Текст книги "Алмазный башмачок"

Глава 25

– Где Корделия? – спросил Лео, входя в комнаты Кристиана в гостинице «Голубой кабан».

Ему не надо было осматриваться по сторонам, чтобы понять, что ее здесь нет. Он всем существом почувствовал бы ее трепетное присутствие.

– Месье Лео! – воскликнули девочки, спрыгивая с табурета, стоящего перед спинетом. – А у нас урок музыки. И мы уже много узнали, не правда ли, милорд?

Но, к удивлению сестер, их дядя не только не поздоровался, но даже и не улыбнулся им.

– Где она? – снова спросил он.

– Она сегодня проведет весь день в постели, милорд, – сообщила ему Матильда со своим обычным спокойствием.

– Она больна?

– Женские дела, – ответила Матильда. – Ей надо отдохнуть.

– Она весь день лежит в постели?

Голос его стал хриплым от волнения. Матильда кивнула:

– Насколько я знаю, да, милорд. Я побывала у нашей малышки сегодня сразу после обеда.

– Ну как, вы сделали то, что хотели? – неуверенно спросил у Лео Кристиан.

Лео коротко кивнул головой.

– Король назначил поединок на восходе солнца завтра утром. Поэтому я хочу, чтобы вы увезли детей и Корделию прямо сейчас. Это даст вам добрых двенадцать часов форы.

– Но Корделии нет, – заметил Кристиан.

– Матильда, сходите за ней. Король велел князю, как и мне, покинуть дворец, так что нет опасности нарваться там на него.

«Но может быть, он увез ее с собой в город?»

– Черт побери! Ну почему Корделия ничего не делает так, как договорились? – воскликнул он, понимая всю несправедливость собственных слов, но не в силах сдержать разочарование от крушения своего плана.

– А вот и Корделия!

Лео рванулся к окну, у которого стоял Кристиан. Корделия как раз выходила из-за угла на улицу, ведущую к гостинице. Она была одета в свою амазонку, с темной шляпкой на голове, а поверх всего этого – плащ с капюшоном, глубоко надвинутым на лицо. Душу его заполнило облегчение. Теперь он мог действовать.

Но, когда она открыла дверь и вошла в прихожую, ее бледность, ее глубокие тени под глазами, ее выражающий муку прекрасный рот и бросающаяся в глаза хрупкость заставили его броситься к ней с возгласом испуга. Она выглядела как в тот день, когда он застал ее на подоконнике, поджидающей Матильду. С той ночи, казалось, прошла целая жизнь, хотя на самом деле это было всего лишь неделю назад.

– Милая, ты больна. – Он взял ее за обе руки. – Зачем же ты ходишь по улицам?

Он забыл, как хотел, чтобы она была здесь, забыл обо всем, видя страдание, которое излучало все ее существо.

– Я не больна, – нетерпеливо ответила она, хотя эти слова явно расходились с ее видом. – Что ты наделал, Лео!

Она вовсе не собиралась набрасываться на него с упреками, но эти слова сами собой вырвались у нее.

– Я была там, – гневно сказала она. – Я видела тебя. И все слышала.

– Я погуляю с детьми в саду, – сказала Матильда, давая головой знак Кристиану, и вышла из комнаты, на что ни Корделия, ни Лео не обратили внимания.

Лео выпустил ее руки и отошел к окну.

– Я же просил тебя не ходить туда.

– Ты обманул меня.

Она была готова разрыдаться. Она не хотела, чтобы ее слова прозвучали так горько, но ничего не могла с собой поделать – понимание происходящего покинуло ее.

– Я не обманывал тебя, Корделия. Я просил тебя верить мне, – спокойно произнес он. – Я не мог допустить, чтобы мой вызов был поставлен под сомнение твоим неосторожным словом или действием.

– А почему ты не рассказал мне всего?

– Я не мог, – просто ответил он.

– Потому что тогда я сказала бы тебе все то, что говорю сейчас.

Она шагнула к нему.

– Но ведь ты не сделаешь этого, Лео. Ты не должен сражаться с Михаэлем. Ведь ты можешь погибнуть. – Она моляще сложила руки, во взоре ее сквозило отчаяние. – Ты не должен делать этого, Лео. Ты и сам это понимаешь.

Он не взял ее руки в свои. Он просто произнес:

– Это именно то, что я собираюсь сделать, Корделия. Я должен отомстить убийце моей сестры.

– Но ты не сможешь сделать этого, если он убьет тебя! – воскликнула она, хватаясь за его руку, в своем отчаянии удержать его рядом с собой не думая ни о гордости, ни о изяществе движений. – Ты будешь мертв, как и Эльвира, а Михаэль будет торжествовать.

Она попыталась тряхнуть его, но с тем же успехом она могла взывать к стволу дерева.

– Я выбрал этот путь, – произнес он голосом, ставшим внезапно холодным и бесстрастным, как бы отстраняющим ее. – И я готов принять свою судьбу.

Ее ладони бессильно соскользнули с его рук.

– Но почему ты просто не возбудил обвинение, представив в качестве доказательства его дневники? Почему не позволил правосудию сделать свое дело?

Но она уже и сама слышала в своем голосе нотки обреченности.

– Я не мог, – просто ответил он.

– Не понимаю.

– Каждый из людей – загадка для других, Корделия. Не думаю, что ты сможешь понять все то, что чувствую я. Эльвира поняла бы меня, если б могла знать.

Она и сама готова была аплодировать ему. Он мог бы заметить едва уловимый кивок ее головы, которым она согласилась с его действиями. Ведь они всегда понимали мотивы поступков друг друга, даже если и не соглашались с ними. И все же его слова невыносимо терзали ее.

– Ты не любишь меня, – тихо произнесла она.

Лео не мог позволить себе думать в этот момент ни о чувствах Корделии, ни о чем-либо другом, кроме победы над Михаэлем.

– Я люблю тебя, – спокойно произнес он. – Но я должен отомстить за смерть сестры. После того как это будет сделано, наша жизнь обретет спокойствие и ясность.

– У нас не будет ничего, если ты погибнешь.

Разговор зашел в тупик, и оба понимали это. Лео сделал несколько шагов по комнате, голос его стал спокойным и оживленным.

– Ты с детьми должна уехать сегодня вечером вместе с Матильдой и Кристианом. Тогда к утру вы будете уже далеко.

– Дети уедут. Я остаюсь.

– Корделия, ради Бога! – шагнул он к ней.

– Ты ждешь, чтобы я поняла и приняла то, что ты считаешь необходимым. Но тогда ты должен принять то, что важно для меня. Если тебе суждено погибнуть, то я хочу видеть тебя до твоей последней минуты.

Она отвернулась и набросила капюшон на голову.

– С детьми могут отправиться Кристиан и Матильда. Михаэль думает, что дети и я отбыли в Париж, так что у них будет время уехать как можно дальше. А если Михаэль победит, то моя дальнейшая судьба мне абсолютно безразлична. – Она пожала плечами. – Если я смогу, то убегу. Пусть это облегчит вашу смерть, милорд.

И, не прибавив ни слова, она вышла из комнаты.

Лео подошел к окну, чтобы увидеть, как она выходит на улицу. В сердце его была пустота. Он смотрел, не чувствуя ни горечи, ни обиды от ее несправедливых упреков. И тут ему сами собой пришли на ум уроки фехтования, когда он приучил себя видеть перед собой только одно – клинок противника. Он научился не думать больше ни о чем, не видеть, не замечать ничего другого.

Он заставил себя забыть обо всем, даже о Корделии. Он слышал ее слова, но это были только ничего не значащие звуки. Мысли о Корделии, об их возможном будущем теперь никак не повлияют на эту схватку, где ставками являются жизнь и смерть. Ничто не заставит его усомниться в своей правоте: Эльвира будет отомщена!

Когда Корделия спустилась с лестницы, ей встретилась возвращающаяся из сада Матильда, немного опередившая Кристиана с детьми. Лицо Корделии было мертвенно-белым, глаза наполнены болью и страданием.

– О, дитя мое! – рванулась к ней Матильда. – Все будет хорошо. Обещаю тебе, все будет хорошо.

Корделия покачала головой:

– Я… я думала, что он любит меня. Я не могу понять, ведь он для меня все. – Она подняла лицо, искаженное отчаянием. – Он так холоден со мной, Матильда. Так холоден… Как же он может не чувствовать того, что чувствую я, Матильда?

– Женщине не так-то просто понять мужчину, над которым тяготеет вопрос чести, – ответила Матильда, поглаживая Корделию по голове.

– Неужели я такая дура? – жалобно спросила Корделия. – Наивная, обманывающаяся глупышка?

Она отстранила Матильду, выражение ее лица вдруг стало решительным.

– Ты и Кристиан должны вечером увезти детей.

– А ты остаешься здесь? – спросила Матильда, не сомневаясь в ответе. – Тогда и я остаюсь с тобой, дитя мое.

– Нет, ты должна уехать.

Корделия повернула голову: в дверях стоял Кристиан, держа девочек за руки.

– Бумаги при тебе, Кристиан?

– Да-да, конечно. Но ты тоже должна уехать, так сказал виконт.

Он постарался придать своему голосу незыблемую уверенность, хотя наперед знал, что и эта попытка обречена на провал.

– Лео знает, что я остаюсь. Но детям пора ехать.

– А куда мы едем? – воскликнула тоненьким голосом Сильвия.

– О, вам предстоит очень интересное путешествие, – сказала Корделия. – Вы поедете в Англию, чтобы познакомиться с сестрой вашей мамы, с тетей Элизабет.

– А наш папа знает? – испуганно спросила Амелия, губки ее подрагивали, но глаза блестели в предвкушении поездки.

– Да, – уверенно ответила Корделия. – А я выеду вслед за вами, но это будет чуть попозже. И догоню вас еще до того, как вы сядете на корабль.

– На корабль? – Последние остатки тревоги пропали во взглядах девочек.

– Это будет очень интересное приключение, – улыбаясь, заверила их Корделия. – Все будет чудесно, и вам совершенно нечего бояться. Ведь так, Кристиан?

– Ну конечно, – с деланной небрежностью ответил он. – Это будет очень занятно, вот увидите.

– А Матильда…

– Я остаюсь здесь, – упрямо произнесла Матильда. – Молодой человек управится на первых порах сам. А мы достаточно быстро догоним его.

– Но, Матильда…

– У меня есть еще здесь дела, – сквозь зубы произнесла женщина. – И довольно об этом. Отправляйся в постель, Корделия, и не жди меня до утра.

С этими словами она, не оглядываясь, вышла из гостиницы.

– Н-да. – Корделия не ожидала такого поворота событий. – Прости, Кристиан, но тебе придется отправиться одному. Ты должен сделать это. Девочки будут одеты как мальчики, так что на одежде не будет этого множества пуговиц и застежек. Ты будешь воспитателем, сопровождающим детей, едущих навестить своих родственников. Никто не станет обращать внимания на такую компанию, и вас ни в чем не заподозрят. Это куда спокойнее, чем путешествовать всем вместе.

Прежде чем Кристиан смог что-нибудь возразить, она повернулась к детям:

– Быть мальчиками куда интереснее, чем девочками. Я всегда так думала. А их одежду носить удобнее. В брюках вы сможете бегать, прыгать и даже лазить по деревьям.

Корделия крепко сжала руку Кристиана:

– Пожалуйста, Кристиан. Во имя нашей дружбы.

Просьбу Корделии, высказанную таким умоляющим тоном, он не мог отвергнуть. Да и ее доводы выглядели вполне резонными. Никто не станет искать воспитателя с двумя маленькими мальчиками.

– Ладно, одевай их, – ответил он. – Одежда в спальне Матильды. А я предупрежу кучера и соберу бумаги.

Она привстала на носки и поцеловала его.

– Я догоню вас в Кале. Если будет попутный ветер, то не ждите меня там, а садитесь на корабль, и в этом случае мы встретимся в Дувре.

Если ей удастся, они с Матильдой как-нибудь туда доберутся. Вдвоем они смогут двигаться куда быстрее, чем Кристиан со своими подопечными.

Кристиан печально кивнул головой. Если дело дойдет до поездки в Англию на корабле, его карьере как протеже герцога де Карилльяка наверняка не суждено будет продолжиться. Объяснить поездку в Кале и обратно он еще как-нибудь сможет, но морской вояж?.. Однако в таких обстоятельствах на все соображения личного плана оставалось только закрыть глаза.

Спустя полчаса воспитатель и два молчаливых мальчика с широко раскрытыми от восторга глазами выехали из городка Версаль в неприметной карете, влекомой упряжкой быстрых лошадей.

Корделия вернулась во дворец и стала ждать восхода солнца.

В кухне гостиницы «Золотой петух» Матильда, удобно устроившись у плиты, болтала с поварихой, с которой она познакомилась несколькими днями раньше, после своего изгнания из состава челяди князя. Ее былая принадлежность к княжескому дому делала Матильду желанной гостьей сегодняшнего вечера. Весь городок бурлил, живо обсуждая события сегодняшнего дня и завтрашнюю дуэль. Любые обрывки сплетен воспринимались слушателями как откровение свыше, так что Матильда могла легко представить события в самом выгодном для нее свете.

Фредерик, слуга князя, тоже сидел на кухне – его мнение также высоко ценилось слушателями, которые так искренне жалели бедняжку княгиню, терпящую еженощные муки от своего грубияна мужа.

– Бедное маленькое дитя, – произнесла кухарка, раскатывая лепешку теста на столе. – Ей ведь всего шестнадцать?

– Ага. – Матильда рассеянно помешала содержимое огромного котла с супом, висевшего над очагом неподалеку от нее. – Маленькая невинная овечка.

– Но она так волнуется за князя, – заявил Фредерик, отрываясь от громадной кружки пива. – Старина Брион сказал, что у него просто сердце разрывается, когда он смотрит, как она места себе не находит.

По теплой, духовитой кухне со сводчатым прокопченным потолком пробежала новая волна вздохов и бормотания.

Матильда едва заметно улыбнулась, продолжая помешивать в котле.

Князь Михаэль ужинал в лучших апартаментах гостиницы, когда в дверь раздался почтительный стук и в прихожей появился хозяин заведения.

– Надеюсь, милорд, вы довольны ужином?

– Весьма недурно, – ответил ему Михаэль, отправляя в рот изрядный кусок барашка, приготовленного с луком и артишоками. – Однако принесите мне еще бутылку вашего кларета и скажите моему слуге, чтобы он разбудил меня в четыре часа утра. А на завтрак подайте жаркое и пиво.

Хозяин почтительно склонился перед ним. Очевидно, легендарная дуэльная храбрость князя за прошедшие годы ничуть не пошла на убыль. Только в высшей степени уверенный в себе человек мог рискнуть выйти на смертельный поединок с полным желудком.

Спустившись по лестнице, хозяин передал это указание Фредерику, который мог не бояться, что проспит, так как на гостиничной кухне начинали готовить примерно за час до этого времени.

Матильда поудобнее устроилась в кресле с намерением подремать в нем несколько часов.

Михаэль вылил в бокал остаток кларета из бутылки и медленно смаковал вино, уставившись куда-то в пространство. Взгляд его был ясен, голова совершенно чиста, словно не он только что выпил две бутылки. Но он и не ждал, что опьянеет от этого количества. Он всегда выпивал немало вина перед тем, как лечь спать. Это помогало ему расслабиться. Глаза его обежали комнату, остановившись на кожаном сундуке, который едва не стал свидетелем его преступления. Михаэль до сих пор не мог понять, каким образом Лео прочитал его дневники. Но теперь это не имело значения. Этот горделивый глупец решил отомстить за смерть своей сестры столь ненадежным способом, как поединок.

Глаза его снова пробежали по комнате и на этот раз остановились на длинном плоском кожаном ящике, который стоял у стены рядом с сундуком. Способ, ненадежный для Лео Бомонта, но не для его противника. Михаэль слегка улыбнулся, потягивая вино. Он вовсе не собирался вверять свою жизнь только своему дуэльному опыту, как бы высоко он сам его ни оценивал. Лео был моложе, подвижнее и скорее всего выносливее, хотя и не был таким признанным виртуозом клинка, как князь. Но молодость может дать ему значительные преимущества, а Михаэль не был склонен вступать в игру с неясными шансами на победу.

Отставив пустой бокал в сторону, он поднялся из-за стола и подошел к ящику, открыл его и достал две рапиры. Смертоносные клинки великолепной закаленной стали с эфесами чистого серебра. Никаких инкрустаций или гравировок – оружие должно надежно лежать в руке. Он согнул клинки, сделал выпад, потом попробовал их острие большим пальцем. Выпитое вино никак не повлияло на изящество и быстроту его движений, и он улыбнулся, довольный собой. Как вызванный на дуэль, он будет иметь преимущество, сражаясь знакомым ему клинком. Лео ни разу в жизни не держал в руках эти рапиры. Ему придется сначала приноровиться к весу оружия в руке, прочувствовать положение рукояти в ладони. Но даже этого преимущества явно недостаточно.

Поупражнявшись минут пять, Михаэль осторожно положил одну из рапир на стол, а другую прислонил к стене. Потом наклонился над кожаным сундуком и открыл его.

Когда он выпрямился, в руке у него был небольшой флакон. Поставив его на стол, он снова наклонился над сундуком, достав из него пару замшевых перчаток. Натянул их на руки, тщательно расправив на пальцах. Взял в руки лежащую на столе рапиру. Открыв крышку флакона, он погрузил ее острие в жидкость, находящуюся во флаконе. Лицо его было сосредоточенно и напряженно.

Кураре. Ничтожного количества этого яда, попавшего в рану, будет достаточно, чтобы вызвать паралич и смерть. Хватит самой маленькой ранки, и Лео сразу начнет спотыкаться. Движения его замедлятся, как если бы он устал, тогда он нанесет последний смертельный удар. Его победа будет чистой. Никто не сможет заподозрить его в нечестности. И таким образом Михаэль, как истинный рыцарь, в соответствии с древним обычаем докажет всем и каждому свою невиновность. Да, конечно, эта история долго будет у всех на слуху. И король какое-то время не будет принимать его у себя. Но он вполне может подождать. У него будет Корделия. Одна, без всякой защиты. Вся в его воле.

Он достал из кармана обрывок нитки и повязал вокруг эфеса другой рапиры, стоящей у стены. Потом, не снимая перчаток, осторожно уложил оба клинка в длинный ящик и закрыл крышку.

Перейдя в спальню, он снял башмаки и лег не раздеваясь на кровать, подложив руки под голову. Улыбка по-прежнему временами кривила его губы, но глаза оставались холодными, как стекло.

Внизу, в кухне, единственными признаками жизни были потрескивание углей в очаге, тиканье часов да похрапывание Фредерика, сладко заснувшего на лавке. Матильда уже проснулась. Короткий сон все же освежил ее. Она не сводила взгляда с часов. До того как князю подадут жаркое и пиво, оставался один час.

Фредерик проснулся, и кухарка показала на поднос, уставленный едой.

– Это завтрак для князя.

Фредерик внимательно все осмотрел, взял поднос и пошел будить князя.

Матильда нагнулась к очагу и бросила в огонь небольшую бумажную облатку. Когда пламя охватило ее, послышалось шипение – это сгорали остатки порошка, который там был. Что ж, она сделала все, что могла. Выйдя из кухни в сером свете начинающегося дня, она направилась во дворец к своей дорогой девочке.

Корделия была уже одета в простое утреннее платье из голубого муслина, когда в комнату вошла Матильда. Парадный придворный туалет сегодня не понадобится. Со вчерашнего дня она была при дворе persona non grata, и, кто бы ни встретил ее, он не обратит на нее никакого внимания. Плеснув в лицо холодной водой из кувшина, она расчесала волосы и заплела их, уложив косы короной на голове. Все это она проделала автоматически. Мысли ее были вместе с Лео, тоже приводящим себя в порядок в эти холодные предрассветные часы. Как бы ей хотелось быть сейчас вместе с ним. Но она знала, что он не хочет этого. Когда она почувствовала, что Лео стал органичной частью ее жизни, частью ее души, то поняла, что до встречи с ним и не жила по-настоящему. Она отбросила свое прошлое ради него. Но Лео не мог ответить ей тем же. У него было прошлое, на которое она не могла претендовать.

Она порывисто обернулась, когда в комнату вошла Матильда.

– Ну где же ты была? – спросила она, с тяжелым вздохом бросившись в объятия старой няни. – Мне так одиноко.

– Я знаю, дорогая, но мне надо было завершить одно дело.

Матильда отстранила ее от себя и внимательно посмотрела в лицо.

– Как кровотечение?

– Совершенно прекратилось, – ответила, нахмурившись, Корделия.

– Тогда пойдем. – Матильда набросила на плечи Корделии накидку. – Тебе это пригодится. На открытом воздухе довольно прохладно.

На городской площади уже собрались местные жители. В толпе сновали продавцы булочек и вина. Ночью на площади были установлены скамьи для придворных, которые присутствовали здесь в полном составе, даже самые отъявленные сони. Король в окружении нескольких приближенных сидел под бархатным навесом. Корделия надвинула капюшон на голову и вместе с Матильдой пробилась и встала в первом ряду, сразу же за скамьями для придворных.

Михаэль спокойно стоял в центре площади. Рядом с ним двое секундантов дотошно осматривали рапиры, которые должны быть одинаковыми по весу и длине. На руки у них были надеты перчатки, чтобы не порезаться об острые лезвия. Но и они не знали, насколько один клинок страшнее и смертоноснее другого.

Но вот шум в толпе усилился. На площади появился виконт Кирстон. Секунданта при нем не было. Он приветствовал кивком головы князя, который вежливо поклонился ему в ответ. Противники сбросили камзолы, сделали несколько шагов вперед и склонили головы перед королем.

– Да направляет Бог руку правого, – провозгласил король. – И да простит Он неправого.

Корделия как завороженная смотрела на дуэлянтов. Казалось, что она застыла на месте, руки и ноги ее оцепенели. Она не могла ни мигнуть, ни шевельнуть губами и лишь едва дышала. Все окружающие пропали для нее, она видела только двух человек в центре площади.

После формального приветствия клинками поединок начался. Противники кружили друг около друга по свежему песку, которым была посыпана площадь, присматриваясь, оценивая мастерство соперника. Михаэль не спешил нанести Лео первую рану, которая должна была принести ему победу. Уверенный в успехе, он позволил себе фехтовать с соперником снисходительно, как бы демонстрируя ученику свое мастерство.

Над туманным горизонтом быстро поднимался красный диск солнца. Лео целиком слился с танцующим острием своей рапиры. Все его существо обратилось в глаза и волю, сосредоточившиеся на сверкающем серебре рапиры противника. Он не испытывал страха. Чувство опасности пропало. Он знал, что должен измотать своего соперника. Тот, человек в летах, должен устать скорее, чем он сам. Но для этого Лео было необходимо не давать ему передышки, заставлять его все время двигаться, постоянно наступать и в то же время не оказываться слишком близко к нему.

Лишь через несколько минут после начала поединка Михаэль понял, что произошло. Поначалу князь считал, что именно он ведет схватку, но потом внезапно осознал, что только отражает удары, а не наносит их. Это сложилось неожиданно для него, и теперь он чувствовал себя словно прижатым к стене, хотя знал, что к его услугам вся городская площадь. Парировав очередной удар соперника, он пошел в наступление и сделал выпад. Но Лео вовремя отпрыгнул назад, и рапира Михаэля лишь слегка задела его сорочку.

Лео легко дышал. Глаза его блестели, как острие рапиры. Михаэль приблизился к нему едва ли не вплотную. Лео сделал выпад, но его нога поскользнулась, и он упал на одно колено. Рапира Михаэля успела рассечь рукав рубашки на той руке, в которой он держал оружие. Но Лео снова вскочил на ноги и отпрянул назад с проворностью зайца. Он перебросил рапиру в левую руку почти незаметно для Михаэля, и перед князем оказался новый противник. Левша, удары которого далеко не просто парировать.

Лео владел рапирой, держа ее левой рукой, не так свободно, как правой, но он знал, что это дает ему преимущество, по крайней мере до тех пор, пока Михаэль привыкнет к этой перемене. И он должен использовать эти несколько минут.

Михаэль перешел в наступление. Задел ли его клинок тело соперника? Хотя рукав не окрасился кровью, для действия яда хватило бы мельчайшей царапины. Солнце светило ему прямо в глаза, он моргнул и отступил назад, пытаясь повернуть своего противника против солнца. Но тут взор его в самом деле помутился, он попытался было вытереть глаза рукавом, но противник не давал ему ни малейшей передышки. Отступив еще дальше, он повернулся спиной к солнцу и снова моргнул, пытаясь избавиться от пелены на глазах. Но пелена осталась. Лео, словно танцуя, сделал изящное движение, клинок его просвистел где-то совсем рядом, и Михаэль понял, что он отразил выпад чисто инстинктивно. Он снова потряс головой, пытаясь прочистить свой взор, моля Бога, чтобы Лео хоть на мгновение ошибся или поскользнулся. Зацепил ли он его тогда клинком? «Прошу тебя, Боже, сделай так, чтобы я его ранил».

И вдруг его зрение само собой прояснилось. Но эта ясность и свет солнца были столь же ослепляющи, как и та пелена на глазах, которая застилала их прежде. Что-то явно странное происходило у него со зрением. Он невольно снова потянулся рукой к глазам.

Корделия, стоявшая по-прежнему как каменная статуя, уловила все же легкое движение Матильды и услышала, как она что-то прошептала.

Пока Михаэль пытался отогнать от себя страх и неуверенность, Лео снова сделал выпад, выбросив вперед рапиру на всю длину руки. Михаэль, за секунду до того как его зрение снова заволокла пелена, увидел в этом последнюю надежду для себя и попытался применить froisse – прием, которым, если провести его с достаточной силой, можно обезоружить противника. Но Лео отпрянул с легкостью циркового гимнаста, и их клинки только скрестились со звоном. Рука Михаэля была вытянута на всю длину. На то, чтобы снова принять боевую стойку, ему потребовалось бы не больше секунды, но именно в эту секунду рапира Лео проскользнула под рукой Михаэля и глубоко вонзилась между его ребрами. Лео медленно сделал шаг назад, вырвав клинок из раны.

Михаэль рухнул на колени, прижимая ладонь к ране, между его пальцами обильно струилась кровь.

На площади царило полное молчание, все затаили дыхание. Корделия не шевелилась. Ужас так сковал ее, что она не могла сдвинуться с места, даже когда Михаэль упал на колени в песок. Лео возвышался над ним с оружием в руке, кончик рапиры был алым от крови.

Но вот по рядам прошло движение, и Корделия, выбравшись из толпы, рванулась к двум мужчинам в центре площади.

– Не смей! – воскликнул Лео, увидев, что она с восторгом во взоре хочет броситься к нему.

Он произнес это не очень громко, но так весомо, что она остановилась на бегу. Дело еще не было закончено. И она не могла обнять его при всех над телом умирающего мужа, как бы страстно ни желала этого.

Она застыла рядом с ними, глядя на мужа, который все еще стоял на коленях, отчаянно зажимая рану, словно веря в то, что таким образом он может остановить кровотечение и исцелиться. Глаза его как-то странно косили.

– Я ранил тебя, Лео? – тихо произнес он. – Ведь правда, я же ранил тебя?

Лео взглянул на свой рассеченный рукав. И в этот момент, собрав последние силы, Михаэль схватил свою рапиру и попытался в выпаде достать ею Лео. Стоявшая рядом Корделия интуитивно успела ударить ногой по клинку так резко, что Михаэль боком упал на вылетевший из руки клинок, и песок под ним снова окрасился кровью.

Лео с презрением посмотрел на тело поверженного врага.

– Умрите в бесчестии, милорд, – тихо произнес он, и это прозвучало как проклятие.

Взор Михаэля стекленел, он еще чувствовал, как холодит его тело отравленная сталь. По лицу князя пробежала мучительная судорога, глаза его закрылись.

Оцепеневшие было люди сорвались со своих мест. Лекари, секунданты, стражники окружили умирающего человека, которому уже не требовалась никакая помощь.

Лео сделал несколько шагов в сторону. Корделия снова рванулась к нему. Он движением руки остановил ее порыв, и она замерла на месте.

Лео пересек площадь и приблизился к навесу, под которым сидел король. Склонившись перед королем, он громко произнес, перекрыв шум и разговоры:

– Правосудие свершилось, ваше величество. Прошу вас принять мою отставку.

– Ваша отставка принята, виконт Кирстон.

С этими словами король встал и вместе с семьей покинул площадь. Тойнет через плечо украдкой бросила взгляд туда, где одинокая фигура Корделии застыла над телом мужа.

Корделия слышала слова Лео, обращенные к королю, и они проникли в ее сознание, как горячий нож в масло. Лео официально просил позволения удалиться из Версаля. Придворный протокол предусматривал, что гость короля не мог оставить двор без позволения монарха. Значило ли это, что он покидает также и ее? Теперь, казалось, он стал ей совсем чужим, и она уже не знала, чего ждать от него.

Он подошел к ней с неожиданно помолодевшим лицом, с сияющими глазами, в которых уже не было прежней тревоги. Он выглядел совсем как в тот день, когда она впервые увидела его и бросила ему розы, а он засмеялся, глядя на ее лицо в окне. С тех пор прошла целая вечность, полная ужасов, страстей и разочарований. За это время она из ребенка превратилась в женщину, в которой едва узнавала себя прежнюю.

И вот теперь она ждала, какие он произнесет слова – слова, которые будут означать конец этому этапу ее биографии и вместе с тем конец ее счастья или начало их новой жизни.

Лео взял ее руку, которую все еще охватывал браслет со змеей. Он расстегнул браслет и подбросил его на ладони, в последний раз наблюдая, как причудливо рассыпали солнечные искры алмазы, которыми был усыпан башмачок, как мягким светом блеснула серебряная роза, а изумрудный лебедь осветился изнутри глубоким зеленым светом. Все эти подвески были для него напоминанием о зле и смерти.

– Больше ты не будешь это носить, – сказал он.

Встав на колени рядом с телом Михаэля, он разжал его еще теплую ладонь. Вложил в нее браслет и сомкнул вокруг него мертвые пальцы.

– Пусть этот символ зла уйдет в могилу вместе с ним.

Выпрямившись, он обнял взволнованную Корделию и улыбнулся, глядя на нее сверху вниз, той же улыбкой, что и в самый первый раз.

– Теперь пойдем со мной, Корделия.

Она взглянула в его излучающие золотистый свет глаза, и горящая в его взоре радость сразу же согрела ее.

– Так ты все же любишь меня?

– Ах ты мой маленький скептик, – сказал он.

Взяв ее лицо руками, он поцеловал ее на виду у всех жителей городка Версаль и у всех придворных, остановившихся, чтобы посмотреть на них. Корделия поняла: это было и публичное признание, и прощание со своим прошлым, и устремление в будущее, которое теперь не было связано ни с мраком мести, ни с приторно-сладким двором французских королей.