Текст книги "Зачем убили Джона Кеннеди. Правда, которую важно знать"

За девять дней до начала Карибского кризиса, 7 октября 1962 г., Мореншильдт предложил своему новому другу Ли Харви Освальду переехать в Даллас, где проживало больше русских эмигрантов. Освальд воспринял это настолько серьезно, что на следующий день уволился с работы в компании в Форт-Уорте и переехал{194}194
  Henry Hurt, “Reasonable Doubt” (New York: Henry Holt, 1985), p. 220.


[Закрыть]. Де Мореншильдт стал наставником Освальда в Далласе. По словам жены и дочери «Барона», именно он нашел Освальду новую работу уже через четыре дня после переезда в далласской рекламной фирме Jaggars-Chiles-Stovall{195}195
  Summers, “Not in Your Lifetime,” p. 158.


[Закрыть]. Официально же Освальд получил направление в эту фирму из рук Луиз Латем из Комиссии по трудоустройству Техаса. Писатель Генри Херт позже спросил об этом г-жу Латем, которая, однако, отрицала какое-либо участие де Мореншильдта{196}196
  Hurt, “Reasonable Doubt,” p. 221.


[Закрыть].

Кто бы там не отвечал за столь быстрое трудоустройство Освальда, он справился с этим блестяще. Jaggars-Chiles-Stovall, описанная Комиссией Уоррена как обыкновенная «коммерческая фирма рекламной фотографии»{197}197
  “Warren Report,” p. 403.


[Закрыть], имела контракты с Военно-картографической службой США. Их секретная работа вполне подходила явному предателю Освальду. Из бесед с сотрудниками Jaggars-Chiles-Stovall Херт заключил, что «какая-то часть его работы, похоже, была связана со сверхсекретными полетами U-2, некоторые из которых касались Кубы»{198}198
  Hurt, “Reasonable Doubt,” p. 219.


[Закрыть]. За четыре дня до того, как президенту Кеннеди показали сделанные U-2 фотографии, которые подтвердили наличие советских ракет на Кубе, Ли Харви Освальд устроился на работу в фирму, по всей видимости, участвовавшую в материально-техническом обеспечении полетов U-2. По словам коллег Освальда, некоторые из них работали над кубинскими географическими названиями, использовавшимися на картах{199}199
  Там же, с. 219, 221.


[Закрыть], – возможно, для тех же шпионских самолетов, чьи секреты бывший морской пехотинец уже сдал Советскому Союзу. Благодаря вмешательству тайных ангелов, Освальд снова бросал вызов законам обеспечения государственных барьеров безопасности.

Как выяснилось, в середине марта 1963 г. Джордж де Мореншильдт действительно получил гаитянский правительственный контракт на сумму $285 000{200}200
  Epstein, “Assassination Chronicles,” pp. 559, 566.


[Закрыть]. В апреле он покинул Даллас, а в мае в Вашингтоне (округ Колумбия) состоялась его встреча с разведчиками из ЦРУ и ВС США для обсуждения дальнейших гаитянских связей{201}201
  Согласно служебной записке в деле Джорджа де Мореншильдта в ЦРУ, он и его гаитянский партнер Клемард Джозеф Чарльз должны были встретиться в Вашингтоне 7 мая 1963 г. с сотрудником ЦРУ Тони Чайковским и заместителем директора по связям армейской разведки и ЦРУ Дороти Матлак. В своих показаниях Специальному комитету палаты представителей по расследованию убийств 4 сентября 1978 г. Матлак подтвердила эту встречу 7 мая. Она заявила, что Мореншильдт «командовал» Чарльзом. “Appendix to Hearings before the Select Committee on Assassinations of the U. S. House of Representatives (HSCA)” (Washington: U. S. Government Printing Office, 1979), vol. 12, pp. 56–57.


[Закрыть]. Позже де Мореншильдт уехал на Гаити и больше не встречался с Освальдом.

Ни один из многочисленных контактов Джорджа де Мореншильдта с разведслужбами США не упоминается в докладе Уоррена, который описывает его смутно как «одиночку с широким кругом интересов», находившегося в дружеских отношениях с Освальдом{202}202
  “Warren Report,” p. 283.


[Закрыть]. На основании информации, предоставленной спецслужбами США в виде ответов на вопросы, в отчете делается следующий вывод в отношении Джорджа и его жены Жанны де Мореншильдт: «Ни ФБР, ни ЦРУ, ни один свидетель, с которым связалась Комиссия, не предоставил какую-либо информацию, которая подтверждала бы связь де Мореншильдта с подрывными или экстремистскими организациями»{203}203
  Там же, с. 283–284.


[Закрыть].

Окружной прокурор Нового Орлеана Джим Гаррисон в своем расследовании убийства Кеннеди иначе подошел к анализу роли Джорджа де Мореншильдта. Гаррисон называл того одним из цэрэушных «нянек» («агентов наружного наблюдения») Освальда, назначаемых для охраны или иного обеспечения общего благополучия определенного человека{204}204
  Garrison, “On the Trail of the Assassins,” p. 64.


[Закрыть]. Гаррисон заключил из своих бесед с Джорджем и Жанной де Мореншильдт, что барон был в некотором смысле невольной «нянькой», не ведавшей о том, что за судьба уготована подопечному «ребенку». Оба де Мореншильдта, по свидетельству Гаррисона, энергично настаивали на том, что Освальд стал козлом отпущения в этом убийстве{205}205
  Там же.


[Закрыть].

29 марта 1977 г., через три часа после признания о том, что санкции на контакт с Освальдом были получены от ЦРУ, Джордж де Мореншильдт был найден застреленным в доме, где он проживал в Маналапане (штат Флорида). Кроме того, его смерть пришлась на тот день, когда Гаэтон Фонзи, следователь Особого комитета Палаты представителей по расследованию убийств, оставил свою визитку дочери Мореншильдта, сказав, что позвонит ее отцу вечером, чтобы назначить время допроса. Вскоре после того, как Мореншильдт взял визитку и положил ее в карман, он поднялся наверх, затем, очевидно, вставил в рот дуло ружья 20-го калибра и спустил курок{206}206
  Gaeton Fonzi, “The Last Investigation” (New York: Thunder’s Mouth Press, 1994), p. 192.


[Закрыть].

Хотя он и пас Освальда в Далласе по указанию ЦРУ, Джорджу де Мореншильдту не было «необходимости знать» и, следовательно, понимать, что его юному другу уготована роль козла отпущения. Спустя годы после того, как Джон Кеннеди и Ли Освальд были застрелены, де Мореншильдты, похоже, раскаялись в том зле, в которое их впутали. Джим Гаррисон признался: «Меня особенно поразила глубина их сожаления о том, что случилось не только с Джоном Кеннеди, но и с Ли Освальдом»{207}207
  Garrison, “On the Trail of the Assassins,” p. 64.


[Закрыть]. Джордж де Мореншильдт стал еще одной жертвой убийства в Далласе. Как и Освальд, он тоже был пешкой в игре.

Четвертым заливом Свиней для президента Кеннеди на пути к государственному перевороту, который он считал возможным, был Договор о частичном запрещении ядерных испытаний, подписанный им и Никитой Хрущевым.

За несколько месяцев до своей речи в Американском университете Кеннеди все пессимистичнее высказывается по поводу достижимости договоренностей о запрещении испытаний. Внутренняя оппозиция растет. Либеральный республиканский губернатор Нью-Йорка Нельсон Рокфеллер осуждает идею запрещения испытаний. Лидер республиканцев в Сенате Эверетт Дирксен говорит об усилиях Кеннеди в подписании договора: «Это стало упражнением не в переговорах, а в поддавках». Члены Объединенного комитета начальников штабов объявили себя «противниками общего запрета независимо от условий»{208}208
  Schlesinger, “Thousand Days,” p. 896.


[Закрыть].

В Женеве переговоры между США и СССР зашли в тупик в вопросе о проведении инспекций на местах. Между тем Комиссия по атомной энергии подталкивает Кеннеди к проведению очередной серии испытаний в атмосфере. В Конгрессе США преобладают аналогичные взгляды. Сторонник Кеннеди, сенатор Джон Пастор из Род-Айленда, председатель Объединенного комитета по атомной энергии, написал президенту, что даже если нынешнее предложение о запрещении испытаний в США было бы принято Советами, «основываясь на неофициальных обсуждениях с другими лидерами Сената, я боюсь, что ратификация такого договора столкнется с очень большими трудностями». Более того, добавляет Пастор: «У меня лично есть сомнения относительно того, будет ли такой договор отвечать интересам Соединенных Штатов в настоящее время»{209}209
  Glenn T. Seaborg, “Kennedy, Khrushchev, and the Test Ban” (Berkeley: University of California Press, 1981), p. 195.


[Закрыть].

На пресс-конференции 21 марта 1963 г. президента спросили, надеется ли он по-прежнему на достижение соглашения о запрещении испытаний. Он упрямо ответил: «Ну, мои надежды потускнели, но тем не менее я все еще надеюсь»{210}210
  “Public Papers of the Presidents: John F. Kennedy, 1963,” p. 107.


[Закрыть]. За три недели до своей речи в Американском университете он ответил на другой вопрос о запрещении с еще меньшим оптимизмом: «Нет, я не надеюсь, я не надеюсь… Мы пытались достичь соглашения [с Советами] по всем остальным пунктам и подошли к вопросу о количестве инспекций, но не смогли о нем договориться. Так что я скажу, что я вообще не надеюсь»{211}211
  20 мая 1963 г.; цитируется по Seaborg, “Kennedy, Khrushchev, and the Test Ban,” p. 199.


[Закрыть].

Тем не менее он чувствовал, что это было правильное время для заключения договора: «Я говорил с самого начала, на мой взгляд, темп событий в мире таков, что, если мы не сможем заключить договор сейчас, я полагаю, далее вероятность его заключения станет сравнительно небольшой. Поэтому мы будем продолжать настойчиво продвигать это и в мае, и в июне, на каждом форуме, чтобы постараться достичь соглашения»{212}212
  Schlesinger, “Thousand Days,” p. 899.


[Закрыть].

Поэтому, хоть он и не надеялся, Кеннеди был настроен решительнее, чем когда-либо, на преодоление препятствий к заключению договора о запрещении испытаний. И тогда 10 июня в своем обращении к выпускникам Американского университета он предложил мирную инициативу, прорвавшую советскую оборону. В ответ Хрущев приготовился принимать американских участников переговоров по испытаниям в Москве. Кеннеди увидел, что настал момент для соглашения, по крайней мере, о частичном запрещении испытаний, в обход буксирующих переговоров по вопросу инспекций. В этот момент Гленн Сиборг, председатель Комиссии по атомной энергии, отметил в своем журнале, что если Кеннеди стремился к запрещению испытаний с самого начала его президентства, то «теперь он решил действительно сделать это!»{213}213
  “Kennedy Khrushchev, and the Test Ban,” p. 200.


[Закрыть]

Он сделал это ценой своей жизни. Как мы видели, речь Кеннеди в Американском университете приняли в Советском Союзе гораздо теплее, чем в Америке. Объединенный комитет начальников штабов и ЦРУ были категорически против курса Кеннеди на мир. В Конгрессе США настолько преобладало влияние сторонников холодной войны, что президент чувствовал, что ратификация Сенатом соглашения о запрещении испытаний станет «чем-то из разряда чудес». Именно так он и сказал, описывая эту задачу своим советникам{214}214
  Cousins, “Improbable Triumvirate,” p. 128.


[Закрыть]. Чудесным или нет образом, но процесс был запущен человеком, президентом, решившим во что бы то ни стало добиться этого.

Кеннеди назначил Аверелла Гарримана, бывшего посла США в СССР, главой делегации по переговорам в Москве. Русские любили и уважали Гарримана за его способность к жестким переговорам. Они увидели в его назначении серьезность намерений президента в желании заключить договор о запрещении испытаний[17]17
  На деле отношение в СССР к Авереллу Гарриману было более чем неоднозначное. Его ценили как одного из организаторов ленд-лиза и сторонника поддержки СССР в войне, но не без оснований считали одним из виновников ухудшения российско-американских отношений после смерти Франклина Рузвельта. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Кеннеди лично занимался подготовкой переговорщиков. Он подчеркнул важность их миссии – возможно, это был последний шанс остановить распространение испытаний и радиоактивных осадков. Если переговоры увенчаются успехом, это станет конкретным шагом к достижению взаимного доверия с русскими. Как в буквальном, так и в символическом смысле они действовали в целях создания более мирной атмосферы на планете{215}215
  Schlesinger, “Thousand Days,” p. 734.


[Закрыть]. Их главным переговорщиком, по сути, был не Гарриман, а сам президент. Он должен был регулярно связываться с ними из Вашингтона. Он подчеркнул необходимость соблюдения конфиденциальности. Никто, кроме узкого круга чиновников, лично одобренных Кеннеди, не должен был знать ни одной подробности{216}216
  Там же.


[Закрыть].

В ходе переговоров Кеннеди провел много часов в тесном Зале оперативных совещаний Белого дома, корректируя позицию США, как если бы он сам находился за столом переговоров. Советский посол Анатолий Добрынин был поражен президентским участием в каждом этапе процесса. «Гарриман просто связывался по телефону с Кеннеди, – сказал он, – и вопросы решались. Это было потрясающе»{217}217
  Reeves, “President Kennedy: Profile of Power,” pp. 545, 740.


[Закрыть].

25 июля 1963 г., когда окончательный текст договора был готов, Гарриман позвонил Кеннеди и дважды зачитал его. Президент сказал: «Отлично!» Гарриман вернулся в конференц-зал и парафировал Договор о запрещении испытаний, объявив вне закона ядерные испытания «в атмосфере; за ее пределами, включая космическое пространство; под водой, включая территориальные воды и открытое море»{218}218
  Там же, с. 548–549.


[Закрыть].

Следующим вечером президент Кеннеди в своем телеобращении к нации попросил поддержать договор о запрещении испытаний. По рекомендации государственного секретаря Дина Раска Кеннеди решил немедленно посвятить своих граждан в вопрос о ратификации. Он хотел сделать все возможное, чтобы как можно быстрее привлечь на свою сторону общественное мнение. «Мы должны заполучить страну, пока страна “горячая”, – сказал он Раску. – Только это может произвести хоть какое-то впечатление на этих проклятых сенаторов… Они пошевелятся, только если их заставит страна»{219}219
  Там же, с. 550.


[Закрыть].

В своей речи Кеннеди сказал: «Этот договор не панацея… Но это важный первый шаг – шаг к миру, шаг к разуму, шаг от войны»{220}220
  “Public Papers of the Presidents: John F. Kennedy, 1963,” p. 602; все последующие цитаты из выступления о запрещении ядерных испытаний взятые со с. 603–606.


[Закрыть].

Как и в своей речи в Американском университете, он вышел за рамки холодной войны и заглянул в эпоху взаимного поддержания мира. «Переговоры о запрещении ядерных испытаний долгое время символизируют разногласия между Востоком и Западом». Возможно, «этот договор также может стать символом – если он может символизировать конец одной эпохи и начало другой, – если с этим договором обе стороны обретут уверенность и опыт сотрудничества на благо мира».

Он подчеркнул возможные последствия ядерной войны: «Полномасштабный обмен ядерными ударами, продолжающийся менее 60 минут, с уже существующим оружием, может уничтожить более 300 млн американцев, европейцев и русских, а также неизвестное количество людей в других местах». Он процитировал Хрущева: «Оставшиеся в живых будут завидовать мертвым».

Кроме предотвращения войны, по его словам, договор о запрещении испытаний «мог приблизить день освобождения мира от страха и опасностей выпадения радиоактивных осадков». Он вспомнил о «большом числе детей и внуков, страдающих от рака костей, лейкемии, легочных болезней… это не естественная опасность для здоровья и не вопрос статистики. Потеря даже одной человеческой жизни или неправильное развитие даже одного ребенка, который может родиться намного позднее того, как мы покинем мир, должно волновать всех нас. Наши дети и внуки – не просто статистика, к которой мы можем быть равнодушны».

Способность Кеннеди показать уязвимость детей стала силой, поддержавшей некоторые из его самых глубоких слов: «[Этот договор] особенно необходим для наших детей и наших внуков, и у них нет лобби здесь, в Вашингтоне».

Напомнив своим слушателям об «известных точках напряженности и войн» – Кубе, Юго-Восточной Азии, Берлине и других частях мира, – он завершил свою речь выражением глубокой надежды менее чем за четыре месяца до своей гибели:

«Но теперь, впервые за много лет, путь к миру может быть открыт. Никто не может быть уверен в будущем. Никто не может сказать, что пришло время для ослабления борьбы. Но история и наша совесть строго осудят нас, если мы не приложим сейчас всех усилий, чтобы попытаться осуществить наши надежды, и начинать нужно здесь и сейчас. Древняя китайская пословица гласит: “Путь в тысячу ли начинается с первого шага”.

Мои соотечественники-американцы, давайте сделаем этот первый шаг. Давайте, если можем, выйдем из мрака войны и встанем на путь мира. И если это путь в тысячу ли или даже больше, пусть будет записано в истории, что мы, на этой Земле, в это время сделали первый шаг».

Кеннеди был настроен решительно, но не питал оптимизма по поводу того, что договор о запрещении испытаний будет ратифицирован милитаристски настроенным Сенатом. Он поделился 7 августа 1963 г. своим мнением с советниками, сказав, что для этого потребуется почти чудо. По его словам, если бы голосование в Сенате проходило прямо сейчас, оно бы набрало намного меньше необходимых двух третей голосов{221}221
  Cousins, “Improbable Triumvirate,” pp. 128–29.


[Закрыть]. Помощник Кеннеди по связям с Конгрессом Ларри О’Брайен подтвердил точность прогноза президента. Предварительное голосование показало результат в 15 к 1 против запрещения испытаний{222}222
  Там же, с. 129.


[Закрыть].

Кеннеди начал кампанию по просвещению общественности под руководством Нормана Казинса. Собрав 7 августа ключевых организаторов кампании, президент объявил, что они берутся за очень тяжелую работу и что он готов оказать им любую поддержку. Под руководством Казинса Гражданский комитет, как назвала себя эта группа, провел национальную кампанию по обеспечению поддержки ратификации договора Сенатом. Национальный комитет за разумную ядерную политику, сформированный в 1958 г. для разъяснения опасности ядерных испытаний, сыграл ключевую роль в кампании. Кеннеди и Казинс также заручились поддержкой Национального совета церквей, Союза американских еврейских конгрегаций, католического епископа Джона Райта из Питтсбурга и кардинала Ричарда Кушинга из Бостона, профсоюзных лидеров, сочувствующих бизнесменов, ведущих ученых и профессоров, лауреатов Нобелевской премии и редакторов ведущих женских журналов страны, которые были приглашены на специальную встречу с президентом и с энтузиазмом поддержали его идеи. По мере расширения кампании общественное мнение начало меняться. К концу августа расстановка сил в конгрессе изменилась от 15:1 против договора на 3:2 против него. Президент и его команда активистов надеялись, что спустя месяц общественное мнение будет на их стороне.

В то же время они раздражали представителей военно-промышленного комплекса, встревоженных внезапным разворотом президента к миру и его альянсом с защитниками мира в поддержку договора о запрещении испытаний. В журнале U. S. News and World Report 5 августа 1963 г. была опубликована большая статья, озаглавленная «США выходят из гонки вооружений?» В статье приводились цитаты «многих официальных лиц в военном ведомстве, которые сейчас предпочитают молчать», считая, что предлагаемая администрацией Кеннеди «новая стратегия сводится к преднамеренному одностороннему разоружению»{223}223
  “Is U. S. Giving up in the Arms Race?” U. S. News and World Report (August 5, 1963), p. 37.


[Закрыть].

Эта тревога прозвучала еще громче в статье U. S. News от 12 августа, вышедшей под заголовком: «Если наступит мир, что будет с бизнесом?» Статья начиналась так:

«Снова возникает тот же вопрос: если наступит мир, что станет с бизнесом? Разорятся ли компании, если расходы на оборону будут сокращены?

В холодной войне затишье. Перед тем, как Сенат США ратифицирует договор, требующий прекращения испытаний ядерного оружия в воздухе и под водой, лидер русских Хрущев предлагает подписать пакт о ненападении.

Разговор о мире становится популярным. Но, прежде чем кричать, надо иметь в виду и кое-что еще».

U. S. News продолжал убеждать своих читателей в том, что расходы на оборону будут сохраняться благодаря таким факторам холодной войны, как Куба, остающаяся «российской базой, занятой русскими войсками» и «партизанская война в Южном Вьетнаме», где «красные китайцы при случае готовы в любое время развязать большую войну в Азии»{224}224
  “If Peace Does Come – What Happens to Business?” U. S. News and World Report (August 12, 1963).


[Закрыть].

Вместе с тем понимающий человек мог задаться вопросом, что будет означать для оборонных подрядчиков распространение мирной инициативы Кеннеди на Кубу и Вьетнам?

Миротворчество президента уже не поддавалось никакому контролю и даже мониторингу военных. Они были не в курсе переговоров о запрещении испытаний. Кеннеди быстро обошел их, чтобы договориться о заключении соглашения. Как замечает биограф Джона Кеннеди Ричард Ривз: «Быстро действуя в московских переговорах, Кеннеди политически обыграл своих военных в важнейшем военном вопросе того времени»{225}225
  Reeves, “President Kennedy: Profile of Power,” p. 554.


[Закрыть].

Кеннеди признался Казинсу, что у него с Хрущевым больше взаимопонимания, чем у каждого из них с их собственной военной верхушкой: «Ирония всей этой ситуации заключается в том, что г-н Хрущев и я занимаем примерно одинаковые политические позиции в наших правительствах. Он хотел бы предотвратить ядерную войну, но находится под серьезным давлением своего бескомпромиссного окружения, расценивающего каждый шаг в этом направлении как соглашательство. И у меня похожие проблемы»{226}226
  Cousins, “Improbable Triumvirate,” pp. 113–14.


[Закрыть].

Почти четыре десятилетия спустя Сергей, сын Никиты Хрущева, добавил грустный комментарий относительно политической эмпатии Джона Кеннеди к его отцу. 4 февраля 2001 г. Сергей Хрущев, к тому времени старший научный сотрудник кафедры международных исследований Университета Брауна, комментируя фильм «Тринадцать дней» (описывающий события Карибского кризиса), написал в New York Times:

«Многое изменилось после этого [ракетного] кризиса: была установлена прямая линия связи между Москвой и Вашингтоном, были запрещены ядерные испытания (за исключением подземных), закончилась конфронтация по вопросу Берлина.

И все же многое президенту Кеннеди и моему отцу не удалось завершить. Я убежден, что, если бы история дала им еще лет шесть, к концу 1960-х гг. они свернули бы холодную войну. Я говорю это не голословно, так как в 1963 г. отец сделал официальное заявление на заседании Совета обороны СССР о том, что собирается провести резкое сокращение советских вооруженных сил с 2,5 миллиона человек до полумиллиона и прекратить производство танков и других наступательных вооружений.

Он считал, что при наличии 200–300 межконтинентальных ядерных ракет нападение на Советский Союз невозможно, а высвободившиеся в результате сокращения армии средства будет лучше использовать в сельском хозяйстве и жилищном строительстве.

Но судьба распорядилась иначе, и окно возможностей, едва начавшее открываться, захлопнулось. В 1963 г. президент Кеннеди был убит, а через год, в октябре 1964 г., мой отец был лишен полномочий. Холодная война растянулась еще на четверть века…»{227}227
  Sergei Khrushchev, “Commentary on ‘Thirteen Days,’” New York Times (Sunday, February 4, 2001), OP-ED, p. 17.


[Закрыть]

Кеннеди, наконец, получил поддержку договора о запрещении испытаний от Объединенного комитета начальников штабов, хотя глава ВВС Лемей сказал, что он выступил бы против, если бы договор не был уже подписан{228}228
  Sorensen, “Kennedy,” p. 739.


[Закрыть]. Командующий стратегическими ВВС Томас Пауэр осудил договор{229}229
  Там же.


[Закрыть]. Были и другие военачальники, выступавшие против запрещения испытаний. Адмирал Льюис Страусс сказал: «Я не уверен, что снижение напряженности непременно хорошее явление». Адмирал Артур Рэдфорд, бывший председатель Объединенного комитета начальников штабов, заявил: «Я присоединяюсь ко многим моим бывшим коллегам в выражении глубокой тревоги по поводу нашей будущей безопасности… Решение Сената Соединенных Штатов в связи с этим договором изменит ход мировой истории»{230}230
  Schlesinger, “Thousand Days,” p. 911.


[Закрыть].

Гражданский комитет продолжил свою кампанию в поддержку запрещения испытаний. В сентябре опросы общественного мнения показали большие перемены – 80 % высказывались за принятие договора. Сенатское голосование по ратификации было проведено 24 сентября 1963 г. Сенат одобрил договор о запрещении испытаний при 80 «за» и 19 «против», что на 14 голосов больше, чем необходимые для ратификации две трети. Соренсен отметил, что никакое иное достижение в Белом доме не доставило президенту большего удовлетворения{231}231
  Sorensen, “Kennedy,” p. 740.


[Закрыть].

Перед тем как начать масштабную кампанию по ратификации договора о запрещении испытаний, Кеннеди сказал своим сотрудникам, что этот договор является самым серьезным вопросом в Конгрессе, с каким он когда-либо сталкивался. И он, сказал президент, был намерен победить, даже если бы это стоило ему победы в выборах 1964 г.{232}232
  Schlesinger, “Thousand Days,” pp. 909–10.


[Закрыть] Он победил. Но не это ли убило его?

Глава вторая