Текст книги "Клиника «Амнезия»"

18

Знакомство моих родителей с Фабиановым дядюшкой состоялось в доме Суареса: если бы не трагическая гибель моего друга, это можно было назвать сюрреалистическим столкновением двух культур. Поскольку смерть незримо присутствовала подобно руке невидимого кукловода, встреча эта показалось мне крайне тягостной. Начиная с того мгновения, как перед нами распахнулись снабженные сигнализацией ворота и мы все трое в машине отца въехали во внутренний дворик, меня не покидало ощущение, что я вот-вот запаникую, что происходит нечто такое, чего не должно быть. Все было совсем не так, как мы когда-то представляли себе: этим воротам надлежало стать входом в храм удовольствий, под своды которого следовало въехать, радостно смеясь, на заднем сиденье бронированного «мерседеса». В тот день появление в доме Суареса показалось мне дорогой к неминуемой казни. Неприятное предчувствие еще больше усилилось при виде знакомого дружелюбного лица. Это была Евлалия, одетая в черное. Она открыла нам дверь и, сдержанно поздоровавшись, проводила в библиотеку. На сей раз мое обоняние не щекотали запахи кухни. Из музыкального автомата не звучали звуки песен. Нам навстречу не бросились вниз по лестнице многочисленные собаки. Все вместе это производило настолько гнетущий эффект, что еще до того, как Суарес переступил порог, я не знал, куда мне деваться от стыда. Чувство вины прожигало меня буквально насквозь, и к тому моменту, когда он вошел, я почувствовал себя сваренным заживо.

Ожидая хозяина дома, мои родители попытались с нарочитой небрежностью познакомиться с жилищем Суареса. Мать, манерно нахмурив брови, расхаживала вдоль книжных полок. Отец склонился над музыкальным автоматом. Мне стало стыдно за них перед Суаресом, стыдно за то, как бесцеремонно они рассматривают дом, столь мне знакомый и столь дорогой моему сердцу. Я с трудом заставил себя остаться в библиотеке, хотя меня так и подмывало выбежать вон и прямо по байроновским клумбам с экзотическими цветами выскочить на панамериканскую магистраль и, взбивая башмаками красную грязь, помчаться со всех ног на юг.

– Какая ужасная энциклопедия, – прокомментировала мать, не обращаясь конкретно ни к кому из нас, и сняла с полки книжный том. – Такое впечатление, будто она рассчитана на детей.

– По собственному опыту знаю: книги, которые мы читаем в детстве, оказывают на нас самое сильное влияние, – произнес донесшийся от двери голос.

Исполненный непогрешимой уверенности в собственной правоте, этот голос со столь хорошо знакомым акцентом мгновенно пробудил во мне радость. Несмотря на обстоятельства, несмотря на то что никакой замечательной истории не последует, мое воображение все равно вожделенно истекало слюной, словно легендарная собака Павлова.

К моему удивлению, человек, шагнувший на середину комнаты, оказался уменьшенной и как будто усохшей копией того Суареса, которого я знал раньше. Голос его звучал по-прежнему уверенно, но внешность! Такое ощущение, будто столь любимые им воины-шуары прокляли его, провели некий ритуал, забравший его душу и лишивший жизненной энергии. Плечи сгорбились, волосы поседели и поредели больше прежнего. А еще он сбрил усики, и теперь его лицо как будто сделалось голым и беззащитным. Вместо прежнего Суареса передо мной был какой-то малознакомый старик.

До меня дошло, что присутствующие ждут, когда я представлю их друг другу. Я еще ни разу не знакомил родителей с другими взрослыми. Необходимость соблюдения формальностей показалась мне тогда полным абсурдом. Вежливо кивнув, как будто желая усилить эту абсурдность, Суарес поцеловал руку моей матери, и та искоса посмотрела на отца.

Евлалия поставила на стол большое белое блюдо с оливками – специальное блюдо с углублением для косточек. Потом принесла и открыла бутылку красного вина. Затем поставила на стол несколько бокалов. Когда Суарес поднес бутылку к моему бокалу, я отрицательно покачал головой и попросил сока. Мне показалось, что в глазах хозяина дома, прежде чем тот отвернулся от меня, мелькнул знакомый мне лукавый огонек. Обращаясь к Евлалии, Суарес произнес одно короткое слово «сок», и лишь я один уловил в нем легкий оттенок насмешки. Что касается оливок, то один их запах всегда вызывал у меня тошноту.

Прежде чем все заняли места за столом и взялись за вино, хозяин и гости обменялись парой дежурных фраз. Мои родители принесли соболезнования, добавив, что получали огромное удовольствие от общества Фабиана, когда тот оставался в выходные дни у нас дома. Суарес в качестве ответной любезности высказал несколько комплиментов в мой адрес, заявив, что ему было приятно общаться со мной. Я подумал, что эта светская болтовня никогда не кончится, однако как только все четверо наконец сели за стол, тот самый, за которым мы с Фабианом совсем недавно пили текилу, воцарилась тишина. Суарес поставил свой бокал на стол, так и не пригубив вина.

– Спасибо, что согласились приехать ко мне, – произнес он. – Позвольте мне сначала обратиться к вашему сыну. Я понимаю, Анти, что для нас с тобой эта потеря одинаково мучительна. Только мне одному известно, что значила для вас с Фабианом ваша дружба. Надеюсь, ты не станешь терзаться виной за случившееся. Я знаю, каким отчаянным сорванцом был мой племянник, и не удивлюсь, если выяснится, что причиной этого ужасного несчастья стал его необузданный темперамент.

Прежде чем продолжить, Суарес снова поднял свой бокал. В свете люстры вино приобрело рубиновый оттенок, как ненатурально алая кровь из фильмов ужасов.

– Итак, Анти, не стесняйся, расскажи нам честно, как все произошло. В мои намерения не входит кого-то в чем-то обвинять или доводить дело до суда.

Последняя фраза подействовал на мое доверие точно так, как Суарес того и добивался: внешне как успокоительное средство, а по сути как некое едкое вещество. Мне в голову никогда не приходила мысль о том, что кто-то захочет или сможет выдвинуть какие-то обвинения по этому делу. Я взял со стола стоящий передо мной бокал с наранхильей, чтобы чем-то занять руки, надеясь на то, что мне удалось сдержать свои чувства, и на моем лице не отразилось выражение испуга и удивления.

– Тем не менее нам нужно знать правду о случившемся, – продолжил Суарес. – Как бы все ни было на самом деле, что бы вы ни делали, тебе придется обо всем рассказать нам. Тебе придется рассказать нам все. Ты меня понял?

Я покашлял, прочищая горло, но ничего не ответил.

– Ну давай. И не надо нервничать, – подбодрила меня мать. – Сеньор Суарес проявляет необычайное понимание.

Я лишился дара речи. Я оказался в невероятной ситуации – мне предстояло изложить матери и Суаресу версию событий, обратно противоположную тому, что была приготовлена мной для рассказа за завтраком. Кроме того, слова Суареса о суде и обвинениях убедили меня в том, что не стоит рассчитывать, будто он займет мою сторону.

– Почему бы тебе не начать с того, почему вам вздумалось отправиться в это странное место… Педраскада, кажется? – произнесла мать.

– Верно, – согласился с ней Суарес. – Что же на самом деле случилось? Что заставило вас солгать мне?

– Солгать всем нам! – уточнила моя мать.

– Верно, всем нам, – согласился Суарес.

– Извините, Суарес, – наконец осмелился я. – Мы…

– Анти, я уже сказал тебе. Никаких взаимных обвинений, никаких упреков. Так что ты только что извинился в последний раз. Просто расскажи нам всю правду.

Я сделал глоток сока, но почувствовал, что проглотить его не смогу. Жидкость произвольно скользнула мне в горло, и я решил, что меня вот-вот вырвет.

– Мне кажется, правда состоит в том, что нам просто захотелось приключений. Я знал, что мне предстоит скоро уехать на родину, и мы с Фабианом всегда говорили о том, что надо как-нибудь отправиться куда-нибудь за пределы Кито, куда-нибудь в глушь. Наверное, вы подумаете, что мне просто хотелось, чтобы до моего отъезда случилось что-то грандиозное. Что-то немного авантюрное. Поэтому мы с Фабианом и договорились на выходные съездить к морю. Устроить своего рода прощальную экспедицию.

Суарес с понимающим видом кивнул. Я посмотрел на родителей. Отец прямо-таки излучал доброжелательность и симпатию, тогда как на лице матери читалось немного пугающее выражение полной сосредоточенности. Мне подумалось, что она вот-вот вытащит блокнот и начнет делать в нем записи.

– Но это не все, – продолжил я. – С Фабианом творилось что-то странное. Он был в последние дни взволнован судьбой родителей, причем взволнован сильнее обычного. Таким я его раньше не видел. Я подумал, что было бы неплохо пусть даже на короткое время отвлечь его от этих мыслей. Он принялся рассказывать мне истории, которые нельзя было считать правдивыми. Рассказывал о том, что во время пасхального шествия в Кито ему привиделась его мать; о том, что его отец погиб на корриде от рога быка; о том, что его мать жива и бродит где-то в горах, потеряв память. В общем, он вещал что-то совершенно безумное. Я не знал, как мне относиться к его словам.

– Понятно, – нахмурившись, отозвался Суарес.

Я тут же повернулся к нему.

– Мне следовало бы поставить вас в известность. В тот вечер, когда мы с ним напились, я должен был рассказать все то, что услышал от него. Извините меня.

– Я же сказал тебе: никаких извинений.

– Ты напился? – удивилась мать. – Когда это было?

Суарес пропустил мимо ушей ее слова.

– Ты не хотел его выдавать. Я понимаю тебя, – сказал он и обратился к моим родителям: – Готов спорить, Анти ничего не рассказывал вам об обстоятельствах смерти моей сестры и ее мужа – родителей Фабиана.

Родители подтвердили, что никогда не слышали о них от меня.

– Это вполне понятно. Анти сам узнал об их судьбе относительно недавно. Шесть лет назад родители Фабиана погибли в автокатастрофе. Несчастный случай, как вы понимаете. Поехали в горы, и машина сорвалась в пропасть. Погибли оба – и отец, и мать.

– У нас с Анти несколько недель назад состоялся доверительный разговор. – Мать сочла нужным сообщить, что ей известно. – Так вот, выяснилось, что Фабиан верил, будто его мать жива, так как ее тело не нашли на месте катастрофы. Как я понимаю, ваш племянник сочинял романтические истории, чтобы как-то объяснить ее исчезновение. В этой истории столько неясного, вот он и старался заполнить лакуны. Все это очень грустно.

– Простите меня, – пролепетал я дрожащим голосом.

Суарес пропустил мои слова мимо ушей.

– Так или иначе, но я оставался в неведении относительно того, что Фабиан винил себя в гибели родителей. Похоже, своими историями он пытался каким-то образом избегать правды.

– И ты об этом знал? – спросила мать, поворачиваясь ко мне. – Тебе было известно, что он тешит себя иллюзиями, и ты никому ни о чем не сказал?

– Он был моим другом.

Лицо отца приняло задумчивое выражение.

– Все это понятно. Но нисколько не объясняет, почему ты выбрал именно это место, находящееся в такой дали от Кито. Чтобы отправиться на поиски приключений, нет необходимости отъезжать далеко от города.

Отец. Казалось бы, единственный из тех, кто сейчас находился в комнате, на кого я мог положиться. Тем горше было мое разочарование!

– Хороший вопрос. Правда, почему именно Педраскада? – спросил Суарес.

– Действительно, почему? – задала такой же вопрос мать.

Самое смешное заключалось в том, что при желании я мог бы взять с книжной полки энциклопедию и найти статью про место под названием Педраскада. Я мог бы рассказать, почему именно это название пришло мне в голову. И ничуть не солгал бы. Но в те минуты я пребывал в душевном смятении, так сказать, на распутье, и, будучи погружен в воспоминания, не осознавал возможного исхода нашего разговора. Вот почему в то мгновение, когда мне следовало бы дважды подумать, на какой путь ступить, причем с максимальной осторожностью, я, так сказать, бездумно попер прямо через перекресток, отчаянно пытаясь спасти собственную шкуру.

– Мы решили отыскать там клинику для больных амнезией, – пробормотал я.

Отец мгновенно выпрямился в кресле.

– Что?

И тут меня как прорвало:

– Мы с Фабианом нашли газетную вырезку, в которой рассказывалось о том, что в Педраскаде существует клиника, где лечат людей, потерявших память, надеясь, что они вспомнят, кто они такие.

Отец залпом осушил свой бокал.

– О чем ты говоришь, Анти?

– Я понимаю, затея глупая. Но именно поэтому мы отправились туда.

– Понятно, – отозвался Суарес. – Это была самая свежая версия, и Фабиан ухватился за нее как за спасительную соломинку, лишь бы убедить себя, что его мать жива. Я верно говорю?

– И вы отправились в Педраскаду? Чтобы отыскать там клинику для людей, потерявших память? – спросил отец. Было видно, что он изо всех сил старается войти ко мне в доверие, не слишком сдавая при этом своих родительских позиций. Но я уже был недосягаем. – Но ведь такой клиники не существует.

Суарес неожиданно насторожился.

– Вы слышали о ней? – спросил он. – Слышали об этой… клинике для страдающих амнезией?

Отец как-то неуклюже поставил бокал на стол. Мне почему-то стало неловко за него. Он явно предпочел бы занять мою сторону, если бы не обстоятельства.

– Мы с Анти как-то раз гипотетически обсуждали такую возможность, – заговорил он. – Только и всего. В общем-то это мы с ним и придумали эту клинику. Но я сомневаюсь, что такое заведение реально где-нибудь существует.

– Вот и я тоже, – подхватил его слова Суарес. – И все-таки пусть Анти нам расскажет о том, какое отношение имеет это гипотетическое место к их с Фабианом решению поехать в Педраскаду.

– Что за нелепая идея! – вступила в разговор мать. – Анти, я все еще надеюсь услышать от тебя разумное объяснение.

Я уцепился за ее слова, чтобы только выпутаться из этой истории. Скажу честно, я уже был на грани паники.

– Понимаю, это безумная затея. Очередная безумная затея Фабиана. Он везде и повсюду искал подтверждения тому, что его мать жива. Он вбил себе в голову, что в Педраскаде есть такая клиника. А я не знал, как разубедить его в этом. Глупо все, конечно, получилось. Теперь я это понимаю.

Дослушав мою фразу до конца, Суарес посмотрел на меня со зловещей насмешкой. Я как завороженный тоже смотрел на него, не в силах оторвать глаз. Если бы я знал его хуже, то, пожалуй, подумал бы, что он упивается моим смущением.

Суарес сидел, удобно устроившись в кресле. Он не перебивал меня и не задавал вопросов, словно ожидая, когда же я наконец перестану врать. Затем достал массивную позолоченную зажигалку, пачку своего излюбленного «Даунхилла» и закурил. Сделав глубокую затяжку, он протянул мне пачку.

– Сигарету, Анти? Не будешь? Ладно. – Он ловко выпустил идеальной формы колечко сизого дыма, глядя куда-то поверх головы моей матери, по всей видимости, на цветомузыкальную установку у противоположной стены. Немного помолчав, он заговорил снова: – Скажу вам как профессиональный врач. Меня чрезвычайно вдохновила идея специализированного лечебного центра для лиц, страдающих амнезией.

С этими словами Суарес положил сигарету в пепельницу и потянулся к блюду с оливками. Я не сводил с него взгляда. Он взял одну оливку, неспешно пожевал ее, сплюнул обглоданную косточку в ладонь и положил в специальное углубление в блюде. И все это время он не сводил с меня глаз.

– Дело в том, что, – пролепетал я, – это… это была всего лишь глупая…

Суарес поднял руку, призывая меня замолчать. Казалось бы, безобидный жест, но с тем же успехом он вполне мог влепить мне пощечину. Его губы скривились в сардонической усмешке. После того как Суарес наконец проглотил оливку, он снова взял сигарету и медленно затянулся. В комнате воцарилась тишина, сродни той, что наступает на арене перед финальным ударом тореадора. И такой удар не замедлил последовать.

– Кстати, вы все, наверно, удивитесь, но мне кое-что известно о клинике для жертв амнезии.

У меня похолодело в желудке. Черно-белые шахматные клетки пола поплыли перед моими глазами, их словно стало в несколько раз больше. Я испугался, что вот-вот последую примеру Фабиана и меня вырвет прямо на пол.

– Вчера я заглянул в комнату Фабиана. Хотел посмотреть, с чего начать разбирать его вещи – занятие, как вы понимаете, душераздирающее, – и наткнулся на газетную вырезку, которую племянник засунул в один географический атлас. По какой-то причине он спрятал его под кровать.

Суарес засунул руку во внутренний карман твидового пиджака, извлек вырезку, развернул ее, положил на стол и пригладил.

Казалось, даже воздух в комнате был наэлектризован. Воедино слились энергия моей молчаливой, бездыханной паники и безмолвное смущение моих родителей. Зато Суарес источал триумф, граничащий едва ли не с манией.

– Забавная тут оказалась статейка. Первое, что поразило меня, это дата. Она якобы напечатана в газете от 29 февраля 1989 года. Я немолодой человек, и память может меня подвести, но все-таки, если не ошибаюсь, такой даты нет. 1989 год не был високосным. – Суарес сделал глоток вина и улыбнулся. – Не желаете оливок? Превосходные, рекомендую.

Почувствовав неладное, мать бросилась мне на помощь.

– Кто-нибудь понимает, о чем говорит этот человек?

Вопрос не был обращен к конкретному лицу – ко мне или моему отцу, – а скорее куда-то в пространство над музыкальным автоматом. Обрати она тогда внимание на выражение моего мертвенно-бледного лица, то прочитала бы на нем ответ на свой вопрос.

Теперь Суарес смотрел мне прямо в лицо.

– Вам не кажется странным, что лечебное учреждение, о котором было напечатано всего семь лет назад в центральной газете, бесследно исчезло, не оставив никаких свидетельств о своем существовании? Забавно. Как будто сама клиника стала жертвой амнезии. Словно в ее стенах собралось так много людей, потерявших память, что они инфицировали само здание. – Шутка, видимо, настолько пришлась по вкусу самому Суаресу, что он рассмеялся. Уму непостижимо, но неожиданно он показался мне самым счастливым человеком из всех нас. – Тут есть еще одна вырезка, – продолжил хозяин дома. – Даже поинтересней первой. Представьте себе, как я удивился, прочитав ее. Вы не поверите, но она содержит изложение обстоятельств смерти моей сестры и ее мужа. А ведь нам точно известно, что обстоятельства этой трагедии – выдумка Фабиана.

– Послушайте… – начал я, но мне не дали продолжить.

– Я не исключаю такой возможности, что какая-то злополучная супружеская пара упала с горной дороги всего через несколько недель после того, как погибли родители Фабиана. Возможно даже, что мой племянник увидел эту вырезку и на основе статьи об автомобильной катастрофе сочинил собственную версию, с эпизодом корриды в горной деревушке.

Я сидел как оглушенный, слепо уставившись в пространство. Суареса теперь не остановить.

– И все-таки вероятность этого ничтожно мала. Мне кажется, будто кто-то – вне всякого сомнения, человек с благими намерениями, человек, хорошо знающий Фабиана и те страдания, которые он испытывал, взял на себя смелость создать некое убедительное документальное свидетельство. Чтобы успокоить его… заставить поверить в его версию случившегося и если не утешить, то хотя бы немного увести подальше от реальности.

Теперь взгляды всех присутствующих устремились в мою сторону.

– Тебе не кажется, Анти, что настало время рассказать нам всю правду о том, что именно случилось? – спросил Суарес.

– Анти, ты ведь не… – встревожилась мать.

– И все-таки он это сделал. Я прав? – Прежде чем я успел что-либо ответить, Суарес положил мне на плечо руку. – Знаю, знаю. Ты думал, что помогаешь ему.

– Чистая газетная бумага, – пробормотал отец. – А я-то думал, это нужно для какого-то странного школьного задания.

– Но он не поверил! – неожиданно для себя выкрикнул. – Я точно знаю, что он не поверил!

Суарес сидел на своем прежнем месте и, пристально на меня глядя, жевал очередную оливку. Затем перегнулся через стул и, ткнув в меня пальцем, заговорил:

– У нас с тобой была договоренность. Я доверял тебе. Просил поставить меня в известность, если ситуация выйдет из-под контроля. Ты дал мне слово и обещал сдержать его.

И тут я заговорил. Заговорил, не думая о последствиях. Сказал, что сделал все из лучших побуждений. Фабиану было известно, что это шутка. Суарес лучше других его знал и потому должен понять. Мои возражения были встречены молчанием.

– Позвольте, я докажу вам, – неистовствовал я. – Дайте, я расскажу, что случилось с нами, пока мы были в Педраскаде.

– Как раз это я и хочу услышать, – промолвил Суарес. – Что происходило там до того, как моего племянника нашли мертвым, плавающим в морской воде лицом вниз.

Я попытался собраться с мыслями, не зная, как себя вести. Изобразить горе, когда меня только что уличили в обмане, значит поставить под сомнение весь последующий рассказ, в котором и без того хватает недоговоренностей.

– Можете вы все пообещать мне одну вещь? – спросил я. – Пожалуйста, дайте слово, что ничего не скажете, пока я не закончу рассказ.

Все трое утвердительно кивнули.

Я прочистил горло, бросил взгляд на музыкальный автомат и увидел на стене тень, окаймленную засохшей пивной пеной, в том месте, куда всего пару недель назад разгневанный Фабиан швырнул бутылкой. Казалось, я слышу знакомый, как всегда насмешливый голос: «Что сказал бы тип, полностью лишенный воображения, о том, что здесь произошло?»

– Там был купол, – начал я. – На берегу. Металлический купол, он еще возвышался на вершине скалы.