Текст книги "Хозяйка Империи"

– Я не замечаю ничего угрожающего.

Но все же какое-то неясное предчувствие побудило его взяться за рукоять меча. Да и Чимака тоже не выглядел таким уж спокойным, что бы он там ни лопотал про глупцов и мудрецов.

«Вот как раз дурак и не стал бы тревожиться», – подумал Джиро, изо всех сил пытаясь взять себя в руки. Ставки неслыханно высоки. Не следует ожидать, что он займет императорский трон, не встретив сопротивления. Убрав с меча влажную руку, Джиро взялся за шнурок, подвешенный на шее, и вытащил из-под доспехов мешочек с содержащимся там пергаментом. В этом документе точно и немногословно излагались основные пункты закона, который должен был стать частью его брачного контракта с Джехильей.

Он погладил кожаный мешочек, словно это был талисман. После того как кортеж Анасати вступит в ворота Кентосани, нельзя будет совершить ни одной ошибки и самую ничтожную мелочь нельзя будет упустить. В библиотеках не осталось ни одной непрочитанной страницы, которая имела бы отношение к законам наследования. Чимака и Джиро самым тщательным образом изучили семейные хроники каждой из существующих династий, и недоставало лишь печати, поставленной первой женой Ичиндара, Тамарой, чтобы притязания Джиро на принадлежность к императорской семье получили документальное подтверждение и обрели силу закона. После этого его восхождение на трон становилось делом решенным. При наличии столь весомых аргументов никакой придворный сутяга и никакой первый советник – из тех, что состояли, при каждом властителе, – ни один законник в Империи не сможет оспорить иск Джиро. Могли найтись и другие аристократы с претензиями столь же убедительными,. как у Джиро, но никто – если уж Джастин из Акомы будет мертв – не посмеет утверждать, будто обладает хоть каким-нибудь преимуществом по сравнению с Анасати.

Раздавшийся крик заставил Джиро обратить взгляд в сторону леса; рука судорожно сжалась на рукояти меча. Никакого подозрительного шевеления он не усмотрел; но, может быть, он просто не видел того, что происходило за придорожными зарослями? Джиро скинул манускрипты с колен и напряженно уставился в сумрак чащи. В неподвижном воздухе послышался неясный гул. Воины, и без того пребывавшие в боевой готовности, слегка пригнулись, исполненные решимости встретить любую опасность.

Один из наиболее старых и заслуженных ветеранов выпрямился и отважился обратиться к Омело.

– Военачальник, – сказал он, – я знаю, что это за звук.

– И что же это такое? – спросил Омело. Повернувшись в их сторону, Джиро узнал старого служаку, который состоял в почетном эскорте Халеско, когда тот сопровождал Ичиндара в варварскую Мидкемию для мирных переговоров с королем Лиамом. Переговоры были прерваны предательским нападением; кровь тысячи старших сыновей властителей Цурануани пропитала поле сражения. Халеско погиб в первые минуты побоища. Из его почетного эскорта остался в живых лишь один воин, который сумел вместе с тремя солдатами из других домов вынести раненого Императора через магический коридор на землю Келевана. В награду за спасение Света Небес этот человек был зачислен в личную охрану Джиро. Теперь он уверенно заявил:

– Я слышал этот звук, когда сражался с варварами, господин. – Так как грохот, доносившийся со стороны леса, приближался, он повысил голос. – У врага есть лошади! Лошади! Они скачут на лошадях!

В ту же минуту лес взорвался хаосом.

Воины в синих доспехах, каждый из которых мчался верхом на четвероногом варварском чудище, развернутым строем неудержимо устремились на отряд. Омело громко выкрикивал команды. В свое время он читал донесения солдат, которые сталкивались с конницей в Мидкемии, и знал, что в таком столкновении только один тактический прием может сулить пешим воинам хоть какую-то надежду на успех. Воины, сопровождавшие властителя, составляли цвет армии Анасати. Они повиновались без колебаний и рассредоточились, чтобы не быть растоптанными; иначе солдаты, которым никогда не доводилось подвергаться конной атаке, могли бы совершить ошибку, оставшись на месте, – тогда они попросту были бы опрокинуты и смяты. Носильщики Джиро в непреодолимом страхе подались назад и продолжали понемногу пятиться, тогда как телохранители пытались по возможности расположиться живым щитом между хозяином и атакующей конницей Шиндзаваи.

Джиро был близок к панике. Отряды Шиндзаваи находились не в двух днях пути от Священного Города, они здесь! Эти их чудовища несутся с невероятной быстротой! И к тому же они такие тяжелые! Комья дерна разлетались от их копыт, и содрогалась земля. Носильщики спотыкались, их шаг утратил уверенность, но Джиро почти не замечал немилосердной тряски. Лошади приближались атакующей цепью, копья всадников сверкали в лучах солнца.

Передние ряды воинов приняли удар. При всей их храбрости и стойкости им не на что было надеяться. Одних закололи копьями, другие полегли под копытами лошадей, как колосья квайета, побитые градом. Самые проворные сумели увернуться, но тут же их настигали мечи всадников в синих доспехах. Только ветерану мидкемийских войн удалось выбраться. Он ловким приемом подрезал сзади сухожилие чудовища, и дергающаяся туша рухнула на землю. Седок успел спрыгнуть и вскочил на ноги; его ругань смешалась со стоном лошади, странно похожим на жалобный крик человека. Мечи скрестились; взметнувшаяся желтая пыль скрыла победителя схватки.

Второй шеренге повезло ненамного больше. Один солдат успел вонзить кинжал в грудь лошади, прежде чем его сбили с ног. Всадники сразили большую часть обороняющихся, но затем их копья – даже те, которые не сломались и не застряли в человеческой плоти, – стали бесполезными: они были слишком длинными, чтобы парировать удары мечей противника в ближнем бою. Джиро чувствовал, как пот струится у него по коже под доспехами. С его губ срывались проклятия. Он может умереть здесь! Какая нелепость! Погибнуть как Халеско, без толку ринувшийся в гущу сражения?! Умереть от удара мечом, словно какой-нибудь необразованный чурбан, полагающий, что такой конец прибавит ему чести! Властителю Джиро претила самая мысль о подобной смерти. Сначала он разделается с Марой!

Он отшвырнул прочь подушки и выскочил из паланкина, как загнанный в ловушку разъяренный саркат.

Омело еще оставался на ногах и продолжал выкрикивать команды. Натиск Шиндзаваи утратил первоначальную силу: лошади сворачивали в сторону, стараясь не наступать на павших, и боевой порядок следующих рядов нападающих оказался расстроенным. Но теперь всадники, словно слившиеся воедино со своими дьявольскими тварями, крутились, выписывая бешеные пируэты, и крушили мечами пеших воинов, задыхающихся от пыли. Солдаты Анасати не отступали. С героической отвагой они удерживали позиции, находясь в самом невыгодном положении: их монолитный отряд теперь был разрезан на небольшие группы врагами, которые разили их ударами сверху. Умение отражать такие удары всегда было наиболее слабым местом цуранского искусства фехтования. Погибали лучшие из лучших: они падали с рассеченными шлемами, и сухая дорога впитывала их кровь.

А всадники продолжали наступать. Они стягивались к паланкину и к сомкнутому строю личной охраны Джиро – последнему оплоту его обороны, отборным воинам. Сейчас в воинственных возгласах тех звучал вызов, но даже самые дерзкие из них понимали, что силы слишком неравны.

Омело сыпал кощунственными проклятиями. Чимака, казалось, куда-то пропал. Мечи со свистом рассекали воздух. Некоторые из них встречали парирующий удар и отклонялись от цели, но слишком многие глубоко вонзались в драгоценные красные доспехи, и еще более драгоценная красная кровь орошала землю.

Упала еще одна раненая лошадь, но воин, оказавшийся слишком близко, был сбит с ног ударом взметнувшихся копыт. Джиро подавил подступающую к горлу волну тошноты и вытащил свой меч. Он был не силен в военном искусстве, но приходилось либо сражаться, либо умереть.

Крики смертельно раненных резали ему слух. Ошеломленный и подавленный жестокой реальностью битвы, он пытался укрепить свой дух, готовясь к первой в его жизни рукопашной схватке. Только семейная гордость заставляла его держаться прямо.

Одна лошадь приблизилась к его оборонительной линии и поднялась на дыбы; она казалась черной на фоне раскаленного неба; ее копыта мелькали в воздухе. На затененном шлемом лице всадника выделялись белые зубы. Одного взгляда на плюмаж этого шлема хватило властителю Анасати, чтобы понять, кто перед ним. Всадником был Хокану.

Джиро поднял голову и увидел глаза, такие же темные, как у Камацу, и с таким же необычным разрезом. Во взгляде этих глаз не было жалости, но было знание: властитель Анасати – трусливый убийца.

В этих глазах Джиро прочел свой конец.

Отступать было некуда.

Он встретил первый удар меча, как его учили, и сумел отпарировать второй. Но тут под ноги ему попалcя умирающий воин; Джиро наступил на него и едва не упал. Горечь обожгла горло, и его покинули последние силы, а враг не собирался медлить. Лошадь Хокану надвигалась, словно демон, и меч, занесенный для удара, сверкал на солнце.

Джиро снова оступился. Нет! Он, который гордился своим разумом и тонкостью чувств, будет изрублен мечом на куски?..

Объятый непреодолимым ужасом, он повернулся и бросился бежать.

Все представления о бесчестье испарились перед этим воплощенным ужасом, который с грохотом настигал его. Джиро задыхался, каждый его мускул ныл от напряжения, но он не обращал на это внимания. Ему необходимо было добежать до леса. Разум может одержать верх над мечом, но только если он сумеет уцелеть в следующие пять минут. Он последний из сыновей в их роду. Это не позор, а всего лишь благоразумие – пытаться выжить любой ценой, потому что Мара, будь проклято ее имя, должна умереть раньше него. После этого пусть боги делают с ним все, что угодно.

Шум сражения стал глуше, но на его фоне резче выделялся тяжелый стук копыт по сухой земле, способный довести до безумия. Дыхание с хрипом вырывалось из груди Джиро, когда он достиг деревьев и вскарабкался на небольшую каменную осыпь, обретя, как ему казалось, некоторую безопасность.

Он больше не слышал за собой дыхания лошади. Она остановилась: лес ее отпугивал. Джиро прищурился, чтобы дать глазам привыкнуть к лесному полумраку после ослепительного дневного света. Тяжело дыша, он прижался к стволу дерева.

– Повернись и сражайся, – услышал он голос, прозвучавший у него за спиной на расстоянии полушага.

Джиро круто повернулся. Хокану был без лошади. Он ждал с поднятым мечом; тень скрывала лицо, и это делало его похожим на палача.

Джиро был на грани того, чтобы заскулить вслух. Его предали! Чимака допустил ошибку, непростительную ошибку, и вот к чему это привело! Панику сменила безумная ярость. Властитель Анасати поднял меч и ринулся в бой.

Хокану легко, словно играючи, отвел клинок Джиро в сторону. Он был закаленным воином и опытным фехтовальщиком.

Следующий удар клинков отозвался резкой болью в плече Джиро, не приученного к рутине боя. Он невольно ослабил хватку, и меч, вырвавшись из рук, описал в воздухе широкую дугу. Стука от его падения в кусты Джиро не услышал.

– Омело!.. – завопил он, не в силах совладать с паникой. Должен же был кто-нибудь, хотя бы один солдат из его почетного эскорта, уцелеть и услышать его зов!

Его обязаны спасти!

Он призвал на помощь разум и обратился к врагу:

– Ты обесчестишь себя, если убьешь безоружного противника.

Хокану оскалил зубы, но это не было похоже на улыбку.

– А мой отец не был безоружным? Умер в своей постели не от отравленной стрелы? Я знаю, что убийца исполнял твой заказ. – Джиро принялся бурно отрицать обвинение, но Хокану быстро положил этому конец. – У меня есть секретные записи тонга! – бросил он. Властитель Шиндзаваи казался олицетворением возмездия, когда, опустив меч, резким движением воткнул клинок острием в землю и там оставил, убрав руку с эфеса. – Ты мразь, нет – хуже, чем мразь, и не тебе напоминать мне о чести!

Он рванулся вперед.

Джиро подобрался, приготовившись к борьбе. «Для начала неплохо», – подумал он. В конце концов разум восторжествует! Он убедил благородного глупца из Шиндзаваи вступить с ним в рукопашный бой! Хотя властитель Анасати не считал себя первоклассным борцом, он сознавал, что в подобной схватке смерть настигнет его не так быстро, как в поединке на мечах. Он выиграл время, а за этот срок кто-нибудь из эскорта, возможно, сумеет пробиться и спасти его.

Пытаясь выгадать еще отсрочку, Джиро понемногу отступал. Но он был слишком медлителен, а Хокану быстр, как охотничья собака, и одержим жаждой мести. Сильные руки грубо схватили Джиро за плечи. Стремясь оторвать их от себя и освободиться, он поднял руку, но почувствовал, что его запястье перехватили и заломили назад. Безжалостная сила выкручивала руку; о том, чтобы оказать сопротивление, не приходилось и думать.

Джиро шипел сквозь стиснутые зубы. Выступившие на глазах слезы туманили зрение. Мучительный захват усиливался с каждой секундой. Сморгнув слезы, Джиро посмотрел вверх. Над ним неясно вырисовывались очертания фигуры Хокану и ослепительно сиял шлем неприятеля, отражая пробивающиеся сквозь листву солнечные лучи. Джиро попытался заговорить. Он открывал рот, но никакие убедительные слова не приходили на ум. На протяжении всей своей сознательной жизни, проведенной в праздности и сибаритстве, ему никогда не доводилось испытывать телесные страдания, и первый же натиск боли почти лишил его рассудка.

Хокану встряхнул его, будто щенка, одной рукой. Взгляд властителя Шиндзаваи был страшен; казалось, это не человек, а демон, который не удовольствуется только кровью. Вцепившись, словно клещами, в богато украшенный шлем Джиро, он сорвал этот головной убор вместе с застежкой, едва не свернув шею незадачливому бойцу.

Джиро бросило из жара в холод. Он задохнулся, начиная понимать.

А Хокану рассмеялся, и этот смех не сулил ничего хорошего.

– Уж не решил ли ты, что я снизойду до поединка с тобой? Глупец! Я отложил меч, потому что ты не достоин чести, подобающей воину; ты, оплативший убийство моего отца, заслужил собачью смерть!

Джиро прерывисто дышал, ему не хватало воздуха. Пока он подыскивал слова, чтобы попросить пощады, Хокану не переставал его трясти. Шепотом, близким к рыданию, Джиро смог из себя выдавить только одно:

– Он был стар.

– Его любили, – отрезал Хокану. – Он был моим отцом. А твое существование оскверняет тот мир, в котором он жил.

Хокану еще раз крутанул Джиро, да так, что тот не удержался на ногах. При этом из-под красных доспехов выпал мешочек с документами. Властитель Шиндзаваи одной рукой потянулся, чтобы схватить шнурок. Джиро неуклюже дернулся, пытаясь освободиться.

– Ты же не сможешь запятнать себя моей смертью, если я такая уж презренная тварь.

– Не смогу?.. – зарычал Хокану, туго закручивая кожаный шнурок. Джиро чувствовал, как удавка врезается в шею.

Он забился, сопротивляясь из последних сил, царапаясь, ломая ногти о синие доспехи. Хокану туже затянул ремень, и Джиро уже не мог дышать. Его голова бессильно свесилась, из раскрытого рта потекла слюна, глаза выкатились из орбит. В угасающем сознании еще успела промелькнуть мысль о том, какая позорная смерть его ожидает, и он – в безумном отчаянии, с багровеющим лицом – содрогался в последних конвульсиях.

Хокану не стал предаваться размышлениям. Он набросился на Джиро с ненавистью, которая была так непомерна, что довела его до неистовства, столь же неподвластного разуму, как приливная волна. И зная, что никто уже не воскресит его убитого отца и не вернет им с Марой младенца, которого они лишились, Хокану продолжал затягивать ременной шнурок, пока лицо Джиро не приобрело темно-красный оттенок, затем сделалось пурпурным и наконец посинело. Еще долго Хокану не выпускал шнурок. Плача и дрожа, находя облегчение в возможности дать выход горю и ненависти, что накапливались годами, Хокану продолжал душить поверженного врага, пока сотник армии Шиндзаваи не обнаружил своего господина. Сотнику понадобилось применить силу, чтобы оторвать хозяина от бездыханного тела.

Овладев собой, Хокану тяжело опустился на влажную землю, покрытую палой листвой, и закрыл лицо окровавленными ладонями.

– С этим покончено, отец, – произнес он голосом, охрипшим от волнения. – И я сделал это сам, своими руками. Я удавил собаку.

Сотник в шлеме с синим плюмажем терпеливо ждал. Он давно находился на службе и хорошо знал своего хозяина. Заметив мешочек для документов, на шнурке, врезавшемся в горло Джиро, он вынул его содержимое, предполагая, что хозяин может захотеть с ним ознакомиться, когда придет в себя.

Через минуту властителя перестало трясти. Он поднялся, по-прежнему уставившись на свои руки. Он выглядел опустошенным. Затем, словно бы пятна на костяшках его пальцев были не чем иным, как приставшей к рукам грязью, а распростертый мертвец, жалкий и нелепый в своих красных доспехах, заслуживал не больше внимания, чем убитая на охоте дичь, Хокану повернулся и пошел прочь.

Сотник шагал следом. Его солдаты, разбившись на небольшие отряды, продолжали сражаться на дороге с остатками охраны Анасати. Сотник громко оповестил соратников:

– Слушайте все! Джиро Анасати мертв! Наша взяла! Шиндзаваи!

Сообщение, что Джиро пал, распространилось на месте сражения со скоростью степного пожара. Стоящий рядом с опрокинутым паланкином Чимака тоже услышал крики: «Властитель Анасати погиб! Джиро убит!»

В какой-то момент первый советник Анасати, посмотрев на рассыпанные у него под ногами свитки, подумал о другом документе, который Джиро носил у себя на груди. Что произойдет, когда этот пергамент будет обнаружен? Он вздохнул.

– Глупый мальчишка… – пробормотал Чимака. – Хватило трусости, чтобы сбежать, но не хватило ума, чтобы скрыться. – И он пожал плечами.

Омело поднялся с колен. Из раны на голове струилась кровь, заливая лицо. Судя по виду, он был снова готов убивать и казался таким же высокомерным, как всегда. Вот только в глазах у него появилось что-то чужое и мертвенное. Он взглянул на первого советника и спросил:

– Что нам остается?

Чимака рассматривал остатки разгромленного эскорта Джиро – и живых, и мертвых. Из целой сотни едва ли двадцать еще держались на ногах. Доблестные бойцы, они не отступили даже перед конницей, рассудил Чимака. Он не поддался сильному желанию присесть; оплакивать хозяина он не мог, поскольку не питал к нему подлинной привязанности и вообще никого в жизни не любил. Долг есть долг, и он тешил свою гордость тем, что всегда умел перехитрить врагов дома Анасати; но теперь всему этому пришел конец. Он бросил беглый взгляд на всадников Шиндзаваи, которые приближались несокрушимой живой стеной.

Обращаясь к военачальнику, которого знал с детства, Чимака прошипел сквозь зубы:

– Омело, друг мой, при всем моем уважении к тебе как к солдату я понимаю, что ты традиционалист. Если ты хочешь погибнуть от своего меча, я предлагаю тебе сделать это, не дожидаясь, пока нас разоружат. Но если хочешь прислушаться к моему совету, отдай уцелевшим воинам приказ сложить оружие и уповай на то, что Мара и сейчас столь же незлопамятна, какой была в прошлом.

– Стараясь не выдать, насколько ярко сияет в нем самом свет этой надежды, он добавил:

– И молись, чтобы у Мары осталась незанятой какая-нибудь должность, для которой мы могли бы пригодиться.

Омело громко скомандовал всем сложить мечи. В то время как клинки, один за другим, падали из непослушных пальцев, а ошеломленные воины Анасати провожали их горящими глазами, военачальник вглядывался в изборожденное морщинами загадочное лицо Чимаки. И, уже не прислушиваясь к тому, что происходило, когда воины Шиндзаваи по всей форме принимали капитуляцию Анасати, Омело облизнул пересохшие губы и спросил:

– А ты сам… питаешь такие надежды?

И они оба знали: он имел в виду отнюдь не прошлые свидетельства непревзойденного великодушия Мары. Властительница, от милости которой теперь зависели их жизнь и свобода, сама находилась на волосок от смерти. То, что до сих пор она сумела остаться в живых вопреки воле враждебной ей Ассамблеи, само по себе уже было чудом; однако существовала еще последняя, рвущаяся в бой когорта, состоящая из наиболее непримиримых воинов Минванаби, которых обрядили в зеленые доспехи Акомы и отправили в путь. Возможность исполнить распоряжения, которые дал им Чимака, была для них дороже собственной жизни, ибо эти распоряжения полностью совпадали с их заветными желаниями: любой ценой прикончить Мару и завершить осуществление замыслов Джиро.

Глаза у Чимаки загорелись, как у азартного игрока.

– Она – Слуга Империи. С нашей помощью она и с Ассамблеей справится.

Омело сплюнул и повернулся к собеседнику спиной.

– Ни одной женщине еще не выпадало на долю такое везение. – Он пригнул голову и напрягся, словно бык нидра перед обжигающим ударом кнута. – Но про меня ты сказал сущую правду: я действительно традиционалист. Эти новомодные штучки не для такого человека, как я. Рано или поздно мы все должны умереть, и лучше умереть свободными, а не рабами. – Посмотрев вверх, на небо, он сказал:

– Сегодня хороший день для того, чтобы встретиться с Красным богом.

Чимака не успел отвернуться достаточно быстро, и на его глазах Омело стремительным движением подался вперед и упал, сжимая в последнем объятии клинок собственного меча.

Кровь хлынула у него изо рта алым фонтаном. И пока властитель Шиндзаваи спешил к этому месту с победным криком, Чимака склонился над старым товарищем. Он приложил дрогнувшую руку к щеке Омело и выслушал последние слова, которые прошептал военачальник:

– Постарайся, чтобы мои воины были невредимы и свободны. Если же нет, передай им: я встречу их… у дверей… чертогов Туракаму.

***

Хотя небо было безоблачным, прогремел гром, и от его раскатов содрогнулись и закачались лесные деревья. И вот показались двое магов, паривших высоко в воздухе, словно посланцы древних богов. Пока они скользили над лесом, что-то высматривая, их черные хламиды трепетали и хлопали на ветру.

Рыжеволосый маг поднялся еще выше – насколько позволяло чародейское искусство. Крохотным пятнышком, похожим на кружащего ястреба, он пролетал в вышине над округой, обшаривая взглядом дорогу, которая вела в Кентосани, петляя среди холмов и ныряя в долины. Магический дар Тапека позволял ему сравняться с пернатым хищником – и по ширине охвата разворачивающихся под ним пространств, и по остроте зрения, но рассмотреть удавалось не все: мешала тень, мешали раскидистые кроны деревьев. Нетерпеливый маг хмурился; с его уст то и дело срывались проклятия. Но те, кого он ищет, были здесь, и он их найдет.

Краешком глаза он уловил какое-то движение и сразу свернул в ту сторону. Его полет был легким и свободным, как у мифического духа воздуха. Да, вот какие-то коричневые пятна, пробивающие в непрерывном движении… но это всего лишь стадо пестрых габаний – шестиногих оленей. Это не лошади.

Крайне раздраженный, он снова полетел вдоль дороги и почти сразу обнаружил нечто заслуживающее внимания: опрокинутый паланкин, покрытый красным лаком и сверкающий на солнце причудливыми завитушками из раковин коркара. Дорогая вещица, подобающая лишь очень высокопоставленному вельможе; и к тому же с занавесками геральдических цветов дома Анасати.

Тапек устремился вниз, будто коршун.

Менее подверженный охотничьему азарту, Кероло все же не забывал о цели полета. Он увидел, как устремился к земле его напарник, и поспешил присоединиться к нему.

Презрительно скривив губы, рыжеволосый маг указал на облако оседающей над дорогой пыли:

– Там. Видишь?

Кероло окинул внимательным взглядом сцену только что разыгравшейся трагедии: лошадей, все еще взмыленных после атаки; воинов в синих доспехах дома Шиндзаваи, к тому времени успевших спешиться; сбившиеся в кучку остатки почетного эскорта властителя Джиро под охраной вооруженного конвоя. Внутри круга – мертвый Омело, распростертый на клинке своего меча, а рядом с павшим офицером – Чимака, растерянный и потрясенный. Первый советник Анасати сидел низко склонившись и закрыв лицо руками: никогда еще, с самого отрочества, он не был так близок к слезам.

– Властителя нет с его людьми, – заметил Тапек ледяным тоном, не переставая обшаривать взглядом дорогу.

– Он не со своими воинами, – сказал Кероло тихо. Его слова прозвучали почти печально по сравнению с тоном Тапека. – И такой стойкий офицер, как Омело, не бросился бы на свой меч без причины.

– Ты думаешь, Джиро мертв? – спросил Тапек; его беспокойные глаза загорелись возбуждением, которое было сродни радости. Затем он застыл на месте, словно стоял на твердой земле, а не висел в воздухе. – Смотри. Под деревьями.

Кероло не был столь же быстроглаз, как Тапек, но через несколько мгновений он тоже увидел, что лежит у подножия небольшого бугорка, менее чем в десяти шагах от меча, отвесно воткнутого в землю. Сразу бросалось в глаза, что лезвие не обагрено кровью.

Не успел Кероло вздохнуть или произнести хоть слово – а он только собирался сказать, что месть сплошь и рядом приводит к обязательному кровопролитию, – как Тапек отрезал:

– Его задушили! Властитель Джиро умер позорной смертью. Нам снова бросили вызов!

Кероло пожал плечами с оттенком некоторого сожаления:

– Мы появились слишком поздно, чтобы предотвратить убийство. Однако никто не усомнится, что, согласно обычаю, господин Хокану имеет право на возмездие. Всем известно, по чьему заказу был убит его отец.

Тапек, казалось, не слушал.

– Это все подстроила Мара. Хокану всегда был у нее под каблуком. Неужели она верит, что мы оставим ее безнаказанной после этого кровопролития только потому, что ее руки кажутся чистыми?

По-видимому, его доводы не убедили Кероло.

– Это всего лишь предположение, – возразил тот. – И к тому же Ассамблее еще предстоит решить, как следует поступить с ее армией на равнине Нашика.

Брови Тапека негодующе поднялись.

– Предстоит решить?!. – взорвался он. – И думать не смей о том, чтобы заново созывать Совет! Наши словопрения и проволочки уже дорого обошлись Империи! Погибла одна из Пяти Великих Семей!

– Ну, не все так страшно. – В примирительном тоне, которым это было сказано, слышался оттенок предостережения: долготерпение Кероло не безгранично. – Остались кузины, которые ведут свою родословную от боковых ответвлений семьи Анасати: полдюжины молодых женщин, предназначенных храму, но еще не связанных обетами служения.

Тапек взвился как ужаленный:

– Что?! Вручить власть еще одной неподготовленной, необученной особе женского пола? Ты меня удивляешь! И кто же тогда унаследует мантию Анасати? Какая-нибудь несчастная дуреха, которая будет месяц за месяцем беспомощно наблюдать, как разваливается на куски могущество ее знаменитого дома? Или еще одна Мара? Двадцать лет назад перед таким же выбором стояла Акома. И сегодня мы расхлебываем его последствия!

– Ассамблея назначит преемника Анасати, когда придет время, – твердо заявил Кероло. – Мы должны отправиться в Город Магов. Сию же минуту. Нужно немедленно уведомить Ассамблею о том, что здесь произошло.

При этом глаза Тапека сузились.

– Глупец! Мы можем захватить ее сейчас, на месте преступления!

Кероло не стал делиться со спутником подозрениями насчет возможного секретного сговора с чо-джайнами. Он не стал рассказывать также о своих тайных опасениях: Мара, вероятно, уже приобрела себе союзника более могущественного, чем любой смертный Император.

– Джиро уже мертв, – тихо возразил он. – Какая сейчас польза от чрезмерной торопливости? Здесь больше некому воевать. Раз Джиро мертв, к чему нам суетиться?

Тапек почти закричал:

– Так что ж, по-твоему, это из-за какого-то Джиро я так упорно преследовал Мару? Она опасна для нас, ты, простофиля! У нее более серьезные цели, чем просто смерть противника.

Кероло не оставлял попыток водворить спокойствие:

– Я не слепой и не всегда бываю рабом протокола. Но я вынужден настаивать, брат. Да, наш эдикт все еще остается в силе. Но даже если бы Мара была столь же кровожадна, как некоторые другие вельможи из наших знакомых, нельзя сбрасывать со счетов никого из претендентов – или претенденток – на наследство Анасати. Мы должны решить, кто из них наиболее достоин стать главой дома Анасати. Право, это дело слишком много значит для нас, чтобы действовать самостоятельно. Нужно учесть пожелания наших собратьев.

– Они – идиоты или еще того хуже – соучастники! – Тапек снова кипел от злости. Он метался в воздухе, разворачивался и потрясал указующим перстом перед носом напарника. – Я не собираюсь сидеть сложа руки в такой час, когда на карту поставлена судьба мира! Я должен действовать ради Блага Империи!

Кероло поклонился с застывшим на лице выражением неодобрения, – по-видимому, эта ритуальная фраза сейчас показалась ему неуместной.

– Моя обязанность – уведомить обо всем остальных. – Он опустил руку в карман, и его прибор для дальнего переноса зажужжал, словно рассерженный шмель.

– Тупица! – прошипел Тапек в опустевшее пространство.

Он взглянул вниз. Там, внизу, под безоблачным полуденным небом отряды Анасати и Шиндзаваи завершали освященный веками парный танец победителя и побежденного.

Затем, словно все их телодвижения значили для него не больше, чем беготня потревоженных насекомых, он тоже достал свой аппарат и исчез.