Текст книги "Погоня"

Глава XVIII

На следующее утро, когда Альдос сошел вниз в столовую, он был очень разочарован, обнаружив, что завтрак был накрыт только для двоих, а не для четверых. Было ясно, что мадам Блектон и Иоанна решили еще поспать.

Блектон заметил, как вопросительно оглядел стол его друг, и засмеялся.

– Нам придется позавтракать только вдвоем, – сказал он. – Разве вы не слышали, как они проболтали всю ночь напролет?

– Нет.

– Правда, вы находились от них далеко, а я – только через комнату. Знаете, дорогой мой, моя супруга просто истосковалась здесь по обществу, и обе они не расходились спать до двенадцати часов. Я даже посмотрел на часы. Может быть, они лежали уже в постелях, но только я все время слышал, как они жужжали, точно пчелы. Перестанут – и зажужжат, перестанут и зажужжат. Точно прорвавшаяся плотина. Одна кончает, другая начинает, а то и обе вместе. Понятно, почему они сейчас спят. – Окончив завтракать, Блектон посмотрел на часы.

– Семь часов, – сказал он. – Ну, поговорим после, часов в девять, когда поднимутся наши дамы. А тем временем, чем вы намерены заняться, Альдос?

– Думаю повидаться с Мак-Дональдом.

– А я побегу скорее к работам.

Они вышли вместе.

– Ну, вот и он сам! – указал на Мак-Дональда инженер. – Избавляет вас от труда разыскивать его. Ну, так помните же, Альдос! Не позже девяти!

Полминуты спустя Альдос уже шел навстречу Мак-Дональду.

– Они исчезли! – было первым словом старого горца.

– Исчезли?

– Да. Вся их шайка – Куэд, Кульвер Ранн, Дебар и та девица, что ездит на медведе. Они скрылись, и никто не знает куда.

Альдоса это удивило.

– Исчез также и караван Кульвера Ранна, – добавил нехотя Мак-Дональд. – Двадцать лошадей, включая шесть седел. Кто-то еще отправился с ними, только я еще не успел выяснить, кто.

– Отправились!.. – вздохнул Альдос.

Мак-Дональд утвердительно кивнул головой.

– Кульвер Ранн не станет терять времени по-пустому, раз запахло золотом, – продолжал он. – С ним Дебар и та девчонка. А остальные три седла под такими же разбойниками, как и они сами. Они приготовились к сражению.

– Ну, а Куэд?

Старый Дональд пожал плечами, и вдруг лицо Джона Альдоса потемнело.

– Я понимаю, – сказал он упавшим голосом. – Куэд скрылся, но он не с Кульвером Ранном. Он хочет заставить нас думать, что и он тоже уехал. Он хочет сделать так, чтобы мы не остерегались. Но он следит откуда-то и так и ждет, чтобы, как ястреб налететь на Иоанну! Он…

– Да, это так! – мрачно перебил его Мак-Дональд. – Вы правы, Джонни! Это один из его методов, – старый его метод по отношению к женщинам, – и теперь мы должны глядеть в оба за Иоанной. Это наша обязанность, Джонни. И если она вдруг исчезнет…

Альдос прислушался.

– Если она вдруг исчезнет, – закончил он, – то вы уже никогда ее больше не найдете.

– Мы будем беречь ее, – спокойно ответил Альдос. – Я буду при ней, Мак, целый день, а по ночам буду приходить к вам, чтобы делиться с вами новостями. Надеюсь, что пока я буду уходить, ее не выкрадут из дома Блектона.

Они простились, и в течение целого часа после этого разговора Альдос проходил около дома Блектона взад и вперед покуривая. Вернулся он в дом только тогда, когда увидел, что Блектон возвращается уже назад. Иоанна и мадам Блектон уже давно встали и ожидали их.

Все четверо поговорили с полчаса о вчерашнем взрыве и затем отправились к «койоту» N 28. Там не оказалось ни души. Блектон от удовольствия потирал себе руки.

– Все в порядке, – заговорил он. – Сегодня утром Грэгги заложил в него последний заряд и все, что теперь нам остается, – это терпеливо ожидать четырех часов.

Дыра в горе была квадратная. Футах в десяти от нее инженер остановился и указал на землю. По ней тянулось два провода, которые выходили из этой дыры.

– Эти провода, – объяснил инженер, – тянутся от самого заряда к батарее, которая находится в полумиле отсюда. Но мы соединяем их с батареей только в самую последнюю минуту, как вы видели это вчера. Иначе возможны случайности.

Он наклонился и вошел в устье туннеля, ведя за собой свою жену. Альдос протянул руку Иоанне. Быть может, футов двадцать они проследовали за Блектонами, тоже низко наклонив головы. Им казалось, что они вошли в темный, холодный колодезь, только слегка спускавшийся вниз, и едва могли рассмотреть впереди себя Блектона только тогда, когда он выпрямился.

Его голос звучал странно, точно выходил из-под земли.

– Теперь вы можете выпрямиться. Мы уже в камере. Не двигайтесь, а то в темноте можете на что-нибудь наткнуться. Здесь где-то должны быть фонари.

Он зажег спичку и, медленно обшаривая в темноте стену, стал разыскивать фонарь, все еще оборачиваясь назад и говоря:

– Вот вы сейчас стоите на десяти тоннах динамита, а вот здесь заложено пять тонн черного пороха…

Мадам Блектон слегка вскрикнула и остановила его. Спичка погасла.

– В чем дело, Пегги? – спросил он с беспокойством. – Что случилось?

– Ну, и зачем, спрашивается, ты зажигаешь здесь спички, – воскликнула Пегги, – когда под нами столько динамита? Ты просто с ума сошел, Поль!

Инженер засмеялся, и его смех раскатился по туннелю, точно дикий хохот гиганта. Иоанна вскрикнула, а мадам Блектон в страхе схватила Альдоса за руку.

– Вот! Нашел фонарь! – воскликнул Блектон. – Никакой опасности здесь нет, ни чуточки! Подождите минуточку, я все вам сейчас объясню.

Он зажег фонарь, и при его свете лица Иоанны и Пегги казались бледными и испуганными.

Он поднял фонарь вровень с плечом и, объясняя, направился далее в глубь туннеля. Все трое последовали за ним. Они прошли мимо бочонка, на котором был приклеен огарок свечи, Около бочонка стоял пустой ящик. Кроме этих вещей в туннеле не было больше ничего.

– А я думала, что он сплошь забит порохом и динамитом, – оправдывалась Пегги.

Она сказала это каким-то странным, дрожащим голосом.

– В чем дело, Пегги? – встревожился ее муж. – Ты озябла? Ты дрожишь?

– Д-д-д-а!..

Альдос почувствовал, как его дернула за рукав Иоанна.

– Надо вывести мадам Блектон на воздух, – сказала она тихонько. – А то она может простудиться!

Едва удерживаясь от смеха, Альдос направился к выходу из туннеля. Когда они вышли на солнечный свет, и он посмотрел на Иоанну, то оказалось, что он все еще держал ее за руку. Она с упреком посмотрела на него и вырвала руку.

– Да в чем дело? – воскликнул только теперь начинавший понимать Блектон. – Ведь ни малейшей опасности нет!

– Нет, уж я лучше посмотрю на все это издали, милый Поль, – ответила ему супруга. – А лучше всего поеду домой!

И, перейдя от слов к делу, она направилась к экипажу. Там она остановилась и, схватив в обе руки громадную руку мужа, стала любовно ее пожимать.

– Это удивительное сооружение, Поль! – заговорила она. – Я горжусь тобой, Поль! Но, откровенно говоря, была бы более довольна смотреть на все это издали в четыре часа.

Блектон с улыбкой поднял ее в экипаж.

– Вот почему я лучше предпочла бы, – созналась она Иоанне, когда они уже ехали домой, – чтобы Поль был пастором или кем-нибудь в этом роде. Я положительно старею с каждым днем, как только подумаю, что он там все время возится со всеми этими динамитами да порохом. В одну секунду можно стать ничем.

– А мне кажется, – ответила Иоанна, – что если бы я была мужчиной, то делала бы именно что-нибудь в таком же роде Я хотела бы быть мужчиной, но не пастором, дорогая Пегги, который ровно ничего не делает, а таким, который совершает громадные подвиги, – вот как те, которые взрывают горы, например, или открывают целые погребенные под песками города или – здесь она зашептала так тихо, что ее мог услышать только один Альдос, – или пишут книги!

Но тут ей пришлось громко вскрикнуть. Когда Пегги спросила ее, в чем дело, то она затруднилась сказать ей, что Джон Альдос так крепко сжал ей руку. Он и обратно ехал между двух дам.

– Так останешься калекой на всю жизнь, – упрекала она Альдоса полчаса спустя. – И я заслужила это, потому что слишком была любезна с вами. Теперь я начинаю убеждаться, что некоторые писатели прямо невыносимы!

– Не пройдемся ли мы с вами после обеда? – умолял он ее уже в двадцатый раз.

– Очень, очень сомневаюсь в этом.

– Но я прошу вас, леди Грэй.

– Подумаю.

Она оставила его одного и даже не оглянулась, когда вместе с Пегги Блектон входила в дом. Но когда оба они, Альдос и Блектон, отъезжали от дома, то увидели в окошке два лица, глядевшие им вслед, и две руки, махавшие им на прощанье.

– Иоанна и я хотим отправиться сегодня после обеда на прогулку, – обратился Альдос к Блектону по дороге, – и я хочу попросить вас не беспокоиться, если мы не вернемся к четырем часам. Не дожидайтесь нас. Мы будем смотреть на взрыв с какой-нибудь горы.

Блектон усмехнулся.

– Не беспокойтесь, не забраним вас! – сказал он. – С точки зрения постороннего наблюдателя, Джон, мне кажется, что вы собираетесь получить нечто большее, чем простую надежду.

– Я? Очень возможно. Только вы не забудете передать мистрис Блектон, что мы не вернемся к четырем часам?

– Нет, нет! К тому же имейте в виду, Джон…

Он втянул в себя дым чуть ли не сразу из всей трубки.

– К тому же имейте в виду, Джон, – закончил он, – что здешний пастор живет рядом со мной.

С этой минуты и вплоть до самого обеда Джон Альдос пребывал в какой-то совершенно нереальной атмосфере, точно во сне. Его надежды и счастье достигли своей наивысшей точки. Он был уверен, что Иоанна пойдет с ним, и, несмотря на все свои усилия доказать себе противное, все-таки чувствовал, что представляется самый подходящий случай для объяснения. Точно сквозь сон он осматривал работы Поля Блектона. А когда они возвратились вместе домой, он прошел прямо к себе в комнату, побрился, переоделся и приготовился к обеду.

Иоанна и Блектон уже ожидали его в столовой.

С первого же взгляда на Иоанну он почувствовал уверенность. Она была одета в серый костюм для прогулки. Никогда еще не казалось ему, что можно было так долго накрывать на стол и тысячу раз он посылал в кухню свои безмолвные ругательства. Ровно в час они сели за стол и ровно через час встали. Было четверть третьего, когда оба вышли из дому.

– Не пройтись ли нам в горы? – спросил он. – Оттуда интересно будет посмотреть на взрыв.

– Я заметила, – ответила Иоанна, точно не обращая внимания на его вопрос, – что в некоторых отношениях вы до мелочности наблюдательны. Так, например, относительно какого-нибудь завитка волос вы стоите вне конкуренции. Но зато во всем другом вы абсолютно слепы.

– Что вы этим хотите сказать? – встревожился он.

– Сегодня утром я потеряла свой шарф, а вы даже этого не заметили. А это для меня совсем необычный шарф. Я купила его еще в Каире и вовсе не хотела бы, чтобы и он тоже взлетел на воздух.

– То есть, как это понять?

– Да, да! Я потеряла его в туннеле. Когда мы входили в него, то он был еще на мне.

– Тогда вернемся за ним! – обрадовался он. – У нас еще достаточно времени впереди – так что взобраться на горы до взрыва еще успеем.

Двадцать минут спустя они уже подошли к мрачному устью туннеля. Там по-прежнему не было никого, и Альдос полез за спичками в карман.

– Подождите здесь, – сказал он. – Через две минуты я вернусь.

Он зажег спичку. Фонарь оказался на пустом ящике. Он зажег его, стал разыскивать шарф и вдруг услышал шелест. Он обернулся и увидел перед собой Иоанну, освещенную фонарем.

– Нашли? – спросила она.

– Нет еще.

Они наклонились над полом, и Иоанна с радостным криком подняла шарф. Когда оба выпрямились и посмотрели друг на друга, Альдос вдруг почувствовал, что сердце у него остановилось и что Иоанна сразу побледнела, как смерть. Туннель вдруг вздрогнул; до них донесся глухой отдаленный гул и когда Альдос подскочил к Иоанне, и схватив ее за руку, бросился к выходу, этот гул превратился в оглушительный рев; порыв ветра ворвался к ним в туннель, загасил фонарь и оставил их в темноте. Казалось, что вся гора закружилась вокруг них, и вдруг послышался дикий, полный отчаяния, крик Иоанны. Она заметила, что дневной свет перестал светить им в устье туннеля, и что их окружила со всех сторон глубокая, непроглядная темнота. Им в лицо хлынул поток пыли и мелких камней, так что пришлось отбежать от него назад – и они разъединились.

– Джон Альдос! Где вы?

– Я здесь, Иоанна! Я только хочу засветить фонарь!

Его дрожащие руки нашли, наконец, фонарь. Он зажег его вновь, и Иоанна подползла к нему, бледная, как смерть. Он держал фонарь над плечом, и вместе они уставились в ту сторону, где перед этим был выход из туннеля. Масса пыли застилала им глаза. Вход оказался заваленным. А затем они оба медленно обернулись друг к другу, и каждый понял то, в чем они не ошибались, потому что это была Смерть, которая уже зашептала свой беспокойный призыв в этом каменном гробу, притом самая ужасная из смертей, – и они оба стояли, не произнося ни слова, и смотрели друг на друга в этом полном ужаса молчаливом понимании.

Глава XIX

Иоанна первая нарушила молчание.

– Туннель завален! – прошептала она.

Ее голос звучал странно. Это уже не был голос Иоанны. Альдос не мог ей ответить; у него, точно петлей, перехватило горло, и кровь застыла, когда он вдруг увидел, каким бледным было ее лицо и какой ужас отражался в ее глазах. Некоторое время он не мог тронуться с места, а затем, точно вдруг что-то свалилось с плеч, исчез страх.

Он улыбнулся и протянул ей руку.

– Вероятно, случился обвал перед входом в туннель, – сказал он, вынуждая себя говорить таким тоном, точно ничего серьезного не произошло.

– Обвал… – повторила она безучастно.

Она приняла от него фонарь, и голыми руками Альдос принялся за дело. Но не прошло и пяти минут, как он должен был признать, что разгребать землю одними только пальцами было бы сплошным безумием. Голыми руками все равно нельзя было расчистить туннель. И все-таки он работал, врываясь пальцами в землю и в щебень, как животное, которое выкапывает для себя нору. Через несколько минут он действовал, как сумасшедший, мускулы его напрягались до крайней степени, разодранные руки кровоточили, и то и дело, как барабанный бой, в его ушах звучали слова Блектона: «Сегодня в четыре часа пополудни! Сегодня в четыре часа пополудни!»

Затем он докопался до плотной каменной массы. Она грузно уселась прямо на провод, придавив его к земле. Он выпрямился, достал платок, стер с лица пыль и пот и, когда подошел к Иоанне, то в выражении лица не было ни малейшего страха. При тусклом освещении лампы он даже улыбался.

– Напрасная работа, Иоанна!

Казалось, она не слышала его слов. Она смотрела на его руки. Затем приблизила к ним фонарь.

– У вас руки в крови, Джон!

В первый раз за все время она назвала его просто по имени, не прибавляя фамилии, и он был изумлен от спокойствия в ее голосе и от той нежности, с которой она коснулась его руки. В удивлении он стоял и молчал, и в этом наступившем продолжительном молчании было что-то страшное.

Вдруг они оба услышали, как у него в кармане затикали часы.

Все еще не спуская с него глаз, она спросила:

– Который час, Джон?

– Иоанна!..

– Я не боюсь, – прошептала она. – До сих пор я боялась, но теперь нет. Который час, Джон?

– Но уверяю вас, они откопают нас! – дико воскликнул он. – Неужели вы не верите, Иоанна, что они хватятся нас и откопают? Почему это невозможно? Ведь камень навалился на провод! Они должны нас откопать! Поэтому опасности нет, ни малейшей! Только холодно и неуютно, но мы ведь не боимся простуды!

– Который час? – повторила она тихонько.

Он вытащил часы и приблизил их к фонарю.

– Четверть четвертого, – сказал он. – В четыре часа они приступят к работам – Блектон и его артель. А ужинать мы будем уже дома.

– Четверть четвертого, – повторила Иоанна твердо. – Это значит…

Он насторожился.

– Это значит, – продолжала она, – что нам осталось жить всего только сорок пять минут.

И прежде чем он успел ей что-нибудь ответить, она сунула фонарь ему в одну руку, а другую сжала в обеих своих.

– Если нам осталось всего только сорок пять минут, – сказала она совершенно твердым голосом, – то не будем лгать друг перед другом! Альдос, я знаю, почему это случилось именно с вами. Это из-за меня. Вы столько сделали для меня за эти два дня, только за эти два дня, в которые многие рождаются, живут и умирают. Но в эти последние минуты я не хочу неправды. Вы знаете, и я знаю: провод ведет к батарее. То, что он прижат к земле, ровно ничего не значит. Надежды нет никакой. Мы оба знаем, что должно произойти в четыре часа. И все-таки мне не страшно.

Она поняла, что он собирается ей что-то сказать. Наконец он говорил:

– Здесь есть еще и другие фонари, Иоанна. Я видел их когда мы разыскивали ваш шарф. Я хочу зажечь их.

Он снял со стены два фонаря и зажег их. И еще огарок, стоявший на бочонке.

– Так веселее, – сказала она.

Она стояла в полном освещении высокая, стройная, прекрасная, как ангел. Губы ее были бледны, в лице не было ни кровинки.

– Джон! Джон Альдос!

– Что, Иоанна?..

Он подпрыгнул к ней, она отшатнулась, но все-таки улыбалась, улыбалась как-то ново и удивительно и протянула к нему руки.

– Джон, Джон, – заговорила она, – если вы хотите, то теперь можете говорить, что мои волосы прекрасны!

Затем она бросилась к нему в объятия. Он прижал к себе ее теплое тело, тесно прижавшееся к нему, а она подняла к нему голову, стала гладить его ладонями по щекам, то и дело повторяя его имя. Он держал ее, забыв обо всем на свете: о времени и пространстве и даже о самой смерти. Он целовал ее губы, волосы, глаза, сознавая только одно – что в этот смертный час он обрел целую жизнь, что ее руки гладили его по лицу и по волосам, что она в безумии повторяла его имя и любила его.

– Иоанна, Иоанна! – вдруг воскликнул он. – Это невозможно! Я жил для тебя, я ожидал тебя – все эти годы я ждал, ждал, ждал, когда ты ко мне придешь, и вот ты пришла, наконец, ко мне – стала моей, моя, моя! Нет, это невозможно! Этого не может быть никогда!..

Он высвободился из ее объятий, поднял фонарь и шаг за шагом стал исследовать туннель. Он весь был из сплошного камня, в нем не было ни отверстия, ни трещинки, сквозь которые он мог бы подать голос или подать сигнал выстрелом из револьвера. И он не кричал. Он знал, что это было бы ни к чему и что его голос прозвучал бы в этом туннеле, точно в склепе. Но, может быть, здесь находился еще какой-нибудь выход? Другого выхода не оказалось. Он вернулся к Иоанне. Она стояла на том же месте, где он ее оставил, и когда он взглянул на нее, все его страхи прошли. Он опустил фонарь на пол и подошел к ней поближе.

– Иоанна, – тихонько заговорил он, прижав обе руки к груди. – Ты не боишься?

– Нет, не боюсь.

– И ты знаешь?

– Да, знаю.

– Ты любишь меня, Иоанна?

– Как ни одного мужчину на свете.

– Но ведь всего только два дня!

– В них я прожила целую вечность.

– Ты хочешь быть моей женой?

– Да.

– Завтра?

– Какое счастье!.. – прошептала она и взяла его руками за щеки. – О, как я счастлива! Джон, я знала, что ты любишь меня, и так старалась, чтобы ты не подметил, как это делало меня счастливой! И так боялась, что ты никогда не объяснишься со мной – и вот, наконец, это случилось. Ах, Джон, Джон!..

Он притянул ее к себе поближе, прижался губами к ее губам, и оба они перестали дышать. Только слышалось в их ушах доносившееся из его кармана тиканье часов.

– Который час? – спросила она.

Он вытащил часы, оба они посмотрели на них и кровь в нем застыла.

– Двенадцать минут… проговорила она без малейшей дрожи в голосе. – Сядем, Джон, – ты на этом ящике, а я на полу, у твоих ног, – вот так.

– Я думаю, Джон, – сказала она тихонько, – что мы часто-часто сидели бы так, – я и ты – в особенности по вечерам.

Что-то подкатило ему к самому горлу, и он не ответил. Он слышал, как она задрожала, затрепетала и обвилась вокруг него руками.

И вот послышалось опять: тик-тик-тик…

Он почувствовал, как она стала нащупывать часы и, вынув их, повернула циферблатом к огню так, что увидели оба.

– Уже без трех минут четыре, Джон.

Часы выскользнули у нее из пальцев. Теперь она села так, что своей щекой прижалась к его щеке, и ее руки обнимали его за шею.

За эти последние секунды, в которые, затаив дыхание, Альдос ожидал, когда пробьют лежавшие на полу часы ровно четыре, казалось, могли бы возникнуть, достигнуть своего расцвета и погибнуть целые миры, могли бы быть написаны истории целых империй и родиться и сойти в могилы тысячи людей, – так долго они тянулись. Он никогда не мог вспомнить потом, как долго они ждали; он не представлял себе, с какой силой прижимал к себе тогда Иоанну. Секунды, минуты и потом еще минуты – его мозг отупел, и он сидел в безумном молчании и ждал. А часы тикали, и это казалось ударами молотка.

Сперва ему казалось, что этот звук долетал до него сквозь ее волосы. Он раздавался где-то над ним, вокруг него, это уже было не тиканье часов, а настоящие удары, упорные, сотрясающие, впивавшиеся прямо в камень. Они становились все слышнее и слышнее, и от них стал содрогаться воздух. Альдос поднял голову. С глазами, как у безумного, он огляделся вокруг и прислушался. Руки его разжались, он выпустил их них уже потерявшую сознание Иоанну, и она, как мертвая, сползла на землю. Он стоял, не мигая, и это настойчивое тук-тук-тук, в сотни раз более громкое, чем тиканье его часов, давило на мозг. Неужели он сошел с ума? Он пошел нетвердой походкой к заваленному выходу из туннеля – и вдруг стал орать, кричать во весь голос, насколько хватало сил, и два раза, теперь уже как настоящий сумасшедший, подбегал к Иоанне, хватал ее за руки, рыдал, звал ее по имени и затем принимался снова орать и снова звать ее по имени. Она пошевельнулась, открыла глаза и с таким же выражением, с каким люди смотрят на человека, внезапно сошедшего с ума, не узнавала его и только повторяла:

– Джон… Джон…

Он схватил ее за руки и с криком побежал вместе с нею к выходу из туннеля.

– Слушай! Слушай! – дико закричал он. – Разве ты не слышишь? Это они… Это Блектон, Блектон и его люди! Слушай… Слушай… Это звук лопат и молотков! Иоанна, Иоанна, мы спасены!

Она не понимала еще, что он говорил. Он волочил ее за собой по полу, держа ее за руки, но рассудок все-таки возвращался к ней. Альдос увидел, как она напрягала силы, чтобы понять его, чтобы, по крайней мере, хоть сообразить, в чем дело, и стал целовать ее в губы, стараясь побороть в себе крайнее возбуждение, которое все еще заставляло его дико и в то же время радостно кричать.

– Это Блектон! – то и дело повторял он. – Это Блектон и его люди! Слушай! Разве ты не слышишь, как вонзаются в землю их ломы и как стучат их молотки!