Текст книги "Театр доктора Страха"

Глава 9

– Слепой? – растерянно шептал Фрэнклин Марш. – Слепой?

Не замечая ничего вокруг, он смотрел на доктора Шрека – но как будто сквозь него.

Потом, внезапно очнувшись, Марш потряс головой и сердито посмотрел на окружающих. Боб Кэрролл облегченно вздохнул: пугающее выражение покинуло лицо Марша. Боб помнил, когда в последний раз видел нечто подобное – в клинике, во время врачебной практики. Такое отсутствующее выражение на лице человека означало, что он не должен свободно разгуливать по улицам среди обычных, нормальных людей.

– Очень милая история. – Марш облизнул пересохшие губы и насмешливо фыркнул – впрочем, у него получилось не очень убедительно. Когда он попытался развернуть свою газету, руки у него дрожали.

– Это еще не ВСЯ история, – произнес Шрек.

Марш замер. Доктор медленно перевернул следующую карту. Безжалостный Жнец!

– Итак, то же самое, – сказал Джим Даусон. – Для всех нас.

Боб удивленно переводил взгляд с одного на другого.

– Что вы имеете в виду?

– Всякий раз, когда у карт спрашивали, можно ли избежать предсказанного будущего, ответ был один и тот же – смерть!

– Скверное слово, – пробормотал Бифф Бейли. Бойкости у него явно поубавилось.

«В этих английских поездах всегда полно странных типов», – подумал Боб Кэрролл. В Европе вообще хватает чудаков, но его всегда уверяли, что англичане гораздо сдержанней. Что в поездах никто даже не разговаривает друг с другом. И вот – пожалуйста!

А может, во всем виноват этот доктор Шрек, как будто прямиком явившийся из какой-то старинной и. судя по всему, не слишком доброй сказки.

Но, по крайней мере, к нему Шрек обращаться не собирался. Боб изучал возможности гипноза и допускал, что в некоторых случаях он оказывает целебное воздействие, но не собирался становиться подопытным кроликом. Да и в любом случае в его подсознании Шреку не удастся обнаружить что-нибудь ужасное. Жизнь всегда была благосклонна к Бобу Кэрроллу и будущее представлялось ему лучезарным.

Он ненадолго задержится в Брэдли и проведет две недели в Лондоне, а потом отправится во Францию, чтобы вновь увидеться с Николь. Он не знал, что из этого получится, но надеялся на лучшее. И хотя Боб еще не задал ей прямого вопроса и не получил прямого ответа, интуиция ему подсказывала, что диагноз верен и все будет так, как ему хочется.

Доктор Шрек, сгорбившись, исподлобья наблюдал за ним – будто ждал чего-то. Боб машинально отметил, что левая рука старика поражена псориазом, а дыхание выдаст астматика. Зубы, пожалуй, собственные, но такие, что вряд ли ими можно гордиться. Кроме того – обильная перхоть на воротнике и старческий астигматизм.

Когда таким образом оценишь человека, его уже трудно бояться. Обремененный многочисленными недугами и старческими болезнями, он скорее жалок, чем страшен. К старости люди делаются чудаками. И хорошо, если невинные причуды не переходят в маниакальные идеи.

– Давайте посмотрим, что карты предскажут мне, – мягко, как ребенку, сказал старику Боб.

– Вы уверены, что хотите знать?

– Сдавайте карты.

Все напряженно наблюдали за Шреком. Каждый как будто желал, чтобы Бобу Кэрроллу карты приготовили что-нибудь столь же непредсказуемое, как и всем остальным.

Наконец карты легли на чемоданчик.

На первой была красивая девушка – Императрица.

На второй – Отшельник.

Третья – карта Звезды – изображала еще одну девушку, выливающую жидкость из двух сосудов, – жидкость, которая судя по цвету, вполне могла быть кровью.

Последняя, отличавшаяся неуместной слащавостью, была картой Влюбленных: Купидон целился из своего лука в двух молодых людей.

Боб усмехнулся. Все это казалось достаточно безопасным. И даже обнадеживающим. Он смотрел на Купидона и видел себя и Николь.

Помимо воли он погрузился в сладостную мечту о том, как встретится с Николь и задаст ей тот самый – главный – вопрос, ответ на который он почти уже знал.

Но сон продолжался, и вдруг оказалось, что все проблемы уже решены, что его смутные планы внезапно стали реальностью. Они с Николь поженились. И теперь ехали к Бобу домой, в Америку…

Глава 10

Они ехали на автомобиле через лес, взбираясь на гребень горы – последней перед Пембертоном. Среди золота осенней листвы серебряной полоской блестела река. Внизу, в долине, белели дома городка. Только подъехав совсем близко, можно было разглядеть, что улицы его широки и просторны, а у шпиля церкви, все такого же строгого и изящного, теперь появилась соперница – высокая труба новой фабрики, подпирающая небо на другом конце города.

– Это прекрасно, – сказала Николь.

Она повторяла это уже много раз, пока они проезжали мимо деревень, мимо маленьких некрашеных домиков, лепившихся у подножия голых скал, мимо старого. обшитого дранкой колодца. Сначала Боб удивлялся ее восторгу, потом был тронут им.

– Я так боялась ехать в Америку, – однажды вырвалось у нее, и он понял, что она испытывала. Она боялась, что Америка окажется слишком огромной и слишком непохожей на Францию. А вместо этого обнаружила, что она почти столь же красива а иногда столь же загадочна. Бобу делалось смешно, когда она вдруг восторженно хлопала в ладоши при виде зданий, по европейским маркам отнюдь не старых, но он еще больше любил ее за это.

Когда они въехали в Пембертон, он уменьшил скорость – не только потому, что городские власти стремились предотвращать дорожные происшествия, но и потому, что хотел продлить каждую секунду своего возвращения домой. Если бы его родители были до сих пор живы… Этот день мог бы стать действительно знаменательным.

Впрочем, это в любом случае был знаменательный день. Боб Кэрролл привез в Пембертон свою молодую жену.

Когда они повернули за угол и их взорам предстала величественная колокольня, Николь восхищенно всплеснула руками. Бобу казалось, что он смотрит на город ее глазами, и ему это нравилось! Все как будто впервые – и в то же время такое знакомое и родное. Боб очень хотел, чтобы Николь получше узнала и полюбила его страну и его родной юрод. Для этого не понадобится скучных экскурсий или нудных лекций – он просто будет брать ее повсюду с собой, чтобы она увидела то, что он видел с детских лет, и когда у нее возникнут какие-нибудь вопросы, он всегда будет рядом и всегда сможет ответить. Ибо это его страна и его город.

Кэрроллы всегда жили в Пембертоне. Боб не кичился этим – как и все жители города, он не был высокомерен, – но не скрывал, что гордится сим фактом. Он был уверен, что Николь придется в Пембертоне ко двору, – и не только потому, что она жена Боба Кэрролла, но и потому, что она – Николь. Ее полюбят за красоту и застенчивость, и за легкий акцент, который звучал очень комично в сочетании с ее безупречным английским.

Боб остановил машину на тихой улочке. Николь вопросительно глянула на него, не понимая, какую еще достопримечательность он обнаружил в этом укромном месте.

– Вот он! – торжественно произнес Боб.

– Он?.. – В следующее мгновение Николь поняла и взглянула на дом.

– О! Но это… прекрасно!

Боб засмеялся. Нужно выучить ее каким-нибудь другим словам. Хотя зачем? Новая Англия на самом деле была прекрасна, и Пембертон был прекрасен, и дом Кэрроллов…

Он вышел из машины и открыл дверцу перед Николь. Не успела она ступить на тротуар, как Боб наклонился и подхватил ее на руки. Она смеялась и болтала ногами, пока он нес ее прямо к дому.

– Это старый американский обычай, – объяснил Боб, поднимаясь на крыльцо.

Николь перегнулась через его плечо и с шутливой почтительностью кивнула на табличку с его именем. Едва не выронив драгоценный груз. Боб нашарил ключ, отпер дверь и, распахнув ее ударом ноги, шагнул внутрь, поставил Николь на пол и поцеловал.

– Добро пожаловать!

Ее глаза, темные, как маслины, улыбались ему.

– Надеюсь, дом мне понравится.

– Что же ему еще остается? – засмеялся Боб.

Она прижалась к нему щекой:

– Поверить не могу – это наш дом.

– Лучше осмотри его и как следует познакомься.

Это было здорово. Даже лучше, чем он предполагал. Николь, такая смуглая, ни на кого не похожая – восхитительно странное создание в этой привычной обстановке, – так отличалась от всех этих пухленьких пембертонских блондиночек, которых его мать без конца деликатно подсовывала ему. С появлением Николь его жизнь и этот дом приобрели изысканную новизну, и Боб чувствовал, как дом уже потихоньку приспосабливается к ней, признавая новую хозяйку.

Дом Кэрроллов представлял из себя просторное строение в георгианском стиле с застекленной крышей и причудливым резным крыльцом. Высокие окна придавали ему легкость и благородство. Интерьеры отличались тем очарованием, которое было присуще началу девятнадцатого столетия, и более поздние переделки нисколько его не нарушили. Даже удобства, привнесенные двадцатым веком, хорошо вписались в обстановку и не казались варварством.

– Ты не голодна? – спросил Боб, когда они, пройдясь по верхним комнатам, спускались вниз. Николь шла по лестнице с истинно королевской грацией, видимо, воображая себя высокородной дамой, но вопрос вернул ее в настоящее. Она с готовностью кивнула.

– Но поваром буду я, – решительно сказала она. – Ты только покажи мне кухню и где продукты…

– Сегодня, – перебил ее Боб, – у нас будет традиционная американская еда. Консервы.

– О, но я не могу позволить тебе…

– Ты не можешь помешать мне. – Боб положил конец спору.

Оставив Николь в гостиной, он отправился на кухню.

Его распоряжения выполнили в точности. Буфет ломился от консервов. Боб вынул банку с супом, нашел консервный нож и ударил по крышке. Лезвие скользнуло по блестящему металлу и воткнулось ему в мизинец. Боб громко ойкнул и выронил нож.

В дверном проеме появилась Николь. Она как будто хотела что-то сказать, но теперь, увидев кровь, сочащуюся из пальца Боба, застыла в неподвижности. Казалось, она не в силах отвести глаз от алой струйки. Губы ее приоткрылись.

Боб надеялся, что она не упадет в обморок. Как врача его раздражали люди, не переносящие вида крови, но он прекрасно понимал, что с этим ничего нельзя поделать.

– Все в порядке, – ласково сказал он. – Просто царапина. Сейчас я ее промою.

Но не успел он подойти к раковине, как Николь шагнула вперед и взяла его за руку.

– Позволь мне… – Она странно засмеялась и слизнула кровь с ранки.

Ужин прошел весело. Николь посмеивалась над консервированными продуктами, а Боб рассказывал нелепые истории про грядки, на которых растут жестянки с овощами, и младенцев, рождающихся в пластиковых мешках. Он отыскал бутылку калифорнийского вина, одно упоминание о котором вызвало у Николь новый приступ смеха, но, попробовав его, она изменила свое мнение. Оба они вели себя слишком шумно и слегка стеснялись друг друга, как будто им предстояла первая брачная ночь.

В какой-то мере так и было: здесь, дома, его женитьба на Николь, пожалуй, впервые стала для него реальностью.

Путешествие утомило их, но, несмотря на усталость, этой ночью они любили друг друга с неистовой, опустошительной страстью. Когда, наконец, Николь затихла в его объятиях. Боб ощутил, что по-настоящему счастлив. Сквозь открытое окно доносились невнятные ночные звуки – звуки его детства, и теперь у него было с кем ими поделиться. Боб удовлетворенно вздохнул. Его рука лежала на плече Николь – до тех пор, пока он медленно, постепенно не погрузился в сон.

Посреди ночи он заворочался и от этого движения почти проснулся. Рука его потянулась к Николь, но, пошарив по подушке и простыне, нащупала лишь пустоту. Рядом никого не было. Боб никак не мог проснуться совсем, чтобы полностью осознать происходящее. Никого… но в таком случае проплыла у него в мозгу сонная мысль – никого и не должно быть. Он дома, в собственной постели, и однажды он женится, и приведет сюда свою жен у… Не успев додумать до конца. Боб вновь уснул, и сон, который ему снился, был приятным.

Наутро он обнаружил Николь рядом с собой, ее темные волосы рассыпались по подушке, а темно-алые губы чуть приоткрылись, как будто в счастливом вздохе.

– Если сегодня тебе понадобится машина, то бери, – сказал Боб. – На работу меня отвезет доктор Блэйк, он любезно согласился заехать за мной.

Они завтракали. На этот раз завтрак был не из жестянки: Николь взялась за дело и оказалась прекрасной хозяйкой. Боб подумал, что не просто доволен – он гордится своей прелестной женой.

– Я еще не слишком хорошо знаю город. Ты не боишься доверять мне свою машину? – спросила Николь.

– Это наша машина, – нежно поправил ее Боб. – И я, конечно же, доверю ее тебе, если ты пообещаешь не гнать, как сумасшедшая, не спорить с полисменами, если они вдруг тобой заинтересуются, и вернуться домой в целости и сохранности.

– Я буду ездить очень медленно, – послушно сказала она.

В дверь позвонили.

– Это, должно быть, Блэйк. – Боб поднялся, складывая салфетку. – Пошли. Я думаю, он захочет познакомиться с тобой.

Блэйк был значительно старше Боба Кэрролла. Плотный, даже грузный, довольно строгий на вид, он не был коренным пембертонцем. Блэйк поселился в городе вскоре после получения медицинского диплома – как раз когда старый доктор Уэсткотт совсем сдал.

Блэйк был хорошим врачом, и его пациенты отзывались о нем хорошо, но по пембертонским меркам он все еще оставался чужаком. В городе были рады увидеть имя Боба Кэрролла на вывеске врачебного кабинета. Вполне естественно, что многие предпочли доверить свои хвори тому, кто принадлежит к одной из самых уважаемых в городе фамилий.

Когда Боб открыл собственную практику, Блэйк не выказал обиды. Они вполне по-дружески поделили пациентов между собой. Кое-кому нравились грубовато-откровенные манеры Блэйка; другие предпочитали более добродушного Кэрролла, хотя Боб предпочел бы реже слышать о том, как он напоминает своего дорогого безвременно почившего отца.

Теперь, представляя Блэйку Николь, он взял ее за руку, не в силах противиться искушению продемонстрировать, что она принадлежит ему. И в проницательных глазах его старшего коллеги вспыхнуло явное восхищение.

– Это моя жена Николь, – произнес Боб с гордостью. Ему чертовски нравилось, как это звучит, и, будь его воля, он повторял бы эти слова беспрестанно.

– Рад познакомиться. – Блэйк протянул руку. – Надеюсь, вас не разочаровал наш тихий городок.

– Уверена, что очень скоро полюблю его.

– Если когда-нибудь я смогу быть вам полезен, не стесняйтесь, звоните мне без колебаний.

Николь улыбнулась. Что-то странное мелькнуло в ее улыбке. Боб решил было, что слова Блэйка показались ей чересчур дерзкими. Нет, конечно же, это ерунда. Ему почудилось, будто мимолетная тень соперничества проскользнула в их взглядах. Наверное, Николь просто ревновала его к работе и к Блэйку, эту работу олицетворявшему, к Блэйку, с которым Боб мог вести непонятные ей профессиональные беседы.

Он мысленно посмеялся над своими фантазиями, поцеловал Николь и шагнул к машине.

– Миссис Кэрролл – чрезвычайно привлекательная женщина, – обронил Блэйк по дороге к клинике. – Вы счастливчик.

Боб охотно согласился.

– Вы оба обязательно должны как-нибудь навестить меня, – продолжал Блэйк. – Поужинаем вместе. Я выберу вечерок, когда буду уверен, что моя экономка пребывает в хорошем расположения духа. А это значит, что мне придется несколько дней ублажать ее.

– Поужинать вместе – это было бы недурно, – согласился Боб.

Внезапно он понял, что под напускной грубостью Блэйка кроется обычная неуверенность в себе. Его репутация прекрасного врача не всегда помогала ему в общении с людьми. Блэйк никогда не был женат. И его ни разу не видели в обществе женщин. Возможно, он слишком много сил отдавал работе: полностью посвятив себя медицине, он чувствовал себя неуклюжим в обыденной реальности, и потому иногда допускал бестактности. И все же в этом человеке чувствовалась какая-то скрытая мощь: лишь взглянув на него, можно было понять, что он знает много больше, чем говорит, и всегда владеет ситуацией.

Боб обрадовался, когда машина затормозила у клиники. По крайней мере, здесь он хорошо понимал, что представляет из себя Блэйк, и оба они находились в своей стихии, и личным проблемам не было места.

Первый же пациент настолько поглотил внимание Боба, что все досужие размышления о Блэйке вылетели у него из головы. Обычно он всегда знал заранее, что принесет день: постоянные пациенты, профилактические обследования, несколько послеоперационных случаев, небольшой урожай детских болезней, хотя чаще всего тревога оказывалась ложной – некоторым чрезмерно мнительным родителям достаточно было малейшего намека на недомогание, чтобы тащить любимое дитя к врачу, – несколько новых больных, ожидающих диагноза… День за днем, месяц за месяцем почти одно и то же. Но сегодня он столкнулся с совершенно новой проблемой.

Боб хорошо знал Джонни Эллиса. Тот был одним из самых славных парнишек в соседнем районе – яркоглазый, розовощекий маленький шалопай, который, правда, всегда избегала наказания благодаря своей обезоруживающей улыбке. Боб лечил его от свинки и кори и без конца удалял занозы и смазывал ссадины. Джонни будто притягивал к себе синяки и шишки, но они моментально заживали. Его крепкий организм прекрасно справлялся со всеми болячками.

Теперь же он выглядел хуже некуда: в лице – ни кровинки, даже губы побелели. Увидев Боба, он попытался улыбнуться, но получилась жалкая гримаса. Джонни был мужественным мальчиком: он старался держаться прямо, хотя стоило это ему немалых усилий.

Боб взял его за руку и повел к кушетке.

– Не бойся.

Миссис Эллис, энергичная молодая особа с румянцем на щеках, который Джонни, похоже, у нее унаследовал, взволнованно подалась вперед.

– Уже вчера, доктор, он почувствовал себя нехорошо. Как только проснулся. Жаловался на слабость и был слегка бледен, но не так, поэтому мы и не придали этому значения. Вы же знаете, как бывает с детьми: сейчас у них схватило живот – а через час они уже и думать об этом забыли. Но сегодня утром я поняла, что дело плохо – он едва стоял на ногах. И эта ужасная бледность… Доктор, что с ним могло случиться?

– Вы говорите, ему стало плохо только в последние два дня?

– Да, перед этим он чувствовал себя просто прекрасно.

Боб принялся тщательно осматривать ребенка. На первый взгляд, симптомы указывали на анемию, но Джонни никогда не страдал этой болезнью. Малокровие не может развиться за две ночи. Боб прослушал мальчика и взял кровь из вены на анализ. Но он мог поклясться, что анализ ничего не покажет: кровь будет в порядке. Ее как будто бы просто не хватало. Если бы Джонни привезли с обильным кровотечением – вот тогда симптомы не вызвали бы недоумения: бледность, вялость – все так и есть.

– Ночью у тебя не шла кровь из носа? – спросил он у мальчика.

Джонни отрицательно мотнул головой и побледнел еще больше: от резкого движения у него закружилась голова.

– Нет, сэр.

– А ешь ты хорошо?

– На аппетит грех жаловаться: он съедает все подчистую, – с гордостью заявила миссис Эллис.

Боб повернулся к ней:

– А спит он достаточно? Много ли бывает на свежем воздухе?

– Джонни проводит вне дома почти весь день и спит всегда с открытым окном.

В коридоре послышались шаги. Боб различил голос Блэйка, о чем-то беседующего с сестрой. Повинуясь безотчетному порыву, он подошел к двери и открыл ее.

– Доктор Блэйк, не уделите ли мне одну минуту?

– Конечно, вашим услугам.

– Любопытно, что вы скажете об этом моем пациенте. Случай весьма интересный.

Блэйк вошел в кабинет, кивнул миссис Эллис и пристально посмотрел на Джонни. Пока Боб вкратце излагал суть дела, Блэйк не сводил с мальчика пронзительного взгляда, под которым ребенок чувствовал себя крайне неуютно.

Когда Боб закончил, Блэйк задумчиво покачал головой. Потом шагнул вперед, взял Джонни за подбородок и повернул его голову к свету.

– Когда у него появилось это?

Миссис Эллис вздрогнула, не сразу осознав, что вопрос адресован ей, и всмотрелась в красные пятнышки на шее сына. Боб тоже нагнулся: две незаметных точечки не походили на сыпь или на пигментные пятна – он вообще не мог определить их происхождение.

– Я обнаружила их, – неуверенно начала миссис Эллис, – вчера утром. Как раз когда он пожаловался на слабость. Но не придала им никакого значения. Вчера они не были такими заметными.

– Благодарю вас, – сухо кивнул Блэйк. – Будьте добры, подождите в соседней комнате.

Его тон не понравился миссис Эллис. Взяв Джонни за руку, она гордо удалилась из кабинета, всем своим видом выражая негодование.

Дождавшись, пока за ними закроется дверь. Боб спросил:

– Ну, и что вы думаете по этому поводу?

– Честно говоря, я в затруднении.

– Я тоже. Этот его… ИСТОЩЕHHЫЙ вид… Может, анализы что-нибудь прояснят. Но что?

Блэйк долго молчал. Потом задумчиво произнес:

– Если бы мы жили в другое время – и в другой стране – я бы сказал, что он… жертва вампира.

– Вампира! – воскликнул Боб.

Николь испуганно подняла глаза. Скрестив свои стройные ноги, она уютно устроилась в углу дивана и выглядела такой прелестной, что Боб в очередной раз удивился, как это ему удалось на ней жениться.

– Вот что сказал доктор Блэйк, – продолжал он. – Можешь вообразить – это в наше-то время!

Чуть раньше она спросила его, как прошел день. Вероятно, ожидая услышать какую-нибудь забавную историю. Вряд ли она могла ожидать такого. Еще сегодня утром, уходя на работу, он и сам не мог представить себе ничего подобного.

– Доктор Блэйк верит в вампиров? – спросила Николь.

– Для этого надо быть сумасшедшим. Но, по-моему, он и не верит просто пытается как-то описать эти отметины, по возможности более точно.

– Описать? Не объяснить?

– Не думаю, что кто-нибудь в здравом уме способен был поставить диагноз: жертва вампира – и успокоиться на этом, – сухо сказал Боб. – Что бы там Блэйк ни говорил, на самом деле его подход к проблеме весьма научен. Я прибавил ему забот: он настолько заинтересовался этим моим пациентом, что взял образцы его крови на анализ. Не знаю, что нового он надеется обнаружить – мы все тщательно проверили, – но он любит повозиться в своей лаборатории.

– В клинике?

Боб покачал головой:

– У него есть что-то вроде лабораторного кабинета на верхнем этаже Финч-билдинг, и Блэйк частенько засиживается там вечерами.

– Странный тип, – задумчиво произнесла Николь.

Боб принадлежал к тем, кто отрицал бы этот факт в последнюю очередь, но он испытывал сочувствие к Блэйку. Николь могла назвать его странным и забыть о нем, а Боб уважал этого человека и сейчас с грустью подумал: как жаль, что в жизни Блэйка нет ничего, кроме работы, что он так одинок и лишен любви и, кроме пациентов, клиники и собственноручно оборудованной лаборатории, его ничего больше не интересует. Поэтому Боб сказал:

– Конечно, он немного чудак, но когда берется за какую-нибудь проблему, то не успокоится, пока не решит ее.

Когда-то в Финч-билдинг размещался один из первых супермаркетов Пембертона. Но со смертью старого Финча для магазина настали трудные времена. В конце концов он перешел в другие руки. Нижний этаж остался универсамом, а верхние переделали под офисы. А под самой крышей, где у Финча была мастерская мелкого ремонта, в которой клиенту могли подогнать костюм по фигуре или починить какую-нибудь мелочь, доктор Блэйк устроил лабораторию. Здесь он чувствовал себя вольготно: его никто не мог потревожить, в пустых офисах царила тишина, и лишь изредка с улицы доносился шум проезжающего мимо автомобиля.

Этим вечером Блэйк испытывал противоречивые чувства: он был доволен собственной работой, но в то же время приведен в некоторое замешательство. Его худшие подозрения подтвердились, но внезапное возникновение столь странного феномена, как вампир в Пембертоне, ставило его в тупик. Делая анализы, он несколько раз спрашивал себя, откуда все это взялось. Если бы раньше случалось что-либо подобное, он бы обязательно узнал об этом. Случай с Джонни был первым. Сколько бед еще может произойти, прежде чем он, Блэйк, сумеет выследить виновного?

Закончив работу, он погасил свет и вышел в коридор. Неоновые отсветы вспыхивали на полу – на крыше дома напротив горела реклама. Когда время от времени она гасла, в коридоре воцарялась полная темнота, но Блэйка это не беспокоило: даже в кромешном мраке он свободно находил дорогу. Медленно, но уверенно он направлялся к лестнице, все еще размышляя о своем открытии.

Вдруг он услышал чьи-то шаги.

Блэйк остановился. Шаги смолкли. Блэйк опять двинулся вперед – и звук возобновился. Всякий раз, как Блэйк замирал на месте, шаги тоже прекращались.

Раньше в этом здании никогда не было эха. Блэйк обернулся, но ничего не увидел: розовато-лиловые отсветы вспыхивали и гасли, тени от предметов становились более четкими, но ничего необычного взгляд доктора не обнаружил.

Дойдя до лестницы, Блэйк начал спускаться. Звук, очень похожий на цоканье высоких каблуков, следовал за ним. На первой площадке доктор снова оглянулся – лестница была пуста.

Он заставил себя продолжить путь. Цоканье позади возобновилось. Но не приближалось: преследователь упорно сохранял дистанцию. Достигнув нижнего этажа и почти уже подойдя к двери, Блэйк обернулся в последний раз. Сквозь высокое узкое окно с улицы сочился тусклый свет.

Стремительное черное пятно пронеслось в воздухе. Блэйк успел разглядеть лишь горящие красные глаза и огромную крылатую тень на стене – в следующее мгновение вампир устремился к его горлу. Отшатнувшись, доктор закрыл лицо руками, инстинктивно скрестив их, – и в неярком свете его тень образовала четкий, слегка вытянутый крест.

Внезапно биение крыльев прекратилось.

Блэйк ждал нападения, но его все не было. Осторожно опустив руки, он огляделся. Вампир исчез.

Лишь заметив собственную тень, Блэйк понял, что произошло. Он снова сложил руки, проверяя, что получается, – так и есть: вампира отпугнул крест.

Но это лишь отсрочка. Блэйк знал, что чудовище нападет вновь. И хотел как следует подготовиться к этому нападению.

– Но как он выследил меня? – спрашивал он на следующее утро у Боба Кэрролла, который, даже после рассказа Блэйка, не мог поверить в то, что произошло. – Как он узнал, что я заподозрил…

Все это не укладывалось в сознании. В медицинском колледже Бобу ничего не рассказывали про вампиров. Вампиры – это что-то из мрачных легенд или бабушкиных сказок, представить их в бодрой и размеренной жизни Пембертона было немыслимо. И все же, когда нынешним утром Боб осматривал Джонни Эллиса, предположения Блэйка не давали ему покоя, и любая попытка поставить другой диагноз казалась ему бессмысленной.

– Если вы не против, – предложил Блэйк, – я бы сам занялся этим случаем: мне хочется кое в чем удостовериться. А вас ждут другие пациенты.

Боб воспринял это предложение с благодарностью: он был рад вернуться к тем болезням, которые мог понять и объяснить.

Дождавшись, пока Кэрролл покинет кабинет, Блэйк обернулся к миссис Эллис:

– Этой ночью ваш сын опять спал с открытым окном?

– А что в этом плохого? – Она сразу же начала защищаться. – Мальчику нужен свежий воздух.

Джонни выглядел значительно хуже. Его бледность усилилась, и если так будет продолжаться, завтра он не дойдет до клиники. Впрочем, завтра это уже может не понадобиться…

– Конечно, ему нужен свежий воздух, – кивнул Блэйк. – Сегодня тоже не закрывайте окно. Только, если позволите, я хотел бы провести эту ночь в его комнате.

Бобу Кэрроллу он не стал ничего говорить. Чем меньше людей об этом знают – тем лучше. Молодой коллега до сих пор не в состоянии поверить в происходящее – ему проще убеждать себя, что Блэйк повредился рассудком. Но очень скоро правда станет ему известна.

Вечером Блэйк направился к дому Эллисов. Он пришел туда еще до наступления сумерек и долго беседовал с нервничающей и обеспокоенной миссис Эллис, поджидая, пока Джонни уляжется спать. А потом Блэйк прокрался в спальню, пристроился в углу за массивным шкафом – так, чтобы видеть открытое окно, – и приготовился ждать.

Ожидание могло быть долгим. Блэйк прислонился к стене и позволил себе расслабиться. Он неплохо владел своим телом и мог спать вполглаза, чутко реагируя на все происходящее, – чтобы в любой момент быть готовым к решительным действиям.

Дыхание Джонни было едва различимым. Из окна доносились тихие шорохи. Бросая редкие взгляды на кровать, где спал мальчик, Блэйк ждал.

Было уже очень поздно, когда в заоконной тьме замерцали зловещие искорки. Блэйк насторожился. Он вытащил из кармана револьвер и замер.

Искорки приближались. Зашумели крылья гигантской летучей мыши. Блэйк вскочил, на ходу вскидывая револьвер, бросился к окну и захлопнул его.

Летучая мышь яростно забилась в стекло.

– Что это? – испуганно спросил проснувшийся Джонни.

Блэйк прицелился и выстрелил.

Стекло со звоном разлетелось. На кончике левого крыла вампира появилась зияющая рана. Таинственное существо испустило мучительный крик и, метнувшись прочь, исчезло во тьме.

Джонни захныкал. Дверь спальни рывком распахнулась, и в комнату ворвалась миссис Эллис. Прижав сына к груди, она гневно уставилась на Блэйка, как будто именно он был во всем виноват.

Ночь была безветренной и томительно душной. Заворочавшись в кровати, Боб Кэрролл что-то невнятно пробормотал и потянулся к Николь.

Николь не было.

Боб мгновенно проснулся. Включив ночник, он еще раз посмотрел на пустующее место рядом с собой.

От окна донесся тихий, протяжный стон. Там, бережно поддерживая на весу левую руку и морщась от боли, стояла Николь. С руки стекала кровь.

– Я… я встала, чтобы закрыть окно, и прищемила Руку.

Боб вскочил с постели и поспешно подошел к ней.

– О Боже!

На ладони зияла длинная рваная отметина. Невозможно было поверить, что оконной щеколдой можно так пораниться. Но Боб не успел ничего спросить: Николь пошатнулась и начала медленно опускаться на пол.

Пока он переносил ее на кровать и перевязывал рану, Николь пришла в себя. Когда, выключив свет, Боб лег рядом, она прильнула к нему.

– Ты любишь меня? – сонно прошептала она. – И всегда будешь любить, правда?

Его переполнила безграничная нежность. Поцеловав её в висок, он дрогнувшим голосом произнес:

– Конечно, я очень тебя люблю. Разве ты в этом еще не убедилась?

Но Николь уже спала.

Наутро, когда Боб уходил в клинику, она еще дремала. Уютно свернувшись клубочком в постели, она сквозь сон выслушала его наставления и просьбы не принимать случившееся близко к сердцу. Беспокоиться действительно было не о чем: рана не гноилась, и любому другому пациенту Боб посоветовал бы не паниковать и просто-напросто забыть обо всем. Но Николь выглядела такой хрупкой и так жалобно смотрела на него…

Он продолжал думать о Николь и тогда, когда Блэйк рассказывал ему о своем приключении прошлой ночью. И лишь к концу повествования заставил себя сосредоточиться. Стоило ему осмыслить услышанное, как в груди екнуло сердце и закружилась голова. О чем это Блэйк? Надо попросить его повторить: не может быть, чтобы… Нет, это абсурд… Или простое совпадение.