Текст книги "Клиника «Амнезия»"

– Это было бы прекрасно. Послушай, тебе хватит пока курить.

– Готов поспорить с тобой, – не унимался Фабиан. – Ставлю пятьдесят долларов на то, что заставлю тебя запомнить это мгновение, ну, допустим, на десять лет.

– Идет, – согласился я. – Полагаю, через десять лет я смогу легко потратить пятьдесят долларов на такой пустяк, как спор. Во всяком случае, надеюсь, что смогу. Но ты тоже должен запомнить это мгновение, иначе ты не сможешь потребовать с меня деньги, если я проиграю.

– Мне это не нужно. Ты запомнишь его. Ну что, по рукам?

– По рукам. Договорились.

– Тогда давай свою руку. Обменяемся рукопожатиями.

Я протянул ему руку. Фабиан крепко схватил меня за запястье и другой рукой вдавил мне в ладонь зажженный кончик самокрутки.

– Ну ты козел! – взвыл я, пытаясь вырваться. Однако Фабиан, с усмешкой глядя мне в глаза, продолжал гасить самокрутку о мою руку. На ладони моментально вздулся ярко-красный волдырь, весь в частичках пепла. Наконец Фабиан отпустил меня, и я бросился к воде, чтобы погрузить в нее обожженную кисть.

– От соленой воды заживет в два счета! – крикнул мне вслед Фабиан. – Гарантирую, это мгновение ты запомнишь на всю оставшуюся жизнь.

– Да пошел ты!

Однако следует признать: Фабиан оказался прав. Сегодня каждый раз, когда я смотрю на свою ладонь, то вспоминаю это мгновение. Отметина, которую он оставил на моей руке, – не больше шрамика от ветряной оспы. Она плохо различима, но все равно видна. По одну сторону от былого ожога – две или три линии. Словно отпечаток пальца Фабиана, навсегда запечатленный на моей руке и ставший частью моего кода ДНК.

– Вот видишь? – сказал Фабиан, когда боль немного улеглась и я снова сел на песок. – Это, конечно, экстремальный способ доказательства правоты моих слов, но ведь я мог бы добиться цели, сказав тебе что-то значимое и памятное. Допустим, я сказал бы тебе, что трахался с твоей матерью, и ты бы поверил. И запомнил мои слова. Слова – тоже действия. Правильная фраза с моей стороны имела бы тот же эффект, что и поступок. Она запечатлелась бы в памяти ничуть не хуже.

– Но ты ведь не стал искать такую правильную фразу, верно? Ты взял да и прижег мне руку, черт тебя возьми.

Фабиан снова зажег самокрутку и сделал затяжку.

– И слово было Бог, – произнес он, вытянув губы трубочкой и выпуская кольцо дыма. – Как ты думаешь, это настоящая травка? Я что-то не чувствую никакой разницы.

Я расхохотался так, что свалился с камня.

Пришло время подумать о ночлеге, и мы уже собрались уходить с пляжа, когда за спиной у нас со стороны моря донесся какой-то звук – не то глухой удар, не то взрыв в отдалении от берега.

– Это еще что такое? – удивился Фабиан.

– Наверно, что-то связанное с войной, – предположил я. – Может, где-то рядом идут военно-морские учения?

С этими словами я устремил взгляд в сторону линии горизонта, надеясь увидеть там что-нибудь примечательное.

– Круто! – произнес Фабиан. – Может, мы с тобой станем свидетелями потопления корабля или другого исторического события.

Бум!

– Черт, что же это такое? Кажется, стреляют из какого-то мощного оружия.

– Наверно, взрываются мины.

– Или торпеды. Похоже, перуанцы выследили одну из наших подводных лодок.

– А разве у нас есть подводные лодки?

– Не знаю.

Бум.

– Где-то идет бой.

– Точно. Черт побери, дело серьезное.

– Что там, черт возьми, происходит?

– Это пеликаны, – неожиданно раздался чей-то голос.

Мы с Фабианом мгновенно обернулись. Позади нас стояла девочка лет десяти. Кожа нежного оливкового оттенка: Легкое летнее платьице желто-красной расцветки. Дужка пластмассовых очков сломана и заново склеена при помощи изоленты.

– Что? – переспросил я.

– Пеликаны, – повторила девочка. Она говорила по-английски с легким американским акцентом, но мне показалось, что этот язык ей не родной. – Это бурые пеликаны. Они охотятся на рыб. С высоты ныряют за ними в море. Падают вниз камнем. Оттого и шум. Вы голые под полотенцами?

Фабиан вцепился в обмотанное вокруг талии полотенце.

– Нет, – быстро ответил он.

– Что ты имеешь в виду? Какие еще пеликаны? – спросил я.

– Какие еще пеликаны? – передразнила девочка. – Те, какие здесь водятся.

– Пеликаны? – спросил Фабиан. – Чушь собачья. Хрень кошачья.

– Нельзя говорить так грубо. Мой папа считает, что с незнакомыми людьми нельзя говорить грубо.

– Понятно. Где же сейчас твой папа?

– Тут недалеко. Это наши домики. Вы же хотите остановиться у нас и пожить здесь?

– Наверное, хотим, – сказал я, поднимая с песка рюкзак. – Как тебя зовут?

– Сол, – коротко ответила она, изящно поклонившись.

* * *

Девочка повела нас с пляжа мимо гостевых домиков по направлению к бару под навесом из пальмовых листьев. В разгар туристического сезона здесь, видимо, собирались любители серфинга, однако в данный момент в заведении было пусто, если не считать немолодого хиппи с грязными седыми волосами. Он стоял к нам спиной, так низко согнувшись над жаровней, что казалось, будто он метет бородою пол. На хиппи были парусиновые шорты и белая футболка с обрезанными по плечи рукавами. Руки покрыты следами солнечных ожогов. Мне он показался чем-то похожим на обезумевшего от постоянного голода и одиночества отшельника. Он словно ожидал момента, когда ему наконец удастся проглотить последний кусочек пищи, который имел несчастье оказаться на его жаровне. Когда же мы подошли ближе, оказалось, что хиппи выкладывает на решетку полоски говядины, нанизанные на тонкие деревянные шпажки. С одной стороны мясо успело слегка подгореть и с шипением пускало сок, с другой все еще оставалось непрожаренным, кроваво-красным. Услышав наши шаги, незнакомец поднял голову и посмотрел в нашу сторону.

– Привет, малышка! – произнес он, обращаясь к нашей новой знакомой. – Кого ты мне привела?

Судя по выговору, перед нами был уроженец Калифорнии.

– Привет, папа, – ответила та. – Это новые постояльцы.

– Нужна комната, парни? Не желаете отведать мяска?

– Нам, пожалуйста, и то и другое, – ответил Фабиан, бросая рюкзак на песок.

Отец Сол представился нам – Рей. В свою очередь, мы назвали ему свои имена, и он несколько раз их повторил. Такое ощущение, будто они были для него в новинку, и он словно попробовал их на язык. Например, имя «Фабиан» он произнес почему-то как «фейбл». Внешность у Рея была слегка пугающая. Его борода настолько затмевала собой остальные черты лица, что возникало ощущение, что те лишь боязливо выглядывают из могучих непроходимых зарослей. В обрамлении столь густой бороды зубы Рея смотрелись довольно зловеще, словно у людоеда, однако когда мы с Фабианом немного привыкли к нему, Рей стал нам даже чем-то нравиться.

Рей был хозяином гостевых домиков, однако весь этот, с позволения сказать, гостиничный бизнес в Педраскаде раньше назывался «Заведением Хуана». Хуаном звали местного рыбака, который в конце семидесятых годов, уйдя на покой, решил построить несколько пляжных домиков. Рей был первым его постояльцем и поселился на берегу, еще когда не все бунгало были достроены до конца, а город еще не являлся пристанищем серфингистов – так, крошечная рыбацкая деревушка. Рей сразу влюбился и в домики Хуана, и в его девятнадцатилетнюю дочь и поспешил признаться в своей двойной любви. Теперь этот «гостиничный комплекс» по идее следовало бы именовать «Заведением Рея», но Рей не видел смысла в изменении названия. Ему нравилось продолжать дело, начатое покойным тестем, да и в коммерческом отношении неразумно называть заведение именем какого-то гринго, тем более вывешивать такую вывеску над входом.

Гостевые домики располагались вокруг центрального двухэтажного строения, где обитал сам хозяин и находился главный бар. Неподалеку приютился сарайчик, который служил импровизированной уборной с засыпанной опилками выгребной ямой, и душевой, устроенной из старой цистерны. Сливное отверстие было накрыто бамбуковой решеткой, а для подачи воды нужно было дергать за цепочку, открывавшую в цистерне отверстие. На всем пространстве вокруг бара стоял сильный запах дыма от жаровни и сока лайма. Сквозь постоянное жужжание облака насекомых доносилось журчание какого-то подземного источника.

Обычно, сообщил нам Рей, здесь бывает уйма туристов, однако на данный момент мы с Фабианом – единственные его постояльцы. Хотя он, по его собственному признанию, был «бездельником», Рею удалось скопить прилично деньжат – своего рода компенсация за те убытки, которые Хуан нес практически все время. Подобно многим калифорнийцам, Рей был бездельником с неплохим доходом.

– С какой стати мне возвращаться в Штаты? – заявил он. – У меня здесь есть все, что только душа пожелает. Разве можно найти работу лучше, чем подсказывать людям, как им приятно проводить время?

В тот вечер мы разожгли на берегу костер и, усевшись вокруг, ели жаренное на гриле мясо, запивая его холодным пивом. Я попытался представить себе, что прожил на этом пляже двадцать лет, как Рей. Просто невероятно – как можно привязать себя к человеку или месту на такой огромный срок.

Жену Рея звали Кристина. Она рассказала нам, что никогда в жизни не стригла волос, и теперь они – от корней с легкой проседью до посеченных концов – струились темной волной почти до колен. Кристина носила свободную одежду синих или розовых тонов. Ее спокойная уверенность и приятное лицо удивительно контрастировали с внешностью и манерами мужа. Несмотря на крупное телосложение, Кристина двигалась с поразительным изяществом и грацией, чем-то напоминая мудрую гориллу, выбравшую себе в супруги чокнутого павиана.

Сол уснула еще до наступления темноты, уткнувшись носом в песок. Мать осторожно взяла ее на руки и отнесла в дом. Вернувшись, Кристина приступила к действию, которое, очевидно, давно стало для нее привычным ритуалом. Вокруг костра были выложены массивные плоские камни. После того как камень нагревался от огня, но его еще можно было взять в руки, он передавался по кругу, чтобы люди могли немного согреться. Рей тем временем занимался мясом, насаживая его на деревянные шпажки, предварительно обмакнув ломтики в сок лайма и выкладывая на решетку гриля. Мы по кругу передавали камни и поджаренное мясо, и нас нежно обволакивала ночь. Облака, пронизанные лунным светом, напоминали исполинские серебристые грибы ядерных взрывов. Я до сих пор помню: в те минуты мне казалось, что сочные куски мяса, пропахшие дымком костра, запиваемые пльзенским пивом из литровых бутылок, – самое вкусное, что только может быть на свете. Я посмотрел на Фабиана. Прожевав очередной кусок, он принялся засовывать деревянную шпажку под слой гипса на сломанной руке.

– Что случилось? – поинтересовался я.

– У меня тут кое-что завалилось под гипс, – объяснил тот. – Жуть как чешется.

– А что завалилось-то?

– Моя марадоновская медаль 1986 года. Я не имею права потерять ее. Ее мне подарил отец.

Марадоновская медаль – это такая помятая, вся в пятнах вещица, что-то вроде монеты, которую Фабиан постоянно носил с собой. Он забавы ради вертел ее пальцами или использовал при демонстрации фокусов с исчезающими монетами и прочих трюков, призванных показать ловкость его рук. Фабиан как-то пытался уверить меня, что это настоящий приз с чемпионата мира 1986 года, однако в таком случае уверение, будто эту штуку ему подарил отец, оборачивалось сушей бессмыслицей. Эта безделица была не что иное, как бесплатный сувенир – такие еще выдавала одна компания, выпускающая сухие завтраки, но для Фабиана данная штуковина была своего рода талисманом. Так что не исключено, что она все-таки досталась ему от отца.

– Ну, под гипсом ей ничего не грозит, – заверил Фабиана Рей. – Подожди, когда придет время снимать гипс. А пока возьми-ка камень.

Фабиан бросил палочку в костер и принял у Рея импровизированную грелку.

– А теперь ответьте на мой вопрос, парни, – проговорил Рей. – Каким ветром вас сюда принесло? Простите мне мои слова, но на вид вы значительно моложе моих обычных постояльцев.

– Ищем сокровища, – выпалил я прежде, чем Фабиан успел озвучить иную версию.

– Впервые слышу о каких-то сокровищах и их поисках, – мгновенно оборвал меня он. Его явно позабавили мои попытки отвлечь его от темы клиники для жертв амнезии.

– Как, ты никогда об этом не слышал? – в свою очередь, удивился Рей. – Кристина, дорогая, расскажи им про Френсиса Дрейка.

– Только если им действительно интересно.

– Конечно, интересно, верно я говорю, парни?

– Ну хорошо, только они, наверное, знают даже больше, чем я.

– Клянусь вам, мы ничего об этом не знаем, – заверил ее Фабиан.

– Ничего не знаем, – поддакнул я, решив не признаваться, что кое-что мне известно. Стоит признаться, что я располагаю некими сведениями об этом месте, как это может вызвать у Фабиана подозрения в истинности сфабрикованной мною газетной вырезки.

– Ладно, тогда я начинаю, – сказала Кристина, указав в сторону океана. – Итак, это произошло примерно в восьмидесятых годах XVI века, когда война на море была в самом разгаре.

– Совсем как сегодня днем, – вставил Фабиан.

– Замолчи, – оборвал его я. – Пожалуйста, продолжайте, Кристина.

– Ваш англичанин Дрейк долгие месяцы преследовал испанский галеон. Его люди валились с ног от голода и усталости. Они уже давно не бывали на суше и питались чайками, которых ловили, а затем несколько дней откармливали собачатиной, чтобы их мясо не так сильно пахло рыбой.

– Круто, – прокомментировал я.

– А почему они сами не ели собачатину? – полюбопытствовал Фабиан.

– Хватит перебивать, – осадила его Кристина. – Несмотря на все трудности, англичане не утратили мужества, потому что за все страдания им полагалась огромная награда, и они решили непременно добиться ее. Дрейк преследовал корабль, который сами испанцы называли «Какафуэго». «Какафуэго» был настолько грозен в морских сражениях, что казалось, будто он испражняется огнем. Следуя за ним по пятам от Чили до Перу и до наших мест, Дрейк наконец захватил галеон и все сокровища на его борту. Это была триумфальная победа. Дрейк намеревался вернуться в Плимут на двух кораблях, предстать перед королевой и удостоиться лавров победителя. Причалить к берегам Англии не только на своем судне, но и подогнать «Какафуэго», доверху набитый серебром.

– Хорошее дело, – заметил Фабиан.

– Очень хорошее, – согласилась Кристина. – К сожалению, испанцы придерживались иного мнения. Прежде чем отдаться на милость победителю, они успели открыть кингстоны.

– Что-что? – недоуменно переспросил Фабиан.

– Они затопили свое судно, чтобы оно не досталось неприятелю, – пояснил Рей. – Весьма благородный поступок. Лично я на их месте сказал бы этому Дрейку так: «На-ка, выкуси, чувак!»

– Вы не будете возражать, если я продолжу? – улыбнувшись словам мужа, спросила Кристина. – Значит, «Какафуэго» пошел ко дну. Но Дрейк поклялся, что не потеряет ни одной серебряной монеты с борта своего трофея. Его людям удалось спасти испанское серебро прежде, чем галеон затонул. После этого нависла опасность над его собственным судном, «Голден Хайнд», который от излишка груза в любую минуту мог тоже затонуть. Кто-то из пленных испанцев назвал судно Дрейка «Какаплата», потому что серебро лезло наружу буквально из всех отверстий.

В общем, возникла новая проблема, причем очень серьезная. На корабле оказалось так много сокровищ, что Дрейк просто не знал, что с ними делать. Матросы забавлялись тем, что бросали монеты за борт, наблюдая за тем, как те скачут по волнам. Даже юный стюард – назовем его Хокинс, как героя «Острова сокровищ», – даже он бегал по палубе, блестя пришитыми к камзолу серебряными пуговицами. Кок принялся экспериментировать с серебром, готовя пищу в камбузе. Каждый раз, когда судно подскакивало на высокой волне, за борт сыпалось серебро. Можете представить себе такую картину?

– Можем. И представляем, – ответил Фабиан. – Целые горы серебра.

– Горы серебра, – повторила Кристина. – Матросам даже в голову не приходило обокрасть друг друга. Серебра было так много, что оно утратило для людей всякую ценность. Понимаете?

– Понимаем, – теряя терпение, ответил Фабиан. – Так что же случилось дальше?

– Дальше Дрейк подсчитывает, какой вес нужно сбросить, чтобы благополучно вернуться в Англию. Кроме того необходимо было решить, что делать с остальными сокровищами. Он заплыл в крошечную бухту – недалеко отсюда – и пристал к берегам островка под названием Кано, который сегодня называется Исладе Плата. Пока на борт доставляли запасы пресной воды и черепах, которыми команда собиралась питаться по пути домой, Дрейк взял медную чашу и принялся отмерять каждому матросу его долю сокровищ. После чего выбросил за борт семьдесят две тонны серебра, которое и по сей день покоится где-то на морском дне в этой самой бухте. Дрейк отметил точное местонахождение сокровищ, чтобы, вернувшись, поднять его со дна. Однако вернуться ему было не суждено, так что сокровища до сих пор покоятся на дне морском.

Фабиан закончил трапезу и теперь лежал на спине, положив себе на живот горячий камень и устремив взгляд на созвездие Южного Креста.

– Круто, – отозвался он. – Может, нам стоит поискать эти сокровища?

– Что ж, есть смысл, – согласился я, не возражая против любых новых поисков, какими бы абсурдными те ни казались.

– Рей завтра отвезет вас туда на лодке, правда, дорогой? – произнесла Кристина.

– Разумеется. Но сначала мне хотелось бы услышать историю, которую рассказал бы один из вас, – сказал Рей и указал на Фабиана. – Готов поспорить, у тебя припасена замечательная история. Какая-нибудь народная сказка, которую рассказывают жители гор. По тебе видно, что ты владеешь даром рассказчика. Признайся, ты наверняка говоришь на рунамизи.

– Нет, – ответил Фабиан, принимая сидячее положение. – Мой отец немного на нем говорил, а я нет. – Слова Рея явно застали его врасплох. Подозреваю, Фабиан никогда раньше никому не признавался, что в его жилах течет индейская кровь.

– Рунамизи? – удивился я.

– Этим словом индейцы называют язык, который все почему-то именуют «кечуа», – пояснила Кристина. – Оно означает «язык настоящих людей».

Неожиданно смутившись, Фабиан стал уверять, что не знает народных сказок. Кристина посоветовала ему в таком случае придумать свою собственную. Для этого, сказала она, нужно запомнить всего несколько правил:

– Первое: для пущего эффекта начни с морских свинок. Например, с фразы: «Все морские свинки, жившие в доме, разом проснулись» или с такой – «Все морские свинки, жившие в доме, разом замолчали». Второе: не забудь вставить в свою сказку какое-нибудь символическое животное, можно даже не одно, а два. Третье: в конце повествования привлекай к себе внимание слушателей, обращаясь к ним лично. Пообещай им по куску торта на свадебном ужине или скажи, что герой сказки жив до сих пор.

Рею понравились слова жены.

– Я вот что тебе скажу, – заявил он, – если ты придумаешь для нас хорошую историю, завтра я бесплатно отвезу тебя на моей лодке на Исла де Плата и мы поищем там сокровища Френсиса Дрейка.

Я лежал на спине, зажав коленями горячий камень, и наблюдал за полетом светлячков в ночном небе. Поэтому я не успел увидеть, как Фабиан отреагировал на предложение Рея. рано я знал точно – он ни за что не сможет устоять перед таким соблазном, какие бы опасности он ни таил в себе.

Ладно. Назовем это «Историей про мальчика, который ничего не сказал» (начал Фабиан). Начнем с того, что в деревне наступила полночь. Ночь была ясная, и в небе мерцало созвездие Южного Креста.

Мальчик ничего об этом не знал. Он лежал в постели, а в соседней комнате спала его мать. Отца дома не было, он отправился на ночную рыбалку и собирался вернуться лишь под утро. Неожиданно все морские свинки, жившие в доме, разом заверещали. Мальчик зажег свечу и стал ждать, когда они утихомирятся.

Он прошел в соседнюю комнату, где всегда спали его родители, и. увидев, что кровать матери пуста, потрогал простыни. Они были еще теплыми. Мальчик предположил, что мать вышла из дома, чтобы справить нужду или же подогреть себе чашку шоколада, как она порой поступала, когда отца ночью не было дома и ей было трудно уснуть.

Он вышел из дома. Его мать лежала на спине около поваленного дерева. Ее юбка была задрана, ноги широко раскинуты, а на ней лежал огромный белый бык. Передними копытами он упирался в плечи матери, крепко прижимая ее к земле. Судя по всему, мать нисколько не сопротивлялась быку, даже напротив. Мальчик понял, что ее сладострастные крики останутся в его памяти навсегда.

Мальчик бегом бросился в свою комнату, успокоил морских свинок и снова забрался в постель. Утром он сказал себе, что увиденное ему приснилось, что на самом деле ничего такого не было. Ом решил запрятать эту жуткую сценку в самые глубокие тайники памяти. Однако увиденная им картина вернулась к нему два месяца спустя.

Вместе с отцом он потащил на рынок мешки с ячменем, и отец, не в силах сдержать радость, рассказал сыну, что у него скоро проявится брат или сестра. Мальчик понимал уже очень многое, и ему хватило ума не рассказывать отцу про быка, однако все последующие семь месяцев он просыпался по ночам от жутких кошмаров. В них ему виделось, как его мать корчится в адских муках, пытаясь произвести на свет ребенка-быка, который острыми рогами терзает ее изнутри.

И снова мальчик никому ничего не сказал. Ночью, когда матери пришло время рожать, в деревне пошел сильный дождь. В дом к родителям мальчика пришел священник. Падре сказал мальчику, что тот мешает, и попросил его ненадолго уйти из дома. Мальчик с радостью повиновался. Его сердце разрывалось на части при мысли о том, что может произойти.

Поскальзываясь в грязи, мальчик выбежал в поле и пытался изгнать из мыслей кошмарное видение. Когда он собрался вернуться в дом, крики и стоны матери отпугнули его, и он предпочел остаться под открытым небом и непрекращающимся дождем.

Мальчик долго бегал по полю и наконец без чувств свалился под деревом куинья, надежно укрывшим его от дождя, и уснул. На следующее утро, когда он проснулся, то обнаружил, что с головы до ног покрыт засохшей грязью и прилипшими к телу листьями. Взглянув на небо, мальчик был поражен удивительным зрелищем. Это была самая широкая и самая яркая радуга из всех, какие он когда-либо видел. Казалось, все вокруг пронизано ее восхитительным сиянием.

Восприняв это как добрый знак, мальчик зашагал обратно к своему дому. Воздух был свеж и прохладен после ночной бури. Мальчик спускался с горы вниз, и яркое солнце слепило глаза. У него заслезились глаза и потекло из носа. Когда мальчик приблизился к дому, то услышал детский плач, а не мычание теленка, как он того опасался. Он пустился бежать, но прямо в дверях путь ему преградил священник.

– Твоя мать умерла, – сообщил ему святой отец. – И у тебя появился брат. Мне очень жаль. Это огромная потеря, но жизнь идет своим чередом.

Мальчик понял, что жизнь действительно идет своим чередом. В то утро он также понял, что и рассвет, и радуга на небе – это иллюзия, наваждение, что прошлая ночь никогда для него не закончится, станет частью его существа. Он будет заперт в ней навсегда, и ему придется без конца бегать вверх и вниз по склону горы под дождем. Прошел год, и мальчик изо всех сил старался полюбить братика, но не мог смотреть на лицо младенца без опасения узреть у того кривые рожки, растущие изо лба. Он начал побаиваться, что может причинить братцу вред.

И поэтому, желая защитить семью, наш герой покинул дом и уехал к живущему высоко в горах дальнему родственнику, где целые дни проводил в полном одиночестве, и это продолжалось до тех пор, пока он не перестал мысленно переживать неизбывный кошмар той ужасной ночи. Покидая родной дом, мальчик понимал: чтобы вытравить этот эпизод из памяти, потребуется очень много времени, даже больше, чем ему отмерено прожить на земле.

Он и по сей день живет в горах. Если вам посчастливится, то вы увидите его на горном склоне. Он жует червей и насекомых и выслеживает белого быка, которого, как он сам знает, ему никогда не поймать. Он делает это каждую ночь напролет. Такова история про «мальчика, который ничего не сказал».

* * *

Костер стрельнул головешкой. Фабиан сидел, устремив неподвижный взгляд в струящийся жар огня, как будто вокруг не было никого, затем со смущенным видом качнул головой. Рей открыл новую бутылку пива и протянул ее Фабиану вместе с горячим камнем.

– Не слишком веселая история, верно? – проговорил Рей.

Ответом ему послужил смех над пустынным ночным пляжем.