Текст книги "Невеста капитана Тича"

Он ободряюще улыбнулся Анне:

– Французик Танти – единственный человек на борту, который понимает толк в стряпне! Поэтому, черт побери, мы вынуждены терпеть его глупости, если не хотим жевать сырую солонину с сухарями!

У входа в каюту внезапно послышался глухой стук, словно упал мешок с песком. Тич быстро обернулся, мгновенно выдернув шпагу, так что свистящий звук выхваченного из ножен лезвия показался коротким, как хруст сломавшейся ножки у бокала. Увидев причину тревоги, он расхохотался. Виновником шума был Лори, который свалился на пол с блаженным выражением пьяного беспамятства на красном отекшем лице.

Анна впервые стала свидетельницей недюжинной силы капитана, когда тот нагнулся и одной рукой небрежно поднял безвольное тело Лори, как если бы оно было не тяжелее диванной подушки. Вытащив его в коридор, он окликнул кого-то за дверью в через мгновение вернулся в каюту один.

– Черт бы побрал такие порядки, когда приходится лечить судового врача в первый же день его пребывания на борту! – шутливо проворчал он. – Но я думаю, что добрый глоток морской водички приведет его в себя, и он поймет, что ром нельзя пить так, как парное молоко!

– Не пойти ли мне к нему? – с тревогой в голосе спросила Анна, беспокоясь о благополучии брата.

Тич взглянул на нее в упор:

– Что ж, если вы хотите меня обидеть… Я ожидал, что вы окажете мне честь разделить со мной завтрак!

– О!.. – испуганно произнесла Анна и села за стол.

Завтрак был великолепен. Горячий рис с маслом, корицей, имбирем и сахаром, толстые ломти жареного окорока с мягким белым хлебом и вместительная ваза с тропическими фруктами такого блеска и разнообразия цвета и форм, что Анна ничего подобного и во сне не видела, поскольку даже обыкновенный апельсин был для нее скорее курьезом, чем плодом, предназначенным в пищу.

Черная Борода ел шумно и со вкусом, помогая себе руками и кинжалом. Для Анны это была первая приличная еда за много недель, и ее не могло испортить насмешливое шипение французика Танти, который, прислуживая ей, всякий раз напоминал о ее неприбранных волосах. Воздавая должное роскошной трапезе, Анна отвечала ему спокойной улыбкой, заслужив молчаливое одобрение пиратского вожака.

После завтрака, разогревшись от вина и обильной пищи, борясь с дремотой, которая овладевала ею несмотря на необычность окружающего, Анна принялась внимательно разглядывать лицо Тича, едва различимое из-за густых и отталкивающих зарослей его бороды. Уродливое с первого взгляда, оно все больше и больше привлекало внимание Анны. И чем дольше она глядела на него, тем явственнее для нее проявлялось его истинное выражение сквозь ужасающую копну волос. Теперь она научилась даже распознавать, когда он улыбается, не разжимая губ. Ей вдруг очень захотелось, чтобы он вытер с бороды остатки завтрака, и она к собственному удивлению неожиданно произнесла:

– Вы испачкали бороду едой…

Тич подскочил. Его борода вообще очень редко упоминалась в беседе.

– Неужели, черт возьми?

Он быстро обтер бороду рукавом. Вид у него был смущенный и растерянный. Впрочем, длилось это всего несколько мгновений, пока он не вернул себе привычного самообладания, встав со стула и прошагав через всю каюту к маленькой двери возле кровати. Он распахнул дверь.

– Тут есть несколько шкафов с платьями и еще черт знает с чем, – сказал он. – Испанские бриджи, шали, уйма рубах… Выбирай, что тебе придется по вкусу, и посмотрим, черт побери, не удастся ли тебе стать менее похожей на полуутопленную крысу!

Голос его звучал громко и сердито, но Анна чувствовала, что это скорее от растерянности, чем от гнева.

Она поднялась и подошла к двери, которую он раскрыл. За дверью была небольшая кладовушка, хотя и значительно превосходившая размерами ту каморку, в которой ей довелось коротать тревожные дни и ночи на борту «Ямайской Девы»; однако по контрасту с соседней с нею капитанской каютой она казалась чем-то вроде стенною шкафа. Глаза Анны широко раскрылись от восторга, когда она заглянула внутрь. Это была настоящая сокровищница, набитая дорогими платьями, костюмами, рулонами шелка, увесистыми тюками цветного сатина, грудами разнообразных украшений и прочего добра, сваленного в кучу в страшном беспорядке, но, тем не менее, несомненно отличного качества.

Тут было множество цветных и шитых золотом кушаков и перевязей, и с полдюжины разукрашенных матросских сундуков с оторванными металлическими застежками. Некоторые из них стояли раскрытые настежь, демонстрируя всевозможные пожитки, составлявшие их содержимое. Куча сабель и шпаг с отделанными драгоценными камнями эфесами громоздилась в дальнем углу.

Пока Анна осматривала этот беспорядочный мир чудес, Тич подошел и встал сзади. Он положил руки ей на плечи, и она вдруг почувствовала, как его толстые и грубые пальцы сжались под разорванным воротником ее платья. Подцепив ткань платья обеими руками, словно собираясь поднять девушку за шиворот, как котенка, Тич неожиданно резким движением развел руки в стороны. Ветхое и пропитанное морской солью платье с треском разорвалось надвое от воротника до самого подола.

Анна испуганно вскрикнула и от неожиданности упала на четвереньки. Тич захохотал, и она вдруг ощутила сквозь ткань нижней сорочки увесистый шлепок, который он шутливо отпустил ей своей мясистой ладонью. Этот шлепок отбросил ее вперед, заставив растянуться во всю длину на полу заваленного всяким добром чулана. Платье ее осталось в руках у Черной Бороды.

Стоя на четвереньках на грудах сваленных тканей, Анна обернулась и взглянула на него, краснея от смущения и обиды.

– Ха-ха-ха! Ну и отличная же служанка из меня получилась! – хохотал Тич, вытирая кулаком выступившие от смеха слезы. – Что я за услужливый паж в дамском будуаре, черт меня побери!

Губы его, растянутые в широкой усмешке, открывали крупные, как у лошади, и желтые от никотина зубы. Он поднял ногу, и Анна сжалась в комок, ожидая очередного пинка. Но он только осторожно поставил на нее свой тяжелый морской сапог и словно пригвоздил ее к груде мягкого шуршащего развернутого шелка.

Едва ли Тич понимал, что подобная грубая шутка, которая отлично могла бы сойти среди портовых девиц, была для Анны хуже ночного кошмара. Ее охватил ужас и отчаяние. Пока Тич хохотал от восторга при виде ее беспомощного негодования, Анна вдруг ощутила твердую сталь карманного пистолета Боннета, впившуюся в ее грудь под корсажем. Барахтаясь с удвоенным отчаянием, Анна пыталась достать пистолет, и когда Тич, все еще смеясь, убрал сапог, она перевернулась и сунула руку за пазуху. Усмешка замерла на губах пирата при виде дула маленького пистолета, направленного прямо ему в лицо.

– Прочь от меня! – всхлипывая, крикнула Анна. Она прошмыгнула мимо Тича и выскочила в каюту. Черная Борода последовал за ней. Анна почувствовала замешательство, видя, что улыбка снова вернулась на его лицо.

– А ты умеешь пользоваться этой хлопушкой? – с вежливым любопытством спросил Тич.

– Умею!

– И ты смогла бы застрелить меня?

– Еще как! – решительно заявила Анна, стараясь не думать о последствиях сказанного. Однако ее ответ, казалось, больше позабавил Тича, чем огорчил. К ее неописуемому изумлению он вдруг принялся стаскивать с себя рубашку. Бросив ее на палубу, он нагнулся и стал засучивать свои широкие штаны, подвернув их до самого предела и обнажив коричневые загорелые бедра. Он занимался этой процедурой с невозмутимым спокойствием, время от времени сверкая зубами из-под густой чащи волос.

Анна в ужасе наблюдала за странными действиями пиратского капитана, не спуская с него пистолета. Она получила возможность убедиться, что тело его было крепким и загорелым, а мышцы при каждом движении шевелились и свивались в плотные бугры, как у чистопородной лошади. На фоне такого тела борода теперь выглядела еще более нелепой и отталкивающей, чем когда-либо.

– Видишь эти шрамы, барышня? – Тич поднял руки над головой и медленно повернулся кругом, все еще продолжая улыбаться.

Анна ахнула. Она и в самом деле увидела шрамы. Прямые рубцы от старых сабельных ударов, белые лепестки ножевых ран, синяки от контузий и синеватые сморщенные звезды от пуль. На некоторых местах виднелись широкие рубцы от более серьезных ранений. Все массивное загорелое тело Тича было покрыто шрамами, как поверхность моря морской пеной. Он медленно опустил руки и от души расхохотался ее ошеломленному виду.

– Ну, подсчитала, барышня? Двадцать две пистолетных раны, а может и двадцать три – не помню! А теперь стреляй из своей детской хлопушки, милочка, – и после того, как я тебя поцелую, я вытащу пулю пальцами, как плотник занозу!

Смеясь, он шагнул к ней. В дикой панике Анна вытянула руку, держа пистолет как можно дальше от себя, и он вдруг неожиданно выпалил, наполнив каюту резким звуком выстрела и кисловатым запахом порохового дыма. Однако Тич опытным, настороженным взглядом следил за курком, и как только кремень высек искру, он мгновенно пригнулся. Пуля свистнула над его головой, слегка задев волосы, и, отлетев рикошетом от тикового бимса, рассерженным шмелем загудела по каюте.

– Ого! Да ты, никак, довольно быстра на руку, девчонка! Будь я проклят, если это не очаровательное зрелище: барышня, которая не боится стрелять из пистолета!

Он глядела на Анну с явным интересом, немного взъерошенный и возбужденный опасной игрой, в которую только что играл ради собственного удовольствия.

– Значит, ты действительно пристрелила бы меня! – проговорил он не то спрашивая, не то утверждая. Протянув руку, он осторожно вынул пистолет из ее пальцев.

И тут ужасно оскорбительная фраза, которой пользовался мистер Мэрки при обращении с командой, неожиданно пришла на ум Анне:

– Вы… Вы – корабельная крыса! – задыхаясь от ярости, выкрикнула она.

– Да, да – ужасная, большая гадкая корабельная крыса!

Ничего лучшего, казалось, она не могла придумать, чтобы угодить ему:

– Господи ты боже мой! Ха-ха, вот это здорово! Ха-ха, так я – корабельная крыса, да? Ха-ха-ха, – ну что за девчонка, разорви меня сатана!

Анна сорвала с койки шелковое покрывало и завернулась в него. Она выглядела так комично и так испуганно, что от хохота у Тича потекли слезы, исчезая в густых зарослях его бороды.

– Дай-ка я тебя расцелую! – в восторге ревел он. – И будем друзьями!

Анна решительно отстранилась:

– Вы нарушаете свое обещание. И я действительно жалею, что не убила вас! О, почему я вас не убила!

Тич усмехнулся:

– А я тебе скажу, почему. Тебе надо было целить мне в живот, а не в голову. Ты что, не знала этого? Ты вроде бы неплохо для девчонки обращаешься с пистолетом, чтобы не знать о таких простых вещах!

Он сделал несколько шагов по каюте и, достав один из своих огромных пистолетов, одним движением большого пальца взвел курок:

– Видишь эту бутылку?

В следующее мгновение каюта, казалось, взорвалась от ужасного грохота, и бутылка разлетелась в пыль.

– Теперь давай ты, – сказал Тич, протягивая пистолет

– О, пожалуйста! – взмолилась Анна. – Прошу вас, здесь это получается слишком шумно…

– Тогда пойдем на палубу! – Тич снова отвернул штаны, приведя их в нормальное состояние, и снял с крючка перевязь с пистолетами.

– Я… я только надену на себя какую-нибудь одежду… – смущенно пробормотала девушка.

– Одежду! – словно эхо, отозвался Тич. – Вот еще! Стал бы я морочить себе голову таким вздором! Хотя… Впрочем, может, тебе действительно лучше нацепить что-нибудь на себя, прежде чем ты появишься на палубе… Ладно, выбирай себе одежду! Тут достаточно барахла, – он указал на кладовую. – Только побыстрее, и не копайся, потому что я не люблю, когда меня заставляют ждать!

Анна молча кивнула, шмыгнула в кладовку и плотно притворила за собой дверь. Тич захохотал. Поистине, эта девчонка представляла собой поразительную смесь дерзости и наивности, и приручить ее было бы так же забавно, как научить попугая говорить! Он пристегнул пояс со шпагой, взял пистолеты и вышел на залитую солнцем палубу.

Анна оделась с невероятной быстротой и уже через две минуты босиком выбежала вслед за ним. Сбросив грязное и измятое белье, она нацепила на себя первый попавшийся ей под руку костюм: рубаху и белые сатиновые бриджи, принадлежавшие, очевидно, какому-нибудь испанскому гранду – скорее всего, теперь уже мертвому. Бриджи внизу были снабжены вычурными бриллиантовыми застежками, которые болтались и хлопали ее по голым икрам, так как в спешке она не успела их застегнуть. Рубаха, которую она натянула, доходила ей чуть ли не до пят, поскольку прежний владелец ее был, по-видимому, крупным мужчиной, и выглядела на ней чем-то вроде ночной сорочки. Однако, боясь, как бы Тич не вернулся прежде, чем она успеет одеться, Анна подвернула рукава выше локтей, а подол затолкала в бриджи, затянувшись по талии широкой полосой зеленого шелка, которую она оторвала от валявшегося рядом толстого рулона. Теперь она чем-то напоминала маленького пузатого турка.

Настил палубы накалился. Горячий, словно из печки, воздух дрожал над палубой, и ярко-синее море сверкало и переливалось под дуновением легкого бриза, теплого, как дыхание ребенка. Волосы Анны, высохшие и кое-как расчесанные при помощи гребня с выломанными зубцами, который она обнаружила возле зеркала в каюте Тича, сияли, словно золото Ацтеков.

Сотня пар глаз уставились на Анну. Загорелые моряки с грубыми обветренными лицами приветствовали ее появление хриплыми возгласами, похожими на крики диковинных птиц, рассевшихся на реях. Никогда еще Анне не приходилось видеть таких высоких мачт, как на «Мщении». Они вздымались ввысь, толстые, словно могучие деревья, и превращались вверху в едва различимую черточку, которая, казалось, сливалась с небом. Немыслимое переплетение рей, канатов, талей и блоков, казалось, увеличивалось с высотой. И с каждой мачты, с каждой реи на нее глазели грубые, загорелые, налитые кровью и ромом лица пиратов.

– Хо! – воскликнул Черная Борода, окинув оценивающим взглядом костюм Анны. – Хм… – проговорил он, склонив на сторону свою огромную голову. – Пожалуй, я научу тебя еще кое-чему, а не только стрельбе из пистолета, – черт побери мою душу, если не так!

Анна смело расхохоталась и храбро протянула руку к одному из его пистолетов. Тич долго не раздумывал об установке мишени; рядом с ним на палубе валялся пустой бочонок из-под рома, и он резко поддал его ногой. К своему собственному изумлению, Анна увидела летящий в воздухе бочонок и ощутила в руке сильную отдачу от выстрела прежде, чем сообразила, что спустила курок.

Дикий хор голосов перекрыл звук пистолетного выстрела, воплями, выражая свой восторг и одобрение, а Тич засиял от удовольствия.

– Ого! – воскликнул он, хлопнув себя по ляжке. – Наповал! Клянусь преисподней, наповал!

Пират в распахнутой цветастой рубахе скользнул вниз по вантам и повис в нескольких фунтах над головой у Анны.

– Эй, капитан! – крикнул он. – Отправьте ее к нам на бак, капитан Черная Борода! Мы живо обратим ее в нашу веру!

Ответом был оглушительный хохот его приятелей, от которого птицы тучей сорвались с рей и закружились над кораблем.

Анна залилась краской, а Тич, довольно улыбаясь, произнес:

– Ну, разве не отличные ребята – твои корабельные товарищи, а?

Прежде чем Анна успела собраться с мыслями, чтобы ответить, смех и кошачьи вопли смолкли, и до нее донесся сдавленный крик марсового с фок-мачты:

– Эй, на палубе, э-хой! Военный фрегат на горизонте! Похоже, что «Скарборо», капитан!

– Стекло! – рявкнул Тич; улыбку словно ветром сдуло с его лица. Он схватил поданную ему подзорную трубу, зажал в зубах прикрепленный к ней кожаный ремешок и принялся торопливо карабкаться вверх по вантам, все выше и выше, пока не стал казаться снизу не крупнее чайки-поморника. У Анны закружилась голова, когда она наблюдала за его маленькой фигуркой, раскачивавшейся на фоне неба. Голос Черной Бороды доносился сверху, хриплый от волнения и расстояния:

– ..»Скарборо»… готовься… с обоих бортов… калить ядра!..

Он начал спускаться, скользя по вантам, наощупь привычно отыскивая опору среди рей и канатов. Тич тридцать лет прожил среди корабельных мачт, и до сих пор редко кто мог сравниться с ним в искусстве карабкаться по вантам. Но все же, достигнув палубы на квартердеке, он слегка запыхался.

Израэль Хендс с дюжиной более пожилых пиратов, которые то ли по старшинству, то ли по личным качествам составляли нечто вроде военного совета при Черной Бороде, уже собрались на палубе, ожидая его. Лица их выражали целую гамму оттенков, от возбуждения до полнейшего безразличия, за которыми эти люди привыкли скрывать свои истинные мысли и чувства.

Хендс заговорил первым:

– Собираетесь драться, капитан? С линейным кораблем?..

В душной жаре, стоявшей на палубе, лицо предводителя пиратов покрылось крупными каплями пота, но губы его сложились в жесткую усмешку, злую и напряженную от только что принятого рискованного решения.

– Разрази меня гром! – прорычал он. – Мне уже надоело бегать от него, как побитому псу! Да, я собираюсь драться!

– Но капитан, у него на борту…

Голос Тича возвысился до громоподобного рева, чтобы подавить всякие попытки возражения:

– Мне наплевать, что у него на борту! Да будь я гол, как Сатана, я все равно дрался бы с ним! Один!.. Эх вы, сосунки! Да разве я когда-нибудь подводил вас? Слушай меня: раскалить брандскугели в печках!

В следующие полчаса своеобразная дисциплина пиратского судна полностью вступила в свои права, регламентируя подготовку корабля к предстоящему сражению. Линейный фрегат британского флота был обнаружен слишком поздно, чтобы избежать стычки, но для подготовки к бою времени было вполне достаточно. Люди, слишком своевольные, чтобы подчиняться чьим бы то ни было приказам, кроме приказов Черной Бороды, разбежались по местам и скоро занялись своим привычным делом. Матросы из орудийной прислуги, пропитанные ромом, словно губка водой, которые за минуту до этого безмятежно возлежали на твиндеке, загорая под лучами солнца, проникавшими сюда сквозь открытые пушечные порты, теперь деятельно и энергично готовились к бою. Койки, гамаки, матросские мешки, матрацы – все это закладывалось в сетки, окружавшие орудия, для защиты если не от самого снаряда, то по крайней мере от щепок и обломков, которые будут яростно разлетаться в разные стороны во время обстрела. Больные и не успевшие еще оправиться от недавно полученных ран пираты беспрекословно превратились в исполнительных матросов, живо бегая с кожаными мешками, наполненными синеватым порохом, сгибаясь под тяжестью снарядов и ядер, которые они носили из крюйт-камеры в холщовых сумках, переброшенных через плечо, подтаскивая к орудиям из печей на нижней палубе раскаленные добела шипящие брандскугели. Лучшие стрелки разобрали мушкеты, и за каждым из них встал подручный с патронами, пыжами и запасными кремнями, предоставив себя во временное подчинение своему товарищу в качестве оруженосца и заряжающего.

«Скарборо», линейный фрегат флота его величества, командированный Британским адмиралтейством на Барбадос для поимки и уничтожения Черной Бороды, изменил курс и, судя по его топселям3333
  Топсели – (верхние марсели) верхние паруса на судах с прямым парусным вооружением. Фрегат – крупное трехмачтовое судно (обычно военное) с прямым парусным вооружением.


[Закрыть], направлялся прямо к ним. У Тича еще была возможность повернуть под ветер и пуститься в бегство, с довольно реальными шансами на успех. Но бежать он не хотел. Он приказал лечь в фордевинд3434
  Фордевинд – курс, дающий возможность полностью использовать силу ветра, который при этом дует прямо в корму.


[Закрыть] не для того, чтобы бежать, а чтобы сберечь еще несколько драгоценных минут. Нужно было еще многое сделать. «Мщение королевы Анны» всегда находился в состоянии близком к боевой готовности, но, конечно, не в таком напряженном и безукоризненном, чтобы вступить в единоборство в фрегатом Британского королевского флота.

Все важные тросы, растяжки и крепления были дублированы, палубные надстройки разобраны, чтобы уменьшить опасность ранений щепками и обломками досок, нижние реи укреплены цепями, и между орудиями расставлены лохани с водой, в которой мокли одеяла, чтобы тушить пожары или местные взрывы. Лохани меньшего размера были заполнены разведенным уксусом для охлаждения стволов орудий, и повсюду, – в проходах между палубами, на реях среди вздымающихся под ветром парусов, – полуголые, мускулистые и загорелые пушкари развесили ведра с раствором квасцов. Из плотницкой каптерки были доставлены листы свинца, войлок и дубовые чурки, чтобы были под рукой для заделки пробоин, и Анна с изумлением наблюдала царящее повсюду оживление, матросов, разгоряченных ожиданием схватки, которые суетились, карабкались и перекликались по всему судну, натягивая дополнительные штуртросы на корме, закрепляя снасти и очищая фордек3535
  Фордек – передняя часть палубы от середины судна (миделя) к носу.


[Закрыть] для предстоящей кровавой резни.

Однако оказалось, что Тич планирует нечто совсем другое чем просто стычка очертя голову, грудь с грудью с боевым кораблем. Он остановил матросов, которые принялись было натягивать вдоль бортов длинные полотнища брезента чтобы укрыть команду от прямого прицельного огня вражеских стрелков и палубных орудий, стреляющих картечью.

– Нет! – сказал он. – Ничего этого не нужно! Израэль, долой всех людей с палубы! Чтоб ни одной рожи не было видно! Все – в трюм! Отстегни люки орудийных портов, но не раскрывай их. Держи их закрытыми на веревочных петлях, а пушки чтоб глядели прямо в крышки люков, понял? Будь готов зарядить их брандскугелями и «летающими ангелами»3636
  Брандскугели – предварительно раскаленные на огне ядра. «Летающие ангелы»– обрывки цепей, которыми пираты заряжали орудия вместо картечи.


[Закрыть], – но чтоб ни звука, и ни одной живой души чтоб не было видно, слышишь?

Хендс был озадачен:

– Ни одного человека на вантах? – удивился он. – Ни одного гранатометчика, капитан? А как насчет орудийной прислуги для пушек верхней палубы?

– «Скарборо»– военный фрегат, Израэль, – принялся втолковывать ему Тич. – Он не откроет огонь против безобидного судна без единого человека на борту. Нас они не знают, а флаг мы им вывешивать не собираемся, понял? Нужно сделать так, чтобы наше судно казалось брошенным, уснувшим или пораженным какими-то волшебными чарами. А когда я дам команду открыть огонь – стреляй всем бортом прямо через закрытые люки портов, но не всеми орудиями сразу, а сначала четными, а потом нечетными. Ясно?

И это, в свою очередь, тоже было удивительной новостью для Хендса, потому что ни одно боевое судно не могло выдержать одновременный бортовой залп всех своих орудий. Одновременная отдача могла его просто перевернуть. Во всех канонах морских сражений признано было за правило стрелять последовательно от носа до кормы, орудие за орудием, поочередно. Тич же приказал произвести залп сразу из десятка пушек, и затем повторить его из другого десятка. Это было настолько похоже на самоубийство, что ни один моряк на борту не мог бы похвастать, будто видел когда-либо нечто подобное. Тем не менее, умное длинноносое лицо Хендса сморщилось в понимающей ухмылке. Если и была какая-нибудь возможность справиться с военным кораблем, то она могла заключаться только в чем-то вроде этой сумасбродной идеи Тича. Ухмылка на лице пиратского штурмана расплылась еще шире.

– А рулевой? – возбужденно спросил он. – Ведь они обязательно окликнут нашего штурвального и, чего доброго, пустят нас ко дну, если не получат удовлетворительного ответа!

Черная Борода усмехнулся:

– Они не увидят у штурвала ни одного матроса, Израэль!

Он обернулся к Анне, которая молча стояла рядом, широко раскрыв глаза. Несмотря на полуденный зной, легкий холодок тревоги пробегал по ее коже.

– Снимай-ка штаны, милая! – приказал капитан. – Долой эти испанские бриджи – и живо одевай белое платье! Впрочем, нет – оставайся лучше в своей рубахе, и пусть ее развевает ветром! Я не хочу, чтобы какая-нибудь близорукая обезьяна из этих королевских прислужников подстрелила тебя из мушкета приняв по ошибке за матроса. Ты будешь иметь честь стоять у штурвала и вести «Мщение»в бой против английского фрегата, девочка!

Анна ахнула:

– Но… но я ведь не умею управлять кораблем!

– Неважно, – махнул рукою Тич. – Крути им, как хочешь, пусть его шатает и болтает, как пьяную портовую девку, – и чем сильнее, тем лучше. «Скарборо» попытается подойти к нашему борту. Главное – держи курс, который я тебе укажу. Пусть корабль сам маневрирует, а не ты. А ты всего лишь держись за штурвал и постарайся не сбиться с курса. Ну, поняла? Я задам этим собакам загадку, и пусть они поломают над ней голову, пока не подохнут!

– Но ведь это королевское судно, – бледнея, возразила Анна. – Я не могу участвовать в борьбе против корабля его величества! Это же наши соотечественники!

– Ну да – и поэтому они за милую душу вздернут нас на рею, если только мы предоставим им такую возможность! А теперь – быстро, поворачивайся!

Видя, что она все еще колеблется, капитан опустил ладонь на рукоятку пистолета:

– Или мне вытащить твоего братца из подветренного шпигата и переломать ему все кости от черепа до коленных чашек? Не смей возражать мне, черт побери, или ты пожалеешь, что не осталась с Боннетом! Долой штаны и выпускай рубаху, пока я не влепил заряд в твоего благословенного братца!

Анна понимала, что это не было пустой угрозой. Ничто не могло помешать Тичу выполнить свое обещание. Онемевшими пальцами она поспешно принялась распутывать узел на кушаке.

Тон капитана смягчился:

– Не переживай и не думай о том, что это твои соотечественники, девочка! В нашей жизни у нас нет другого отечества, кроме палубы, по которой мы ходим. Вот наше королевство – корабль, и я на нем – король, будь я проклят! И с этого момента любое другое судно для тебя – иностранец и враг!