Текст книги "Капля яда. Бескрайнее зло. Смерть на склоне (сборник)"

– Не говорите так! – Розмари распрямилась. – Вы похожи на Этель.

Все заговорили разом, объясняя живописцу, кто такая Этель.

– Дилетантка. – Тео положил ногу на спинку переднего сиденья. Оказалось, что у него желтые носки. – Как я презираю и ненавижу таких людей, путающихся под ногами! Дилетанты-критики. – Он издал продолжительный стон. – Дилетанты-психологи – те из худших. Подцепят муть из какой-нибудь популярной статьи в журнале за двадцать пять центов и воображают, что все знают! Умничают с друзьями и соседями. Суют свои жирные, неловкие лапы туда, куда не пролез бы тончайший щуп – рвут, терзают! Нет ничего более жестокого, чем творящий добро дилетант. Удушил бы их всех!

– Нет! – Мистер Гибсон поерзал. – Я хочу, чтобы вы справедливо отнеслись к Этель. Чтобы поняли. Этель, наверное, открыла мне глаза. Но это рок.

– Рок? – ободряюще подхватила миссис Ботрайт.

Пришлось объяснять.

– Мы несвободны. Нами владеет рок. Я был потрясен этим внезапным открытием. Тем фактом, что наш выбор – всего лишь иллюзия. Мы во власти чего-то такого внутри нас, о чем даже не подозреваем, и не способны помочь ни себе, ни окружающим.

Все молчали, и он продолжил:

– Мы жертвы обмана, марионетки. Все, что каждый из нас совершит, предсказуемо. Как бомбе суждено быть сброшенной, так и человеческой натуре…

– Вздор! – крикнул художник. – Затасканная, жалкая чушь! Попробуйте предсказать меня! Посмеете? Пытаетесь нас убедить, что сами верите в этот допотопный бред? – Он без паузы изрыгал одну фразу за другой.

Ему ответила Розмари:

– Я знаю, понимаю. Я тоже…

Все в машине, кроме Пола, заговорили наперебой. Голос водителя автобуса заглушил остальных:

– Послушайте! Невозможно все предсказать. В мире происходит множество несчастных случаев. Мы живем в огромной, перепутанной вселенной…

– Что из того, что не могу предвидеть я? – Гибсон бросился с жаром защищать свою позицию. – Опытный человек…

– Нет, нет! Мы все несведущи! – перебила медсестра. – Но только эксперты это понимают. Они знают, что мы пытаемся во всем разобраться, что наши догадки становятся все точнее, потому что они вносят в них исправления. Верьте в это, мистер Гибсон.

Гибсон внезапно был тронут, словно что-то проникло в его сердце и не оставило равнодушным. Миссис Ботрайт кашлянула.

– Организованное человеческое усилие… – начала она.

– Здесь не школьный родительский комитет, Мэри Энн. А один-единственный взрослый, разумный мужчина. Дайте мне зацепку, как его раскусить. – Художник так сильно подался вперед, чтобы рассмотреть Гибсона, что, скрючившись, стал похож на угловатого сверчка. – Послушайте, Гибсон, возьмите хотя бы пещерного человека.

– Взял, – безнадежно, но в то же время успокаиваясь, ответил Гибсон.

– Он предвидел, что его потомки полетят отсюда через Северный полюс в Европу?

– Конечно, нет.

– Почему же вы такой же узколобый, как пещерный человек?

– Узколобый?

– Конечно. Экстраполируете будущее на то, что известно теперь. Просто тянете за собой в будущее старые связи, но не принимаете в расчет неожиданности.

– Эко загнул! – бросил водитель автобуса.

– Каждый большой скачок – неожиданность, откровение и отклонение от прошлого, – наставительно продолжал художник. – Пенициллин. Расщепление атома. Кто мог предсказать?

– Именно! – в волнении подхватила Вирджиния. – Или колесо, или телевидение. Откуда нам знать, что грядет следующим? Может быть, прорыв будет в тех областях, о которых мы сейчас не помышляем.

– Молодчина! – похвалил ее Тео Марш. – Вам не приходилось служить моделью?

– И в области духа тоже, – прогудела миссис Ботрайт. – И в области разума. Люди обрели немыслимые в древности идеалы. Этого просто нельзя отрицать. Понял бы ваш пещерный человек, что такое Красный Крест?

– Или Общество защиты животных от жестокого обращения? – добавил Ли Коффи. – Пещерный человек или его саблезубый приятель. А вы, фатум-рок. Трепотня! Если должен чего-то добиться – часто получаешь результат. Смелей бери препятствие. Я сейчас о бомбе…

– То есть бомба может не упасть нам на голову, – Розмари молитвенно сложила руки, – потому что завтра утром люди откроют нечто лучшее, чем здравый смысл? Кто может предсказать? Только не Этель. Она для этого…

– Слишком негибкая, – подсказал живописец. – Смерть тоже негибкая. Смерть – это оцепенение. Держите глаза открытыми, и вы удивитесь. – Таково было его кредо. Мистер Гибсон внезапно обнаружил, что напряглись мышцы вокруг глаз.

– Бомба упадет, если вы будете сидеть на заднице и этого дожидаться, – сказал водитель автобуса. – Я вам гарантирую. Но не все вокруг сидят, оцепенев, и твердят, что они такие умники, что угадали свою судьбу. Мы разберемся в последних новостях, оглянувшись на них лет через пятьдесят. Не раньше. На сегодняшний день обычно смотрят с тревогой. Происходящее всегда волнует. Так и должно быть. Но эти тенденции подкрадываются, как туман, который мы пока не замечаем.

– Согласен! – воскликнул художник. – Вы не способны увидеть даже то, что творится вокруг в вашем родном городе.

– А еще люди могут помогать друг другу, – сказала Розмари. Она сидела на коленях мужа, повернувшись к нему. – Я тому живое доказательство. Вы помогли мне, Кеннет, потому что захотели. Других причин не было.

– Наш ответ – за, – ответил художник. – Вы потерпели фиаско, Гибсон. У вас не хватило духу умереть, но оказалось достаточно здравого смысла не убивать себя под этим идиотским допотопным предлогом. – Он откинулся на спинку сиденья и скрестил ноги.

– Однако здравый смысл… – с сомнением протянул водитель автобуса.

Медсестра неожиданно прижалась лбом к его руке.

– Если вы понимаете, что были не правы, то должны немедленно признать! – потребовала миссис Ботрайт. – Это единственный путь вперед.

Все ждали.

– Из-за моего заблуждения я мог стать причиной смерти ближнего.

– Если это произошло с мамой или Джини, я тебе никогда не прощу, – предупредил Пол.

– Никогда не говорите «никогда». – Вирджиния подняла голову.

– Говорить «никогда» не научно, – поддержал ее водитель автобуса, наклонился и поцеловал в ухо.

Машина по кратчайшей кривой вылетела на бульвар. Никто не проронил ни звука. Воодушевление спало. Яд еще не нашелся. Они были бессильны.

Даже если на ошибках учатся, упрекают ответственностью, в неведении кроется надежда, в жизни – неожиданность, а в предначертании – провалы, бутылка с отравой и невинной этикеткой оливкового масла им не далась. Это было реальностью, а не миражом.

Глава XIX

Мистер Гибсон держал жену на коленях и испытывал сладостную горечь.

– Розмари, – прошептал он, – почему ты сказала, что не уколола палец иглой, хотя на самом деле уколола?

– Почему я так сделала? – Ее лицо стало мягче, и горечь ушла. Дыхание Розмари касалось его лба. – Не хотела, чтобы Этель узнала.

– Что узнала, мышка?

– Как сильно я люблю наш дом. – Она отодвинулась, чтобы заглянуть Гибсону в глаза. – У нее не было сострадания к моим чувствам. Пусть это сентиментально, но я не хотела уходить.

Гибсон крепко зажмурился.

– А ты, Кеннет, удалился от меня после аварии, – прошептала Розмари ему в волосы. – Что тебе наговорила Этель? – Он спрятал лицо у нее на груди, там, где билось ее сердце. – Я подумала, может, ты согласился с сестрой относительно якобы моего желания таким образом расторгнуть наш договор. Но ты и после этого был ко мне добр. Я ничего не могла понять.

– Это был несчастный случай, – пробормотал он. – Я же тебе говорил, мышка.

– Я тебе тоже много чего говорила, а ты как будто не верил. Этель – уважаемая тобою сестра, и я решила, что ты с ней согласен. Ты же сказал, что сам ничего не помнишь. Я испугалась. Она сбила меня с толку.

– Здесь направо, – велел Пол. – Туда. Третья подъездная аллея. – У Пола в голове крутилась всего одна мысль. Пол, который призывал к спокойствию, когда все волновались, теперь, когда другие успокоились, подогревал волнение. Оказывается, за его безукоризненными манерами скрывался довольно мрачный тип.

– Этель уже должна быть дома. – Розмари затаила дыхание и отодвинулась. Машина остановилась.

Гибсон открыл глаза и увидел слева крышу небольшого коттеджа в виноградной лозе. Это был дом, только больше не его. Он смутился и в безнадежном смущении догадался, что сам себя приговорил. Хромая, он с трудом поднялся на переднюю террасу Пола Таунсенда.

Им открыла живая и невредимая Джини и с нетерпением спросила:

– Вы его нашли?

– Это не та, – проворчал Тео Марш. – Не похожа.

Пол обнял дочь.

– Я так напугался, малышка, – выдохнул он. – Подумал, может, ты ехала в одном с ним автобусе и нашла отраву.

– Ради бога, папа! – Джини возмущенно вывернулась из его объятий. – Ты что, считаешь, я совсем?

– Как мама? – Пол отпустил дочь и бросился в дверь.

Никакого яда явно не было.

Джини покосилась на компанию – полдюжины людей, неожиданно явившихся к их порогу.

– Пожалуйста, проходите. – В ней боролись вежливая девочка и сердитая девчонка.

– Джини, Лавиния звонила? – спросил Ли Коффи. С юными девицами он обращался так же, как со взрослыми.

– Кто-то звонил. Наверное, Лавиния. Но мы уже знали – слышали по радио. – Джини тряхнула коротко подстриженной головой. На ней была красная юбка, белая блузка, на голых ногах вместо туфель красные сетчатые шлепанцы. – Когда я выходила к почтовому ящику… это было уже давно… услышала, как у мисс Гибсон передавали по радио объявление. Пришла домой и включила наше. – Джини говорила с таким заносчивым видом, словно ей было известно все, что происходит в мире.

Гибсон посмотрел на Розмари, она на него.

– В таком случае Этель все известно, – пробормотал он. Он не мог и на дюйм заглянуть в будущее. Розмари слегка подвинулась, так, чтобы не коснуться его плеча.

– Она не могла догадаться, что это вы. – Джини, пятясь, вошла в дом. – Имени по радио не назвали. А бабуля все поняла.

– А ты не сбегала к этой Этель? Не просветила ее, не потрепалась с ней по-соседски? – с интересом спросил водитель автобуса.

– Нет. – Джини было немного тревожно, хотя она не понимала почему. Но ей точно не хотелось болтать с Этель Гибсон. – Так вы зайдете?

Гости зашли. Пол, склонив красивую голову, стоял на коленях у кресла старой миссис Пайн. Странная поза – слезливо-театральная. Она выговаривала ему, словно ребенку:

– Пол, дорогой, тебе не нужно тревожиться ни обо мне, ни о Джини.

– Всякое же бывает… – Он говорил, как плохой актер.

Дочь сверкнула глазами:

– Почему ты решил, что я способна съесть какую-то дрянь, которую нашла на улице? Или накормить ею бабулю? Плохого же ты обо мне мнения, папа.

Пол так и продолжал стоять на коленях. Миссис Пайн улыбнулась гостям и остановила взгляд на Гибсоне.

– Очень рада вас видеть, мистер Гибсон. Молилась о вас с тех пор, как мы виделись в последний раз.

Гибсон сделал к ней шаг и, взяв хрупкую, сухую руку, почувствовал в ней силу. Хотел поблагодарить за ее молитвы, но решил, что это неудобно, как если бы захлопать в церкви в ладоши. Он понял, что совершенно не знает эту женщину – опору и сердцевину этого дома.

– Прошу прощения, – начал деловым тоном Тео Марш, – вы бы не согласились позировать?

Старая дама недоуменно взглянула на него.

– Я Элен Пайн, – гневно сказала она. – А вы кто такой, сэр?

– Теодор Марш, скромный художник. – Немного ерничая, он раскланялся. – Всегда в поиске интересных лиц.

– Скромный, как же, – хмыкнул водитель. – Я Ли Коффи, работаю на автобусной линии.

– Вирджиния Северсон, его пассажирка.

– Я миссис Уолтер Ботрайт, – проговорила матрона с таким видом, будто этим все сказано. Она держалась так, будто была главным оратором собрания и сейчас собиралась с мыслями.

Розмари не надо было представляться, и она взволнованно повернулась к Тео Маршу:

– Но если это не Джини… нам неизвестно…

– Это не Джини, – подтвердил художник и наклонил голову набок, словно хотел представить миссис Пайн вверх ногами.

Гибсон чувствовал, будто у него заново открылось зрение, и тоже разглядывал лицо старой дамы – добродушие в глазах, твердость миниатюрного подбородка. Она была не только красивее Джини, но даже миловиднее.

– В таком случае кто? – настаивала Розмари.

– Я вполне доверяю полицейскому управлению, – решительно заявила миссис Ботрайт, восседая на трон. Розмари посмотрела на нее и бросилась к телефону.

Пол вышел из транса, молитвенного или какого-либо другого состояния, в котором он еще пребывал.

– Откуда вы так много узнали о том, что происходит? – с обожанием спросил он тещу.

– Я поняла, что случилось что-то нехорошее, когда услышала крик Розмари. И когда Джини включила радио, я сразу поняла, кто забыл в автобусе бутылку с ядом. Понимаете, я по лицу мистера Гибсона заметила, что у него неприятности, но ничего не могла поделать.

– Миссис Пайн, – порывисто проговорил Гибсон, – то, что вы мне тогда сказали, сделало все невозможным. Не думаю, что я бы решился. Но к тому времени тревога возникла по другому поводу: мною был потерян яд.

– И до сих пор не нашли. – Ее глаза сделались печальными.

– Нет.

Он встретился с ней взглядом. Принял свою вину и ее сострадание.

– Нам следует молиться, – сказала она.

– Неприятности. – Водитель автобуса скользнул по Вирджинии взглядом. – Неприятности и логика. Как они согласуются друг с другом? Думаю, мы еще не дошли до самой сути.

Медсестра старалась заставить его замолчать.

Розмари жалобно говорила в трубку.

– Ничего? Вообще ничего? – Она бросила ее на рычаг и вернулась к остальным. – Никаких новостей.

– Отсутствие новостей – хорошая новость, – заявил Пол.

Все переглянулись.

– Что, тупик? – спросил водитель. – Уперлись в стену, дальше ехать некуда. – Бурлящая в нем энергия не находила выхода.

– Думайте! – попросила медсестра. – Я пытаюсь разгадать, и вы постарайтесь, миссис Ботрайт. – Она закрыла глаза.

Миссис Ботрайт тоже зажмурилась, но ее губы шевелились. Гибсон понял, что она обращается по поводу него к какому-то высшему существу на небесах.

Но решение не приходило. Ехать было некуда.

Пора все брать на себя и самому решать свои проблемы.

– Вы очень много для меня сделали, – с жаром сказал он. – Вы творили чудеса. А теперь возвращайтесь к своим делам и знайте, что я вам искренне благодарен… нет, я вас всех искренне люблю. Все в руках Божьих. – Он подумал, не одно ли это и то же, что и рок? – Нам с Розмари надо идти к Этель. – Гибсон считал это своим долгом.

– Да, – мрачно согласилась жена.

– К железной Этель? – Глаза Тео Марша озорно блеснули.

– Тео! – предостерегающе бросила миссис Ботрайт.

Тем временем Пол пришел в себя и взялся выполнять обязанности хозяина дома.

– Может, сначала выпьем? – сердечно предложил он. – Думаю, это нам сейчас не помешает. Не волнуйся, Гибсон. – Он осекся.

– Так, так, – пробормотал водитель автобуса. – Каждый сам за себя. За такой овес и кляча поскачет. – Он мрачно покусал ноготь большого пальца.

– Зря я вас сюда притащил. – Пол обвел остальных по-детски виноватым взглядом.

– Небольшая выпивка пойдет мне на пользу, – сказал Ли. – И Вирджиния тоже не откажется.

Тео Марш, как встревоженная птица, уселся на край стола.

– У меня внутри пересохло, как в августе в пустыне, – признался он. И, пощелкав костяшками пальцев, спросил: – Что будем делать?

Ему ответила миссис Ботрайт:

– Похоже, у нас нет никакого плана действий. Сейчас позвоню домой – нужно прислать машину, чтобы отвезти каждого из вас, куда пожелаете. Но прежде с удовольствием выпью чего-нибудь некрепкого. Спасибо, Пол. А пока есть время подумать. – Она не привыкла покоряться обстоятельствам.

– Я помогу тебе, папа, – предложила Джини, а водитель автобуса принялся рассказывать миссис Пайн о всех похождениях в поисках яда. Их сборище стало похоже на вечеринку. После первых любезностей у людей развязались языки. Гибсон сидел на диване рядом с Розмари и старался не забыть, что он преступник. Не исключено, что из-за него кто-то умирает или уже умер.

Юную Джини захватила атмосфера открытости. Держа поднос, она повернулась к Гибсонам.

– Прошу прощения, что сорвалась. Но отцу нужно больше мне доверять. Иногда он слишком давит на меня.

– Пол любит тебя, дорогая, – сказала Розмари. – И твою бабушку тоже.

– Да он просто шагу не может без нее ступить, – нетерпеливо проговорила девушка. – Уж лучше бы женился.

– Ты в самом деле так думаешь? – настороженно посмотрев на нее, спросила Розмари.

– Мы обе так думаем. Правда, ба?

– Желаем ли мы, чтобы он женился? – Миссис Пайн вздохнула. – Да. Но свахи из нас никудышные.

– Мне и так хорошо, – заявил Пол, раздавая напитки.

Розмари подалась вперед и нарочито медленно спросила:

– Миссис Пайн, не станет Джини его ревновать к мачехе? Подростки в ее возрасте к этому склонны.

– Подсознательно? – спросила Вирджиния. И, произнося это слово, ее четко очерченный рот скривился от отвращения.

У Гибсона возникло странное чувство, но он старался себя не выдать. Ему казалось, будто Марш, Ли Коффи и все остальные способны видеть его сквозь кожу.

– Похоже, и тут над всем витает Этель, – заметил водитель автобуса. – Ох, уж эта Этель.

– Джини искренне любит Пола, – продолжила миссис Пайн.

– Ну, в самом деле, как она только может обо мне такое думать? – воскликнула девушка. – Она же меня совершенно не знает! Я хорошо знаю жизнь. Уже четыре года пытаюсь отца женить, – кипела она. – Вполне сознательно.

– Так насчет Этель? – Ли Коффи подмигнул Розмари. – Ей-то уж лучше всех известно, что к чему?

– Только не насчет подростков, – возразила Джини. – Мы ребята ушлые.

– Что верно, то верно, – кивнула миссис Ботрайт. – Нам надо учиться слушать молодежь. Продолжай, дорогая.

– Мы даже знаем про эдипов комплекс. – Она обожгла матрону взглядом. – Кое-что есть в головах. И вот я спрашиваю, что будет с отцом, когда я уйду? А такое однажды случится.

– Я тоже задаю такой вопрос, – спокойно кивнула миссис Пайн.

– Если он никого не найдет, то просто пропадет, – заключила Джини. – Он же ужасно любит комфорт.

– Эти женщины… они меня изводят, – пожаловался Пол и поднял бокал. Глаза внезапно стали загадочными.

Мистер Гибсон тоже машинально сделал глоток. Напиток был холодным и безвкусным, но внезапно показался восхитительным.

– У Этель есть собственное мнение и по поводу престарелых инвалидок, миссис Пайн, – зло проговорила Розмари.

Пол возмутился. Миссис Пайн подняла руку, словно хотела унять его гнев, и улыбнулась.

– Бедняжка Этель! Ей бы жить в свое удовольствие и думать, что ее больше всего утешит. Замуж не вышла. Детей нет. Какой скудный жизненный опыт.

– У Этель? Скудный? – удивился Гибсон. Ничего подобного ему в голову не приходило.

– У нее, наверное, мало отношений с конкретными людьми, – продолжила старая дама. – Иначе почему она судит обо всех скопом?

– Она ни на кого не смотрит, а значит, не видит, – предположил Тео Марш.

– Какие поразительно нелепые люди, если брать каждого по отдельности. – Водитель автобуса похлопал Вирджинию по руке. – Вот так я могу их воспринимать. – Медсестра покраснела и зашикала на него.

Гибсон кашлянул.

– Что ни говорите, Этель сделала вполне успешную деловую карьеру. Ей все время приходилось иметь дело с реалиями жизни. В то время как мое существование было ограниченным – немного поэзии, академическая заводь. Даже на войне…

– Как вы можете читать поэзию и не замечать Вселенную? – с возмущением спросил Ли. – Знаете, кто на самом деле ограничен? Те, кто ничего не читает, помимо газет, и не смотрит, кроме телевизора, не замечает никого вокруг себя. Покупают лишь машины и жратву, делают лишь то, что, по их мнению, делают соседи, и в упор не видят вселенной. – Он откинулся и провел пальцами по бокалу. – Если честно, я таких не встречал.

– Прочитали о них в газете, – хохотнул Тео Марш.

– В каких войнах вы участвовали, мистер Гибсон? – спросила Вирджиния.

– В обеих. В корейской не пришлось, стал староват.

– О да, – проговорила Розмари с усмешкой. – У него так мало жизненного опыта, всего две войны. Кроме того, была Великая депрессия – годы, когда он заботился о матери и оплачивал образование Этель. Это, по-вашему, проявление слабости и бездеятельности? Потом он преподавал… кто считал, скольких он выучил? Этель этим не занималась. Не понимаю, с чего бы? – добавила она вполголоса. – Или почему, если мужчина до пятидесяти пяти лет вел полезную жизнь, если он щедр, добр и великодушен, она считает его наивным и…

– Невинным? – закончил за нее Гибсон. Его глаза блестели, ему было хорошо.

– Заводь? Что вы хотели этим сказать? – поинтересовался Тео Марш. – Как она понимает жизнь? Когда имя человека мелькает в центральных газетах? Клубное общество?

– Нет, нет, – возразил Гибсон. – Реальность, подлость. Когда всаживают в спину нож. Самомнение, воровство…

– Подождите! – произнес художник. – Почему все мерзкое и неприятное считается реальностью? Ведь реальность – синоним истины. Зло может быть правдой, но правда не эквивалент злу. Нельзя написать сколько-нибудь приличную картину, чтобы в ней не было правды.

– Или приличное стихотворение, – добавил водитель автобуса, – или хорошо провести урок, заработать честные деньги. Мне кажется, он на самом деле невинный. – Ли Коффи окинул комнату взглядом.

– Я думаю, он милый, – тепло вставила Вирджиния.

Миссис Ботрайт глубокомысленно кивала.

– Тео, – сказала она, – у меня есть все основания полагать, что Вторничный клуб выслушает вас на этот счет.

– За сто пятьдесят паршивых долларов? Там же одни скряги и крохоборы!

Гибсон изо всех сил старался не слишком забавляться происходящим. Кроме Розмари, в этой чистой, уютной, приятной комнате находилась изящная пожилая дама в инвалидном кресле – истинная хозяйка дома, которая выслушивала, как ее гости свободно излагают свои мысли. Нет, нет, нужно помнить, что ему придется держать ответ за свое преступление. Таков отрезвляющий мотив, к нему надо прислушиваться.

Но иногда с радостью в сердце, которую не мог отрицать, он думал, что главное сейчас – это люди, которые здесь вокруг него. Они с ним говорят, спорят, противоречат, стараются поддержать, тревожатся за его судьбу и сражаются с ней. Предлагают ему частичку своей веры. От этого становилось теплее и звучала в душе музыка. Пришла мысль, что никто бы не мог похвастаться таким чудесным опытом, как он в этот день своего самоубийства.

Но эта радость всего лишь краденая. Пора уходить и встретить судьбу, в которой музыки совершенно не будет.