Текст книги "Шесть дней Кондора"

Малькольм не нашел Элвина – тот сам наткнулся на очередь. Встав в нее, он популярно объяснил всем и каждому, кто мог его слышать, что стоит на этом богом проклятом солнцепеке исключительно из патриотического долга. Что он вовсе не обязан мариноваться здесь, а мог бы пройти прямо на богом проклятую верхушку, когда бы не эта богом проклятая распутная девка, что вытащила у него богом проклятый кошелек и богом проклятый пропуск. Так пусть она теперь подавится его богом проклятыми дорожными чеками – пусть попробует купить что-нибудь на эти богом проклятые бумажки. Хотя богом проклятые буфера у нее все-таки зачетные, да. А ведь он всего-то хотел покатать ее на своей новой тачке.

Услышав слово «тачка», Малькольм немедленно проникся жгучей неприязнью к распутным, богом проклятым девкам и воспылал любовью к Американскому легиону, штату Индиана, кентуккийскому виски и новенькому «Крайслеру» Элвина. Едва представившись, он дал Элвину понять, что тот беседует с братом-ветераном, тоже понюхавшим пороху и души не чаявшим в тачках. Так что не пойти ли им пропустить по одной?

– Че, правда? Ты сечешь в тачках? – Столь важная тема разговора даже наполовину выдернула Элвина из его блаженной алкогольной нирваны. Впрочем, Малькольму не составило особого труда погрузить своего закадычного дружка обратно. – Хо – ик! – чешь увидеть настоящий класс? Моя как четвертак новенький. Только-только – ик! – ее с Индианы пригнал. Бывал в Индиане? Так приезжай, гостем будешь. Познакомлю со старухой своей. Ну не то чтобы – ик! – красавица, со… сорок четыре как-никак. Вот я, дашь мне сорок четыре, а? О чем бишь я? А, старуха моя. Самый сок. Ну, жирновата чуток, так ведь я, черт подери, всегда…

К этому времени Малькольму удалось отделить Элвина от толпы и направить к автостоянке. Еще он сделал с полдюжины глотков из бутылки, которую Элвин предусмотрительно прятал под полой заметно отсыревшего пиджака. Малькольм очень убедительно подносил горлышко к губам и имитировал глотательные движения. Ему не хотелось, чтобы алкоголь сковывал его движения в ближайшие несколько часов. Впрочем, когда бутылка переходила к Элвину, тот более чем компенсировал воздержание Рональда. К тому времени, когда они дошли до стоянки, виски в бутылке оставалось всего на пару пальцев.

Малькольм и Элвин поговорили об этих богом проклятых малолетних сосунках и их богом проклятых наркотиках. Особенно о девицах, несовершеннолетних девицах вроде чирлидерш из Индианы, пристрастившихся к травке и готовых на что угодно – что угодно! – ради этого богом проклятого зелья. Что угодно. Малькольм как бы невзначай вспомнил двух таких девиц, которые вроде как ошиваются неподалеку, ожидая возможности сделать что угодно ради этой богом проклятой травы. Тут Элвин остановил его.

– Правда? – умоляющим голосом спросил он. Когда же Малькольм («Джон») заверил его, что так оно и есть, делегат сильно призадумался. Малькольм продолжил развивать тему, а потом подтолкнул Элвина к мысли, что неплохо было бы познакомиться с этими девицами, чтобы Элвину потом было что рассказать у себя в Индиане. Право же. Поскольку девицы находились типа в общественном месте, разумнее всего «Джону» съездить за ними и привезти сюда. Ну а потом они могли бы подняться к Элвину в номер и потолковать. Да нет, лучше там, чем здесь. Вот тут-то он и узнает, почему они готовы на все, что угодно – что угодно! – ради этой богом проклятой травы. Они подошли к сияющей новизной машине, и Элвин отдал Малькольму ключи.

– Бензина полный бак, под завязку. Точно денег не надо? – Элвин порылся в карманах и извлек из них видавший виды бумажник. – Бери, не стесняйся… эта сучка давеча, кроме дорожных чеков, ни хрена не получила.

Малькольм взял бумажник. Пока Элвин неверной рукой подносил к губам бутылку, его новый приятель достал из бумажника все удостоверения, включая карточку с номером водительской лицензии. Потом вернул бумажник Элвину.

– Вот, – сказал он. – Не думаю, чтобы они хотели денег. Не сейчас. – Кондор заговорщически улыбнулся. При виде этой улыбки сердце у Элвина забилось быстрее. Правда, на его лице это почти не отразилось, поскольку лицевые мышцы его не слушались, так он набрался.

Малькольм отпер дверцу. На переднем сиденье лежала мятая голубая фуражка, на полу – упаковка с шестью банками пива, которую Элвин прикупил, чтобы лучше справляться с жарой. Рональд напялил фуражку другу на голову, забрал у него уже окончательно опустевшую бутылку и выдал вместо нее упаковку с пивом. Потом внимательно посмотрел в его раскрасневшееся лицо и глаза в щелочку. Еще пару часов на солнце, и Элвина развезет окончательно. Малькольм улыбнулся и ткнул пальцем в сторону зеленого сквера.

– Когда я вернусь с девочками, встретимся вон там, а потом поедем к тебе. Ты нас сразу узнаешь – у обеих буфера экстра-размера. Я быстро, ты и пиво допить не успеешь. Не беспокойся. – Он легонько подтолкнул Элвина, и тот, шатаясь, побрел в указанном направлении. Выруливая со стоянки, Малькольм покосился в зеркало заднего вида и увидел, как Элвин плюхнулся задницей на траву подальше от прохожих. Когда Малькольм сворачивал за угол, Элвин уже откупорил первую банку и сделал большой, медленный глоток.

Бензобак у машины и впрямь оказался заправлен почти полностью. Малькольм выбрал путь по кольцевой автостраде, задержавшись ненадолго в придорожном ресторанчике в Чеви Чейз ради чизбургера и посещения туалета, где он, помимо прочего, проверил пистолет.

Дом номер 42 по Элвуд-лейн оказался самым настоящим загородным особняком с большим участком. С дороги дом почти не было видно. К нему вела асфальтированная дорожка, перегороженная коваными чугунными воротами. Ближайший соседний дом находился от номера 42 в миле с лишним. С трех сторон дом был окружен густым лесом, и только участок между ним и дорогой был частично прорежен. На первый взгляд дом показался Малькольму большим, но он не стал задерживаться для более внимательного осмотра. Это было бы неосторожно.

На маленькой автозаправке чуть дальше по дороге он купил карту района. Лес за домом переходил в необитаемые холмы. Когда Малькольм сообщил кассиру на заправке, что он орнитолог и приехал сюда в отпуск в надежде увидеть редкий вид дроздов, тот показал ему на карте несколько безлюдных проселочных дорог, которые могли вести в места гнездования птиц. Одна из этих дорог проходила как раз за домом номер 42 по Элвуд-лейн.

Благодаря бескорыстной помощи парня с заправки Малькольм без труда нашел нужную ему дорогу. Ухабистая, без намека на асфальт, она вилась между холмами, пересекала неглубокие ручьи и заросшие звериные тропы. Деревья здесь росли так густо, что порой ограничивали видимость по сторонам от дороги парой десятков футов. Впрочем Малькольму по-прежнему везло: когда дорога перевалила через холм, он увидел на расстоянии не больше мили слева от себя дом, возвышавшийся над деревьями. Малькольм свернул с дороги и остановил машину на небольшой прогалине.

В лесу стояла тишина, небо на западе уже начало окрашиваться в закатные цвета. Малькольм поспешно продирался через заросли. Он понимал, что должен подобраться как можно ближе к дому, прежде чем стемнеет: в противном случае он просто его не найдет.

На дорогу ушло утомительных полчаса. Когда дневной свет сменился сумерками, Малькольм поднялся на вершину невысокого холма. Дом находился прямо под ним, в каких-то трех сотнях ярдов. Рональд рухнул на землю, жадно глотая свежий, холодный воздух. Он хотел как следует сориентироваться, пока не стемнело окончательно. В окнах чудилось какое-то движение. Дом стоял посреди просторного двора, окруженного оградой из валунов. За ним виднелся небольшой сарай.

Теперь Малькольму оставалось лишь дождаться темноты.

Роберт Этвуд сидел в своем любимом кресле. Тело его отдыхало, но голова продолжала работать. Ему очень не хотелось встречаться сегодня с Мароником и его людьми, тем более здесь, в собственном доме. Он понимал, что они находятся в сложном положении и это вынудит их склонить его к какому-то альтернативному решению. Пока Этвуд не мог выдумать ни одного. Последние события значительно изменили общую картину. Очень многое зависело от девушки. Если она осталась в сознании и смогла опознать его… что ж, это было бы весьма некстати. Посылать к ней Мароника он боялся: слишком много риска, слишком строго ее охраняли. Этвуд улыбнулся. С другой стороны, если бы она осталась в живых, это можно было бы обыграть с пользой для себя, особенно в том, что касалось взаимоотношений с Мароником. Улыбка у Этвуда сделалась шире. Непогрешимый Мароник промахнулся. Ну, не сильно, но промахнулся. Возможно, девицу, живого свидетеля, можно будет использовать против него. Как именно, Этвуд пока не знал, но решил, что пусть лучше Мароник и дальше считает ее мертвой. Ее карту можно будет разыграть позже. А пока Мароник должен сосредоточить усилия на поисках Малькольма.

Этвуд понимал, что Мароник настоял на встрече у него дома с целью скомпрометировать его еще сильнее. Уж Мароник постарается, чтобы его увидел кто-нибудь из соседей, кого полиция сможет потом допросить, если что-то пойдет не так. Таким образом Мароник рассчитывает заполучить дальнейшую лояльность со стороны Этвуда. Этвуд улыбнулся. С этим можно справиться. Возможно, девушка станет полезным орудием. Вот если бы…

– Я поехала, милый. – Этвуд повернулся к полнеющей седой женщине в дорогом костюме. Он поднялся и проводил жену до двери. Подойдя к супруге вплотную, он невольно покосился на тоненькие, почти незаметные шрамы у нее на шее и у основания волос – там, где скальпель убрал с ее кожи десяток-другой лет. Он снова улыбнулся, на этот раз пытаясь представить себе, облегчили ли услуги хирурга задачу ее любовнику.

Элен Этвуд было пятьдесят – на пять лет меньше, чем мужу, и на двадцать четыре года больше, чем любовнику. Мужчину, который сводил ее с ума и хоть на время возвращал в молодость, она знала как Эдриена Куинза, англичанина, аспиранта Американского университета. Ее муж знал про ее любовника все, в том числе и то, что на самом деле его звали Алексей Иванович Подговский и что этот амбициозный агент КГБ надеялся выдоить из жены офицера, занимающего высокий пост в разведывательных органах, ценную информацию, которая поможет его карьерному росту. Роман жены с Подговским забавлял Этвуда и хорошо служил его целям. Он отвлекал Элен, занимал ее время и мысли, давая ему возможность заниматься собственными разведывательными аферами. Такие вещи никогда не вредят карьере, если знать, как воспользоваться подворачивающейся возможностью.

– Я, наверно, останусь после концерта у Джейн, милый. Хочешь, чтобы я позвонила?

– Нет, дорогая. Я буду знать, что ты у нее, если не вернешься до полуночи. Обо мне не беспокойся. Поцелуй от меня Джейн.

Пара вышла на крыльцо. Этвуд запечатлел на напудренной щеке жены казенный поцелуй. Еще не сев в машину (спортивное американское купе, не «Мерседес»), Элен уже думала только о любовнике и долгой ночи, которая им предстоит. Этвуд же, еще не закрыв входную дверь, снова думал о Маронике.

Малькольм наблюдал эту сцену у дверей, хотя лиц на таком расстоянии разглядеть не мог. Отъезд жены укрепил его уверенность. Он полчаса выждет.

Из этих тридцати минут прошло не больше половины, когда Малькольм заметил двух мужчин, идущих по дороге от ворот к дому. Фигуры совершенно терялись в тени деревьев. Если бы они не двигались, Малькольм мог бы вообще их не заметить. Единственное, что он разглядел из своего укрытия на холме, – это то, что один из них неестественно высок. Что-то в этом высоком человеке не давало покоя подсознанию, но вытащить эту мысль на поверхность Малькольму никак не удавалось. Оба незнакомца позвонили в дверь и скрылись в доме.

Будь у Малькольма бинокль, он разглядел бы машину вновь прибывшей пары. Они оставили ее у самых ворот, а остаток пути проделали пешком. Притом что Мароник хотел оставить следы своего посещения дома Этвуда, он не видел резона позволять ему увидеть их автомобиль.

Малькольм досчитал до пятидесяти и начал спускаться к дому. Триста ярдов. В темноте он почти не видел сучьев и корней, о которые можно споткнуться и поднять шум. Он двигался медленно, не обращая внимания на царапавшие кожу колючие кусты. На полпути Малькольм споткнулся-таки о пень, порвал штаны и рассадил колено. Каким-то образом ему удалось удержаться и не вскрикнуть. Сто ярдов. Бросок через невысокие кусты и поросшую травой поляну – и он съежился за оградой из валунов. Отчаянно глотая воздух, Малькольм достал тяжелый револьвер. Колено болело, но он старался об этом не думать. За стеной раскинулся двор. Справа виднелся садовый сарай. Между ним и домом росло несколько вечнозеленых кустов. Слева темнел лес. Малькольм посмотрел на небо. Луна еще не взошла. Редкие облачка почти не заслоняли ярких звезд. Он ждал, стараясь совладать с дыханием и уверяя себя в том, что не слышит в темноте ничего необычного. Малькольм перевалился через каменную ограду и перебежал к ближнему кусту. Пятьдесят ярдов. От сарая бесшумно отделилась тень и слилась с кустом. Малькольм мог бы заметить ее. Но не заметил.

Еще одна перебежка – и от дома Малькольма отделяло уже всего двадцать пять ярдов. Свет из окон заливал двор, за исключением узкой полосы травы у самой стены, а еще тени от росшего ближе других к дому куста. Подоконники располагались совсем невысоко. Малькольм не хотел, чтобы чей-то случайный взгляд в окно заметил его, бегущего по газону. Поэтому следующие полтора десятка ярдов он прополз, стараясь держаться в тени куста. Десять ярдов. Сквозь открытые окна он услышал голоса в доме. Он убедил себя в том, что все другие звуки порождены его воображением.

Малькольм сделал глубокий вдох и, перепрыгнув через куст, устремился к стене под окном. Сделав пару шагов, он услышал за спиной какой-то шорох. А потом его шею чуть ниже затылка обожгло ослепительной болью.

Вторник, поздний вечер – среда, раннее утро

Правду, только правду и ничего, кроме правды.

Традиционная присяга

Сознание вернулось к Малькольму сразу. Перед глазами угадывалось какое-то движение, потом тело послало в мозг отчаянный сигнал: сейчас его стошнит. Он дернулся, приподнялся и упал головой в заботливо подставленное ведерко. Когда приступы рвоты прекратились, Малькольм снова открыл глаза, чтобы оценить ситуацию.

Ему пришлось поморгать, чтобы очистить контактные линзы. Он сидел на полу в шикарно обставленной комнате. В центре дальней от него стены располагался камин. Между Малькольмом и камином удобно устроились в мягких креслах двое мужчин. Тот, который застрелил Венди. Малькольм поморгал еще немного. Повернув голову, он разглядел силуэт человека, стоявшего справа от него. Очень высокого и худого. Кондор попытался разглядеть его получше, но кто-то четвертый, стоявший позади, схватил его за волосы и повернул лицом к двум сидящим. Малькольм сделал попытку пошевелить руками, но они оказались связаны за спиной.

Старший из сидящих улыбнулся, явно довольный собой.

– Что ж, Кондор, – произнес он. – Добро пожаловать в мое гнездо.

Лицо второго хранило почти безразличное выражение, но в его глазах Кондору померещилось ироничное любопытство.

– Нам пришлось долго вас искать, дорогой Малькольм, – продолжал старший, – но теперь, когда вы наконец здесь, я даже рад, что Мароник не застрелил вас тогда. У меня к вам есть несколько вопросов. Ответы на некоторые мне известны, на некоторые – нет. Самое время получить их. Вы со мной согласны?

Во рту у Малькольма пересохло. Долговязый тип поднес к его губам стакан воды. Когда Малькольм напился, он посмотрел на этих двоих в упор.

– У меня, – прохрипел он, – тоже есть вопросы. Ответы за ответы.

Старший снова улыбнулся.

– Мой дорогой мальчик, вы, наверное, не поняли. Меня не интересуют ваши вопросы. У нас нет времени на них отвлекаться. И потом, зачем мне вам что-либо объяснять? Это все равно ничего не изменит. Нет, это вы нам все расскажете. Что, Катлер, он достаточно пришел в себя или вы немного перестарались с ударом?

Голос мужчины, державшего Малькольма, оказался низкий, гулкий.

– Сейчас придет. – Сильные руки прижали Малькольма к паркету. Долговязый пригвоздил его ноги к полу, а Мароник, поднявшись из кресла, приспустил Малькольму брюки и воткнул в артерию, вздувшуюся на ноге, шприц. Так эффект от инъекции наступает быстрее, да и шансы, что патологоанатом заметит крохотное пятнышко на внутренней стороне бедра, стремятся к нулю.

Малькольм прекрасно понимал, что происходит, и все же пытался сопротивляться неизбежному. Он заставил себя представить кирпичную стену – вид кирпичной стены, запах кирпичной стены, ощущение кирпичной стены на ощупь. Он сам сделался кирпичной стеной. Он утратил чувство времени, но кирпичная кладка держалась. Он слышал голоса, которые спрашивали его о чем-то, но он и их превратил в новые кирпичики для его стены.

Затем – медленно, по кусочку – сыворотка правды начала рушить стену. Допрашивающие аккуратными, точными ударами молотков отбивали от нее куски. Сначала крошился раствор. Потом начали выпадать большие куски кладки. Где вы работаете? Чем занимаетесь? Кусок за куском стена обрушивалась. Что произошло в прошлый четверг? Что вам известно? Что вы сделали? Зачем так поступили?

Стена медленно, но необратимо рушилась на глазах у Малькольма. Ему было жаль ее, но он ничего не мог поделать, чтобы остановить разрушение. В конце концов его усталый мозг начал отключаться. Вопросы прекратились, и он провалился в забытье. Потом Кондор ощутил еще один слабый укол в бедро, и забытье сменилось онемением.

Мароник немного ошибся в расчетах. Эта ошибка была вполне естественна: он имел дело с дозами в считаные миллиграммы, тогда как результат зависел от множества трудно поддающихся учету факторов. И все же он мог действовать осторожнее. Когда Мароник тайком выдавил из шприца, который дал ему Этвуд, половину дозы, то полагал, что и оставшегося хватит, чтобы Малькольм потерял сознание. Остатка не хватило. Наркотик, как и ожидалось, смешался с пентаталом натрия, но его силы хвалило лишь на то, чтобы лишить Кондора возможности двигаться – сознание оставалось включенным.

Малькольм покачивался в полудреме. Веки его остались полуприкрытыми, но и закрыть их окончательно он не мог. Звуки доносились как из эхо-камеры. Сознание их не отслеживало, но и запоминать не мешало.

– Может, прикончить его сейчас? (Низкий голос.)

– Нет, на природе.

– Кому?

– Я поручу это Чарльзу, он любит кровь. Дайте ему свой нож.

– Вот, передадите сами. Пойду проверю.

Удаляющиеся шаги. Дверь отворяется, закрывается. По его телу шарят руки. Что-то касается лица.

– Черт.

Розовый бумажный прямоугольник на полу у его плеча. Контактные линзы помутнели от слез, но надпись на бумажке Малькольм разобрал: «№ 27, Ти-Дабл Ю-Эй, Национальный, 6.00».

Дверь открывается, закрывается. Шаги приближаются.

– Где Чарльз с Этвудом?

– Проверяют участок, не обронил ли он чего.

– Да, кстати, я забронировал все, как вы просили. Джеймс Купер.

Шелест бумаги.

– Отлично. Ладно, пошли.

Малькольм почувствовал, как его тело отрывают от пола. Проносят по комнатам. На улицу, на свежий ночной воздух.

В нос ударяют запахи. Цветущая сирень. Его кладут в машину, назад. Сознание начинает воспринимать больше деталей, провалы укорачиваются и прекращаются. Тело все еще не повинуется ему. Он лежит на полу, и пара тяжелых башмаков упирается в спину. Долгая поездка по ухабам. Остановка. Мотор глохнет, и открывается дверь.

– Чарльз, отнеси его в лес, вон туда. Ярдов на пятьдесят. Я сейчас подойду с лопатой. Подожди меня, не начинай. Я хочу, чтобы все было наверняка.

Негромкий смешок.

– Да без проблем.

Его поднимают в воздух, перебрасывают через костлявое плечо и несут по неровной тропинке. Боль возвращает жизнь в его тело.

К моменту, когда долговязый тип бесцеремонно сбросил Малькольма на землю, сознание вернулось к нему полностью. Тело еще не слушалось, но голова работала, да и зрение прояснилось. Он видел, как улыбается в полумраке долговязый. Взгляд обнаружил источник непонятных щелчков: тот нетерпеливо открывал и снова складывал лезвие ножа.

Зашуршали листья, и под чьей-то ногой негромко треснула ветка. На поляну из леса вышел человек с запоминающейся внешностью. В левой руке он держал фонарь, луч света которого упал на Малькольма, – тот как раз пытался привстать. Правая рука была прижата к боку. При звуке его голоса Малькольм застыл.

– Как наш Кондор, в порядке?

Долговязому Чарльзу явно не терпелось приступить к делу.

– Если на то пошло, Мароник, он как огурчик. Быстро очухался от наркотика. – Он сделал паузу и облизнул губы. – Ну что, теперь вы готовы?

Луч фонаря переместился на возбужденное лицо Чарльза. Голос Мароника звучал негромко, но в ночном воздухе и это было отчетливо слышно.

– Да, готов. – Он поднял правую руку, и пистолет с негромким хлопком выплюнул пулю прямо в солнечное сплетение долговязого.

Пуля застряла у Чарльза в позвоночнике. Сила выстрела должна была опрокинуть его на спину, но он медленно опустился на колени и только потом упал лицом вниз. Мароник подошел к нему и выпустил еще одну пулю – для верности в голову.

Малькольм не знал, что думать. Взгляд его фиксировал происходящее, но сознание отказывалось этому верить. Человек по имени Мароник медленно подошел к нему, наклонился и проверил, надежно ли связаны его руки и ноги. Удовлетворившись увиденным, он сел на бревно и выключил фонарик.

– Поговорим? – предложил он. – Вы вляпались в историю и вслепую, наугад продрались сквозь нее. Должен признаться, за эти пять дней я начал испытывать к вам своего рода профессиональное уважение. Впрочем, вовсе не этим продиктовано мое решение дать вам шанс выйти из этой истории живым – более того, героем. В тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году ЦРУ в рамках помощи антикоммунистическому правительству Лаоса начало сотрудничать с отдельными племенами Мео в торговой деятельности, связанной с основной продукцией этого района – с наркотиками. Дело в том, что, помимо полыхавшей гражданской войны, здесь завязалась и другая война – между соперничавшими коммерческими группировками. Наши люди оказывали помощь одной из них, предоставив для транспортировки их продукции свои военные самолеты. С точки зрения ЦРУ в подобной деятельности нет ничего из ряда вон выходящего, хотя, могу представить, довольно многие неодобрительно отнеслись бы к тому, что правительство Соединенных Штатов, можно сказать, толкает дурь. Как вам наверняка известно, подобный бизнес чрезвычайно прибылен. Небольшая группа сотрудников Управления, с большинством из которых вы познакомились в последние дни, решила, что не стоит пренебрегать возможностью использовать эту тайную операцию для личного обогащения. Мы позаимствовали довольно значительное количество высококачественного опиума-сырца и переправили его другому заказчику. За свои труды мы получили весьма щедрое вознаграждение. С самого начала у меня возникли разногласия с Этвудом. Вместо того чтобы переработать сырье в Таиланде, где это было бы и дешевле, и разумнее с точки зрения дальнейшей перевозки, он настоял на доставке опиума непосредственно в Штаты и продаже его местным дилерам, желавшим максимально ограничить число посредников. С этой целью нам пришлось как следует исхитриться, чтобы использовать Управление в своих интересах. Ваше отделение служило двум нашим целям. Мы шантажом заставили библиотекаря – старого, не вашего – тайно похищать и продавать ваши книги; вырученные деньги шли на закупку сырья. Ну и сам товар доставлялся в Штаты в коробках из-под этих книг. Брикеты ложились в них просто идеально. Ну а поскольку книги проходили как секретные материалы, мы могли не опасаться таможенного досмотра. Наш агент в Сиэттле перехватывал груз и доставлял его покупателям. Впрочем, все это имеет мало отношения к тому, почему вы оказались здесь. Все началось с вашего приятеля Хейдиггера. Он оказался слишком любопытным. Чтобы устранить возможность того, что кто-нибудь докопается до чего-то подозрительного, нам пришлось устранить Хейдиггера. Чтобы запутать обстоятельства его смерти, ну и на случай, если он рассказал об этом кому-нибудь еще, нам пришлось убрать все отделение. Но вы по счастливой случайности избежали нашей операции.

Малькольм прокашлялся.

– Почему вы сохранили мне жизнь?

Мароник улыбнулся.

– Потому что я знаю Этвуда. Он не будет ощущать себя в безопасности, пока мои коллеги и я живы. Мы – единственная нить, связывающая его с этим делом. Не считая вас, конечно. Как следствие, мы должны умереть. Возможно, он уже отдал распоряжение о нашем устранении. Завтра утром мы должны забрать из банка ваши письма. Я не сомневаюсь, что вскоре после этого нас расстреляют как налетчиков, а если нет, подстроят автомобильную катастрофу, ну, или мы просто «исчезнем». Этвуд всю жизнь строил из себя дурачка, но на самом деле это не так.

Малькольм покосился на темневшее в траве тело.

– Я все-таки не понимаю. А этого, Чарльза, вы зачем убили?

– Видите ли, у меня тоже есть привычка заметать следы. Он висел на мне опасным мертвым грузом. Мне ведь все равно, кто будет читать письма. Власть имущие и так знают, что я в этом замешан. Я без лишнего шума растворюсь где-нибудь на Ближнем Востоке – человек с моими способностями там без работы не останется. Но я не хотел бы свернуть как-нибудь за угол и напороться на поджидающих меня американских агентов. Поэтому я оставлю своей стране маленький подарочек, который, надеюсь, убедит ее относиться ко мне как к заблудшей овце, не стоящей того, чтобы за ней охотиться. Мой прощальный подарок – Роберт Этвуд. Я сохраняю вам жизнь примерно по этим же соображениям. А вы заодно получите возможность доставить мистера Этвуда по назначению. Он причинил вам много горя. В конце концов, именно он настоял на всех этих убийствах. Я скорее исполнитель – вроде вас. Жаль, что так вышло с девушкой, но у меня не было выбора. C’est la guerre.

Довольно долго Малькольм сидел молча. Потом поднял взгляд.

– А что сейчас?

Мароник встал. Он бросил складной нож к ногам Малькольма. Потом сделал ему еще один укол.

– Это исключительно сильное тонизирующее. – Голос его звучал бесстрастно. – Оно даже мертвого поставит на ноги – часов на десять-двенадцать. Это придаст вам сил справиться с Этвудом. Он немолод, но все еще очень опасен. Когда освободитесь, вернетесь на просеку, где мы оставили машину. Возможно, вы не заметили, но это та самая, на которой вы приехали. На заднем сиденье найдете один-два предмета, которые могут вам пригодиться. На вашем месте я бы оставил машину у ворот и подобрался к дому с задней стороны. Залезьте на дерево, с него можно проникнуть через окно на второй этаж. Оно должно оставаться незапертым. С Этвудом можете делать все, что хотите. Если он вас убьет, останутся ваши письма и несколько трупов, насчет которых ему придется объясняться.

Мароник посмотрел на фигуру у его ног.

– Прощайте, Кондор. Один маленький совет напоследок. Возвращайтесь в науку. Вы свою долю везения исчерпали. А когда приходится полагаться только на удачу, дела обстоят неважно. – Он повернулся и исчез в лесу.

Несколько минут все было тихо. Потом Малькольм услышал, как заработал и начал удаляться мотор. Извиваясь, как червяк, он подполз к ножу.

На то, чтобы освободиться, у него ушло полчаса. Дважды Кондор порезал запястья, но не сильно: кровь остановилась, как только он перестал делать руками резкие движения.

Малькольм нашел машину. Под дворником белела записка. У порога водительской двери распласталось тело человека по имени Катлер. Его застрелили в спину. Записку Мароник написал, пока долговязый Чарльз тащил Малькольма в лес. Она была короткой: «У вашего револьвера ствол забит грязью. В магазине лежащей на заднем сиденье винтовки десять патронов. Надеюсь, с автоматом вы управитесь».

На заднем сиденье и впрямь лежала винтовка двадцать второго калибра. Катлер стрелял из нее по мишеням. Мароник оставил ее Малькольму, поскольку, по его расчетам, с такой мог бы управиться даже дилетант. На всякий случай он оставил еще и пистолет с глушителем. Малькольм смял записку, сунул ее в карман, сел в машину и уехал.

К моменту, когда он затормозил у ворот Этвуда, тонизирующее зелье начало действовать. Пульсирующая боль в висках и затылке, весь дискомфорт от ушибов и царапин – все исчезло. Вместо них вибрирующая, звонкая энергия. Впрочем, Малькольм понимал, что ему нужно сдерживать излишнюю уверенность в своих силах, которую принес с собой наркотик.

Залезть на дуб оказалось проще простого. Окно действительно не заперли. Малькольм снял с плеча винтовку и передернул затвор. Медленно, на цыпочках он прокрался по темному коридору к лестнице. Снизу доносилась музыка. Чайковский, увертюра «1812 год». Музыка слышалась из той комнаты, где его допрашивали. Время от времени к оркестру примешивалось мычание знакомого голоса. Малькольм медленно спустился вниз.

Когда Малькольм вошел в комнату, Этвуд стоял спиной к двери. Он выбирал на полке новый диск. Его рука задержалась на Пятой симфонии Бетховена. Малькольм очень спокойно поднял винтовку, сдвинул рычажок предохранителя, прицелился и выстрелил. Стрельба по сусликам, кроликам и консервным банкам не прошла даром. Пуля раздробила Этвуду правое колено, и он с воплем повалился на пол.

Его лицо исказилось от боли и страха. Он перекатился лицом к Малькольму за мгновение до того, как тот нажал на курок еще раз. Он снова заорал – вторая пуля разнесла в клочья второе колено. Рот беззвучно шептал: «Зачем?»

– Глупый вопрос. Скажем так, я хочу, чтобы вы некоторое время не могли никуда уйти.

Малькольм развил бурную деятельность. Он принес из ванной полотенца и перевязал ими как жгутами ноги стонущего Этвуда, чтобы остановить кровотечение. Подумав, он привязал его руки к ножкам журнального столика. Потом взбежал вверх по лестнице и принялся бесцельно обыскивать комнаты одну за одной, чтобы унять кипевшую в его крови энергию. С усилием, но ему удалось взять себя в руки. Мароник грамотно подбирал инъекции, подумал он. Этвуд – комбинатор, руководитель, мозговой центр – беспомощно лежал внизу, корчась от боли. Все второстепенные члены ячейки мертвы. Остался один Мароник – палач, убийца. Малькольм на мгновение подумал о голосах, отвечавших ему по «тревожной» линии, о профессионалах. О профессионалах вроде Мароника. Черта с два, подумал он, пока это касается только меня. Они – одно дело, я – другое. Мароник сделал это еще более личным, убив Венди. Для профессионалов это просто работа. Им плевать на него или на кого другого. Неясные очертания плана вдруг обрели форму. Он ринулся в спальню Этвуда и переоделся, сменив свою изорванную одежду на один из его пошитых на заказ мундиров. После этого спустился на кухню и перекусил холодным цыпленком и куском пирога. Затем вернулся в комнату, где лежал Этвуд, осмотрелся по сторонам, вернулся к машине и уехал.