Текст книги "Голубое поместье"

39

Крик Бирна – «Саймон, где вы?» – поглотила мертвая тишина дома. Мгновение он оставался на месте, прислушиваясь.

Листовик тихо скребся в окно под ним. Наверху угадывалось какое-то движение, негромко хлопала дверь. Ритмичные удары повиновались дуновению ветра… ни далекого топота, ни воя. Бирн мог только предполагать, где находится Лягушка-брехушка, – смущало, что она могла притаиться где угодно.

Повсюду стояли книги, сложенные на буфетах неровным-и стопками, но так, словно никто не читал их.

Бирн попытался представить, где могут находиться все остальные. Стол был заставлен остатками трапезы. Он взял бокал и выпил немного вина.

Тут снова раздался звук. Наверху по-прежнему хлопала дверь, доносился далекий, негромкий говор. Неужели они там? Взяв биту для крикета из стойки для зонтиков, Бирн отправился наверх. Боже мой, подумал он. С крикетной битой? Что же он делает!

Все двери на площадке были закрыты. Он вновь закричал:

– Эй, Саймон? Вы здесь?

Ответа опять не последовало. Стараясь держаться подальше от лифта, Бирн обошел вокруг площадки, стуча в каждую дверь. Ответа не было.

Длинный коридор ожидал его. Ноги гулко стучали по голым доскам. Где-то в конце его все хлопала дверь, под порывами ветра, которого он не мог заметить. Бирн был рад тому, что бита у него в руках. Здесь он тоже стучал в каждую из запертых дверей: ему весьма не хотелось открывать любую из них.

Хлопавшая дверь оказалась в самом конце. Бирн придержал ее. За дверью была лестница, ведущая на чердак. Зажженные на стенах свечи освещали ему дорогу. Наверху, посреди всякого хлама и ветхих вещей, он обнаружил Саймона – тот сидел в шезлонге и мирно курил.

Возле него находилась игрушечная собачка – старинная, мех на ее шкурке вытерся, красные глаза были сделаны из стекла.

– В последний раз я был здесь, наверное, век назад, – негромко заметил Саймон, увидев Бирна. – Впрочем, я не любил сюда ходить. Во-первых, из-за сырости, во-вторых, из-за всей мишуры.

С битой в руке Бирн показался себе смешным. Увидев, что Саймон смотрит на него с похожим на удивление выражением, он опустил биту.

– Где остальные?

– Мои возлюбленные родители? Где-нибудь внизу. Сражаются в кухне, дерутся в библиотеке… Кто знает, да и какая разница? Я ушел сюда, чтобы не путаться под ногами. А где были вы? Откуда такое внезапное возвращение?

– Я попытался убраться отсюда. Я… – Разве можно сказать Саймону, куда он хотел попасть? – Но Листовик не пропустил меня, хотя Том уехал.

– Понятно. Видок у вас еще тот. – Саймон встал и ткнул сигаретой в блюдце, стоявшее на одном из столов; с подчеркнутой осторожностью он снял листок с отворота пиджака Бирна. – Вы еще не бывали здесь?

– Нет. Я никогда не поднимался наверх.

– Здесь самое скверное место, – тихо проговорил Саймон. – Тут и происходит самое худшее. Лифт связывает все. Даже поднимается, смотрите! – Он показал на железную клетку в уголке чердака. – Лягушка-брехушка всегда приходит отсюда.

Бирн вновь поглядел на игрушечную собачку у шезлонга, однако она не пошевелилась, и в ней не было ничего странного.

– А здесь кресло-коляска, – сказал Саймон.

Он отправился в другой конец чердака к занавесу и отдернул его. Кресло со сделанной из плечиков фигурой опутывала паутина, словно оно провело здесь годы и годы. Оба они помолчали мгновение, рассматривая его. Тут Бирн понял, что листва не мешает дневному свету проникать сюда.

– Что случилось? Листовик отступает?

– Это следует спрашивать у вас: ведь вы только что воевали с ним. – Саймон встал возле Бирна и указал на окно. – Нет, он все еще здесь. – Пальцы плюща бахромой цеплялись за подоконник.

Бирн ощущал испарения алкоголя в дыхании Саймона. Он повернулся.

– Саймон, чего вы хотите от меня?

– Ничего. Теперь ничего. Вы упустили свой шанс.

– Я не помешал Рут упасть?

– Правильно. Значит, вы собирались к ней, правда? Чтобы находиться рядом?

– Жаль будет, если она умрет одна.

– Со временем она, наверное, даже полюбила бы вас, – ответил ровным голосом Саймон. И, не желая глядеть Бирну в глаза, он ненадолго занялся исследованием своих ногтей.

Бирн покачал головой. Какой смысл говорить от том, что могло быть?

– Едва ли. Рут замужем за домом – в первую и главную очередь. И с ее точки зрения, вы составляете весьма существенную часть его.

– Но дом виноват в ее смерти.

– Мы еще не слышали, что она мертва.

– Они всегда умирают. Все женщины, которые владеют поместьем.

– Но Элизабет жива, и Кейт тоже, – сказал Бирн. – Их судьба не всегда ужасна. Неужели вы с таким доверием относитесь к этим россказням: теориям своей матери, книге Тома и оправданиям вашего отца?

– Это все туман, напущенный домом, чтобы скрыть свою истинную суть.

– И какова же она, на ваш взгляд?

– О, дом любит шалить, преувеличивать и искажать. Он играет с людьми, идеями и прошлым и заставляет всех губить друг друга.

– Почему?

– Ну, не надо! Неужели вы хотите, чтобы я выступил еще с одним набором теорий в отношении дома? Наверное, во всех них есть доля правды, а может, этот дом – место очищения или суда. Лягушка-брехушка и Листовик могут сопутствовать какой-то свихнувшейся версии Великой Матери, иначе они просто реликвии, оставшиеся от дочери Элизабет. Я знаю лишь, что они существуют, что они обитают здесь вместе с нами, что они причиняют боль, оставляют шрамы… уничтожают, заточают и убивают!

– Мы выберемся отсюда, – сказал Бирн. – Я не оставлю вас здесь.

– Какая доброта. – В глазах Саймона вспыхнула насмешка, на мгновение он сделался отвратительно похожим на собственного отца. – А каким образом?

– Минутку. – Бирн помедлил, не зная, как сказать. – Много ли все это значит для вас? Истинный облик вашего отца? Насколько вы связываете себя с ним, насколько он важен для вас?

– Значит, устраиваетесь в качестве советника, так? Работа в саду духовном, посадка здоровья в тело и дух, выпалывание сорняков из прошлого…

– Боже мой, Саймон, если бы вы только слышали себя! Зачем эти слова? Сразу все перепутали.

– Конечно, вы из сильных и неразговорчивых мужчин, и такие фривольности, как собственное мнение, не для вас. Промолчать легко, но это лишь способ уклониться от вопроса.

Кристен некогда так и сказала: «Разговаривать – это не значит проявлять слабость. Почему ты никогда ничего не рассказываешь мне?»

Он не стал спорить.

– Нет, послушайте. Дом держит вас в заточении по какой-то причине, и мне кажется, что он кричит нам все время, что прошлое необходимо каким-то образом исправить. Дом воспользовался книгой Тома и этими призраками, чтобы напомнить нам о прошлом. Дом не выпустит нас, пока вопрос не будет улажен.

– И что мучиться тем, кого он трахнет при этом?

– Что может быть хуже того, что случилось за последние 24 часа? Что может быть хуже, чем смерть Рут? – Бирн знал, что голос его дрожит, но его это не смущало. – Давайте извлечем из этого хоть что-нибудь!

– По-моему, Том все правильно понял, – сказал негромко Саймон. – Необходимо вернуться к источнику, к самому началу.

Элизабет.

Дом переменился. Спустившись вместе с чердака, они едва узнали его.

Сделалось очень холодно. Двери в коридоре распахнулись, и холод истекал из каждой комнаты. И внезапный этот мороз приносил с собой слабый звук – столь тонкий, что он даже казался Бирну воображаемым.

Сперва был самый тихий из смешков, потом зазвучала речь, но слишком невнятно, чтобы можно было разобрать слова. Пара тактов популярной мелодии. Какой же? Коул Портер, Джером Керн? А потом будто прибавили громкость, и звук стал слышен.

В коридоре сделалось шумно, люди засмеялись и заговорили. Первый музыкальный отрывок превратился в симфонию звуков. Пианино, регтайм, Фрэнк Синатра, опера носились по воздуху, словно вырываясь из скверно настроенного приемника. Звякали бокалы, смеялись женщины, ледяными клубами поднимался сигарный дым.

Но лишь тьма выползала из открытых комнат. Вокруг не было никого. В сумраке они с сомнением оглядели друг друга. Саймон пожал плечами и с болезненной улыбкой на лице спросил:

– А вы не забыли на чердаке свою биту?

Бирн покачал головой. Холодная атмосфера извлекала энергию из его тела. Бирн заметил, что оба они дрожат.

Между местом, где они располагались, и площадкой стояли открытыми четыре двери.

Они медленно отправились к первой. Тут женский голос позвал: «Джейми! Наконец!» – и Бирн обнаружил себя в теплых объятиях, прядка волос щекотала его щеку, хлопковая юбка коснулась ноги.

– Где ты была? – спрашивает он, но не собственным голосом, а более высоким, звучащим совсем иначе, и снова с этим уэльским акцентом. Ему страшно, он хочет сохранить свою личность, но она смеется, и ему хочется одного – обнять ее, обнять покрепче.

– Ну, ты всегда такой перекорщик! – Женщина в его руках припадает к нему, выдыхает сладкое тепло и увлекает его в одну из комнат – на дневной свет. Полуденное солнце светит в окно, жаворонок поет где-то над садом, которого он не может узнать. Поверх ее головы, мягких каштановых волос, таких же, как у Рут, он смотрит в окно.

Перед ним парадный сад поместья, но опрятный, с клумбами, засаженными алиссумом и лобелией. Бровки подстрижены, траву косили аккуратными полосами. На краю лужайки тачка, по траве разбросаны вилы, лопаты, лейки.

На дорожке стоит машина, древний «народный форд», только на удивление новый. Но какими-то старомодными кажутся и залитый солнцем сад, и комната, в которой он оказался, и духи женщины, которую он обнимает.

Стены спальни оклеены красивыми полосатыми обоями, усыпанными розами. Постель покрыта сшитым из лоскутов покрывалом, на туалетном столике чаша с ароматической смесью.

– Ты опять ездила к нему? – произносит его странный внутренний голос. – Я ждал тебя. Но неужели ты не могла оставить мне записку или что-нибудь в этом роде? Разве это так трудно сделать?

– Ш-ш-ш! Не будь дурачком. – Она подходит к окну, и у него перехватывает дыхание, когда ветерок принимается теребить ее волосы, такие знакомые, такие родные…

Яркий свет заставляет его закрыть глаза. Он знает, кто перед ним. Та девушка, которую он встретил у озера. Элла, подсказывает рассудок.

– Элла, – говорит странный голос. – Ты прекрасно знаешь, что от него нечего ждать хорошего. Он… он плохой человек.

– А ты слишком чопорный и смешной! Нечего удивляться тому, что моя мать обожает тебя!

Она берет его за руку и притягивает к себе на постель. Он ощущает на своих губах ее мягкие губы, ее язык. Она крепко прижимается к нему, он с пылом обнимает ее. С закрытыми глазами он знает, что она здесь, действительно рядом с ним, рука ее тянется между его ног и потом к пряжке пояса.

Своими собственными руками он охватывает ее груди и припадает ко рту.

Мысли эти принадлежат не ему: почему она ездит к Лайтоулеру, откуда у этого старика такая власть над нею? И тут она говорит – негромко, на ухо:

– А знаешь, я отшила его.

– Что?

– Кузена Питера. Он попробовал перейти к серьезным действиям. Распустил руки. Ух! А мне этого не надо, я его не хочу! Я велела ему поискать какую-нибудь ровесницу.

Он отодвинулся от нее с восторгом и облегчением.

– Элла, мартышка! Как ты посмела!

– Ну! – Она хохочет, дразнит его, извивается под его руками. – Он же просто старый кузен, вот и все.

– Он немногим старше тебя.

– На двадцать лет. Древний старик. И еще мне не нравится это липучее трио, которое повсюду сопровождает его. Алисия – дело другое. Но с меня довольно, давай переменим тему. Иди сюда, Джейми! Дорогой мой, иди ко мне…

И садовник Джеймс Уэзералл – или же Физекерли Бирн – занимается любовью с тенью Эллы Банньер, и не впервые… Да, он знает, что не впервые. Плотью они привыкли друг к другу, к знакам, движениям и тайнам этого акта.

Элла любила Джейми и никогда не спала с Питером Лайтоулером. И отцом ее дочери Рут был Джеймс Уэзералл.

40

Вновь оказавшись в коридоре, Бирн обнаружил Саймона. Тот улыбался.

– Вот, – сказал он. – Все в порядке, все будет теперь в порядке, правда? Рут мне не родственница, ее папашей был тот сельский парнишка из долин.

– Что вы видели? – Бирн не знал, откуда это могло быть известно Саймону. Там его не было с ними.

Саймон непринужденно припал к притолоке.

– Я вошел в следующую дверь и видел там, как тетя Элла признается матери в своей беременности, – произнес он кротко. – И она обещала ей выйти замуж за Джейми Уэзералла, сказала, что они любят друг друга, и все будет отлично!

– Но они ведь не поженились? – спросил Бирн.

– Записей, конечно, не осталось. – Саймон отодвинулся от стены и наморщил лоб. – Тетя Элла сохранила фамилию Банньер, как и все женщины в семье, но, клянусь, они были женаты. Рут была… словом, Рут есть законная дочь садовника.

Смущало то, что Бирн все прекрасно помнил: запах волос Эллы, мягкую плоть ее бедер, тихие звуки, сопровождавшие их совместное движение.

И все же в глубине души он знал, что занимался любовью с Рут, а не с Эллой. Как здесь перепутано время, подумал он. И мы захвачены им и не можем вырваться. Просто ведьмин котел, в котором все перемешано.

Бирн проговорил:

– Проклятый дом. Надо убираться отсюда.

Саймон все еще улыбался.

– Это всего лишь одна из проблем. Существуют и другие. Здесь можно найти многое.

Он показал на соседнюю дверь.

– Забудьте про всю эту чушь о вращающемся замке Арианрод. Теперь мы попали в руки Синей Бороды. Что откроет нам следующая палата? Тела обезглавленных женщин? Мне войти первым, или вы хотите сделать это?

– Я хочу оказаться вне дома!

– Нет-нет, это моя мечта, а не ваша. – Как ни странно, Саймон рассмеялся, словно правда о происхождении Рут освободила его от заботы.

– Пойдемте, – сказал он непринужденно. – Надеюсь, вы…

Саймон уже собирался войти в следующую комнату, когда они услышали шаги.

Старик медленно поднимался по лестнице. Он опирался на перила, не считаясь с их хрупкостью. Бесплотное создание, подумал Бирн. Будто годы лишили его всей живости и энергии, оставив бледную и сушеную скорлупу. Он с опасением смотрел на приближающегося Питера Лайтоулера.

– Ну-ну, – проговорил старик, слегка задыхаясь наверху лестницы. – Так вы оба здесь. А мы-то начали удивляться.

Саймон сказал:

– Зачем ты поднялся сюда? В этом не было необходимости.

– И что же вы выяснили, мистер Бирн? – Питер Лайтоулер не обратил внимания на слова своего сына. – Неужели дом открыл вам новый интересный секрет?

– Не исключено. – Поспорив с самим собой, Бирн решил все-таки сказать это. – Похоже, что отцом Рут был Джейми Уэзералл.

Абсурдная откровенность. Взгляд Питера Лайтоулера метнулся в глубь коридора позади них. От старика кисло пахнуло потом. Неужели он испуган или рассержен?

Наконец тонкие губы Лайтоулера сложились в улыбку.

– Все произошло в одной из этих комнат, так? Вы вошли в спальню и вступили в другой мир? О, я люблю это место! Здесь так много сюрпризов!

– По крайней мере теперь ты ушел с крючка, – заметил Саймон.

– А что я говорил тебе? – спросил у него Лайтоулер. – Неужели ты действительно считаешь меня каким-то чудовищем? – Линялые глаза пристально изучали лицо сына, и Бирн видел, что старик все еще взведен и не испытывает ни малейшего облегчения.

– О Боже, нет! – Саймон опустил ладони на плечи отца. Бирн видел, что он готов обнять его. – Женщины! – бросил Саймон. – У них головы всегда в облаках!

– А ноги в грязи.

– Но что случилось с ними? – спросил Бирн. – С Эллой и Джейми?

– Они погибли, – медленно проговорил Лайтоулер. – Незадолго до свадьбы. В аварии на шоссе. Элле повезло, она успела родить. Так появилась на свет Рут.

Рут. Имя ее повисло в воздухе, и Саймон разом утратил всю свою живость и поверхностное облегчение.

– Она ненавидит тебя, – сказал он.

– Рут воспитана моей драгоценной женой. – Питер Лайтоулер пожал плечами. – Ты ведь знаешь, что это такое.

– Но почему? Почему Алисия воспитала дитя Эллы?

– Давайте спросим ее сами. – Бирн шагнул в сторону лестницы.

– В этом нет нужды, – непринужденно ответил Лайтоулер. – Они были лучшими подругами еще со школы, они поклялись быть подружками другу друга на свадьбах, хотя до этого так и не дошло.

Холодок наверху лестницы сгущался.

– Мне бы хотелось услышать версию Алисии, – упрямо проговорил Бирн.

– По-моему, она вышла на улицу. Решила прогуляться.

– Прогуляться? – Снаружи дом охватывали настоящие джунгли, чаща шипов и листьев.

Вдали в коридоре хлопнула дверь. Она была открыта, но вдруг качнулась и ударила в раму с такой силой, что мужчины услышали треск.

Они повернули к третьей комнате.

И вновь послышались голоса; скользя по воздуху, звуки со злобой проникали в рассудок. Дверь теперь чуть раскачивалась – тихо и деликатно. Саймон шагнул вперед.

Холод резал ножом. Он мешал Бирну дышать, колол легкие, толкая его прочь отсюда. Против воли он обнаружил, что поворачивается.

Старик остался наверху лестницы. Он теперь был не один. Их было трое: две женщины и один мужчина – явно знакомый и принадлежащий семье.

– Что вы делаете здесь? – спросил Бирн. Но дверь позади него вновь хлопнула, и, обернувшись, он увидел, что Саймон входит в третью комнату.

В смятении, испытывая еще больший страх перед тем, что ожидало его наверху лестницы, Физекерли Бирн нырнул следом за ним.

Сперва он подумал, что Листовик все-таки прорвался в дом. Повсюду были листья, огромные ветви свисали перед лицом. Какие-то шипы цеплялись за его джинсы. Время близилось к ночи, лучи неяркой луны пробивались сквозь древесный полог. В ее неровном свете он заметил Саймона, пробиравшегося между деревьев к другому источнику света.

И тут Бирн внезапно понял, куда попал. На дорогу. Чудовищную дорогу, что окружает поместье, на которой визжат машины в своем непристойном полете. Что-то крича, Саймон нырнул в кусты.

За шумом он не разбирает слов. Саймон кричит, машины ревут, а проклятые листья закрывают глаза, мешая смотреть.

Холод не отступает. Трава под ногой заледенела от мороза, лед поблескивает на лужицах возле дороги.

И машины, рыча, проносятся мимо, рокот моторов мешает ему думать. Он кричит Саймону, но голос его растворяется в шуме.

И тут он видит. Видит, как Саймон выбегает на дорогу, и машина дергается, внезапно быстро поворачиваясь. Черный лед, подсказывает ум. Водитель жмет на тормоз, шины скользят по льду… Машина несется поперек дороги и ударяется в одно из деревьев. Звук лопающихся шин, звон стекла, скрежет металла. Саймон еще бежит, а вокруг сигналят машины; замедляя ход, они гневно поблескивают фарами, объезжая разбитый автомобиль.

Но все торопятся в город, выезжают на обочину и, объехав, продолжают движение, словно ничего важного здесь не случилось.

Машина ударилась в ствол дерева, передние колеса оторвались от земли, лобовое стекло разбито: пробив его головой, кто-то вывалился на капот, испачкав металл кровью…

Никаких пристяжных поясов, отмечает Бирн. Почему они не пристегнулись?.. И вдруг понимает, что это за машина: «зефир» выпуска 50-х годов. Обтекаемые странные плавники, черные с красным сиденья…

Саймон рвет дверь.

Это не Саймон! Не тот унылый кислолицый мужчина, которого знает Бирн. Человек с желтыми волосами, коротко и аккуратно постриженный. Длинные руки его дергают застрявшую дверь, срывая ее с петель.

Она выпадает из его рук.

Элизабет/Элла/Рут/Кейт. Охваченные руками Родди/Питера/Саймона/Тома.

Бирн уже не способен думать. Он утратил четкое представление о прошлом и будущем. Он не может более отыскать нужный путь в меняющемся сценарии.

Он чувствует, как скользит, падает, ощущает прикосновение листьев к лицу… Тело лежит на капоте, окрашенный алой кровью мужчина шевелится.

Бирну знакомы признаки муки, застывший взгляд, дергающийся нос и рот. Острые боли искажают его лицо, грудь и торс. Он шевелится на облупившейся черной краске, руки его прикованы к бедрам осколками стекла. Ему не встать.

Так вот как это происходит, думает он. Шэдуэлл/Уэзералл/Я. И чем же все окончится на этот раз?

Он хочет схватить за плечи Лайтоулера, оторвать его от женщины. Но он скован стеклом, его удерживают злобные когти.

Он кричит:

– Нет! Не надо, убирайся от нее! – Но без успеха. Слышен ли его голос? Ощущения его искажены болью. Он видит, как желтоволосый мужчина извлекает из кармана узкий и острый предмет. (Нож? Неужели это нож?) Рука его решительно проходит над животом женщины.

Вопли его смолкли. Мужчина поднимается, глядя на него.

Этот холодный, бесстрастный взгляд!

– Нет…

Он подходит ближе, не отводя глаз.

– О Джейми, в каком ты состоянии. Нет-нет, не пытайся подняться.

Сильная рука берет его за подбородок, так что они смотрят друг другу в глаза.

– Полагаю, что тебя уж я могу предоставить попечению природы. – Он улыбается. – Не могу сказать, чтобы мне было приятно наше знакомство, но какая разница в конце концов?

Поддерживавшая рука исчезает, и голова падает тяжелым камнем, по шее текут струйки крови.

Свет зажегся.

Саймон застыл с поднятой рукой, будто только что отвел ее от шеи Бирна. Лицо его подернула масляная серость, рот в ужасе открылся. Не думая, Бирн отшатнулся назад, и плечи его наткнулись на стену.

По ней ползла черная жижа, словно кровь, запятнавшая его спину.

В дверях появился Питер Лайтоулер.

– Вы убили Эллу! – закричал Бирн. – Вот что вы сделали!

Саймон медленно поворачивался лицом к отцу.

– Итак, дело в убийстве? И по этой причине ты изгнан, предан анафеме, назван злодеем…

– Но дом вполне способен солгать. – Невозмутимый тон Питера Лайтоулера, наблюдающие глаза. – И почему вы решили, что новая сценка представляет нечто большее, чем новый образец его фантазии? Кстати говоря, как и предыдущая. Просто вы предпочитаете видеть одно, а не другое… Вам спокойнее считать, что отцом Рут был Джейми. Но вас расстраивает то, что я убил Эллу. Как вы можете верить чему-либо происходящему здесь?

– Правильно! – вставил Саймон. – И я был там. И я тоже ударил ее! Только ты ножом, а я словом! Какая, в конце концов, разница? Я убил Рут… Ах, не надо смотреть на меня такими глазами!

Это было сказано Бирну, тот оставался у стены, в ужасе наблюдая за ними. Было трудно разделить изображения, изгнать из памяти запечатлевшуюся боль, мысли об убийстве. Он попытался сконцентрироваться на Саймоне и его словах. Важно все понять.

– Нет, – сказал он. – Это сделали не вы, Саймон. В случившемся с Рут не было вашей вины, так уж вышло.

– Однако это случилось здесь в доме, – рассудительным тоном заметил Питер Лайтоулер. – Это злой дом, и он всех направляет ко злу.

– Но вы убили Эллу, – сказал с уверенностью Бирн. – Подстроили ту аварию.

– Да, я был там. – Питер вступил глубже в комнату. – И думаю, что вы правы: действительно именно я убил Эллу. А как, по-вашему, мне удалось спасти младенца? С беднягой Джейми было все ясно, Элла истекала кровью, я воспользовался возможностью и рискнул. Я сделал ей кесарево сечение. И почему вы сочли это скверным поступком? – Глаза его не отрывались от лица сына. – Иначе погибли бы и мать, и ребенок. Разве вы не понимаете?

– Не верьте ему. – Бирн встал рядом с Саймоном. Он знал, что это ложь; он сам ощущал своим подбородком, как эти тонкие пальцы скрутили ему голову. Он подбирал слова. – Ну а что вы делали там? В лесу, да так поздно?

Старик как будто смутился.

– Я возвращался из деревни… от приятеля.

– Это вы устроили столкновение, – сказал Бирн. – Вы побежали через дорогу.

– Это ночью-то? На неосвещенной дороге? И как я мог узнать их машину?

– Тем не менее вы ее ждали. – С Бирна было довольно. Он видел, как разрывается перед ним Саймон, сколь велико смятение, пожирающее его рассудок. Взяв за руку, Бирн потянул его к двери мимо старика.

На площадке никого не было, лишь холод, как и прежде, стоял повсюду. Бирн вновь подтолкнул Саймона к лестнице.

Послышался рев машин.