Текст книги "Волны над нами. Английские мини-субмарины и человекоуправляемые торпеды. 1939-1945"

Подходящее место, чтобы осмотреться, было найдено в Пудде-фьорде, той части главной гавани, из которой мог просматриваться док. Макс бросал отдельные взгляды через перископ, но из-за оживленного движения был лишен возможности хотя бы один раз оценить ситуацию одним долгим взглядом. Когда он вновь направил лодку на главный фарватер, движение было настолько плотным, что очень трудно было вообще поднять «штырек» перископа. Последний взгляд в перископ перед погружением на семьдесят футов был брошен с расстояния в 250 ярдов от цели, что в данной ситуации, при наличии, как известно, довольно сильного течения, было несколько больше, чем следовало.

Они пробыли на этой новой глубине восемь минут, прежде чем Макс обнаружил объект через тонкий стеклянный иллюминатор в куполе.

Было 8.56, после первого обнаружения прошло меньше часа. Все было в порядке. Док был ориентирован в направлении «север – юг». Макс подвел «Х-24» на сотню футов под северную оконечность дока, где и остановился. Заряд правого борта был опущен с установкой на четырехчасовой интервал. Атака состоялась.

Острое чувство охватило четырех людей, находившихся в центральном посту лодки, когда при последнем обороте громадного маховика заряд отделялся и скользил от корпуса далеко вниз, падая на дно медленно, как осенний лист.

– Подними ее до сорока футов.

Это было быстро проделано, и квартет, находившийся в напряжении внутри центрального поста карликовой лодки, смог отчетливо услышать звуки одного или нескольких поршневых насосов, работающих над ними. Механизмы дока, конечно. На самом малом ходу вперед Х-лодка продвигалась, пока не оказалась в сотне футов от южной оконечности дока. Там она ткнулась в пирс, сложенный из камней, с которым они уже сталкивались ранее.

Это было просто замечательно. Легкая положительная плавучесть – и лодка медленно подвсплыла, пока не оказалась втиснутой между основанием пирса и целью.

– Отдать бортовой груз!

Через иллюминатор отчасти было видно, как груз отделился от корпуса лодки и лег на камни. Место было настолько тесным, что заряд улегся окончательно только тогда, когда «Х-24» отошла кормой назад.

Было 9.11. Атака была завершена. Два двухтонных бортовых заряда, каждый установленный на четыре часа, были заложены и должны были взорваться около 13.00. Пришло время пускаться наутек и бежать, и скорость была увеличена, соответственно, до двух с половиной узлов. Было ощущение некоего освобождения от всех забот, и они совершали этот рейс беспечно, игнорируя всякую опасность. Казалось, что теперь ничто не имеет значения, поскольку цель была ими достигнута.

Движение не было слишком плотным, во всяком случае по направлению к выходу из гавани, и в пути ничего не происходило, по крайней мере до вечера, к наступлению которого «Х-24» почти достигла открытого моря.

В б часов пополудни воздуха внутри крошечной подводной лодки стало не хватать, у экипажа началось кислородное голодание. Но возможности безопасно всплыть на поверхность по-прежнему не было. Лишь три часа спустя Макс достиг позиции, позволявшей лодке всплыть на поверхность с перископной глубины, но тут непонятно откуда появилось крупное судно, направлявшееся, по всему судя, к ним. «Q»-цистерны быстрого погружения были немедленно заполнены, и они убрались с опасного пути на глубину. И только через тридцать минут после этой «легкой шутки», в половине десятого вечера, они смогли, наконец, всплыть наверх.

Все четыре члена экипажа были к этому времени в очень плохом состоянии, пробыв в погруженной лодке девятнадцать часов без единого глотка свежего воздуха. Симптомы недостатка кислорода и отравления углекислым газом были именно теми, о которых они знали, – сильная головная боль и резь в животе. И поток хорошего чистого воздуха, который заполнил лодку, как только командир открыл люк, не означал еще конца их недомогания. Напротив, как это и бывает всегда, когда подводные лодки всплывают на поверхность при очень плохом внутреннем воздухе, они почувствовали себя еще хуже. Шин и Колье страдали от судорожной рвоты. Но все равно на поверхности было хорошо. Почти так же хорошо, как дома.

Вскоре была обнаружена «Сциптр», и две субмарины шли в компании рядом в течение полутора часов перед началом буксировки и смены экипажа, которые произошли в первые минуты 15 апреля. На «Сциптр» боевой экипаж «Х-24» ожидало большое пиршество, за которое, несмотря на недавнее расстройство желудка, они смогли приняться с удовольствием. По случаю праздника был нарушен неписаный закон и бар кают-компании был открыт в условиях похода, и никогда его содержимое не было лучшим на вкус.

Через три дня они вернулись на базу. Бритнелл и его команда привели лодку в хорошее состояние. Единственной неисправностью, которую они не смогли устранить, был обрыв телефонного кабеля. Прибыв на базу незадолго до 6.30 утра, они нашли ее похожей скорее на Хэпстедскую пустошь в Лондоне в официальный выходной понедельник, чем на пустынный шетлендский залив, каковым она и являлась. Корабли были расцвечены флагами, непрерывно звучали сирены, целый флот из катеров вышел, чтобы приветствовать героев, и «Сциптр» с «Х-24» прибыли домой, приветствуемые музыкой Гарри Роя, исполнявшего «Американский патруль» и «Настроение», доносящейся из какого-то динамика.

– Нельсон, конечно, в гробу перевернулся, – прокомментировал один из членов боевого экипажа, но последовавшее за этим весьма алкогольное празднество было в лучших традициях службы. Ни один из участников полностью его не помнил.

Однако, к очень большому несчастью, день испортила неприятная новость. Оказалось, что «Х-24» не потопила плавучий док. Вместо него она подложила оба свои заряда под 7500-тонное торговое судно «Баренфельс», теперь полностью затонувшее, которое стояло почти рядом с доком и в ходе атаки располагалось в его тени. Это было серьезным разочарованием. Вилли Бэнкс принял всю ответственность за этот случай на себя, вместо неуместных оправданий и ссылок на «силу обстоятельств» и «невезение», что было вообще для него очень характерно. Он был непреклонен в своем мнении по поводу того, что в произошедшей ошибке виновата крайняя осторожность в использовании перископа, поскольку движение судов в гавани было настолько плотным, что риск быть обнаруженными был очень высок. Если бы лейтенант Шин мог свободнее пользоваться перископом, поднимая его чаще, то атака бы увенчалась успехом. Это мнение кэптен Бэнкс высказал очень твердо в своем отчете флаг-офицеру подводных сил.

Было редким совпадением, что 7500-тонный теплоход имел почти ту же длину (четыреста девяносто футов против пятисот), осадка судна в двадцать футов в точности соответствовала осадке дока, ориентировано судно было тоже с севера на юг, а отбрасываемая им на воду тень соответствовала площади дока, возможно слившись с тенями соседних судов или стенки причала.

Тем не менее, атака была успешной. Крупная единица принадлежавшего немцам флота была уничтожена, значительные повреждения были нанесены причалу и портовым сооружениям. Другим положительным моментом их неудачной атаки было доказательство того, что Х-лодка способна незамеченной входить в гавань и выходить из нее, даже в случае, если защита гавани так же сильна, как в Альтен-фьорде. Вдобавок немцы не догадывались, какое оружие их поразило.

Годом позже командующий флотом метрополии охарактеризовал проведенную операцию как «выдающееся достижение, умело спланированное и чрезвычайно смело выполненное».

Во флотилии ходило множество упорных слухов относительно результатов этой атаки. Главным моментом среди них было то, что «Баренфельс» нес груз бризантного вещества и, соответственно, сровнял с землей половину береговых построек Бергена, и, когда это все случилось, немцы взяли пятьдесят норвежских заложников и расстреляли их в качестве ответа на «диверсионный акт». Результатом этого, согласно циркулировавшим слухам, было мнение, что, если бы британское правительство объявило причину взрыва, это могло спасти пятьдесят жизней. Правдивости этой истории касаться не будем, однако достоверно известно, что норвежское посольство никаких жалоб по поводу операции «Навигация» не подавало.

Летом король Георг VI произвел в Скапа-Флоу смотр, на котором было приказано присутствовать также «Бонавенчуру» вместе с чариотами и «Х-24». Макс Шин был отозван из отпуска, чтобы иметь честь продемонстрировать его величеству карликовую подводную лодку. Король обратил на нее особое внимание, отметив отсутствие на ней комфорта и просто элементарных удобств для жизни. Макс был полностью очарован заинтересованностью и остроумием, проявленными королем в отношении единицы, которая была лишь маленькой частицей его морских сил.

Когда Макс привел «Х-24» обратно из Бергена, он передал командование лодкой лейтенанту Королевского флота Х.П. Уэстмакотту[68]68
  Позже – коммандер Королевского флота, орден «За выдающиеся заслуги», крест «За выдающиеся заслуги».


[Закрыть]. У него были значительные познания в теории действия больших подводных лодок и ценный практический опыт службы на них, и он был явным кандидатом в «звезды» подводного флота. Скоро было решено, что «Х-24» должна возвратиться в Берген с прежней задачей – потопить плавучий док.

Было ли такое быстрое продвижение по службе сравнительно нового человека (Уэстмакотт только два месяца тому назад перевелся с больших подводных лодок) непопулярным во флотилии? Нет, не было. Очень скоро всем заинтересованным стало очевидно, что Уэстмакотт был первоклассным офицером-подводником. Вскоре он стал известен под прозвищем Pusser Перси[69]69
  Pusser – ортодокс, действующий строго согласно морским правилам и практике (морск. сленг). (Примеч. пер.)


[Закрыть], но это был только легкий намек на его метод управления лодкой в море. Прозвище подразумевало не более чем восхищение, возможно несколько ироничное, и сдержанную констатацию того, что обученный на подводной лодке офицер Королевского флота не имеет себе равных в любой отрасли подводного дела.

Операция «Heclke» («Гребень») происходила в сентябре 1944 г. Ее задача была такой же, какую получил Макс Шин перед предыдущим визитом в Берген. Исходные инструкции также были почти идентичными, если не считать богатой информации, полученной от ее предыдущего экипажа. Лейтенант Ян Мак-Интош и его «Сциптр» – «возродившаяся «Сциптр», как ее назвали в официальном рапорте флаг-офицера подводных лодок, – снова выполняли обязанности буксировщика, и в компании с «Алекто» эти две подводные лодки покинули Родсей 3 сентября в 16.15. В течение семидесяти четырех часов походный экипаж боролся с плохой погодой, которая разыгралась не на шутку вокруг мыса Рат, пока они не отшвартовались в Балта-Саунд на Шетлендских островах.

Боевой экипаж ушел опять же в полдень, 7 сентября. С Уэстмакоттом были сублейтенант резерва Королевского флота Биден Денинг, сублейтенант резерва новозеландского Королевского флота Д.Н. Парди (водолаз) и механик машинного отделения Дэвисон. Погода еще ухудшилась, и в ночь на восьмое бушевал сильный шторм. Броски вверх и вниз были совершенно невыносимыми. В течение нескольких часов буксировки расстояние между подводными лодками составляло сто двадцать футов, и «Х-24» сильно болтало. Именно в момент всплытия в условиях этой жуткой погоды впускная труба была сильно повреждена ударом волн. Вскоре произошла трагедия. Парди был смыт с кожуха волной и пропал.

Сделать ничего было нельзя, и, только когда погода улучшилась, более чем сутки спустя, со «Сциптр» на «Х-24» был переправлен состоявший в походном экипаже сублейтенант резерва Королевского флота К.Ст. Дж. В. Робинсон, чтобы занять место погибшего. Когда буксировка завершилась 10 сентября к восьми часам вечера, боевой экипаж уже в течение восьмидесяти часов преодолевал открытое море в тяжелых условиях. Трудно поверить, но телефонная связь при этом работала совершенно исправно, хотя воздушный компрессор полностью вышел из строя.

История прохода в гавань была почти такой же, как и у Макса Шина. Условия внутри фьордов были лучше, чем в открытом море, но все же оставались хуже, чем хотелось бы. В течение нескольких часов видимость была сильно ограничена, часто не более полумили, из-за жестоких дождевых шквалов.

Фьорд был длинный, расширяющийся в сторону моря, а поверхность казалась иногда фосфоресцирующей. Уэстмакотту для скорейшего достижения западного Бю-фьорда нужно было выбрать или ожидание, или прорыв при наиболее ярком лунном освещении. Он выбрал последнее.

Лодка была проведена через протраленный фарватер на перископной глубине, и Уэстмакотт вел постоянные наблюдения, чтобы избежать встреч с движущимися судами. Один раз «Х-24» была вынуждена уйти на глубину и находилась фактически на тридцати пяти футах, когда судно прошло прямо над нею. Было полезно в практических целях прикинуть, насколько малое расстояние оставалось при этом между его килем и кожухом лодки. К счастью, не было никаких признаков какого-либо противолодочного патрулирования, так что хотя бы в этом отношении жизнь оказалась сравнительно приемлемой.

В 7.05 лодка достигла Пудде-фьорда.

Уэстмакотт продолжал бросать частые взгляды сквозь перископ. Как показывает журнал боевых действий:

«7.12. Вошли в Пудде-фьорд. Видим обсерваторию, церковь, различные портовые сооружения. Поверхность моря как зеркало. Город выглядит восхитительно, весь в легкой дымке на фоне синего неба.

7.30. Вижу укрытия немецких подводных лодок.

7.39. Вижу док. Он целиком на плаву. К сожалению, пустой. С севера сетей нет, какие-то сети есть с востока.

7.48. Проходим угольный причал, курс 140.

7.54. Проходим мачты, торчащие из воды. Это «Баренфельс». Вижу надпись «Langsam fahren» («Тихий ход»). Превосходно, наша скорость только два с половиной узла.

Перископ заклинивается и начинает дымить. Фиксируется отверткой.

8.10. Идем в атаку.

8.15. Перископ беспрестанно вверх-вниз, вверх-вниз.

8.20. Под доком в 25 футах. «Q-цистерна» заполнена.

8.40. На 60 футах на дне под северной оконечностью дока. Сбросили заряд с левого борта.

8.50. Южная оконечность. Глубина 50 футов. Сбросили заряд с правого борта. Берем курс на западный Бю-фьорд».

В 8.30 вечера Уэстмакотт позволил лодке всплыть на поверхность, и не более чем через тридцать минут они встретили «Сциптр». Некоторое время маленькая лодка сопровождала большую, пока готовились к буксировке и менялись экипажами. Обратный путь был бы ничем не примечателен, если бы не телефонная связь, прервавшаяся после первых восьми часов. В Балта-Саунд пришли в 9.00 утра 13 сентября, почти через шесть дней после выход лодок оттуда.

В своем рапорте об операции Уэстмакотт излагал мнение, что повреждения нанесены также судну или судам, стоявшим у западной стороны плавучего дока и, вероятно, потопленным при гибели последнего. Впоследствии наблюдения подтвердили, что затонули и плавучий док, и небольшое торговое судно, стоявшее рядом.

Интересный пункт в отчете касался «бытовых» проблем. Питание в море было двухразовым. С установлением плохой погоды из меню вычеркивались блюда в следующем порядке: суп, колбасный фарш, яйца, фрукты, чай и апельсиновый сок.

«Х-24» была великолепна! Только ею были проведены наступательные операции из всех лодок класса «20», несмотря на то что ходили настойчивые слухи о том, что кто-то вот-вот получит задание вывести из строя тяжелые немецкие корабли на их якорной стоянке в Тронхейме, а один из экипажей даже утверждал, что им должны разрешить попытаться пробраться в Кильский канал.

Часть четвертая
БЕРЕГА ЕВРОПЫ

Глава 20
«НЕТ ЛУЧШЕ ЧАРИОТЕРОВ»

Маленький итальянский лейтенант посмотрел на свои часы. Было половина восьмого вечера 21 июня 1944 г. Почти час прошел, думал он, с тех пор, как «Грекале», гладкий, обтекаемой формы, словно скаковая лошадь, эсминец, на который он был недавно назначен младшим вахтенным офицером, вышел в море из маленького корсиканского порта Бастия.

Все те несколько дней, которые он провел на острове, он наслаждался. Французы, кажется, называют его «благоуханным островом», но его привлекательность все же в большей степени ощущалась глазами, чем другими органами чувств: остроконечные горы, казалось, возвышались прямо из моря. В самом деле, не поворачивая головы, можно было одновременно видеть и синеву моря, и золото песка, и белые пики вершин. Да, он действительно наслаждался, несмотря на неудобства поездки по дурацкой узкоколейке между Аяччо и Бастией, несмотря на шумную, деловую атмосферу в самой Бастии, с ее традиционными базарами, борьбой за выживание среди пустых туристических магазинов, которые напоминали об отдаленном прошлом, несмотря на «vin rose» в винных залах – хотя, возможно, он предпочитал посредственный кьянти; и несмотря на то, что их «пассажиры» сорвали его полуденный отдых на крошечном пустынном пляже на северном берегу бухты. Возможно, грубые развлечения были составной частью их деятельности. Он этого не знал.

Конечно, они должны были отплыть в 17.30. Ну опоздали они на час с минутами, но «пассажиры» были очень недовольны. Это не понравилось его командиру, которому указали на его старшего механика, допустившего неполадки с котлом как раз в это время. Само собой разумеется, что торпедный катер, который должен был их сопровождать, готов был сделать это в любую минуту, но это не улучшило обстановку.

Нос корабля был направлен на несколько градусов к северу от восточного направления, и они хорошо шли при прекрасной погоде – штиль, яркое солнце, хорошая видимость.

«Пассажиры», казалось, были обеспокоены столь хорошей видимостью, что было для него вполне понятным. Он взглянул на группу, расположившуюся на мостике, и подумал, насколько странно все, что происходит. Это не было похоже на прежнюю Италию, где звучали волнующие новости о подвигах отважных людей из Decima Flottiglia Mas (10-й флотилии субмарин)[70]70
  «10-я флотилия противолодочных катеров» – так в целях секретности называли флотилию итальянских подводных диверсантов. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Они атаковали британский флот в Александрии и Гибралтаре, они были острием направленного на врага оружия итальянского флота. А что теперь? Итальянский военный флот перевозит экипажи британских человекоуправляемых торпед для атаки на два итальянских крейсера, которые сейчас, как известно, находятся в руках немцев, и знаменитый де ля Пени был теперь на «Грекале», организуя вспомогательный удар силами ребят «Гаммы», боевых пловцов итальянского военно-морского флота. Все это казалось очень странным. Он все еще не привык находиться «по другую сторону» в этой странной войне.

– Лоренцо! – позвали его.

Он обернулся при звуке своего имени и понял, что его сосед по каюте зовет его для помощи в общении с британскими «чариотерами», как они сами себя называли. После краткого представления они немного поговорили с ними на своем неуверенном английском, слушая некую смесь английского с итальянским в ответ, но главным образом наблюдая и приглядываясь.

Их было два экипажа – четыре человека. Первый экипаж состоял из сублейтенанта Малькольма Каузера и матроса Гарри Смита. Каузер был среднего роста, примерно пять футов восемь дюймов. Первое, что бросалось в нем в глаза, была необычайно широкая грудь и очевидная сила рук. Несмотря на форму хаки, он всеми своими чертами смотрелся моряком, неразличимо растворяясь среди флотской обстановки. Он был всегда весел, но не глуп и не ребячлив. И все же он безусловно молод, года двадцать два или двадцать три, не больше. Маленький итальянский офицер счел его приятной личностью и таким образом разделил общее мнение. Ему, конечно, нравилось, что некоторыми чертами он напоминал латинянина. Если бы его темные волосы были прямыми, а не кудрявыми и акцент выученного в Бразилии английского немного яснее, он мог бы остаться незамеченным в обществе итальянцев.

Не то что матрос. Его розовое молодое лицо выдавало в нем англичанина на любом расстоянии. Но при всей своей молодости он смотрелся соответственно своему имени, этот Смит[71]71
  Смит (smith) – кузнец (англ.). (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Его сложение было таким же крепким, как и у его номера первого, и если, как полагал Лоренцо, у него был недостаток воображения, то, конечно, он восполнял это своим мужеством. Казалось, он олицетворял собой фразу, которую часто применял, а именно: «Что, черт побери?»

Номер первый из второго экипажа звался Конрад Берей. Он был петти-офицером и… поваром. «Что это за боевая часть военно-морского флота? – размышлял Лоренцо. – Как повар, даже повар в младшем офицерском звании, мог получить работу водителя человекоуправляемой торпеды? И каким поваром мог быть человек такого типа?» Это было совершенно непонятно, но надо признать, что Берей хорошо подходил к своей роли. Казалось, у него было больше командирских способностей, чем у Каузера, он был немного выше, хотя не такой широкоплечий. Его темные гладкие волосы подчеркивали жесткое выражение лица. Он производил впечатление человека твердого как морально, так и физически, ничему не позволяя отвлекать себя от работы. Он не тратил время на болтовню на посторонние темы, был не охотник до любезностей, а когда ударялся в критику, то не щадил никого. Он был самый старший из четверых, и ему было сильно за двадцать. Его жизнью было море и военно-морской флот. Его флот. А ко всем иностранным флотам, как и вообще ко всему иностранному, особенно, как казалось Лоренцо, ко всему итальянскому и к итальянцам, у него была неприязнь. «Меня от этого обезьяньего корабля просто тошнит!»

Номером вторым у Берея был Кен Лоуренс, механик. Он был высоким и худым, самым высоким из четверых. Его основной чертой была слепая вера в своего номера первого, и тот факт, что Берей никогда не изменял своему номеру второму, показывает, насколько первоклассным тот был ныряльщиком.

Это Лоренцо знал или, по крайней мере, мог предполагать. Он также знал, что остальная часть партии состояла из команды «Гамма» с двумя специальными моторными катерами, а также британских штабных офицеров и людей, отвечавших за костюмы водолазов.

Вскоре показались горы, окружающие Специю, и стал виден столб дыма, довольно большой, поднимавшийся на итальянском берегу немного юго-восточнее военно-морской базы. Вскоре можно стало разобрать, что это горит небольшое каботажное судно после налета Королевских ВВС. Два корабля снизили скорость, поскольку из-за исключительной видимости побережье казалось очень близким, и, хотя обнаружить эсминец и торпедный катер с такого расстояния трудно, на борту корабля забеспокоились.

В 8.30 вечера последовал приказ остановить машины. На воду были спущены два MTSM (специальные катера для подводных диверсантов), на борт одного из них пошли трое из «Гаммы». Другой использовали просто в качестве страховки. Как только они отошли, торпедный катер подошел к борту и принял экипажи чариотов.

Лоренцо наблюдал за их отъездом, махая им рукой и провожая добрыми пожеланиями так же, как и некоторые его товарищи по плаванию. Вот они идут, чтобы атаковать «Больцано» и «Горицию», в собственной итальянской базе человекоуправляемых торпед в Специи. Конечно, он желает им успеха, но все-таки мир кажется перевернувшимся.

Торпедный катер под командованием британского старшего морского офицера, коммандера Королевского флота П.Е.Х. Хисфилда, отошел на скорости в двадцать три узла. Он пошел прямо на север, по направлению к Специи. Хисфилд считал, что вечер ужасно затянулся. Ему казалось, что сумерки никогда не наступят, и такие же признаки нетерпения он видел у четырех членов экипажей чариотов. Светлое время длилось, конечно, дольше, чем они ожидали, и до наступления десяти часов скорость пришлось сбросить до тринадцати узлов, что на корабле данного класса казалось скоростью заснувшей улитки.

Они могли уже в деталях рассмотреть дым, плывший от Ливорно. Хисфилд подозревал, что Королевские ВВС уделили этому городу особое внимание. И по-прежнему горело каботажное судно. Приятно было видеть, что враг пострадал во многих точках, к тому же обманное затишье могло сделать его менее осторожным, что снизит возможность неудачи атаки, которая должна была вскоре начаться.

Приблизившись, скорость снизили до шести узлов. Два MTSM отделились и быстро ушли в сторону мола. Торпедный катер был недалеко от точки выпуска чариотов, и Хисфилд решил переброситься несколькими словами с командующим офицером:

– Лейтенант Карминати, могу я побеседовать с вами?

Хисфилд знал, что при запуске двигателей или на холостом ходу торпедный катер сильно шумит, так что он собирался остановить двигатели, как только точка выпуска будет достигнута, и не гонять их на нейтрале.

– Берег, кажется, совсем рядом справа, и я не могу рисковать быть услышанным. Кроме того, я вижу, что береговая батарея и прожектор находятся на траверзе. Мы подождем после отхода чариотов четверть часа, потом можно будет вновь запустить моторы. Дадим им отойти достаточно далеко, до того, как нас высветит прожектор, потому что это произойдет, я думаю, сразу, как только мы дадим газ. Хорошо? Благодарю.

Точка была достигнута через двадцать минут после полуночи. Команды оделись и были готовы сойти в воду, как только винты прекратят вращение, через несколько минут они будут уже далеко. Когда прозвучали все слова прощания и добрые напутствия, Хисфилд некоторое время постоял в одиночестве. Видимость, черт бы ее побери, была по-прежнему превосходной. С точки зрения джерри лучшей и быть не могло. И вот именно тогда упитанный итальянский моряк поймал его взгляд, указал на небо и на берег выразительным жестом, достойным «Grand Opera», и заметил:

– Раздражает, да, commandante?

Жаль, что никто не мог знать, что происходило в этот момент в мыслях Берея. Это касалось его отношения к итальянцам, особенно если учесть, что до сих пор он плохо скрывал неуважение к их методам. Две машины были спущены со специально срезанной кормы торпедного катера с очень небольшим шумом. Вхождение в воду со специально сконструированного низкого надводного борта было также легким для ныряльщиков. «Действительно, – думал Берей, – все это превосходно, лучший способ транспортировки, в котором я когда-либо участвовал».

Чариотеры были в воде, машины выскользнули из своих креплений. Четверо человек провели и проверили регулировку, поставили моторы на «малый вперед». Через пару мгновений они миновали скулу торпедного катера и с головой ушли в темноту. Была волна от машины Каузера, затем они ушли: Каузер – чтобы отыскать и потопить «Больцано», Берей – «Горицию». Даже на борту торпедного катера номер 74, кажется, стихли все голоса.

Здесь уместно сказать о расхождениях в последующих свидетельствах. Командир торпедного катера и кэптен Хисфилд оба впоследствии заявляли, что торпеды были спущены примерно в трех милях от мола; оба экипажа, однако, были убеждены, что исходное расстояние было значительно больше трех миль. Каузер оценивал его в восемь миль, Берей – по крайней мере в шесть. Впоследствии выяснилось, что ошибались чариотеры, а их неточная оценка произошла по той причине, что батареи торпед давали меньшую скорость, чем обычно.

Судьба этих двух экипажей разнилась с самого момента запуска. Каузер и Смит наслаждались беспрепятственным подходом к цели, если не считать того, что плавание это несколько затянулось. Спустя несколько минут после прощания с торпедным катером Каузер повернул голову, чтобы еще раз посмотреть на него, но смог увидеть только тьму, и даже не было никакого намека на силуэт. Только тогда он полностью ощутил, что теперь они со Смитом предоставлены сами себе и должны сами достичь сильно защищенной вражеской гавани. Это вызвало неприятное ощущение в желудке – разновидность волнения или напряжения, которую он всегда испытывал перед серьезной игрой или испытанием.

В течение первого часа они шли по поверхности, не видя никаких признаков противника, но после того, как этот час прошел, они услышали «пуф-пуф» дизельного двигателя и тотчас же погрузились на двадцатипятифутовую глубину и сбросили скорость. Шум, казалось, приближался к ним и становился все громче, но в конце концов прошел прямо над ними и замер вдалеке. Как только Каузер счел ситуацию безопасной, он вновь поднялся на поверхность и остановил мотор, он тут же пояснил Смиту знаками и многократными подталкиваниями, что тот должен, сидя на корме (маневр, не характерный для этого типа чариотов), вести наблюдение за тем, что происходит сзади. Затем они продолжали идти по поверхности, и Каузер был весьма заинтригован оживленным движением на пути в гавань. По всему берегу была красивая стрельба трассирующими залпами, светили прожектора и целый набор сигнальных ракет.

Затем Каузер смог разглядеть на близком расстоянии черный силуэт. Это, как выяснилось, было боновозаградительное судно, как он и ожидал. Скорее всего, оно несло гидроакустическую вахту, и они, соответственно, на время изменили скорость и приняли некоторые предосторожности в ходе своего маневрирования. Переменив курс, они пошли вправо, где обнаружили навигационный буй, стоящий на полпути к молу. Пока никаких препятствий. Через полминуты Каузер развернул нос машины еще правее и повел ее параллельно молу ярдах в пятнадцати от него. Он полагал, что найдет восточный проход без особых затруднений.

Тем временем Берей и Лоуренс тоже приближались к молу. Все шло гладко, пока Берей не решил направить машину вниз, и тут она вдруг начала демонстрировать странный набор всяческих уловок и проделок. Когда он толкал рычаг вперед, винт с шумом показывался из воды. Когда он выправлял это положение кормовым насосом, она тут же вставала «на хвост», так, что зарядное отделение поднималось над поверхностью и защитным щитком Берея, остававшегося под водой. Таким образом, если бы позже понадобилось сделать незаметный проход, это было бы проблема-тично. Также невозможно было плавно всплыть на поверхность.

Голова у Берея была холодной как лед. Он невозмутимо обследовал регулировку, в то время как машина продолжала идти по направлению к гавани. Оказалось, что в балластную цистерну проникал воздух, так что он не мог ею воспользоваться для регулировки. Причина неисправности, по его мнению, была в поломке какой-то детали в механизме, что искажало любой угол, задаваемый системе рулем глубины.

Его рассказ о происходившем выглядит так: «Теперь я шел к молу. На пути я заметил свет, по-видимому вспыхнувший на берегу, а возможно, он был V западного входа в гавань. Также слышали мотор, очень тихий звук. Решили, что это один из MTSM. В конце концов разглядели две мачты, которые, как нам сообщили на инструктаже, находились на середине мола и по которым можно было сверить наше положение на карте. Время – 2.30. При ближайшем рассмотрении я обнаружил, что «мачты» оказались двумя фабричными трубами на холме. Мы по-прежнему ничего не видели. Специя окружена холмами, и на их фоне увидеть силуэт какого-либо предмета невозможно. Затем увидели два маленьких островка, это позволило нам установить наше расположение – мы находились у восточного прохода в волноломе. Мой щиток запотел и стал бесполезным. С того времени, как я обнаружил острова, я держал его открытым. Я решил осуществить прорыв в гавань по поверхности: во-первых, в погруженном положении я не мог видеть приборы, а во-вторых, погружение было просто невозможно из-за фокусов машины. Это была моя вторая операция; первая провалилась, поэтому я был настроен так или иначе провести эту. Мы теперь шли вдоль мола в западном направлении, думая, что разыскиваем вход, но успевали только уклонять головы от выступающих камней. Спустя примерно час мы обнаружили четыре радиомачты, которые, судя по их расположению и форме, не могли быть «нашими» мачтами, как я полагал.