еще одну возможность увидеть Аннелизу рядом с собой, раствориться в дурманящей теплоте ее глаз, испытать трепет, вызванный звуками ее голоса. До сих пор его молитвы оставались без ответа, но на этот раз вопреки всем надеждам Господь сжалился над ним.

Было довольно забавно смотреть, как англичане гуртом бросились к обеденному столу и, отталкивая друг друга, поспешно расселись по местам. Майкл сумел захватить кресло рядом с Аннелизой и теперь сидел, небрежно откинувшись на его спинку, наполовину прикрыв глаза, напоминая дремлющую пантеру, готовую в любое мгновение совершить прыжок.

Аннелиза с удовольствием приступила к исполнению привычной роли и включилась в общение де Грота с английскими моряками так легко и естественно, словно хотела преподать голландцу урок английского. Она заметила, что супруг следил за каждым ее движением, вслушивался в каждое ее слово и, хотя почти не понимал чужую ему речь, время от времени неодобрительно качал головой.

Но не только он один наблюдал за очаровательной переводчицей. Казалось, все взоры сейчас были прикованы к Аннелизе, тогда как она мечтала только об одном – поскорее уединиться в тихом уголке, чтобы всецело предаться радости от сознания того, что Майкл жив, и если судьба будет к ней благосклонна, насладиться случаем побыть с ним наедине еще раз.

Она сознательно сосредоточила все свое внимание на джентльмене, сидящем справа от нее – капитане Ричарде Эллингтоне. Это никоим образом не должно было умалять достоинства Майкла, потому что Ричард имел более высокий ранг, однако мужчина, которого она любила, настолько занимал ее ум, что она боялась не совладать с обуревавшими ее чувствами и лишиться сознания.

Что касается Майкла, то он отнюдь не собирался мириться с ролью статиста.

– Вы вся светитесь, госпожа Хотендорф, – тихо сказал он. – Надо полагать, это сияние, свойственное новобрачной.

– О да, сэр. Человек, которого любят, не может не быть счастливым.

– Завидую вам и вашему мужу.

– Вот как? Представьте, я когда-то была знакома с человеком, который не верил в любовь.

– Занятно. Так вы не забыли, что я тогда говорил. Но помните ли вы так же хорошо еще что-нибудь?

Де Грот, главный гость на этом празднике, явно затруднялся в понимании их приглушенной пикировки. Он наклонился вперед и с видом человека, тщетно пытающегося уловить смысл чужого разговора, повторял лишь:

– Занятно? Вот как?

– Извините, что мы так тараторим. – Аннелиза сердито покосилась на Майкла. – Это мое упущение. Я обязана была напоминать джентльменам, чтобы они говорили помедленнее и чуть громче. Каждый должен понимать беседу и получать удовольствие от участия в ней, – произнесла она тоном образцовой учительницы.

– О, лично я очень даже получаю, – пробормотал Майкл. – Слава Богу, у тебя немного порозовели щеки, а то я уже отчаялся снова увидеть на них румянец.

Казалось, Майкл полностью забыл, где он находится, и теперь вел себя бесстыдно и вызывающе. Он отпивал воду из ее бокала и ставил его обратно таким образом, что с какой бы стороны она его ни брала, ее губы должны были касаться тех же самых мест, которых касался он.

– Зачем ты это делаешь? – шепотом спросила Аннелиза.

– Затем, что не могу видеть тебя такой церемонной и правильной. Я ведь знаю, что внутри ты полна огня. Прежде чем уйти, я хочу увидеть тебя радостной, хочу навсегда запомнить, что ты счастлива.

– Я очень счастлива.

– Улыбнись, докажи мне это.

– Улыбнись! Улыбка. – Де Грот довольно заулыбался и приложил к губам оба указательных пальца.

Майкл ответил ему тем же. Глядя на них, можно было подумать, что общаются два закадычных друга.

– Тебе не кажется, что столь пышная юбка вполне может скрыть твое грехопадение? – неожиданно спросил Майкл.

– Откуда такой странный вопрос? – удивилась Аннелиза.

– Ничуть не странный. Представь себе, что складки твоей юбки будут лежать у меня на брюках. Тогда шелк и шерсть будут совершать постыдное прелюбодеяние прямо под носом у этих порядочных граждан. Разве нет? – Он замолчал, выжидая. Переместив ногу, Аннелиза, к своему ужасу, почувствовала, как Майкл захватил ее юбки и подсунул себе под бедро. – Вы немного переволновались, госпожа. Выпейте воды.

В эту минуту она думала только о том, что на ее бокале были отпечатки его губ. Когда Аннелиза дотронулась до края языком, чтобы подхватить капельку, Майкл не выдержал и, с шумом вдохнув воздух, пробормотал:

– Уделите внимание влаге, госпожа. Я пью воду – вы пьете воду. Она пополняет жизненную силу наших тел. Мы можем взывать к ней, чтобы она помогла нам остудить нашу кожу и утолить жажду.

Де Грот одобрительно кивнул и глубокомысленно произнес:

– Все пьют воду.

Аннелиза отделила маленький кусочек от своей порции каплуна и стала жевать, надеясь таким образом утихомирить совсем не к месту застучавшие зубы.

– Все едят домашнюю птицу, – вторя голландцу, сказал Майкл и, подцепив кусок жареной курятины, приветственно отсалютовал ею сановнику с Явы. Затем он препроводил мясо в рот и, жуя, стал приноравливаться к ее движениям. Когда она глотала, он тоже глотал. Занимаясь исполнением самых что ни на есть земных функций, их тела действовали в таком же согласии, что и раньше, когда между ними происходило радостное единение.