Текст книги "Философия в семи предложениях"

Бог и Я

Хотя Кьеркегор отвергал открытые аргументы в пользу существвания Бога, в предыдущей цитате содержится довольно тонкая причина для веры в Бога. Кьеркегор излагает феноменологию отчаяния, но само отчаяние может говорить о чем-то, что стоит за пределами самости. Однако он говорит, что мы можем «доказать вечность человека». Эта мысль имеет открыто этический оттенок. Мы ответственны перед высшим стандартом, который мы не можем ни поколебать, ни подчинить. К ужасу и чести Кьеркегора, вот как это выглядит аналитически:

Если бы в человеке не было вечного, он бы не отчаивался.

Человек отчаивается.

Отчаяние не может поглотить себя, в отличие от смерти.

Поэтому: вечное находится внутри человека.

Вечное внутри человека – это непрерывное присутствие Бога.

Следовательно, Бог существует.

Это называется дедуктивной формой аргументации. Если предпосылки истинны, то и заключение должно быть истинным. Используется особая форма дедукции – отрицание следствия (modus tollens). Это довольно эффективная форма аргументации. Следовательно, если мы хотим поставить под сомнение аргумент, мы должны атаковать истинность одной или нескольких посылок.

Но Кьеркегор не остановился на пункте 6, и в «Болезни до смерти» (или где-либо еще) он не хотел предлагать формальный аргумент в пользу существования Бога. Давайте проследим за его проницательностью.

Утверждение (1) смелое и даже дерзкое. Конечно, отчаяние можно объяснить без идеи «вечного». Не слишком ли это нелепо? Наверняка подойдет какое-нибудь психологическое или нейронаучное объяснение. Для Кьеркегора подобные натуралистические объяснения не имеют никакого значения, поскольку он говорит о пережитом изнутри опыте, который является уникальной категорией бытия. Как утверждал Декарт, чем бы мы ни были, мы – мыслящие существа, а мысль не сводима к материи. Кьеркегору не было дела до Декарта, но нам есть.

Декарта и Кьеркегора редко рассматривают вместе, поскольку Декарт был архетипическим рационалистом, а Кьеркегор – экзистенциалистом. Я никогда не видел, чтобы они объединялись в пары для создания общего аргумента. Но в этом вопросе они могут пожать друг другу руки. Помните, как Декарт правдоподобно утверждал, что идея бесконечного была найдена в его собственном разуме и что ничто в нем самом или его окружении не могло адекватно объяснить ее. Но Бог, как бесконечное существо, мог бы объяснить ее. «Бесконечное» Декарта и «вечное» Кьеркегора имеют одинаковые референты: неограниченное существо, которое не тождественно ничему конечному. Поэтому это существо не является чем-то, что мы могли бы создать с помощью субъективного или эмпирического опыта. Оно существует само по себе.

Кьеркегор не спрашивает, что послужило причиной его идеи Бога, как это делал Декарт. Его внимание привлекает борьба Я с самим собой в связи с идеей «вечного». Под этим он подразумевает вечное присутсвие Бога, поскольку только Бог вечен для сознания Кьеркегора. Этот Бог неизбежен, нравится нам это или нет.

Кьеркегор о грехе

Наконец, Кьеркегор готов захлопнуть ловушку. Он говорит, что «отчаяние – это грех». Оно принимает две формы.

Грешат, когда перед Богом [for Gud] или же с идеей Бога, отчаявшись, не желают быть собою или же желают быть таковым. Таким образом, грех – это либо слабость, либо вызов, доведенные до высшей мощи, стало быть, грех – это сгущение отчаяния. Ударение ставится здесь на том, чтобы быть перед Богом или же иметь идею Бога; это и создает из греха то, что юристы называют «определенным отчаянием»; его диалектическая, этическая, религиозная природа состоит в идее Бога .

Я выступает против себя двумя способами, которые являются двумя сторонами одного и того же Я. Первое состояние греха – это отказ от желания быть самим собой. Это сильная «слабость», что может звучать странно, но странным не является. Человек может отказываться от любой задачи (внутренней или внешней), прячась в оправданиях, таких как «Человеку свойственно ошибаться» или «Совершенных людей нет». Эти утверждения верны, но это не та истина, которой должно быть удовлетворено Я. Я– это движение, и оно не статично. Мы знаем, что такое ошибка, и не превозносим ее. Мы знаем, что такое несовершенство, и не восхваляем его. Мы воплощаем в себе и ошибку, и несовершенство в отношении моральных намерений и действий. Кьеркегор не позволит нам успокоиться, бросив популярную фразу: «были допущены ошибки». Интересно, как все эти ошибки произошли сами по себе, без участия агентов, которые их совершают. Слабость усиливается, когда мы разыгрываем из себя жертву, которой не являемся. Однажды в детстве во время матча я нечаянно толкнул мальчишку из противоположной команды. Сам он не считал это серьезной травмой, пока не появилась его мать. Только тогда он вдруг осознал несправедливость, увидел нанесенный вред и закатил истерику. Его слабость усилилась.

Второе состояние греха – это когда мы в отчаянии хотим быть самими собой. Мы продолжаем вести образ жизни, который не является идеальным, без надежды на исправление или обновление. Люди могут говорить: «Я просто люблю поесть» или «Я никогда не стану организованным», но они хотят быть такими – и это безнадежно. Однако совесть не чиста, ее не устраивает хроническое напряжение и разочарование. Она смиряется со своим состоянием, но все равно испытывает чувство вины. Вспомните вызывающую хвастливость Фридриха Ницше в книге «Так говорил Заратустра», где он рассказывает о жизни, которую, по его мнению, он прожил хорошо. Жизнь оказалась настолько хорошей, что ее можно было бы повторять вечно. О всей жизни можно сказать: «Так я захотел». Ницше сказал «да» побеждающему Я, свободному от оправданий, но также свободному и от внешнего контроля. Для Кьеркегора же Я Ницше – это вообще не Я. Произошло это потому, что сущностная динамика отчаяния рассеялась в чистой, ничем не ограниченной воле. (Апостол Павел называет это «самовольным служением» или «служением воле», и это, таким образом, форма идолопоклонства .) Но, конечно, воля может ошибаться. Если это так, то воля сама по себе не может исправить волю.

Ницше умело иллюстрирует идею Кьеркегора о «неповиновении». Игнорировать или подавлять – это не значит бросать вызов. Бросая вызов, человек противопоставляет себя чему-то. Ницше, голосом «самого безобразного человека» в «Заратустре», говорит:

Но он – должен был умереть: он видел глазами, которые всё видели, – он видел глубины и бездны человека, весь его скрытый позор и безобразие.

Его сострадание не знало стыда: он проникал в мои самые грязные закоулки. Этот любопытный, сверх-назойливый, сверх-сострадательный должен был умереть.

Он видел всегда меня: такому свидетелю хотел я отомстить – или самому не жить.

Бог, который все видел, не исключая и человека, – этот Бог должен был умереть! Человек не выносит, чтобы такой свидетель жил .

Это вызывающее отчаяние встречается не только у Ницше или других мыслителей. Я знаю его изнутри. Как я уже упоминал, я проходил «Болезнь к смерти» на занятиях по истории современной философии. Когда я начал читать эту книгу, то обнаружил, что она раскрывает самые глубинные движущие силы моей души. Изучая атеистов – таких, как Ницше, Фрейд и Маркс, – я думал, что избавился от Бога. Однако я не мог полностью подавить в себе осознание Бога (см. Римлянам 1:18–21). При этом я не хотел подчиняться этому Богу. Скорее, я хотел быть самим собой в своем отчаянии. Бунтуя против Бога, я хотел выступать против Него. И Кьеркегор мне это ясно, хотя и болезненно, разъяснил, что и послужило причиной создания его книги. Этот литературный, философский и духовный опыт открыл плотно закрытую дверь, которая через несколько недель привела меня к тому, что я признал себя грешником, а Христа – Господом (см. Римлянам 10:9; Иоанна 1:12–13).

Мы все еще часто слышим слово «грех», и большинство слов из этого жаргона не слишком убедительно. Августин уже углубил наше понимание, но нам предстоит решить сложную задачу, чтобы правильно понять эту концепцию. Большинство упоминаний об аде в наши дни – легкомысленные и бездумные. Несколько лет назад один карикатурист нарисовал полосу под названием «Жизнь в аду», которая не имела ничего общего с местом, о котором предупреждал Христос. С чего такое легкомыслие? Это старое, страшное слово было выселено из своего дома и теперь ведет себя как бродяга, ищущий пристанища вдали от родной страны. Призрачное слово «грех» теперь притягивает к себе такие понятия, как ошибка, оплошность, ложное чувство вины и ненужный стыд. Оно перестало считаться чем-то весомым. Если верить Интернету, существует даже группы под названием «Грешники» или «Грешник». Но подход Кьеркегора отличается даже от рассуждений Билли Грэма или Рика Уоррена, хотя все трое придерживаются исторического христианского учения о грехе. Кьеркегор также не похож на Джонатана Эдвардса, который прочитал проповедь «Грешники в руках разгневанного Бога» вызвавшей много споров (и много недопонимания).

Кьеркегор стремится объяснить и рассмотреть грех в экзистенциально-психологических категориях, но не отрицая и не ставя под угрозу историческое исповедание церкви о том, что люди – грешники. (Он рассматривает проблему первородного греха в книге «Понятие страха», которая является дополнением к «Болезни к смерти») . Кьеркегор стремился заглянуть внутрь человеческого состояния, чтобы озвучить его часто скрытые глубины: его желания, отчаяние и возможности. Он опасался, что люди могут легко потерять себя в лабиринте популярных тупиков, но при этом получать аплодисменты толпы и деньги инвесторов и потребителей.

Потеря или обретение себя

Кьеркегор считал, что люди, или, по крайней мере, определенный тип людей, могут выдержать пристальный взгляд Бога. Но такие люди должны признать свое отчаяние грехом перед «таким свидетелем». Для этого человек должен восстановить и сохранить твердое чувство собственного достоинства. «Худшая из опасностей – потеря своего Я – может пройти у нас совершенно незамеченной, как если бы ничего не случилось. Ничто не вызывает меньше шума, никакая другая потеря – ноги, состояния, женщины и тому подобного – не замечаются столь мало» .

Но вот дилемма: либо ты треяшь свое Я из-за отсутствия обеспокоинности, либо обретаешь Я, но Я невозможное, потому как оно должно жить в отчаянии от того, что никогда не достигнет что должно. В отличие от более поздних экзистенциалистов, таких как Жан-Поль Сартр, считавших человека «бесполезной страстью», Кьеркегор предлагает решение. Это вера. Но это не вера в веру, как говорит теолог Пауль Тиллих в книге «Динамика веры». По началу это вера в «cилу, которая создала “я”». Хотя Кьеркегор часто известен выражением «прыжок веры», подразумевающим иррациональное решение, вера, к которой здесь призывают, основана на «вечном» в человеке и является единственным ответом, который может разрешить неизбежные напряжения в себе; это если только человек не хочет быть «страстью абсурда» или списать все на игру природных инстинктов. Многие писатели (особенно биологи-эволюционисты) поддержат эту материалистическую позицию, но не предлагают никакого утешения уязвленной совести, этому разделенному Я, запертому в отчаянии.

Для Кьеркегора объектом веры является Иисус Христос. Но вера в Христа требует напряженной субъективности, сформированной суровыми условиями бытия «перед Богом». Он выражает это в своей неподражаемой манере:

Я перед лицом Христа – это Я, возвысившееся до высшей мощи благодаря огромной уступке Бога, огромного дара, которым наделил его Бог, пожелав и для него также родиться, сделаться человеком, страдать и умереть. Наша предшествующая формула возрастания Я, когда возрастает идея Бога, здесь также вполне пригодна: чем больше возрастает идея Христа, тем больше увеличивается Я .

Хотя Кьеркегор считал, что Бог существует объективно и помимо нашей веры в Бога, вера в Бога должна быть подлинной и страстной внутренней верой. Кьеркегор бросил эту философскую бомбу в книге «Заключительное ненаучное послесловие»: «Субъективность и есть истина» . Скорее всего, он преувеличил, поскольку считал, что Церковь его времени ставила факт доктрины выше акта веры. Кьеркегор не рассматривал причины веры вне рамок психологического анализа и увещеваний, которые он давал в своих многочисленных книгах. Его бремя заключалось скорее в том, чтобы подготовить себя к познанию себя «перед Богом».

У меня есть большие претензии к Кьеркегору по поводу его религиозной эпистемологии. У тех, кто воспитан в философской традиции четких определений, тщательно сформулированных аргументов и изысканных выводов (аналитическая философия), Кьеркегор может вызвать головную боль. Но я отброшу эти сомнения и буду аплодировать его прозрениям о внутреннем мире каждого из нас, которые начинаются с этого странного предложения: «Худшая из опасностей – потеря своего Я – может пройти у нас совершенно незамеченной, как если бы ничего не случилось».

Все экзистенциалисты непреклонны в том, что каждый из нас должен напряженно размышлять о месте своего Я в мире. Ницше, Кьеркегор, Сартр и другие предупреждали о потере Я в имперсональности и неаутентичности масс. Но Кьеркегор также беспокоился о потере самости перед высшей реальностью, перед «судом вечности», как он выражается в своем шедевре набожности «Чистота сердца – это желание одного» . Он согласился бы с Сартром в том, что конечное Я не имеет объективного и трансцендентного смысла без бесконечной точки отсчета. Без нее наше Я конечно, ибо двигаясь вглубь, не имеет якоря, за который оно могло бы зацепться. Но и двигаясь вверх, без этой бесконечной точки наше Я конечно, ибо не имеет звезды, которая бы его вела. Для Сартра это все, что есть в нашем распоряжении, и мы должны иметь мужество встретиться с этим. Для Кьеркегора есть нечто гораздо большее. Бог безграничен, неизменен и личностен. Самосознание и безжалостная честность позволяют познать реальность изнутри и стать от этого лучше. Я чувствует себя удовлетворительно и свободно от отчаяния только в том случае, если оно честно опирается на Бога.

Пройдя через отчаяние, Я может обрести высшую реальность личного и любящего Бога, который закрепляет Я в божественной реальности. Достижение этой цели есть то, что Кьеркегор называет «делом любви».

Заключение
Что делать с этими семью предложениями? или последняя провокация

Итак, мы познакомились и обсудили семь предложений – не так чтобы глубоко, но и не наспех. Возможно, вы узнали что-то новое, а может быть рассердились. В любом случае, предложения носили провокационный характер. Надеюсь, каждое их них затронуло темы и помогло прояснить широкий круг вопросов, близких вашему сердцу и часто волнующих ваш разум. Это один из несколько необычных способов, впервые или заново, познакомить человека с философией – искусством правильно мыслить о главном.

Если мы считаем, что «стремление к истине» – это желание сродни поступкам Дон Кихоту, то давайте найдем ветряные мельницы, чтобы начать поединок. Тем самым мы узнаем, как мы противостоим им. Если оставить их без внимания, они, безмятежные, самодовольные и неприступные, будут смеяться над нами. Зачем признавать интеллектуальное поражение перед реальностью, не приложив никаких реальных усилий? Поиск истины стоит того. А вдруг, нам удастся одержать победу? Как сказал Честертон в «Ортодоксии»: «Даже плохой стрелок имеет право выйти на дуэль» .

В этом кратком заключении к короткой книге я не предлагаю грандиозных выводов; и даже пытаться не буду вместить их в пресловутую ореховую скорлупу . Жизнь, как я понимаю, слишком велика, чтобы уместить ее в ореховую скорлупу. Эту идиому, кажется, придумал Шекспир, ведь именно у него Гамлет сказал:

О Боже! Заключите меня в скорлупу ореха, и я буду чувствовать себя повелителем бесконечности. Если бы только не мои дурные сны!

Однако коллекция правильных ореховых скорлупок – не гнилых, не отравленных, – расположенных правильным образом, может послужить своего рода дорогой к большим открытиям. И мы можем избежать дурных снов, если отбросим стремление стать «повелителем бесконечности» и вместо власти будем искать истину, несмотря ни на что. Захват власти (любого рода) редко способствует познанию истины, поскольку порок превзойдет добродетель, если за веревочки будет дергать только эго. Есть ли в наших предложениях хоть что-то, от чего можно оттолкнуться, чтобы найти лестницу к истине? Рассмотрим несколько уколов в сторону реальности, заложенных в конструкцию «если – то».

Если прав старина Протагор, утверждавший, что «мера всех вещей – человек», то истины создают убеждения людей. Но какие это будут крошечные истины – не больше, чем блуждающий ум смертного. По мнению Сократа, для того чтобы найти правильное определение таким понятиям, как справедливость, необходимо изучить себя и мир.

Если мы находим сущностную основу справедливости, то она не зависит от человеческих убеждений, прихотей и страстей. Для Протагора и всех его последователей реальность определяется убеждениями человека. Каждый человек сам определяет меру и не измеряется ничем вне себя. Это может показаться безопасной и уютной гаванью – «Всего превыше: верен будь себе» (снова Шекспир) – но такая лодка не годиться для плавания, она плохо отражает реальность, поскольку именно наши ошибки выводят нас за пределы самих себя. Паруса должны ловить ветер, чтобы лодка плыла. Сами по себе паруса ничего не двигают, их вешают не ради украшения.

Если Аристотель прав в том, что «все люди от природы стремятся к знанию», то все, что мешает знанию, подрывает человечность. А если логика (закон непротиворечия) является основополагающей и необходимой для познания, то нелогичность антигуманна. Когда человеческий дух борется с логикой, а затем освобождается от нее, взлетая в порывах фантазии и неуправляемого воображения, он может лишь подражать Икару. Разве логика не является другом мудрого человека? Или жизнь каким-то образом «выше, чем логика»?

Если «Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе» (Августин), то беспокойство смертных – это то, на что стоит обратить внимание, вместо того, чтобы бежать от него. Если человеческое Я говорит таким образом, то, возможно, конечная реальность обеспечивает самый надежный покой, и стремление к этому покою рационально. При этом, конечно, можно покоиться и во лжи и испытывать дискомфорт от истины. Так что здесь есть над чем поразмыслить.

Если изречение: «я мыслю, следовательно, я существую» (Декарт) истинно и может быть доказано, то некоторые знания не зависят от наблюдения за внешним миром. Это не просто особенность эпистемологии, а портал к возможному знанию, не мыслимому иначе. Не нужно будет доказывать все, апеллируя к каким-то наблюдаемым свидетельствам. В самом деле, содержание наших собственных мыслей может быть продиктовано чем-то реальным за пределами наблюдаемого (пространственно-временного, материального) мира. А может быть, Декарт не сделал ничего большего, чем произнес трюизм: где есть мысль, там есть и мыслящий. В любом случае, этот великий мыслитель заслуживает всех наших размышлений.

Если «У сердца [есть] свой рассудок, который рассудку недоступен» (Паскаль), то мы должны понимать термин «рассудок» по меньшей мере в двух смыслах, и оба они являются правомерными для здравого мышления. Когда мы подсчитываем и взвешиваем эмпирические данные, мы используем один вид рассуждений. Когда мы формулируем утверждение: «Если P, то Q», мы используем дедуктивное рассуждение. Но Паскаль утверждает, что существует еще один источник знаний, который по праву можно назвать разумом или рассудком, – это разум или рассудок сердца, который ближе к интуиции, чем к мышлению по принципу «от предпосылки к выводу». Если Паскаль прав, то перед нами открывается целое царство потенциального знания. Но как много мы можем узнать благодаря «рассудку сердца»? Не допускает ли это странных убеждений, не закрепленных в мире обычного рассудка? И снова мы находим много ценного, над чем можно поразмыслить.

И наконец, согласно Кьеркегору, если «худшая из опасностей – потеря своего Я – может пройти у нас совершенно незамеченной, как если бы ничего не случилось», то мы должны заботиться о своем Я, чтобы не ошибиться со своим бытием и не лишиться освобождающей жизни, которая, в противном случае, так и не станет нашей. Для Кьеркегора вычленение основы и смысла отчаяния – единственный способ вырваться из его постоянных (и, возможно, вечных) тисков. Как мастер психологии, Кьеркегор исследует темные настроения и глубинные течения души, которых избегают мудрецы от позитивного мышления и гуру повышения самооценки.

Если вы прочитали книгу «Философия в семи предложениях», то, возможно, вы вдохновитесь на дальнейшие поиски истины – и даже самых важных истин – через правильные рассуждения. Если это произойдет, то я достиг своих целей.