Текст книги "Зачем убили Джона Кеннеди. Правда, которую важно знать"

Сокрытые от глаз обычных граждан, наблюдавших за похоронами президента Кеннеди по телевизору, организации полицейского государства быстро сплотились, чтобы под покровом официальных траурных мероприятий замести все следы убийства Джона Кеннеди. Политика национальной безопасности в отношении врагов за пределами государства (с которыми убитый президент вел переговоры о перемирии) вынуждала отрицать возможность какого-либо заговора внутри государства. Пока оседланный конь без всадника следовал за гробом по улицам столицы, правдоподобное отрицание вернулось домой, чтобы поглотить нацию.

Заместитель генерального прокурора Николас Катценбах направил 25 ноября 1963 г. докладную записку пресс-секретарю президента Джонсона, Биллу Мойерсу, призывая того к скорейшему признанию Освальда убийцей-одиночкой, чтобы распространение слухов о коммунистическом или правом заговорах не вышло из-под контроля:

«1. Общественность должна быть удовлетворена тем, что убийцей является Освальд; что у него не было сообщников, которые все еще находятся на свободе; и что имеющихся доказательств хватило бы, чтобы добиться соответствующего приговора в суде.

2. Рассуждения о мотивации Освальда необходимо прекратить, и мы должны найти основания для опровержения предположений, что это был коммунистический заговор или (как говорит пресса «железного занавеса») правый заговор с целью обвинить в нем коммунистов. К сожалению, факты об Освальде кажутся слишком удачными для этого – слишком очевидными (марксист, Куба, русская жена и т. д.)»{384}384
  Nicholas deB. Katzenbach, “Memorandum for Mr. Moyers,” November 25, 1963; в E. Martin Schotz, “History Will Not Absolve Us: Orwellian Control, Public Denial and the Murder of President Kennedy” (Brookline, Mass.: Kurtz, Ulmer & DeLucia, 1996), p. 188. Также “Investigation of the Assassination of President John F. Kennedy: Hearings before the HSCA,” vol. 3, pp. 566–67.


[Закрыть].

Чтобы опровергнуть любую мысль о каком-либо заговоре, в своей записке Катценбах рекомендовал «создать президентскую комиссию с участием людей с безупречной репутацией для рассмотрения и изучения доказательств и объявления выводов»{385}385
  Там же, с. 189.


[Закрыть].

Прежде чем отказаться от дела, созданного агентами ЦРУ в Мехико для дискредитации Кубы и Советского Союза, Линдон Джонсон использовал его (без учета информации Гувера о двойнике) как рычаг, чтобы собрать именно такую президентскую комиссию из респектабельных вождей холодной войны. Он обеспечил общественное признание комиссии, убедив председателя Верховного суда Эрла Уоррена возглавить ее. Поначалу Уоррен отказался быть пешкой в игре Джонсона. Однако в записанном телефонном разговоре в пятницу 29 ноября Джонсон поделился с сенатором Ричардом Расселлом, как он, используя свидетельства офиса ЦРУ в Мехико, надавил на сознательность Уоррена. Затем Джонсон заманил в комиссию Расселла, используя те же мексиканские аргументы, которым он принудил к сотрудничеству Уоррена:

Джонсон: Уоррен сказал мне, что он не сделает этого ни при каких обстоятельствах. Он не считает, что Верховный суд должен иметь к этому отношение…

Он пришел сюда и дважды сказал мне «нет». И я просто предъявил ему то, что Гувер рассказал мне о том маленьком инциденте в Мехико, и сказал: «Я не хочу, чтобы завтра г-ну Хрущеву сказали – и заставили объясняться перед камерой, что это не он и не Кастро убили этого парня, и все, что мне нужно от вас, это проверка существующих фактов и выявление других фактов, необходимых для определения, кто убил президента»{386}386
  Beschloss, “Taking Charge,” p. 72.


[Закрыть].

Расселл сказал Джонсону, что не может работать с Уорреном, но отговорка не сработала:

Расселл: Но, господин президент, мне не нужно рассказывать о моей преданности вам, однако я просто не могу работать в этой комиссии. Я очень горжусь тем, что вы подумали обо мне в связи с этим. Но я не могу работать в ней под началом верховного судьи Уоррена. Мне не нравится этот человек…

Джонсон: Дик, это уже объявлено. И вы можете работать с кем угодно на благо Америки. Это вопрос, который имеет намного больше последствий, чем видно на поверхности. И нам нужно прекратить все разговоры о том, что за этим стоят Хрущев и Кастро, разговоры, втягивающие нас в войну, которая может убить 40 миллионов американцев всего за час…

…Днем приходил Госсекретарь. Его очень беспокоит, Дик, то, что они распространяют по всему коммунистическому лагерю мысль о том, что Хрущев убил Кеннеди. Он этого не делал. Он вообще не имеет к этому ни малейшего отношения.

Расселл: Я не думаю, что имеет к этому прямое отношение. Я знаю, что Хрущев не стал бы этого делать, потому как думал, что с Кеннеди ему будет проще договориться{387}387
  Там же, с. 67, 69.


[Закрыть].

Последнее замечание Расселла показывает его собственное понимание различий между Кеннеди и Джонсоном и изменений во внешней политике, которые начались в Далласе. Как отмечает редактор записей Майкл Бешлосс, «Расселл считает, что [Хрущев думал] он поладит с Кеннеди лучше, чем с Джонсоном».

В ноябре 1963 г. можно было сказать и о Фиделе Кастро, что он тоже думал, что ему проще договориться с Кеннеди. Открытость Кастро к Кеннеди была подтверждена в ноябре неофициальным посланником Кеннеди к Кастро, французским корреспондентом Жаном Даниэлем[24]24
  Жан Даниэль (род. в 1920 г.) – французский журналист и левый интеллектуал алжирского происхождения. Друг и единомышленник Альбера Камю. Личный друг У. Эттвуда, американского дипломата, установившего контакт с Ф. Кастро. Во время Карибского кризиса – корреспондент Associated Press. В 1964 г. основал известный французский философско-политический журнал Le Nouvel Observateur (в настоящее время – L’Obs). – Прим. науч. ред.


[Закрыть].

Жан Даниэль после встречи с президентом Кеннеди первые три недели ноября ездил по Кубе и разговаривал с жителями острова разных профессий и социального положения, но никак не мог добиться аудиенции у Фиделя Кастро. Ему сказали, что у Кастро очень плотный рабочий график и совсем нет ни времени, ни желания встречаться с западными журналистами. Даниэль почти потерял надежду, когда 19 ноября, накануне вылета из Гаваны, Кастро неожиданно сам появился в его гостинице. Фидель узнал о том, что Даниэль брал интервью у Кеннеди. Ему хотелось услышать подробности того разговора. Из тайных встреч Эттвуда и Лечуги Кастро знал, что Кеннеди ищет пути для начала диалога с ним. Более того, в то же самое время, когда Даниэль пытался встретиться с Кастро, Кастро сам искал возможность поговорить с Кеннеди через Лизу Ховард и Уильяма Эттвуда. Мы немного остановимся на этом эпизоде, прежде чем перейдем непосредственно к тому уникальному разговору между Кастро и Даниэлем, который начался и продолжался в момент убийства Джона Кеннеди.

После того, как в течение недели помощник Кастро Рене Вальехо оставлял телефонные сообщения для Лизы Ховард, 29 октября ему наконец-то удалось застать ее дома. Он заверил ее, что Кастро все так же стремится улучшить отношения с США, как и во время ее визита в апреле. Тем не менее в тот момент Кастро не мог покинуть Кубу и отправиться с визитом в ООН или куда-либо еще для переговоров с представителем Кеннеди. Ховард сообщила Вальехо, что у них теперь есть официальный представитель США, уполномоченный выслушать Кастро. Вальехо сказал, что он передаст это сообщение Кастро и позвонит ей в ближайшее время{388}388
  “Служебная записка Эттвуда Чейзу”, “FRUS, 1961–1963,” vol. XI, p. 882.


[Закрыть].

Вальехо вновь позвонил Ховард 31 октября: «Кастро выразил огромное желание поговорить с представителем США и отметил высокую важность этой встречи для всех заинтересованных сторон»{389}389
  Там же.


[Закрыть]. Фраза «всех заинтересованных сторон» имела очень важное значение. В тот момент Кастро, как Кеннеди и Хрущев, старался обходить стороной свое еще более воинственное правительство, чтобы вести переговоры с противником. Кастро также старался преодолеть собственную идеологию холодной войны ради достижения мира. Как Кеннеди и Хрущеву, ему приходилось действовать скрытно. Он был готов вести переговоры с американским президентом-миротворцем в абсолютной тайне от всех, как некогда готовился к партизанской войне с Батистой. Вальехо сообщил, что Кастро «готов отправить самолет в Мексику с тем, чтобы забрать официального представителя и доставить его на частный аэродром недалеко от Варадеро, где Кастро сможет встретиться с ним тет-а-тет. После переговоров тот же самолет доставит его обратно. Таким образом можно будет избежать риска быть узнанным кем-нибудь в аэропорту Гаваны»{390}390
  Там же.


[Закрыть]. Ховард ответила Вальехо, что она сомневается в том, что официальный представитель США сможет приехать на Кубу. Возможно, Вальехо, как личный представитель Кастро, сможет сам приехать на встречу с ним в ООН или в Мексику? Вальехо ответил, что «Кастро хотел сам участвовать в переговорах», но не стал бы исключать такую возможность, если не будет другого способа вступить в диалог с Кеннеди{391}391
  Там же.


[Закрыть].

Ховард пересказала содержание разговора с Вальехо Эттвуду, который, в свою очередь, передал информацию в Белый дом. 5 ноября Эттвуд встретился с Макджорджем Банди, советником Кеннеди по вопросам национальной безопасности, и Гордоном Чейзом, сотрудником аппарата Совета национальной безопасности. Он рассказал им о стремлении Кастро к диалогу с Кеннеди. По просьбе Чейза 8 ноября Эттвуд изложил это в докладной записке{392}392
  Там же.


[Закрыть]. До прибытия Кеннеди в Даллас оставалось две недели.

Рене Вальехо вновь позвонил Лизе Ховард 11 ноября от имени Кастро, чтобы еще раз подчеркнуть «понимание важности обеспечения безопасности»{393}393
  “Служебная записка Уильяма Эттвуда Гордону Чейзу, сотруднику аппарата Совета национальной безопасности”, 22 ноября 1963 г., “FRUS, 1961–1963,” vol. XI, p. 892.


[Закрыть]. Он сказал, что Кастро согласится с любыми предложениями представителей Кеннеди. Он был готов предоставить самолет, если это поможет решить вопрос. Как сообщил Эттвуд в Белый дом, Кастро передал через Вальехо, что «кубинский самолет может прибыть на Ки-Уэст, чтобы забрать эмиссара; или они согласны на то, чтобы он прилетел на американском самолете на один из «секретных аэродромов» вблизи Гаваны. [Вальехо] подчеркнул, что только Кастро и он сам будут присутствовать на переговорах и что никто другой, – он упомянул, в частности, Че Гевару, – не будет участвовать»{394}394
  Там же, с. 892–893.


[Закрыть]. Обеим сторонам было известно, что Че Гевара, как и многие соратники Кастро, выступал против сближения с Кеннеди. Кастро убеждал Кеннеди, что он не зависит от мнения оппозиции в своем правительстве.

Выслушав 12 ноября доклад Эттвуда, Макджордж Банди сказал, что перед встречей с самим Кастро следует предварительно увидеться с Вальехо в ООН, чтобы выяснить, о чем конкретно хочет поговорить Кастро{395}395
  Там же, с. 893.


[Закрыть].

Лиза Ховард передала эту информацию 14 ноября Рене Вальехо, который ответил, что обсудит это с Кастро{396}396
  Там же.


[Закрыть].

Ховард 18 ноября снова позвонила Вальехо. На этот раз она передала трубку Эттвуду. На другом конце провода Фидель Кастро слушал разговор Вальехо и Эттвуда, о чем он рассказал Эттвуду много лет спустя{397}397
  Attwood, “Twilight Struggle,” p. 262.


[Закрыть]. Эттвуд спросил Вальехо, может ли тот приехать в Нью-Йорк на предварительную встречу. Вальехо ответил, что он сам не сможет в эти даты, но «мы» поручим Лечуге составить и обсудить с Эттвудом «предмет разговора» для последующей встречи с Кастро. Эттвуд сказал, что будет ждать звонка Лечуги.

Таким образом, за четыре дня до событий в Далласе все было готово к началу диалога Кеннеди и Кастро по вопросу отношений между США и Кубой. И тот и другой, чувствуя одобрение и поддержку Никиты Хрущева, уже слышали мелодию песни мира, которую никто в их правительствах еще не мог уловить. Очень осторожно, как дикобразы, занимающиеся любовью, они готовились диалогу со странным ощущением, что Соединенные Штаты и Куба могут на самом деле мирно существовать друг с другом.

Не знавший об этих закулисных договоренностях Жан Даниэль был потрясен внезапным появлением Фиделя Кастро в его гостинице в Гаване поздно вечером 19 ноября. Кастро хотел узнать про Кеннеди. В течение шести часов – с 22:00 до 4:00 – они разговаривали в номере Даниэля. Интервьюер стал интервьюируемым. Кастро повернул беседу таким образом, чтобы можно было уловить все нюансы разговора Даниэля с Кеннеди. Даниэль позже описал реакцию Кастро на явные и подсознательные посылы, которые он получил от президента через его «неофициального посланника» за два с половиной дня до смерти Кеннеди: «Фидель слушал с жадностью и жгучим интересом: он теребил бороду, натягивал берет десантника на глаза, поправлял френч, все это время его глубокие живые глаза искрились недобрым светом. В какой-то момент мне показалось, что я играю роль того соперника, с которым он одновременно хотел и договориться, и сразиться; как будто я сам, в некоторой степени, был тем личным врагом в Белом доме, с которым, по словам Хрущева, “можно договариваться”. Некоторые ремарки он просил меня повторить трижды, особенно те, где Кеннеди критиковал режим Батисты, те, где Кеннеди проявил нетерпимость в отношении генерала де Голля, и, наконец, те, где Кеннеди обвинял Фиделя в том, что тот чуть не спровоцировал войну, которая могла уничтожить все человечество»{398}398
  Daniel, “Unofficial Envoy,” p. 17.


[Закрыть].

Когда Даниэль закончил говорить, он сделал паузу в ожидании взрывной ответной реакции. Вместо этого Кастро надолго замолчал Он знал, что Даниэль возвращается в Вашингтон, и президент США мог узнать ответную реакцию кубинского лидера на его слова. Фактически их диалог уже начался, даже еще до встречи Кастро с Эттвудом, представителем Кеннеди, – встречи в Далласе, которую вскоре отменят, а вместе с ней и другие возможности. Наконец Кастро заговорил, взвешивая каждое слово.

«Я надеюсь, что Кеннеди искренен, – начал он. – Я также считаю, что в настоящее время выражение этой искренности может иметь политическое значение». «Я объясню, что я имею в виду», – сказал он, после чего резко раскритиковал Кеннеди, что вместе с тем помогло раскрыть собственное понимание положения, в котором оказался президент:

«Я не забыл, что Кеннеди сосредоточил свою избирательную кампанию против Никсона на принципе неизменности политики по отношению к Кубе. Я не забыл бесчестную стратегию и двусмысленные заявления, попытки вторжения, давление, шантаж, организацию контрреволюционного движения, блокаду и, помимо всего прочего, ответные меры, которые были использованы раньше, намного раньше, чем появился какой-либо предлог и коммунистическое оправдание. Но я понимаю, что он унаследовал сложную ситуацию. Я не думаю, что президент Соединенных Штатов когда-либо был по-настоящему свободен в своих действиях, и я считаю, что Кеннеди в настоящее время ощущает влияние этого недостатка свободы. Я также думаю, что теперь он понимает, насколько его сбили с толку, особенно в отношении реакции кубинских граждан на операцию в заливе Свиней»{399}399
  Там же, с. 17–18.


[Закрыть].

Кастро был поражен обвинениями Кеннеди в том, что именно он несет ответственность за то, что человечество оказалось на грани ядерной войны во время Карибского кризиса. Он ответил собственным видением этой истории таким образом, чтобы в свою очередь бросить вызов Кеннеди, который услышал бы его от Даниэля, если бы остался жив:

«За шесть месяцев до того, как эти ракеты были размещены на Кубе, мы получили из нескольких источников информацию, предупреждающую о том, что идет подготовка к новому вторжению на остров при поддержке ЦРУ, руководство которого чувствовало себя униженным в связи с поражением в заливе Свиней и перспективой стать посмешищем в глазах всего мира и получить выговор от правительства США. [Этими словами Кастро надавил на «больную мозоль» – кризисный период в истории США, когда лидеры ЦРУ из-за провала в заливе Свиней возненавидели Кеннеди особенно сильно, и Кастро, другой объект их ненависти, чувствовал это.] Мы также узнали, что и Пентагон помогал ЦРУ в подготовке этой операции, но у нас были сомнения относительно отношения к этому самого президента. Среди наших информаторов были те, кому даже казалось, что для прекращения подготовки новой операции было достаточно предупредить президента. [Если бы Кастро, по примеру Хрущева, рискнул тогда инициировать тайную переписку с Кеннеди, что еще он и Кеннеди смогли бы узнать благодаря такому обмену?] Как-то раз зять Хрущева, Аджубей, заехал к нам, прежде чем отправиться в Вашингтон по приглашению сторонников Кеннеди. Сразу после прибытия в Вашингтон Аджубей был принят главой США, и их разговор сосредоточился, в частности, на ситуации на Кубе. Через неделю после этой встречи мы получили в Гаване копию доклада Хрущеву об этой встрече. Именно этот доклад и дал толчок развитию событий».

«Что же Кеннеди сказал Аджубею? А теперь слушайте внимательно, – обратился Кастро к Даниэлю, – так как это очень важно. Он сказал, что сложившаяся на Кубе ситуация неприемлема для Соединенных Штатов, что американское правительство решило, что оно больше не вправе это допускать; он сказал, что мирное сосуществование серьезно скомпрометировано тем, что “советское влияние” на Кубу изменило баланс сил, уничтожило достигнутое равновесие и [в этот момент Кастро подчеркнул свое высказывание, произнося каждый слог отдельно] Кеннеди напомнил русским, что Соединенные Штаты не вмешивались в венгерские события, что очевидно было своего рода требованием российского невмешательства в случае возможного вторжения США на Кубу. Само собой разумеется, слово “вторжение” фактически не было упомянуто, и Аджубей, не располагавший на тот момент какими-либо дополнительными сведениями, не мог сделать такой же вывод, какой сделали мы. Но когда мы передали Хрущеву имеющуюся у нас до этого информацию, русские тоже начали интерпретировать диалог Кеннеди – Аджубея в том же ключе, что и мы, и обратились к источнику нашей информации. К концу месяца правительства России и Кубы пришли к определенному убеждению, что вторжение может случиться в любой момент. И это правда».

В этот момент Кастро говорил с Даниэлем, словно перед ним был сам Кеннеди.

«Что делать? Как мы можем предотвратить вторжение? Мы увидели, что Хрущев обеспокоен тем же, что и мы. Он спросил нас, чего бы мы хотели. Мы ответили: убедите Соединенные Штаты, что любое нападение на Кубу равносильно нападению на Советский Союз. И как это сделать? Все наши размышления и споры касались только этой темы. Мы думали о декларации, создании альянса, о традиционной военной помощи. Русские заявили нам, что они вдвойне обеспокоены сложившейся ситуацией: прежде всего, они хотели спасти кубинскую революцию (другими словами, их репутацию социалистических идей в глазах всего мира), и в то же время они хотели избежать международного конфликта. Они полагали, что если ограничиться обычной военной помощью, это не удержит Соединенные Штаты от вторжения, и в этом случае России придется ответить тем же, что неизбежно приведет к разжиганию мировой войны…

…Советская Россия столкнулась с двумя альтернативами: абсолютная неизбежность войны (из-за взятых обязательств и из-за своего положения в социалистическом мире), если кубинская революция окажется под ударом; или риск развязывания войны, если Соединенные Штаты не отступят, несмотря на ракеты, и не откажутся от попытки уничтожить Кубу. Они выбрали социалистическую солидарность и риск развязать войну.

…Одним словом, мы договорились о размещении ракет. И я мог бы сюда добавить, что для нас, кубинцев, на самом деле не было никакой разницы в том, умрем ли мы от обычных бомбардировок или от водородной бомбы. Тем не менее это не мы создали угрозу для всего мира. Это США чуть не погубили человечество, угрожая войной, чтобы задушить революцию»{400}400
  Там же, с. 18–19.


[Закрыть].

В самый разгар Карибского кризиса Кеннеди был слишком далек от того, чтобы не только понять позицию Хрущева, но и не загнать своего противника в угол. Смог бы он так же понять противостояние Кастро тому, в чем он видел причины этого кризиса?

Кастро продолжил, перейдя к теме «Союза ради прогресса» для стран Латинской Америки, созданного Кеннеди, с необычайной симпатией. «В определенном смысле, – сказал он, – это была хорошая идея. Она ознаменовала некий прогресс. Даже если ее назовут запоздалой, робкой, появившейся спонтанно или под давлением… даже в этом случае я признаю, что сама идея представляет собой попытку адаптироваться к чрезвычайно быстрому развитию событий в Латинской Америке»{401}401
  Там же, с. 19.


[Закрыть].

Ко всему этому Кастро добавил свою политическую оценку, что «хорошие идеи Кеннеди не приведут к каким-либо результатам. Это очень легко понять, и в данном случае он, конечно, осознает это, поскольку он, как я уже говорил, реалист. В течение многих лет американский политический курс – не правительство, а концерны и Пентагон – поддерживал латиноамериканских олигархов. Авторитет, деньги и власть были у класса, который Кеннеди сам описал, говоря о Батисте».

Утверждение Кеннеди, что «Батиста был воплощением грехов, совершенных Соединенными Штатами», за которые «теперь нам придется заплатить», заставило Кастро задуматься о том, какая опасность может грозить Кеннеди. «На сцену вдруг выходит президент, – сказал он, – который пытается поддержать интересы другого класса (не имеющего доступа ни к одному из рычагов власти), чтобы создать у латиноамериканских стран впечатление, что Соединенные Штаты больше не поддерживают диктаторов, и поэтому нет необходимости совершать революции, как Кастро на Кубе. К чему это приведет? Концерны видят, что их интересы слегка ущемлены (совсем немного, но все же ущемлены); Пентагон считает, что стратегические базы находятся в опасности; влиятельные олигархи во всех странах Латинской Америки предупреждают своих американских друзей об опасности подобных действий; они саботируют новую политику; и, короче говоря, у Кеннеди есть все шансы настроить всех против себя»{402}402
  Там же.


[Закрыть].

Фидель Кастро видел изоляцию, в которой Джон Кеннеди оказался даже из-за умеренных реформ его «Союза ради прогресса». И он понимал, как далеко зашел, начав переговоры с Никитой Хрущевым, а теперь еще и диалог с самим Кастро. Мужество Кеннеди вселяло надежду. Когда 20 ноября стрелка часов в гостиничном номере Даниэля приблизилась к 4:00, Кастро выразил надежду по поводу Кеннеди:

«Я очень хочу надеяться, что в Северной Америке появится настоящий лидер (и почему бы Кеннеди не быть таковым, многое говорит в его пользу!), который сможет мужественно перенести непопулярность, противостоять концернам, говорить правду и, самое главное, позволить каждой стране жить так, как она считает нужным. Кеннеди все еще может быть таким человеком. У него все еще есть возможность стать в глазах истории величайшим президентом Соединенных Штатов, лидером, который наконец сможет понять, что капитализм и социализм могут сосуществовать даже в обеих Америках. И тогда как президент он превзойдет самого Линкольна»{403}403
  Там же, с. 20; Jean Daniel, “When Castro Heard the News,” New Republic (December 7, 1963), p. 7.


[Закрыть].

Отношение Кастро к Кеннеди менялось. Особенно на него повлияли беседы с Никитой Хрущевым, защищавшим Кеннеди, во время визита в Советский Союз. «Я знаю, – сказал Кастро Даниэлю, – что Кеннеди для Хрущева – это человек, с которым можно договариваться. По крайней мере у меня создалось такое впечатление после всех моих разговоров с Хрущевым»{404}404
  Daniel, “When Castro Heard the News,” p. 7.


[Закрыть].

Как и Хрущев, Кастро надеялся сотрудничать с президентом США во время его второго четырехлетнего срока, чтобы реализовать принципы сосуществования двух государств. Он пошутил в беседе с Даниэлем, что, вероятно, может помочь Кеннеди в его перевыборной кампании. Он сказал, улыбаясь широкой мальчишеской улыбкой: «Когда вы с ним встретитесь, можете передать, что я готов объявить Голдуотера своим другом, если это станет гарантией переизбрания Кеннеди!»{405}405
  Там же.


[Закрыть]

22 ноября Жан Даниэль обедал с Фиделем Кастро в гостиной его летнего дома на пляже Варадеро. Часы показывали 13:30 по вашингтонскому времени, которое совпадало с Гаваной. Когда Даниэль задал Кастро очередной вопрос о Карибском кризисе, зазвонил телефон. Секретарь в униформе кубинских повстанцев сообщил, что г-н Дортикос, президент Республики Куба, срочно хочет поговорить с премьер-министром. Кастро взял трубку. Даниэль услышал, как Кастро сказал: «Como? Un atentado?» («Что? Покушение на убийство?») Он повернулся, чтобы сказать Даниэлю и секретарю, что в Кеннеди стреляли в Далласе. После чего Кастро вернулся к телефонному разговору. Он громко воскликнул: «Herido? Muy gravemente?» («Ранен? Очень серьезно?»){406}406
  Там же.


[Закрыть].

Когда Кастро повесил трубку, он трижды повторил: «Es una mala noticia» («Это плохая новость»). Он молчал, ожидая очередного звонка с подробностями. Когда он начал размышлять о том, кто мог напасть на Кеннеди, поступил второй звонок: все надеялись, что президент жив и его еще можно спасти. Кастро с явным удовлетворением сказал: «Если они смогут это сделать, считайте, что его уже переизбрали»{407}407
  Там же.


[Закрыть].

Ближе к 14:00 Кастро и Даниэль устроились у радио, чтобы послушать последние новости. Рядом стоял Рене Вальехо, представитель Кастро на переговорах с Кеннеди. Он переводил новости NBC, транслируемые из Майами. Наконец все услышали: президент Кеннеди мертв.

Кастро встал, посмотрел на Даниэля и сказал: «Все изменилось. Нас ждут перемены»{408}408
  Там же.


[Закрыть].

После смерти Кеннеди Линдон Джонсон ввел мораторий на любой диалог между Белым домом и Фиделем Кастро, который все еще стремился к нему. Во время встречи в ООН 4 декабря Карлос Лечуга сообщил Уильяму Эттвуду, что «он получил письмо лично от Фиделя с поручениями переговорить о конкретном плане действий»{409}409
  Beschloss, “Twilight Struggle,” p. 263.


[Закрыть]. Эттвуд запросил Белый дом, что ему ответить Кастро. Гордон Чейз ответил, что вся политика находится в процессе пересмотра новой администрацией, и посоветовал набраться терпения{410}410
  Там же.


[Закрыть]. Эттвуд не знал, что после стремительной смены президентов бывший сторонник сближения государств Чейз уже почувствовал грядущие изменения политического климата и уже примкнул к тем, кто разворачивал политику Кеннеди на 180º. 25 ноября Чейз отправил докладную записку советнику по вопросам национальной безопасности Макджорджу Банди, в которой говорилось: «В принципе, события 22 ноября показали, что примирение с Кастро является еще более сомнительным вопросом, чем казалось раньше. И если я считаю, что президент Кеннеди смог бы договориться с Кастро и сделал бы это с минимальным накалом страстей внутри страны, то я не уверен, сможет ли это президент Джонсон»{411}411
  “Служебная записка Гордона Чейза, сотрудника аппарата Совета национальной безопасности, специальному советнику президента по вопросам национальной безопасности (Банди)”, 25 ноября 1963 г., “FRUS, 1961–1963,” vol. XI, p. 890.


[Закрыть].

Чейз также признавал, что прокастровский имидж Освальда вряд ли будет способствовать сближению: «Кроме того, сам факт, что Ли Освальд был объявлен сторонником Кастро, может затруднить сближение с Кубой, хотя никто не скажет, насколько»{412}412
  Там же.


[Закрыть].

Поэтому бывший сторонник идей Кеннеди писал: «Если считать, что перспективы примирения с Кастро еще более призрачны сейчас, чем они были до 22 ноября, то нынешние попытки Билла Эттвуда лишены какого-либо смысла»{413}413
  Там же.


[Закрыть].

После того, как в течение двух недель Эттвуд не получал от Чейза никаких новостей, наконец-то у него появился шанс услышать ответ от самого президента Джонсона, когда 17 декабря тот посетил постпредство США в ООН в Нью-Йорке. За обедом Джонсон сказал Эттвуду, что «он “с интересом” прочитал его хронологический отчет о Кубинской инициативе»{414}414
  Attwood, “Twilight Struggle,” p. 263.


[Закрыть].

«Это был конец», – писал Эттвуд 20 лет спустя, говоря о сворачивании «взаимоотношений с Кубой»{415}415
  Там же.


[Закрыть]. Они фактически умерли 22 ноября 1963 г. вместе с Джоном Кеннеди. Никакой другой президент США в XX в. не смог их оживить.

Вопреки усиливающимся разногласиям кубинская сторона не сдавалась. Вдохновленный прогрессом в отношениях с Кеннеди, Кастро продолжал искать пути диалога с Соединенными Штатами, несмотря на молчание президента Джонсона в ответ на его предложения. В феврале 1964 г. Лиза Ховард вернулась из очередной командировки на Кубу с необычным «устным посланием» Линдону Джонсону от Фиделя Кастро. В своем послании Кастро зашел очень далеко, пытаясь побудить Джонсона набраться мужества, как Кеннеди, и начать диалог с врагом номер один, т. е. с ним. Самого врага склонил к диалогу совет другого врага Кеннеди – Хрущева, а затем мужество самого Кеннеди. Теперь Кастро, подражая примеру Кеннеди, пытается хотя бы просто вывести Джонсона на разговор с врагом. И его обращение больше походило на письмо отзывчивого друга, а не врага. Словно Кеннеди, переступая черту, взял с собой и Кастро. Кастро сказал Ховард:

«Пожалуйста, передайте президенту, что я хорошо понимаю, какого политического мужества стоило Кеннеди попросить вас [Лизу Ховард] и посла Эттвуда позвонить моему помощнику в Гаване и инициировать диалог по урегулированию наших разногласий… Надеюсь, что вскоре мы сможем возобновить телефонные переговоры посла Эттвуда и Гаваны с того места, на котором они прервались… хотя я понимаю, что в связи с грядущими выборами все может быть отложено до ноября.

Скажите президенту (и я не могу не обратить на это особое внимание), что я искренне надеюсь, что Куба и Соединенные Штаты смогут в конечном итоге найти возможность сесть и в обстановке доброжелательности и взаимного уважения обсудить наши разногласия. Я полагаю, что у нас с вами нет предмета спора, который нельзя было бы урегулировать в атмосфере взаимопонимания. Но сначала, конечно, необходимо обсудить наши разногласия. Сейчас я уверен в том, что эта враждебность между Кубой и Соединенными Штатами является противоестественной и нецелесообразной и ее можно преодолеть…

Скажите президенту, что я полностью осознаю необходимость абсолютной секретности, если он решит идти путем Кеннеди. Я все хранил в тайне тогда… И храню до сих пор… и сегодня раскрывать ее не намерен»{416}416
  Kornbluh, “JFK and Castro,” p. 97. Это пункты 3, 4 и 6 меморандума Кастро из шести пунктов. Помимо этого в пункте 1 Кастро просит Ховард передать Джонсону пожелания победы на предстоящих президентских выборах (против предположительно более консервативного оппонента), добавив при этом иронический комментарий, что «если я могу что-то сделать для получения большинства голосов (кроме ухода из политики), то я буду рад содействовать». Пункт 2: предложение Кастро по отмене ответных мер со стороны Кубы на «необходимые» враждебные действия президента во время предвыборной кампании. Я собираюсь процитировать его ниже. В пункте 5 Кастро предупреждает Джонсона о том, что «он не должен интерпретировать мою примирительную позицию, мое стремление к диалогу как признак слабости. Подобное толкование было бы серьезным просчетом…» Там же.


[Закрыть].

То, что Кастро был готов пойти на многое ради диалога с преемником Кеннеди, было понятно из его готовности помочь Джонсону в его предвыборной кампании, даже путем отмены ответных мер со стороны Кубы на враждебные действия США:

«Если во время предвыборной кампании президент сочтет необходимым делать враждебные заявления в отношении Кубы или даже предпринимать какие-либо враждебные действия – и если он мне неофициально сообщит о том, что требуются определенные шаги по внутриполитическим соображениям, я отнесусь к этому с пониманием и не буду предпринимать серьезных ответных мер»{417}417
  Там же, c. 97–98. Кастро продемонстрировал добросовестность в выполнении обещаний, данных в этом необычном отказе от ответа на враждебные действия, своей реакцией на инцидент, описанный Питером Корнблу: «Когда морской пехотинец на базе в Гуантанамо застрелил кубинца, Кастро использовал этот канал [Лизу Ховард и Эдлая Стивенсона], чтобы выяснить, был ли инцидент случайностью или провокацией. Проинформировав президента Джонсона, Банди через Стивенсона передал Ховард для ответа Кастро, что у базы нет цели заниматься провокациями, и этот эпизод не получил продолжения».


[Закрыть].

Хотя Джонсон по-прежнему не отвечал на его послания, Кастро все же продолжал пытаться установить с ним связь через Лизу Ховард и представителя в ООН Эдлая Стивенсона. (Уильям Эттвуд уже выпал из этой цепочки – его отправили в январе 1964 г. в Кению в качестве посла США.) Стивенсон направил 26 июня 1964 г. Джонсону докладную записку с грифом «секретно и лично в руки», в которой он отметил, что Кастро считает, что «всех наших разногласий можно было бы избежать, если найти возможность для общения; что за неимением лучшего он может позвонить [Ховард], она позвонит мне, а я, в свою очередь, передам информацию вам»{418}418
  Там же.


[Закрыть]. И снова со стороны Джонсона не было никакой реакции.

Кастро даже заручился поддержкой кубинского министра промышленности Эрнесто «Че» Гевары, ранее являвшегося противником диалога, в так называемом кубинском дипломатическом наступлении для инициирования переговоров с Соединенными Штатами. Во время своего визита в ООН в декабре 1964 г. Гевара попытался тайно встретиться с представителем Белого дома или Госдепартамента, но не добился успеха. В итоге он встретился с сенатором Юджином Маккарти в квартире Лизы Ховард. На следующий день Маккарти сообщил заместителю госсекретаря Джорджу Боллу[25]25
  Джордж Болл (1909–1994) – американский экономист, банкир и государственный деятель. В администрациях Дж. Кеннеди и Л. Джонсона – заместитель государственного секретаря по вопросам развития экономики и сельского хозяйства. Связан с крупнейшими транснациональными корпорациями. Идеолог политики «свободной торговли» 1950–1960-х гг. Активный противник расширения вовлеченности США в конфликт в Индокитае. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], что Гевара хотел «выразить заинтересованность Кубы в торговле с США и признании США режима Кастро»{419}419
  Там же, c. 98.


[Закрыть]. В ответ Болл выразил неудовольствие самим фактом встречи Маккарти с Геварой, так как «уже вся Латинская Америка подозревала США в возможности заключения сделки с Кубой за спиной других стран американского континента»{420}420
  Там же.


[Закрыть]. Болл попросил Маккарти никому не рассказывать об этой встрече. Когда Линдон Джонсон проигнорировал и эту кубинскую инициативу, Кастро отказался от дальнейших попыток. Он понял, что преемник Джона Кеннеди на посту президента не заинтересован в диалоге с ним, что бы он ни предпринимал.