Текст книги "Иерархия Неба и Земли. Том II. Часть II. Новая схема человека во Вселенной"

Означает ли это тогда, будто то, что хорошо Человечеству, никогда не может быть плохо для человека? Мои интересы на более высоком уровне никогда не идут вразрез с моими интересами на более низком уровне?

В каком-то смысле они никогда не идут вразрез – «То, что нехорошо для улья, не может быть хорошо для пчелы»[284]284
  Марк Аврелий, Размышления, VI. 49.


[Закрыть]. В другом смысле они постоянно и непременно идут вразрез друг с другом – отсюда и моральная борьба между более низким, или частным, «я» и более высоким, или универсальным, «я», полем брани которой я являюсь[285]285
  Двойственность и борьба в человеке несравненно описана Платоном и св. апостолом Павлом (Послание к римлянам, VII.). По словам Платона, «В человеке, т. е., в его душе, существует лучшее и худшее, и когда лучшее по своей природе контролирует худшее, то тогда, как мы говорим, человек является хозяином самому себе» (Республика, 431). В знаменитой притче о колесничем и двух крылатых лошадях (одна из которых была благородной и стремилась к небесам, а другая – неблагородной и приземленной) Платон развивает свое учение о том, что животное в человеке должно быть подчинено по-настоящему человеческому элементу. Справедливый и сдержанный человек не пытается исправить или подавить низшую часть своей природы, а просто держит ее в ее надлежащем месте в иерархии (Республика, 443).


[Закрыть]. Иногда эта борьба происходит публично. Если я совершу преступление, то общество обернется против меня. Однако оппозиция общества на самом деле моя собственная, и я присоединяюсь к осуждению самого себя, иначе справедливость для меня не имеет смысла. Когда арестованный не находится по обе стороны скамьи подсудимых, когда суд является по отношению к нему полностью внешним, тогда он годен не для суда, а лишь для сумасшедшего дома. Я являюсь диархией, Государством и Оппозицией одновременно, дело которых – не соглашаться друг с другом. Их согласие – это моральная смерть. И мое низшее «я» нельзя исправить – переделанное, ставшее альтруистичным, оно и является моим высшим «я»[286]286
  «Индивид не может любить. Когда индивид любит, он перестает быть в полной мере индивидом». Д.Х. Лоуренс, Апокалипсис, с. 219.


[Закрыть]. В качестве частной личности, я не могу подняться над стандартом себялюбивого поведения, соответствующим тому уровню: дальнейшему развитию место на более высоком уровне моей личности. Однако я не из чего не вырастаю и ничего не вытесняю – каждая примитивная стадия, каждая ступень индивида и мезоформы во мне присутствует и действует. Каждый этаж (и каждый лестничный пролет) пирамиды необходим, чтобы поддерживать ее вершину[287]287
  Некоторые сказали бы, хотя я не считаю, что это для нас очень полезно, что низшие этажи менее реальны, чем высшие. Например, как сказала Вирджиния Вулф: «Я говорю об общей жизни, которая и является реальной жизнью, а не о маленьких отдельных жизнях, которые мы проживаем как индивиды». Своя комната, VI


[Закрыть].

Соответственно, моя задача – не отрицать и не подавлять эту низшую сторону своей природы, а симметрично связывать ее с высшей стороной и позволять высшей стороне ее должную степень власти. Я как целое должен превосходить его часть. «Если вы когда-нибудь видели руку или ступню или голову лежащими сами по себе, в том или ином месте, будто отрезанные от всего остального тела, таковым является и тот, кто… совершает любой антиобщественный поступок. Кем бы вы ни были, именно таковым вы и являетесь, вы произошли из этого общего единства; так устроена природа»[288]288
  Марк Аврелий, Размышления, VIII. 32.


[Закрыть]. Жестокость, ненависть, отсутствие сочувствия – все это болезни большого тела человека, так же, как паралич – болезнь малого тела. Пациенты, находящиеся под гипнозом, иногда чувствуют то, что ощущает гипнотизер, каждый укол, который он чувствует[289]289
  Как в случае с д-ром Пейгенстехером и сеньорой 3., описанном в Материалах американского общества психических исследований, xv., и цитируемом Дж. Н.М. Тиррелом в Личности человека, от с. 186.


[Закрыть] – по крайней мере, так говорят. При обычных обстоятельствах нам лучше удается подавлять нашу эмпатию к остальному нашему телу. Однако достаточно всего остается над порогом, чтобы показать, насколько истинны слова Альфреда Фуйе «Все, что я тебе должен, я должен себе; все, что я для тебя делаю, я делаю для себя; все, что я делаю, что ранит тебя, ранит и меня»[290]290
  Социологические элементы морали, с. 282.


[Закрыть].

Чтобы решить, в чем же состоит добро человека, нужно решить, чем же является он сам. Когда Дж. Э. Мур пишет: «Максимум настоящего добра для нас самих вовсе не всегда приобретается теми действиями, которые необходимы для приобретения максимума настоящего добра для мира в целом», он предполагает, что человек и мир ни в каких смыслах не являются единым целым (и не могут им стать). См. Этика, сс. 150, 231. Не вызывающее сомнений предположение, что человек является известной величиной и лишь человеком – причина большой путаницы в этической теории.

Единство человека и существование Человечества в качестве нашего общего высшего «я» подразумеваются в нашем мышлении способами, которые мы мало осознаем[291]291
  Мы начинаем свои письма словами «Мой дорогой…» и заканчиваем их фразой «твой…»; мы адресуем их господину X и госпоже У (Monsieur X и Madame Y, т. е. «моему господину» и «моей госпоже» – прим. пер.). Такими бесчисленными и очевидно тривиальными способами мы признаем человеческую солидарность и
«единство человека,Единый дух, который преобладает над невежеством и порокомВ добрых и злых сердцах;Один разум для моральных суждений,Так же, как и один глазДля восприятия солнечного света».  Вордсворт, Прелюдия, VIII


[Закрыть]. Например, возьмем убеждения и действия обычного добропорядочного гражданина. Он имеет четкие представления о справедливости, и возмущен, если подозревает, что невинных наказывают за преступления виновных. Однако он не возмущается, когда видит, как ребенок с каким-либо врожденным дефектом страдает благодаря своим предкам; когда он видит, что один рожден для уродства, тупости и почти неизбежной неудачи, а другой – для их противоположности; или когда он видит, как хороший человек умирает от мучительной болезни, тогда как его злой сосед наслаждается здоровьем и благосостоянием. Он печалится, но не возмущается; быть может, он озадачен, но не озлоблен тем, что многие назвали бы шокирующим неравенством или вопиющей ошибкой правосудия. Безусловно, он не проклинает вселенную или тех богов, которых признает; он также не впадает в состояние перманентного отчаяния из-за этих обстоятельств, которые, будь они делом рук человека, привели бы его в полное смятение. Что еще более удивительно, он не считает, что вселенная безразлична, если не сказать враждебна, по отношению к его идеалам справедливости. Наоборот, он принимает (как это сделал Иов) тот факт, что страдание и радость распределяются неравно и загадочно; он делает то, что в его силах, чтобы облегчать одно и распространять второе, и в глубине души верит (несмотря на все факты, которые лежат на поверхности), что каким-то образом вселенная все-таки на стороне тех ценностей, которые ему дороги. Короче говоря, он принимает ситуацию как стимул, а не как нечто возмутительное.

С одной стороны, Сэт Прингл Паттисон говорит: «Каждое „я“ обладает уникальным существованием, которое абсолютно непроницаемо для других „я“ – непроницаемо таким образом, что непроницаемость материи является его бледным аналогом». С другой стороны, Маритен говорит: «Любовь святых является объединяющей и оживляющей силой… которая побеждает непроницаемость созданий друг для друга» (Истинный гуманизм, с. 84).

Я уверен, что неправильно отвергать такое настроение как вопиющий пример человеческой непоследовательности и тупости. В спутанном мышлении этого обычного добропорядочного человека больше мудрости, чем в «ясном мышлении» так называемого рационалиста, который намерен поколебать его веру. Ибо первый на самом деле косвенно заявляет о своей вере в Человечество (и, быть может, в еще более высокие целостные единицы), тогда как последний отрицает, опять же косвенно, что подобное целостное создание существует. Существует глубокая и распространенная убежденность в человеческой солидарности, невыраженная убежденность в том, что множественность разных «я» – лишь часть истины. Если бы разные «я» действительно были отделены друг от друга, если бы не было тех плоскостей, на которых они бы сливались, если бы не было уровня, на котором мы несем ношу друг друга и где боль и удовольствие перераспределяются или пересоставляются, тогда жизнь действительно была бы невыносимой – если предположить (что маловероятно, если Человечество, в качестве основы нашей симпатии, является вымыслом), что какая-либо симпатия или какое-либо сочувствие могло бы выжить. Если, с другой стороны, существует реальное создание, в котором каждый человек является каждым другим человеком, тогда вполне реально, что человеческое неравенство преодолено, и человеческая любовь получает одобрение в естественном порядке вещей.

Считается, что Мо-Цзы (мудрец IV века до н. э., который, согласно Менциусу, любил всех людей и выбивался из сил, служа им) сказал: «Я считаю, что „всеобъемлемость“ совершенно правильна. Таким образом чуткие слух и острое зрение сотрудничают при видении и слушании, руки и ноги неизмеримо укрепляются, чтобы сотрудничать при движении и действии… Таким образом те, кто стар и не имеет ни жены, ни детей, удовлетворяют свои телесные потребности, дабы они могли завершить свой век, тогда как беспомощные дети, не имеющие родителей, имеют что-то, чему они могут доверять, чтобы их тела стали большими и сильными… Благородный рыцарь в большом обществе должен рассматривать тело своего друга как свое собственное… Как результат, если он видит, что его друг голоден и ему холодно, то он бы покормил и одел его» (Мо-Цзы).

Добрый человек – тот, кто своими неэгоистичными действиями демонстрирует реальность высшего «я». На самом деле это его поведение, которое одновременно возможно благодаря существованию Человечества, и делает его возможным. Человечество существует независимо и автономно не более, чем какой-либо другой индивид в иерархии. Как и человек, он является фактом, но не самостоятельным фактом. Таким образом, скептик не ошибается, когда он провозглашает Человечество «исполненным желанием», «проекцией», продуктом воображения: тот факт, что так многие в нем нуждаются, так последовательно его намеревают и подразумевают, является одновременно гарантией его реальности и мерой нашей ответственности по отношению к нему. Для человека Человечество – практическая необходимость, так же как для его клеток человек – практическая необходимость.

Человечество преодолевает неравенство людей[292]292
  Наши оппоненты нужны нам для нашей завершенности: они являются нашими агентами, и мы расстраиваемся, если они нас подводят. Таким образом, будучи неверующими, мы сокрушаемся по поводу отступления от веры среди верующих; будучи грешниками, мы шокированы, когда падают добродетельные; будучи атеистами, мы тайно обеспокоены уменьшением числа людей, регулярно посещающих церковь. Мудрые являются хранителями нашей мудрости, добродетельные – нашей добродетели, смелые – нашей отваги; без тех, кто нас лучше, мы не можем быть самими собой.


[Закрыть] так же и в том же смысле, как человек преодолевает неравенство его органов. Когда моей руке больно, то и мне больно, и «я» охватывает все остальные органы: во мне, страдание одного является страданием всех. На более низком уровне множественности голова вполне может возразить, что ее несправедливо наказали за эксцессы желудка, однако на более высоком уровне единства можно сказать, что желудок на самом деле испытывает головную боль, причиной которой он является – «страдают с ним все члены»[293]293
  Первое послание к коринфянам, XII. 26. Вся эта глава очень значимая.


[Закрыть]. Здесь, на плоскости единого целого, множество членов живет одной общей жизнью[294]294
  В Религии ученого Фехнер идет от единства чувственного опыта в восприятии к объединению опыта всех душ в Боге. В некоторых отрывках он говорит о душах, совершенно закрытых друг для друга, кроме как на этом, наивысшем, уровне; в других он рассматривает планетарную жизнь как нечто, объединяющее человеческий опыт. По вопросу о «смешивании сознания» нужно обратиться к лекции Уильяма Джеймса «Непрерывность опыта» в Плюралистической Вселенной (а также лекции IV и V).


[Закрыть]. Мой глаз видит одну кошку; моя рука гладит шерсть другой; мое ухо слышит мурлыкание третьей. Однако для меня существует не три кошки, а одна, которую я вижу, ощущаю и слышу. На более низком уровне мои чувственные переживания разделены на отдельные ручейки; на более высоком уровне эти ручейки сливаются. Это не значит, что все различия теряются в невыразительном соединении. Наоборот, совместное течение ручейков (в то, что раньше называли центральным чувствительным центром)[295]295
  Теория Аристотеля состоит в том, что когда специальные органы чувств стимулируются, то движения, посредством крови и животных духов, передаются в центральный чувствительный центр, которым является сердце; здесь множественность и различия отдельных ощущений каким-то образом подчиняются единству воспринимающего субъекта. У св. Фомы Аквинского есть похожее учение о внутреннем «общем чувстве», которое является способностью, общей для пяти внешних чувств, чьи данные она объединяет.


[Закрыть] придает им дополнительную значимость и помогает проявиться контрастам.

Вид, ощущение и звук кошки удерживаются вместе в единстве, которое усиливает обильные детали ее содержания, а не жертвует ими. Так же дела обстоят и на следующем уровне иерархии. Моей кошки неисчислимое множество – ее так же много, как и ее наблюдателей – на человеческом уровне, однако на уровне Человечества есть лишь одна кошка, которая обладает всеми конкретными восприятиями ее, объединяет их и ими является. Именно о таких публичных объектах (которым место, так сказать, в центральном чувствительном центре Человечества) я упоминаю, когда прибегаю к помощи языка или вообще размышляю. В соответствии с моими возможностями, я принимаю участие в унитарном опыте этого общего высшего «я», этого великого документационного центра всех человеческих дел. И не только познавательный аспект этого всемирного опыта, но также волевой и эмоциональный аспект являются моими, чтобы я мог их присвоить.

Епископ Батлер говорит: «В человеке существует естественный принцип благожелательност и, который в какой-то степени является для общества тем же, чем себялюбие – для индивида» (Труды). Батлер утверждает, что 1) «принцип, который мы называем себялюбием… свойственен человеку как разумному существу…» и 2) что это себялюбие одобряет благожелательность и совместимо с ней. Сравнить: Ч. Д. Броуд, Пять видов этической теории и Томас Г. Макферсон, Развитие этики епископа Батлера в «Философии», октябрь, 1948 год.

С одной стороны, Марк Аврелий говорит, что «заботиться о всех людях в общем – соответствует природе человека»[296]296
  Размышления, III.4.


[Закрыть]. С другой стороны, Спиноза говорит, что «Усилия по сохранению самого себя являются первой и единственной основой для добродетели, ибо до этого принципа ничто другое не может появиться, а без него не может быть никакой добродетели»[297]297
  Этика, IV.22. См. также IV.24 и V.41. Однако Спиноза ясно дает понять, что дабы определить, что действительно на благо человеку, нужно обратить внимание на «вечность ума».


[Закрыть]. Природа человека такова, что в этих двух заявлениях нет никакого противоречия. Добродетель подразумевает, что нужно заботиться о себе больше, а не меньше – заботиться о том более завершенном «я», которое включает в себя другие «я». Добродетель подразумевает, что нужно стремиться к осуществлению своих настоящих, долгосрочных интересов, не принимая во внимание немедленную пользу. Добродетель подразумевает, что нужно ожить в самых отдаленных частях своего тела – «Мы знаем, что мы отошли от смерти к жизни, ибо мы любим своих собратьев». Но многие любят, полностью не осознавая то общее «я», о котором их любовь свидетельствует. Таким Марк Аврелий говорит: «Та радость, которую вы испытываете в проявлении щедрости, еще не основана на… правильном понимании природы вещей… того, что когда делаешь добро другим, делаешь его и себе»[298]298
  Размышления, VII.10.


[Закрыть].

Однако спокойного себялюбия, каким бы включающим оно ни было, недостаточно. Частью сути истинной благожелательности является тот факт, что она полностью объективна и направлена на то, что все еще находится за пределами «я»: милосердие «не ищет ничего для себя»[299]299
  «Эгоистичный человек любит себя не слишком много, а слишком мало, он на самом деле себя ненавидит, – пишет адлеровский психолог. – Любовь к другим и любовь к себе – не альтернативы. Наоборот, любовь к себе присутствует во всех, кто способен любить других». Эрих Фромм, Человек для себя. Я бы сказал, что любовь к другим и есть любовь к себе – до того момента, когда, осознав этот факт, мы не разрушаем это очарование.


[Закрыть]. Всего лишь благоразумная благожелательность вовсе не является истинной, ибо отсутствуют необходимая спонтанность, милость и вдохновение. Они приходит к нам непрошенными гостями: без предупреждения наше большое «я» захватывает наше малое «я» с очевидной силой. «В такие минуты мы уже больше не отдельные индивиды, а род человеческий; в нас отдается голос всего человечества»[300]300
  Юнг, Аналитическая психология.


[Закрыть]. Мы больше не являемся внешними по отношению к людям, слепыми для того, чем они являются сами по себе и сами для себя[301]301
  См. эссе Уильяма Джеймса, «Об определенной человеческой слепоте» из Бесед с учителями, где он блестяще пишет о необходимости творческого проникновения в суть опыта других людей. Он пишет: «Только в каком-нибудь жалком мечтателе, каком-нибудь философе, поэте или романтике или когда обычный практичный человек становится влюбленным, жесткая внешность отступает, и проблеск озарения относительно мира… обширного мира внутренней жизни, находящегося за нашими пределами, так отличающегося от кажущихся внешностей, озаряет наш разум…».


[Закрыть]; всего лишь вещи становятся «я» и разные «я» становятся нашим «я»; плотины рухнули, и мы вместе с потоком поднимаемся на более высокий уровень того, чем являемся. И затем мы, наконец, понимаем то, что смутно знали всегда: чувства, мысли и устремления других людей лишь временно не являются нашими собственными, и до тех пор, пока мы не сделаем их нашими собственными безоговорочно, мы подавляем большую часть своей природы. «Единственное истинное знание о наших ближних – это то, которое позволяет нам чувствовать вместе с ними»[302]302
  Джордж Элиот, Раскаяние Джанет, X.


[Закрыть], и (надо добавить) это знание – единственное истинное знание о самих себе. Единственный способ познать себя – изучать других. Единственный способ быть в мире с самим собой – любить других. Это легко написать, но трудно достичь; а еще труднее иметь дело с последствиями этого достижения. Человек, «который отваживается подойти к страшной точке – любить всех людей», по словам Бубера, «всю свою жизнь будет прибит гвоздями к кресту мира»[303]303
  Я и Ты, с. 15.


[Закрыть].

Глава VIII
Вид издалека – Жизнь

 
Главные образы возникают!..
Образы, крепящие землю и крепнущие землей.
 

– Уолт Уитмен, «Песня о топоре», перевод: М. Зенкевич

 
Травы охотно исцеляют нашу плоть, так как они
Находят там своих знакомых.
 

– Джордж Герберт, «Человек»

Это огромное сложное существо, Жизнь, наверное, считает себя всего лишь одним-единственным существом.

– Сэмюэл Батлер, Жизнь и привычка, с. 128

Хотя Жизненная Сила и снабжает нас собственной целью, у нее нет других мозгов, с которыми можно было работать, кроме как с теми, которая она мучительно и несовершенно развила в наших головах.

– Бернард Шоу, Иррациональный узел, вступление

Мы закрываем глаза на единство того импульса, который, проходя через поколения, связывает индивидов с индивидами, род с родом и делает из всего разнообразия живого одну единую необъятную волну.

– Бергсон, Творческая эволюция, с. 263

 
Художник…
…пишет дерево, листик, обычный камень,
Одной лишь своей рукой, и вдруг обнаруживает,
Что они образуют единое целое с его душой.
Почему бы еще они его трогали – этот листик или камень?
 

– Элизабет Барретт Браунинг, Аврора Ли

Существует лишь одна цельность жизни, и мы являемся ее частью.

– Ганс Дриш, Великий замысел, с. 291

Вы спрашиваете, кем являются те, кто притягивают нас к Царству Божию, если Царство Божие – на Небесах? Птицы в небе, и все звери под землей или на земле, и рыбы в море – вот те, кто вас притягивают, и Царство Божие – внутри вас».

– Папирус из Оксиринха, IV.6

В качестве фрагмента Человечества человек является не более завершенным и самодостаточным, чем одна из его клеток. Таким образом, является ли Человечество не фрагментом, а единым целым? Является ли он вершиной пирамиды? Могу ли я, на этом уровне, нарисовать свой портрет, имеющий четкий контур, чтобы я мог сказать: «вот, наконец-то я завершен» или «здесь заканчиваюсь я и начинается внешний мир?»

Подписи

Над рис.:

Анаболизм | Катаболизм

Слева: Неорганический мир, Пища

↓

По центру: Растения ←→ Человечество ←→ Человек

↓

Справа: Отходы, неорганический мир

Очевидно, что не могу. Это охватывающее всю планету существо так же тесно связано с тем, что находится за его пределами, как и человек. Оно так же является частью, которое переходит в целое, которое необходимо для его существования. Оно так же неспособно, напрямую и без посторонней помощи, иметь дело с природой в ее первозданном виде. Оно так же является удлиненным; оно так же прибавляет к своему телу большое скопление внешних органов, которые компенсируют его недостатки.

Подпись на рис. (сверху вниз):

ЖИЗНЬ

Фермы, Заводы и фабрики, Магазины и пекарни, Дома, Канализация

ЧЕЛОВЕЧЕСТВО

Например, Человечество, так же, как и любое другое наземное животное, должно получать от планеты питание. Оно берет то, что ему нужно из твердой, жидкой и газообразной части внешних слоев Земли и использует это для поддержания своей энергии и для своего роста. Некоторый из этого материала оно может брать более или менее напрямую, при помощи выращенных для этих целей органов – таким образом, вода, уголь и руда впитываются в своем сыром состоянии и «перевариваются» внутри. Но в неживой окружающей среде также есть другие вещества, необходимые для жизни Человечества – вещества, которые невозможно потребить в том виде, в котором они есть, и которые должны быть «переварены» снаружи. Являясь протоплазменным организмом, Человечество питается углеродом, полученным из углекислого газа в воздухе, водой из почвы (в том числе и растворенными в ней нитратами и другими веществами) и солнечной энергией, необходимой для того, что создавать из этих материалов чрезвычайно сложные химические соединения (в особенности нестабильные протеиды, которые легко расщепляются и освобождают содержащуюся в них энергию). Однако без посторонней помощи Человечество не может проделать всю эту работу, которую каким-то образом должны проделать все живые существа: оно не может взять это сырье и синтезировать его, кроме как добавив к своему телу внешние органы, которые способны это сделать – а именно растения. Растительный мир – это телесное приложение, посредством которого Человечество получает от планеты питание – то приложение, без которого Человечество было бы мертво.

Мой хлеб насущный – это порция планеты, которая доходит до меня благодаря ферме, мельнице и пекарне, которые являются моими предварительными «желудками» в рамках тела Человечества. Но за пределами этого тела пищеварительный тракт Человечества продлевается в колосе пшеницы, растущей в поле. Только там я по-настоящему питаюсь, все остальное – это внутренняя структура – накопление, расщепление и распределение пищи по всему телу. Мой настоящий «рот», мой основной орган питания – это зеленый листик, но вместо того чтобы выращивать зеленые листья здесь, на своем теле из плоти и крови, мне удобнее выращивать их в качестве «полуотдельных» органов. В результате они получаются значительно лучшими, хотя я и воображаю себе, что они вовсе не являются частью меня.

Подпись на рис.:

(Слева и справа) Неорганический мир

(По центру – сверху вниз) Жизнь, Животные, Человечество, Человек, Клетка.

Схема иллюстрирует следующие моменты: (а) На каждом уровне существует некое прямое взаимодействие с неорганической окружающей средой – и на «входящей», и на «исходящей» стороне. (b) На каждом уровне также есть непрямое взаимодействие, или взаимодействие при помощи посредника, с неорганической окружающей средой, посредством высших уровней.

На другом конце моего пищеварительного тракта история повторяется, и центробежная часть процесса повторяет, в обратном порядке, центростремительную часть. Таким образом, мой искусственный кишечник не откладывает отходы на почве. В установке для очистки сточных вод органические твердые вещества расщепляются живыми существами – различного рода бактериями, – превращая их в безопасные неорганические вещества, прежде чем они будут вновь готовы соединиться с растительным миром. Итак, на каждом конце между Человечеством и его неорганической окружающей средой существует прослойка из живых, но не человеческих внешних органов. Или (если выразиться иначе) в качестве Человечества я живу на земле «из вторых рук», в качестве человека – из «третьих рук» и в качестве клеток – из «четвертых рук». За пределами собственных органов клетки – орган из плоти и крови; за пределами органа из плоти и крови – сделанный производственным способом орган; за пределами сделанного производственным способом органа – растительный орган (часто между ними находится животный орган – корова, овца, вол и т. д.). И все они являются частью одного тела. Это тело я называю Жизнью.