Текст книги "Джек и Джилл"

Глава 73

Президент Бернс лично поздоровался с каждым из вошедших в Овальный кабинет, который и вправду оказался овальным:

– Спасибо, что пришли. Здравствуйте, Джей, Энн, Джинн, Алекс. Знаю, насколько вы заняты, и в каком напряжении держит вас работа, – сказал он, пока мы рассаживались.

Хотя собралась почти вся чрезвычайная команда, руководство беседой взял на себя президент. Сегодня он был в темно-синем деловом костюме. Его песочно-коричневые волосы носили следы недавней стрижки, и мне показалось странным, откуда у президента находится на это время.

Что же случилось на этот раз? Неужели Джек и Джилл снова проявили себя, потревожив президента в Белом Доме?

Я обменялся взглядами с Джинн Стерлинг, то та только недоуменно пожала плечами, сделав при этом круглые глаза. Похоже, никто не знал, что задумал президент. Даже сам Хамерман.

Когда все заняли свои места, президент взял слово. Он стоял между двумя знаменами сухопутных и военно-воздушных сил. Бернс полностью контролировал свои эмоции, что было равносильно подвигу с его стороны.

– Как говорил Гарри Трумэн, – начал он, – «хотите иметь в Вашингтоне друга, заведите себе собаку». В последнее время мне пришлось испытать именно те чувства, которые вдохновили его на эту фразу. Я почти уверен в этом.

Президент был обаятельным и талантливым оратором. Я не раз убеждался в этом, слушая его обращения по телевидению. Любое выступление Бернса напоминало известные «беседы у камина» Франклина Делано Рузвельта. Без сомнения, его таланты могли покорить любую аудиторию, даже такое сборище скептиков и циников, каким являлась наша команда.

– Удел президента, это настоящая головная боль в заднице. «Если меня призовут, я не убегу, но если меня изберут, я не буду прислуживать». Тот, кто выдумал подобное изречение, несомненно, был прав. Можете мне поверить.

Он улыбнулся. Президент обладал способностью говорить так, что создавалось впечатление обращения к каждому из присутствующих персонально. Я невольно задумался, насколько он искренен или же насколько велик его актерский талант.

Его пронзительные голубые глаза обводили комнату, задерживаясь на каждом из нас. Казалось, он оценивает и всех скопом, и каждого индивидуально.

– Я очень много размышлял над текущей ситуацией. Мы с Салли обсуждаем ее вот уже несколько ночей подряд. Я много думал и о Джеке с Джилл. Последнее время весь этот цирк привлек внимание правительства настолько, что наступил хаос и даже пришлось отложить несколько важных совещаний. Такая ситуация невыносима. Она начинает сказываться на стране, на народе, на ментальном здоровье каждого, включая и меня с женой. В результате мы производим впечатление нестабильности и слабости в глазах всего мира. Угроза двух психопатов не может быть достаточной причиной, чтобы правительство страны оказалось перед кризисом. Мы не должны этого допустить.

Исходя из вышеизложенного, я принял твердое решение, в необходимости которого я уверен. Я делюсь им с вами этим утром, поскольку это решение относится ко всем вам так же, как и ко мне и моей жене.

Президент Бернс снова обвел взглядом комнату. Я еще не понимал, к чему он клонит, но сам его метод подачи информации показался мне восхитительным. Бернс как бы делал один шаг, а потом проверял, все ли идут вслед за ним. Разумеется, то, что он нам скажет, будет равносильно приказу, однако он излагал его таким образом, чтобы создалось впечатление, будто мы единодушно пришли к подобному решению.

– Нам надо просто-напросто вернуться к обычной будничной деятельности в Белом Доме. Соединенные Штаты не могут становиться заложниками реальной или вымышленной опасности и угрозы. Вот к такому решению я пришел, и считаю, что к концу дня его должны принять и все остальные. Мы должны продолжать свою работу и выполнять все намеченные программы.

Как только он это сказал, в комнате произошло нездоровое оживление. Энн Роупер застонала в открытую. Дон Хамерман уронил голову на грудь. Я же продолжал, как ни в чем не бывало, смотреть в глаза президенту.

– Я прекрасно понимаю, что это еще больше осложнит вашу задачу. Каким образом, черт возьми, вы будете обеспечивать мою безопасность, если я не сотрудничаю с вами и отказываюсь выполнять ваши рекомендации? Я больше не могу следовать вашим указаниям, или же нам придется сообщить всему миру, что парочка психопатов способна влиять на внешнюю и внутреннюю политику Соединенных Штатов. А ведь на самом деле, ребята, именно это и происходит.

– Начиная с завтрашнего дня, я возвращаюсь к прежнему режиму работы, и мое решение никакому обсуждению не подлежит. Извини уж, Дон. – Президент посмотрел на Хамермана, как бы официально отказываясь следовать его советам.

Я также решил осуществить во вторник свой давно запланированный визит в Нью-Йорк. Еще раз простите, Дон и Джей. Желаю вам всяческих успехов в вашей работе. Возвращайтесь к своим непосредственным обязанностям, а мне предоставьте заниматься моими. Начиная с этого момента, никто не должен ни о чем сожалеть, что бы ни произошло. Надеюсь, всем понятно?

– Понятно, сэр. – Все, включая и меня, дружно закивали, не сводя глаз с президента. Бернс оставался бесстрастным.

«Никто не должен ни о чем сожалеть», – повторял я про себя, зная, что мне никогда не забыть этой фразы, независимо от того, что может произойти в дальнейшем. Независимо от того, что планируют Джек и Джилл.

Томас Бернс просто поставил нас перед свершившимся фактом.

Он просто отдал свою жизнь в наши руки.

– Кстати, Дон, – обратился он вдруг к Хамерману, когда собрание закончилось, – распорядись-ка, чтобы мне купили собаку. Мне ведь и в самом деле придется обзавестись другом.

Мы все засмеялись, хотя настроение наше никак нельзя было назвать радостным.

Глава 74

В ту ночь в Вашингтоне насыпало снега на дюйм. Температура упала ниже десяти градусов. Убийца школьников проснулся от навалившегося на него чувства страха. Он ощущал себя одиноким, словно оказался в ловушке. Ему было грустно.

Никакого счастья, никакой радости.

Он весь покрылся холодным липким потом, вспоминая свой сон. В нем он убивал людей и хоронил их под камнем, в том месте, где возле бабушкиного дома в Лисбурге, они всегда жгли костер. Эти сновидения мучили его долгие годы, еще тогда, когда он был совсем маленьким.

«Это только сон, или я вправду совершил какие-то грязные убийства?» – раздумывал он, еще не до конца придя в себя. Он попытался сосредоточиться на окружающем, пытаясь понять, где сейчас находится.

Наконец, он вспомнил, где устраивался на ночлег. Надо же, какая замечательная идея посетила его!

А песня, его любимая песня, все так же громко звучала в голове:

Я проиграл, крошка,

Так почему же ты не прикончишь меня?

Это убежище было великолепным. Или он здорово поглупел и забыл об осторожности? Убийца не мог понять, то ли он остыл, как дерьмо на морозе, то ли окончательно превратился в дурака.

Он устроился на ночлег в своем собственном доме на третьем этаже.

Его успокаивала мысль, что в данный момент он «здоров и невредим».

Он полностью контролировал ситуацию и мог бы стать столь же значительным, как Джек и Джилл. Даже еще лучше, чем эти лживые задницы. Убийца знал, что может попросту растоптать этих выскочек.

Он принялся ощупывать пол в поисках своего верного рюкзака. Где, черт побери, его вещички?.. Ага, они здесь, значит, все в порядке. Он порылся в пожитках, нашел фонарь и включил его.

– Да будет свет, – прошептал он и тихонько издал индейский победный клич.

Что ж, ребятишки, он пребывал на чердаке своего собственного дома, и это был не сон. Как и то, что именно он – убийца детей. Он перевел луч фонаря на часы, подаренные ему на двенадцатилетие. Великолепный механизм, которым пользуются летчики. В каком он был восторге, когда получил такой подарок! Может быть, когда все это закончится, он выучится на пилота реактивного истребителя, и будет летать на F-16.

Судя по часам, было четыре утра. Значит, действительно было четыре утра.

– Час оборотня, – прошептал он. Настало время покинуть чердак. И продолжать оставлять свои следы на этом свете. Должно произойти нечто потрясающее.

Идеальные убийства.

Должны, должны, должны.

Глава 75

Широкие неуклюжие ступени, ведущие с чердака на второй этаж, одна за другой оставались позади. Если его новые родители, у которых он воспитывался, проснулись по какой-то нужде, У НЕГО МОГУТ ВОЗНИКНУТЬ КРУПНЫЕ НЕПРИЯТНОСТИ.

ХОТЯ ИХ САМИХ СЕЙЧАС ЖДАЛА БОЛЬШАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ.

КАК И ВСЕХ ДРУГИХ, КТО В ЭТОМ ЗАИНТЕРЕСОВАН. ЭТАКИЙ УРАГАН ИЗ ДЕРЬМА.

Убийца немного задыхался. То, что ему сейчас предстояло сделать, было достаточно трудным. Требовалось совершенно беззвучно спуститься на второй этаж, а он хорошо помнил, что последняя предательская ступенька могла громко заскрипеть.

– Будь ты проклят, неудачник, – прошипел он. Он никак не мог успокоиться. Все тело покрывал липкий пот. Так бывает у лошадей после длительной утренней пробежки. Он сам наблюдал это, когда жил на ферме у дедушки. Ему никогда не забыть этого зрелища: пот, который прямо на глазах превращается в пену.

– Малодушный тип, – продолжал он, поддразнивая сам себя, смеясь над своей трусостью. – Дерьмо цыплячье. Лучший засранец месяца. Да ты просто неудачник, приятель. – И снова в голове зазвучала песенка, в которой ясно говорится, как надо поступать с неудачниками.

Он замер, ожидая, когда нервозность и паника хоть немного пройдут. Затем глубоко вздохнул и двинулся дальше. Как же трудно оказалось преодолевать эти проклятые ступени в действительности!

И снова вперед. По шатающимся, готовым провалиться в любую секунду ступеням на таких же трясущихся, подгибающихся ногах. Тем не менее, он старался идти тихо, соблюдая максимальную осторожность.

Очутившись на полу, он почувствовал некоторое облегчение. Твердая опора под ногами!

Затем убийца на цыпочках прокрался по коридору второго этажа к большой спальне. Он приоткрыл дверь, и на него пахнуло свежим морозным воздухом.

Его новый отец всегда спал с открытым окном, даже в декабре. Даже когда на улице шел проклятый снег. И так было всегда. Наверное, из-за этого у него не росли его поганые волосы, и он экономил на стрижке. Что за идиот!

– И в такой холодрыге ты еще в состоянии трахаться? – злобно, вполголоса произнес убийца.

Он подошел вплотную к их кровати. К их огромному алтарю, священному ложу любви.

Сколько раз он представлял себе этот момент!

Сколько еще детей воображают себе такие мгновения? И никто из них не осмеливается сделать то, что сейчас сделает он. Неудачники! Мир кишит им подобными сопляками!

Сейчас убийца находился на грани очередного приступа ярости. Волоски на затылке у него начали щетиниться, словно кто-то дал им команду «Смирно!»

Вся спальня неожиданно окрасилась в багровые тона. Будто на нее опустился темно-красный туман. Убийце показалось, что он рассматривает комнату через прибор ночного видения.

Он… сейчас… потеряет… сознание…

Он почувствовал, что еще секунда – и он разорвется на миллиард крошечных кусочков.

Неожиданно, набрав полные легкие воздуха, он завизжал что есть силы:

– Проснись и почувствуй сладкий аромат кофе фирмы «Фолгер»!

Убийца заплакал. Он не знал, отчего это произошло, потому что не мог вспомнить, когда он вообще плакал в своей жизни.

Грудь болела так, словно в нее только что ударили его собственной восемнадцатидюймовой бейсбольной битой. Он понял, что сейчас может отключиться. В него возвращался мистер Тюфяк. Он почувствовал глубокое раскаяние, совсем как Холден Колфилд из книги «Над пропастью во ржи». Ведь ему каждый раз приходилось думать трижды, прежде чем что-то сделать. И даже после того.

– Бах! – взвизгнул он.

– Бах! – еще раз проорал убийца.

– Бах!

– Бах!

– Бах!

– Бах!

– Бах!

– Бах!

– Бах!

– Бах!

– Бах!

– Бах!

С каждым выкриком он нажимал на курок «Смит-и-Вессона», вгоняя пулю за пулей в две лежащие фигуры. Двенадцать выстрелов. Если, конечно, он правильно считает. А он всегда считал правильно. Двенадцать пуль. Ровно столько получили Хосе и Китти Менендес.

Как кстати пришлось сейчас то, чему его обучили в школе Рузвельта, подумал он. В конце концов, его учителя оказались правы. Да и сам полковник Уилсон мог бы гордиться меткостью ученика. Но больше всего, конечно, полковник восторгался бы твердой решимостью, ясностью и простотой плана, а также удивительной смелостью, проявленной кадетом.

Опекуны исчезли, растворились. Их буквально разорвала на куски огневая мощь, использованная убийцей. Он не испытывал ничего, кроме, пожалуй, гордости за себя и удовлетворения от своей меткой стрельбы. Здесь был НИКТО. И это сделал он, приятель. Эти слова он написал на стене кровью убитых. Затем он выскочил на улицу и принялся играть в снежки. Скоро весь снег перед домом был перемазан кровью, в которой он выпачкал руки. Он смог, понимаете? On теперь мог делать все, что захочет. И никто не сумеет остановить этого НИКОГО.

Глава 76

Вскоре был обнаружен еще один убитый ребенок. Мальчик. Это произошло меньше часа назад. Джон Сэмпсон узнал об этом в семь часов вечера и отказывался верить. Пятница, тринадцатое. Убийца что, специально подгадал под эту дату?

Еще одного ребенка убили в Гарфилдском парке. По крайней мере, тело обнаружили именно там. Сэмпсону очень хотелось найти Самнера Мура. Немедленно.

Детектив припарковал машину на Шестой улице и пешком отправился в глубь пустынного и страшного парка. «Дела становятся совсем уж из рук вон плохо», – думал он, приближаясь к сверкающим между деревьями «мигалкам» полицейских машин и кареты скорой помощи.

– Я детектив Сэмпсон. Пропустите меня, – буркнул он, проталкиваясь через плотное кольцо полицейских.

Один из копов держал на поводке лающего серо-белого беспородного щенка. Совершенно нелепое дополнение к жуткой сцене.

– Что это за пес? – обратился Сэмпсон к патрульному. – Чей он?

– Эта собака и обнаружила тело жертвы. Хозяйка отпустила песика побегать, когда вернулась домой после работы. Кто-то закидал тело прошлогодними листьями. Впрочем, сделал это так небрежно, словно специально хотел, чтобы труп обнаружили.

Сэмпсон кивнул и пошел по направлению к телу. На этот раз жертва была куда старше, чем Верной Уитли и Шанел Грин. Самнер Мур постепенно увеличивал возрастной барьер убитых. Этот маленький урод – вампир, видимо, взбесился по-настоящему.

Полицейский фотограф снимал место происшествия, и холодные вспышки «блица» рождали мертвенные сполохи на белом снегу, устилающему парк.

Рот и нос мальчика были заклеены широким серебристым «скотчем». Сэмпсон глубоко вздохнул, перед тем, как присесть рядом с работающим медэкспертом. Женщину, как он помнил, звали Эстер Ли.

– Как вы думаете, давно он здесь лежит?

– Трудно сказать. Около полутора суток. Разложение замедлила холодная погода. После вскрытия сможем, конечно, сказать более точно. Мальчика сильно избили. Возможно, свинцовой трубой, разводным ключом, в общем, чем-то в этом роде. Он пытался сопротивляться убийце. Видите, сколько у него синяков на кистях и предплечьях. Мне так жаль этого парня!

– Я понимаю, Эстер. Мне тоже.

Сэмпсон увидел, что то, что когда-то было шеей мальчика, теперь распухло и потеряло всякую форму. По волосам ползали черные жуки, а нить из каких-то личинок тянулась за ухо, туда, где содранная кожа обнажала череп.

Сэмпсон сморщился, с силой втянул холодный воздух и заставил себя осмотреть тело с другой стороны. Никто, даже Алекс, не знали, что данная сторона расследования убийств, а именно осмотр разлагающихся трупов, была для Джона невыносимой.

– Вам это не понравится, – пыталась предупредить его Эстер Ли.

– Сам знаю, – пробурчал Сэмпсон, зачем-то подув на озябшие руки.

Сейчас он видел лицо мальчика целиком. Он видел, но не мог поверить в увиденное. Эстер Ли оказалась совершенно права, предупреждая его.

– О Господи, Господи, Господи! – забормотал Джон. – Не может быть.

Сэмпсон выпрямился во весь свой гигантский рост, но все равно он не был достаточно высоким, чтобы картина увиденного перестала маячить перед ним.

Последствия этого убийства были неожиданными даже для него, очень много повидавшего за годы службы в полиции.

Убитым мальчиком оказался Самнер Мур.

Часть пятая
Без правил и сожалений

Глава 77

Ничто не начинается в тот момент, который мы считаем началом. Тем не менее, вот что, мне кажется, можно считать началом.

Мы с Дженни сидели на кухне и разговаривали. Мы вели беседу, понятную только нам двоим, где слова не играли никакой роли, их заменяли чувства.

– А ты знаешь, ведь у нас годовщина, – сказал я и погладил дочку по щеке, мягкой и шелковистой, словно брюшко бабочки. – Причем особенная годовщина, маленький юбилей.

– Правда? – недоверчиво спросила она и поглядела на меня так, как это частенько делает Нана, когда сомневается в моих словах. – И что же это за праздник?

– Сейчас скажу. Дело в том, что я тебе прочитал книжку «Пахучий сырный человечек» ровно пятьсот раз.

– Вот здорово! – улыбнулась Дженни. – Тогда прочитай ее снова. Мне очень нравится, как ты ее читаешь. – Мне пришлось исполнить ее просьбу.

Покончив с «Сырным человечком», я немного повозился с Деймоном, посвятил некоторое время бабуле, а потом поднялся наверх и начал укладывать вещи.

Когда я спустился вниз, то переговорил на веранде с Рэйкимом Пауэллом. Он ждал, когда я его отпущу, потому что на эту ночь дежурить должен был прийти Сэмпсон. Человек-гора, как всегда, опаздывал, и даже не предупредил об этом. Но я знал, что он непременно появится.

– Ну, как, все в порядке? – поинтересовался я.

– Конечно, Алекс. Сэмпсон сейчас будет здесь. А ты там поосторожней.

Я сел в машину и поставил пленку с записью, которая, как нельзя лучше, соответствовала моему настроению: второй концерт для фортепиано Сен-Санса. Я всегда мечтал, что обязательно научусь играть эту прекрасную вещь. Мечтай дальше, как говорится.

Я направлялся на авиабазу Эндрюз, где готовился к взлету самолет военно-воздушных сил номер один.

Президент летел в Нью-Йорк, и я должен был сопровождать его.

И никаких сожалений.

Глава 78

Существует множество повествований и отчетов о происшедшем, но только я могу описать во всех подробностях то, что происходило, потому что сам участвовал в этом.

В понедельник вечером, за девять дней до Рождества, прорезав пелену серо-голубого тумана и дождя, наш самолет приземлился в аэропорту «Ла Гуардиа» на Лонг-Айленде. Никаких комментариев по поводу прилета президента Бернса в Нью-Йорк и его планов в прессе не было. Сам же президент решил выступить с речью на следующий день утром. Томас Бернс славился тем, что всегда сдерживал данное слово.

Было решено отправиться из аэропорта до Манхэттена на автомобиле, а не на вертолете. Президент уже ни от кого не скрывался. «Неужели Джек и Джилл рассчитывали на такое проявление смелости со стороны президента и на его полное пренебрежение опасностью?» – раздумывал я. Последуют ли они за ним в Нью-Йорк. Я был почти уверен, что так оно и будет. Насколько я успел их узнать, это было вполне в их духе.

– Поехали с нами, Алекс, – предложил Дон Хамерман, когда мы торопливым шагом пересекали бетонированную площадку, и холодный декабрьский дождь хлестал по нашим лицам. Во время полета Хамерман, Джей Грейер и я сидели рядом и обсуждали план защиты президента Бернса от покушения, когда тот окажется в Нью-Йорке. Наша беседа была настолько оживленной, что мы не заметили, как пролетело время.

– Мы поедем сразу за президентской машиной, так что сможем договорить по дороге, – добавил Хамерман.

Мы забрались в темно-синий «линкольн», ожидавший нас всего в пятидесяти ярдах от самолета. Время приближалось к десяти вечера, и в этой части аэропорта было полно охраны. Повсюду мелькали агенты Секретной Службы и ФБР, а также многочисленные полицейские.

Президентский кортеж из пяти лимузинов эскортировали по меньшей мере три дюжины полицейских машин, не говоря уже о мотоциклах. Агенты Секретной Службы так напряженно всматривались в темноту, словно Джек и Джилл могли встречать президента прямо на взлетной полосе «Ла Гуардиа».

Я знал, что на время президентского визита полиция Нью-Йорка выделит дополнительно пять тысяч специально проинструктированных сотрудников. Также будут задействованы более ста детективов. Секретная Служба пыталась убедить президента, чтобы тот остановился либо на базе береговой охраны, либо в Форт-Гамильтоне в Бруклине. Но президент настоял на том, чтобы поселиться в гостинице на Манхэттене. Никаких сожалении. Эти слова, произнесенные Бернсом в Овальном кабинете, звучали в моей голове снова и снова.

Я откинулся на удобном мягком сидении и наслаждался поездкой. Теперь-то я знал, что значит ехать в президентском кортеже сразу за его машиной, которую Секретная Служба величала «Дилижансом».

Перед кортежем двигались две полицейские машины, красно-желтые «мигалки» которых крутились, словно в калейдоскопе. Мы выехали из аэропорта.

В дороге Дон Хамерман обратился к нам:

– Никто не видел Кевина Хокинса вот уже три дня. Такое впечатление, что он вообще исчез с лица земли. – В голосе его сквозили злоба, раздражение и обычное для него недовольство. Ему нравилось постоянно поучать тех, кто был ниже его по положению, хотя знал, что ни я, ни Грейер не станем с этим мириться. – Маршрут, по которому мы сейчас едем, никому не известен. Мы и сами узнали его только несколько минут назад. Я не мог промолчать:

– Достаточно того, что и нам, и полиции он известен. А если он вдруг изменится, то нам тут же сообщат. Кевин Хокинс, надо полагать, без труда справится с таким секретом. Без труда. Точка. Он один из лучших специалистов.

Джей Грейер вглядывался через заливаемое дождем стекло в шоссе, ведущее к Нью-Йорку. Его голос прозвучал, словно издалека:

– А какие у вас предчувствия относительно Хокинса? – обратился он ко мне.

– Я думаю, что он в определенной мере участвует в это деле. Он придерживается крайне правых взглядов и связан с оппозицией президенту. У него и раньше были неприятности. Например, он подозревается в убийстве внутри самого ЦРУ.

– Все равно в его личности вас что-то беспокоит, – продолжал Грейер. Он уже неплохо понимал меня.

– Из того, что мне удалось узнать, я сделал заключение, что он никогда не работал ни с кем рука об руку. Хокинс – одиночка. По крайней мере, являлся таковым до настоящего момента. У него имеются проблемы со слабым полом. Единственная женщина, с которой он поддерживает отношения, это его сестра в Силвер-Спринг. Поэтому трудно предположить, что он напарник Джилл. И не поверю, что одиночка Хокинс стал сотрудничать, да еще и с женщиной.

– Ну, возможно, он наконец-то нашел родственную душу. Такое иногда случается, – высказал предположение Хамерман. – Я посмотрел на него с сомнением. Что касается самого Дона, то ему, видимо, вообще не суждено такую душу повстречать.

– Ну, что еще терзает вас относительно Хокинса? – продолжал допытываться Грейер. Слушая меня, он даже закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться.

– Судя по психологическим профилям, разработанным ФБР, не исключено, что у такого человека со временем может произойти сдвиг в психике. Я удивляюсь, зачем понадобилось использовать его так долго и в Азии, и в Южной Америке. Хокинс может бороться за некие ценности, в которые свято поверил. Например, он искренне и глубоко верит в важность роли разведки для национальной обороны. А вот президент Бернс с этим не согласен, о чем неоднократно заявлял в публичных выступлениях. Одно это может объяснить весь сценарий Джека и Джилл. Может, я подчеркиваю это слово. Хокинс имеет достаточно опыта, чтобы совершить удачное покушение. Не исключено, что он и есть Джек. Если так, то нам будет достаточно трудно его остановить.

Мы въехали на Манхэттен. Президентский кортеж представлял собой странную вереницу машин, громко завывающих сиренами и сверкающих «мигалками». Впереди нас простирался остров Манхэттен.

Нью-Йорк выглядел достаточно внушительным и могучим. При желании он мог бы легко проглотить нас, даже не заметив этого. «Здесь может случиться все, что угодно», – напомнил я себе. Я думаю, что ни Дон Хамерман, ни Джей Грейер тоже не забывали об этом.

Бам!

Бам!

Бам!

Мы все трое аж подпрыгнули на сидениях, и я тут же ухватился за пистолет. Я был готов ко всему, даже к немедленной встрече с Джеком и Джилл.

Втроем мы с ужасом уставились на президентский «Дилижанс». В нашем «линкольне» воцарилась мертвая тишина. Зловещая тишина. Потом мы расхохотались.

Те громкие звуки, что донеслись до нашего слуха, были вовсе не выстрелами. Тревога оказалась ложной, но, тем не менее, мы испытали самый неподдельный страх.

Просто машина въехала на мост, и под колесами, в стыках, загрохотали изношенные металлические решетки. Эти удары чуть не довели нас до сердечного приступа. Без сомнения, в самой машине президента почувствовали то же самое, что и мы.

– О Господи! – застонал Хамерман. – Значит, теперь мы так и будем шарахаться при каждом громком звуке! Боже всемогущий!

– А я был в «Хилтоне», когда Хинкли стрелял в Рейгана и Брэди, – дрожащим голосом сообщил Джей Грейер. Мне стало понятно, что с ним происходит. Он был там, и сейчас почувствовал себя точно так же, как тогда, когда стреляли в Рейгана. Ему пришлось вновь пережить тот страшный момент. У каждого из нас: и у него, и у остальных было свое личное отношение ко всему происходящему, и я задумался над этим.

Я наблюдал за тем, как президентская машина погружается в море огней Нью-Йорка, и флажки на крыльях «Дилижанса» яростно захлопали под порывами речного ветра.