Текст книги "Опасные пассажиры поезда 123"

Глава XII

Райдер

Райдер открыл дверь кабины. Лонгмэн слегка посторонился, но Райдер все равно задел его плечом. Лонгмэн почувствовал, что Райдер весь дрожит. Стивер сидел у задней двери, направив автомат в туннель. Уэлком, по-хозяйски расставив ноги, стоял в центре вагона и, зажав автомат подмышкой, презрительно разглядывал пассажиров.

– Прошу внимания, – громко сказал Райдер. Он обвел взглядом лица, которые медленно поворачивались к нему – медленно, неохотно, просто потому, что его голос вынудил их повернуться.

Немногие отважились встретиться с ним взглядом: старик смотрел мрачно, однако в его глазах светился живой интерес; черный бунтарь вызывающе насупился из-под обагренного кровью носового платка; бледный машинист беззвучно шевелил губами; сонный хиппи по-прежнему улыбался в полной отключке. Мамаша судорожно прижимала к себе мальчишек, словно боялась, что их сейчас отберут у нее. Девица в мини-юбке расправила плечи, машинально выпятила грудь и профессиональным движением закинула ногу на ногу.

– У меня есть новости, – сказал Райдер. – Город согласился выкупить вас.

Мамаша судорожно прижала к себе ребят и начала покрывать их лица поцелуями. Лицо черного парня не дрогнуло. Старик захлопал в ладоши, изображая овацию. Похоже, без тени иронии.

– Если все пойдет как надо, вы, целые и невредимые, скоро вернетесь домой.

– Что значит «как надо»? – поинтересовался старик.

– Если городские власти сдержат свое слово.

– Отлично, – сказал старик. – Мне ужасно интересно – просто из любопытства, – а сколько денег за нас дадут?

– Миллион долларов.

– По миллиону за каждого?

Райдер отрицательно помотал головой.

– Значит, примерно по шестьдесят тысяч на нос? Это все, чего мы стоим?

– Заткнись, старик, – вмешался Уэлком. В его голосе звучало нетерпение. Райдер понял почему: Уэлком явно клеил девицу, ее шикарные позы были адресованы именно ему.

– Сэр, – мамаша подалась к нему, потеснив мальчишек, – сэр, как только вы получите деньги, вы нас отпустите?

– Не сразу, но очень скоро.

– А почему не сразу?

– Достаточно вопросов! – отрезал Райдер. Он сделал шаг к Уэлкому и тихо проговорил: – Хорош тут кадриться. Нашел тоже время!

Даже не потрудившись понизить голос, Уэлком ответил:

– Не волнуйся, я и за стадом успею уследить, и с телочкой порезвиться. И нигде осечки не дам.

Райдер нахмурился, но смолчал. Он вернулся в кабину, не ответив на вопросительный взгляд Лонгмэна. Остается только ждать. Он не хотел гадать, принесут деньги в срок или нет. Он не желал даже смотреть на часы.

Том Берри

Отметив про себя, что главарь бандитов вернулся в кабину машиниста, Том Берри тут же выкинул его из головы, и его мыслями вновь завладела Диди. Он вспоминал, как увидел ее впервые, и в очередной раз удивился тому, как действовало на него ее присутствие. И дело не в том, что он ловил себя на всяких разных мечтаниях, которые настоящему копу вовсе не к лицу – тем более что случалось такое нечасто. Просто Диди каким-то непостижимым образом заставляла его взглянуть на то, что он привык считать долгом, с какой-то неожиданной стороны.

Через день будет три месяца, как его послали в патруль под прикрытием в Ист-Виллидж. Патрульные в штатском были исключительно добровольцами, и он так и не понял, зачем высунулся. Наверное, просто достало торчать на местности в патрульной машине один на один с напарником – жирным нацистом с толстым загривком. Напарник ненавидел евреев, негров, поляков, итальянцев, пуэрториканцев, да и вообще человечество; единственное, что он любил, так это войну – не только войну во Вьетнаме, а войну в принципе. Тома от него просто тошнило.

Он отрастил волосы до плеч, отпустил бороду, напялил пончо, стянул волосы повязкой, намотал на шею бисерные бусы и окунулся в мир байкеров, бомжей, торчков, городских сумасшедших, студентов, радикалов, сбежавших из дому подростков и вырождающихся хиппи.

Опыт оказался довольно безумным, но уж никак не скучным. Том подружился с несколькими хиппи, коротко сошелся с несколькими карманниками, косившими под хиппи (а чем они хуже него самого – копа, косящего под хиппи?), стал чуть ли не своим в среде чернокожих ребят, собиравших запоздалый долг с потомков рабовладельцев. А потом через Диди сошелся с горевшими революционным огнем юными мажорами, сменившими комфорт родительского дома и кампусы элитарных университетов на прокуренные берлоги Виллиджа. Их кумиром был Мао, но сам Председатель вряд ли пришел бы в восторг от такого пополнения.

С Диди он познакомился в первую же неделю своего патрулирования. Он только вживался в роль, налаживал первые связи. В тот вечер он как раз стоял перед витриной книжного магазина на Сент-Маркс-Плейс, изучая пеструю мешанину обложек: лидеры третьего мира, столпы американского левого движения, Маркузе, Джерри Рубен…

И тут из магазина вышла Диди. На ней были джинсы и растянутая футболка, и ее можно было бы принять за обычную хиппушку, но длинные волосы были чистыми, а одежда явно только что из стиральной машины (он всегда был чувствителен к подобным вещам). Фигурка стройная, приятные черты лица.

Она заметила его пристальный взгляд и сказала с вызовом:

– Книжки изучаете? Так они вон там, в витрине, дорогой мой.

Голос мягкий, не как у этих уличных бродяжек. Он улыбнулся в ответ:

– Изучал с удовольствием, пока вы не появились. А знаете, вы такая симпатичная, вас гораздо интереснее изучать.

Она насупилась:

– Допустим, вы тоже симпатичный парень, но я же не буду обижать вас, высказывая это вот так, в лоб?

Тому показалось, что фанфары феминизма вдруг оглушительно взревели прямо у него над ухом.

– Слушайте, вы не так меня поняли, – принялся оправдываться он. – Дело вовсе не в мужском шовинизме, честное слово.

– Может, дело и правда не в этом, но что-то не похоже.

Резко отвернувшись, она зашагала в сторону Второй авеню. Сам не зная зачем, он увязался за ней. Она по-прежнему хмурилась.

– Слушай, может, угостишь меня кофе? – спросил он.

– Пошел к черту.

– Клянусь, у меня правда ни цента.

– Ну, так катись в Гарлем и проси там милостыню. – Прищурившись, она внимательно оглядела его. – Ты что, голодный?

Он сознался, что так оно и есть. Диди повела его в закусочную и купила ему гамбургер. Она сразу и безоговорочно поверила, что он свой – тоже член Движения, один из тех аморфных юнцов, что собирались строить новый мир, но все еще пытаются разобраться в политических проблемах, социальных вопросах и собственной сексуальности. И чем дальше они болтали, тем больше она поражалась, до какой же степени он темный.

Она и влекла, и раздражала его. Ему не хотелось, чтобы она поняла, кто он такой. Правда, ей, кажется, и в голову не приходило в чем-то его подозревать; она лишь поражалась, до какой степени он не ориентируется в самых насущных вопросах современности.

– Послушай, – не выдержал он как-то. – Я же новичок. Об этом вашем Движении узнал совсем недавно.

– У тебя когда-нибудь была работа?

– А то как же? Я в банке работал, представь себе, – без запинки солгал он. – Правда, мне там с самого начала жутко не нравилось, вот я и послал их к черту и пустился в свободное плавание. Решил заняться чем-нибудь стоящим, понимаешь?

– И при этом сам толком не знаешь, во что впутываешься, верно?

– Но очень хочу узнать, – буркнул он угрюмо. И отвернулся, поскольку знал, что в глазах Диди сейчас вспыхнет сочувствие. Ее-то он давно раскусил. – Я и в самом деле хочу участвовать в Движении.

– Ну что ж, в этом я могу тебе помочь.

– Спасибо, – мрачно проговорил он. – Так я буду нравиться тебе немного больше, да?

– Больше, чем когда?

– Чем раньше.

– О! – удивленно протянула она. – Да ты мне и так очень нравишься.

Когда они встретились на следующий день, Диди приступила к его идеологическому образованию. А на бедующей неделе она пустила его в свою квартиру и в свою постель. Ему пришлось проявить некоторую изворотливость, чтобы она не заметила его револьвера. Однако через несколько дней он расслабился: сунул пушку за пояс брюк, когда одевался.

– Что это?!

– Это? Знаешь, может, ты подумаешь, что я псих, но как-то раз меня ограбили на улице – это было чертовски неприятно…

В ужасе она тыкала пальцем в его короткоствольный револьвер 38-го калибра:

– Зачем тебе такая пушка? Такие пушки только полицейские свиньи носят!

Быть может, следовало и дальше морочить ей голову, но он больше не мог ей врать.

– Я… Видишь ли, Диди… В общем, так получилось, что я и есть эта самая полицейская свинья…

В ту же секунду она энергично двинула его в зубы, так что он от неожиданности едва устоял на ногах, а потом бросилась на постель и зарыдала, как самая обыкновенная девочка из хорошей семьи. Последовали упреки, подозрения, признания и клятвы в вечной любви, и в конце концов они решили не разрывать отношений. А Диди к тому же дала тайный обет – хотя долго хранить тайны она не умела, – она приложит все усилия, чтобы наставить полицейскую свинью на путь истинный.

Лонгмэн

Лонгмэн никак не мог взять в толк, зачем нужна такая точность? Зачем требовать, чтобы деньги доставили с точностью до минуты. И он с самого начала резко возражал против убийства пассажиров за просрочку.

– Наши угрозы должны быть правдоподобными, – убеждал его Райдер. – В ту секунду, когда они поймут, что мы не приведем угрозу в исполнение, нам крышка. Мы установим жесткие сроки, потом убьем одного или двоих – и докажем, что нас надо принимать всерьез.

Все это звучало логично, но от этого не становилось менее ужасным. Временами Лонгмэну казалось, что Райдер – это машина, полностью лишенная страстей и эмоций. Однако он не всегда кидался в крайности. Например, в вопросе о размере выкупа он оказался более сдержанным, чем сам Лонгмэн, который настаивал, что требовать нужно пять миллионов, не меньше.

– Слишком много, – возражал Райдер. – Они могут не согласиться. А миллион – это сумма, которую обычный человек в состоянии себе представить, понять, допустить.

– Все это пустые догадки. Ты же не знаешь наверняка – а вдруг они заплатили бы? Получится, что мы упустили неслабый куш.

Райдер одобрительно улыбнулся – для Лонгмэна это был настоящий подарок, – но остался непреклонен:

– Не надо лишнего риска. Ты и так выйдешь из туннеля с четырьмя сотнями кусков – и никаких налогов. Неплохие бабки для безработного.

Решение было принято, но у Лонгмэна остался от этого разговора неприятный осадок. Конечно, для Райдера деньги немного значат. Конечно, сама операция, все эти волнения, роль лидера – все это было важнее. Взять хоть прошлое Райдера – неужели такой человек подставлял себя под пули только ради денег? Наверняка им двигали другие, более существенные мотивы.

Закупая снаряжение, Райдер не скупился. Он покупал все сам и даже не считал нужным обсуждать с Лонгмэном, как они впоследствии поделят эти расходы. Лонгмэн знал, что четыре автомата стоят немалых денег. А еще ведь боеприпасы, пистолеты, гранаты, специальные пояса, в которых они спрячут деньги… А это причудливое приспособление, которое он сконструировал под наблюдением Райдера и которое они между собой прозвали «Уловка»?

Но в настоящую минуту Лонгмэна больше всего беспокоили не деньги, а Уэлком и эта девица в мини-юбке. Райдер уже сделал этому типу замечание, но ничего не изменилось. Эти двое внаглую крутили друг с другом, ничуть не стесняясь окружающих.

Нет, Лонгмэн вовсе не был ханжой. У него бывали женщины, и он проделывал с ними разные штучки, о которых иной раз пишут в книжках, – сначала с этой сучкой, его бывшей женой, а потом и с другими. Он частенько приводил к себе женщин, когда появлялись деньги, и развлекался с ним на всю катушку – и по-простому, и с фантазией, в общем, по-всякому… Но чтобы вот так, при всех?!

Анита Лемойн

Анита сделала вид, что поправляет юбку, и украдкой бросила взгляд на свои золотые часики. Проклятье! Даже если ей удастся выбраться из этого поганого поезда прямо вот сию минуту, она все равно уже опоздала. А значит, поганый телевизионщик в жизни не возьмет ее на пробы, хотя она уже переспала с ним ради той крохотной роли в рекламном ролике.

Чертова жизнь, чертов город! Если только вспомнить, сколько она платит за свою квартиру в хорошем доме, да какому количеству народа приходится при этом давать на лапу – швейцар, управляющий, не говоря уже о копах, – сразу становится ясно: чтобы заработать такие бабки, придется пойти на что угодно… А все ради чего? Нет уж, если на то пошло, она этот чертов город на воздух поднимет, но рано или поздно у нее будет свой дом где-нибудь в пригороде.

Рано или поздно – только вот сейчас-то как выживать? Подцепить какую-нибудь деревенщину с туго набитым кошельком? Поселиться на гребаной ферме, слушать по ночам довольное хрюканье этого типа и собственные заученные стоны, призванные изображать экстаз… Голубая мечта! Такие простофили давно все заняты. Сидят в своих пригородах, трахают чужих жен да режутся в покер.

А ведь этот отморозок по-прежнему таращится на нее. Глаза вылупил так, что удивительно, как они до сих пор не вывалились наружу сквозь прорези черной маски. Самовлюбленный ублюдок – небось считает, что все женщины должны так и обмирать при виде него. Ишь, как хвост распустил, небось воображает себя этаким… как это называется? Ах да, мачо! Но Анита точно знала – он на крючке: мысль о ее киске не дает этому психу покоя с того самого момента, как она вошла в этот гребаный вагон. А вот какого черта она сама призывно закинула ногу на ногу и кидает на ублюдка томные взгляды, словно при одном только взгляде на него так и тает, как мороженое на солнце?

Что ж, сказала себе Анита, в своем деле я, как-никак, профессионал – стало быть, и реакция у меня профессиональная; отрицать это также глупо, как пытаться отрастить член, если ты родился без него. Да к тому же и ситуация складывается довольно неприятная, так что в любом случае не помешает сойтись поближе с одним из этих чокнутых ублюдков. Не очень похоже, что они будут стрелять в пассажиров, но когда вокруг столько стволов, всякое может случиться. Конечно, она тут ни при чем, всего лишь случайный свидетель, да что толку-то? Сколько раз она видела фотографии на первой полосе «Ньюс»: случайный свидетель лежит в луже крови, а какой-нибудь долбаный коп, склонившись над ним, таращится на бездыханное тело, почесывая при этом жирную задницу. Нет уж, я не хочу быть случайным свидетелем – я хочу выбраться отсюда, и точка! И ради этого я готова на все – даже строить глазки этому придурку. Вот прямо сейчас встану, опушусь перед ним на колени, расстегну ему ширинку – и пусть глазеют, кому нравится!

Анита сделала испуганные глазки и призывно округлила ярко-алый ротик. Ублюдок моментально понял, что к чему: даже под плащом было видно, как у него чуть ниже пояса стал набухать тугой ком.

Уэлком

Джо Уэлком хорошо помнил, как одна девчонка как-то сказала ему:

– В жизни своей не встречала такого кобеля. Ты готов заниматься этим делом когда угодно, хоть круглые сутки.

Она была горячей штучкой, эта девка: стоило только заикнуться о чем-то таком, как она опрокидывалась на спину и мигом раздвигала ноги – делай с ней что хочешь. Как-то раз они выползли из постели и отправились на кухню. И пока эта крошка варила кофе, он у нее за спиной тихонько перебрался на ее стул и приготовил ей неслабый подарочек, на который она, не глядя, и уселась. Вот это было да! Какую же скачку она тогда устроила!

Когда угодно, подумал Уэлком, и где угодно. На кровати, на полу, сидя, стоя, лежа, верхом на велосипеде. Да хоть бы и в вагоне метро, полном заложников, – подумаешь, большое дело!

Конечно, в руках у него автомат, а в туннеле уже наверняка засело не меньше сотни копов, и развязка приближается – все равно он готов! И эта цыпа в мини-юбке видит, что он готов – вон, даже рот приоткрыла. В такой ротик грех не вставить.

Ну и что – разве он псих, если в такой момент думает о бабе? А чего тут такого странного, что здоровый мужик заводится из-за бабы? Да это же совершенно естественно!

Сейчас, когда крошка уставилась на него так, словно умоляет трахнуть ее прямо тут, на грязном полу, он вдруг почувствовал, что попросту взорвется, если немедленно не разрядится. Что, прямо сейчас? Черт, да где угодно! Отведу ее в хвост вагона и разложу прямо на сиденье. И пусть все смотрят. Он покажет им класс.

Райдер наверняка взбесится. Ну, так к дьяволу Райдера, пошел бы он! А если Райдер начнет возникать, то у меня готов ответ. Он всегда готов.

Комо Мобуту

Рана на виске Комо продолжала кровоточить. Я получил ее из-за пары трусливых ниггеров, со злостью думал он, которые до конца дней своих будут рады лизать белые задницы – просто потому, что до смерти боятся этих рабовладельцев. Он отнял платок от виска и взглянул на парней. Боже, я готов отдать всю свою кровь по капле ради освобождения моего народа. Но смотрите – этим двум крысам вовсе не нужна свобода!

Кто-то тронул его за рукав. Суетливый белый старик, сидевший рядом, протягивал ему большой, сложенный вчетверо платок.

Мобуту мотнул головой:

– Я у вас ничего не просил.

– Возьмите. Мы все в одной лодке.

– Нет уж, у вас своя лодка, у меня своя. Не надо этой хрени про лодки.

– Хорошо, наши лодки разошлись в океане. Но платок все же возьмите – будьте так добры.

– Я не принимаю подаяний.

– Это не подаяние, я как раз собирался его выкинуть. Я купил этот платок больше месяца назад.

– Я вообще ничего не принимаю от белых свиней. Отвали, старик.

– Я белый, согласен. Но вот насчет свиней… Вы уверены, что у вас правильные взгляды на жизнь? Давайте будем друзьями, а?

– Не обольщайся, старик. Мы – враги, и грядет день, когда я перережу тебе глотку.

– Ладно, – вздохнул старик. – И в тот день я одолжу платок у вас.

Комо снова приложил свой платок к ране, но он был уже таким мокрым, что просто не способен был впитать больше ни капли. Он покосился на платок в руках старика – белоснежный, накрахмаленный, отглаженный. Наверняка куплен на деньги, выжатые из моих черных братьев и сестер. По справедливости, платок принадлежит его народу; не такая уж это большая компенсация за вековое рабство.

– Белое дерьмо, – пробурчал Мобуту. И взял платок.

– Дерьмо? – переспросил старик. – Да что вы, он чистый совсем.

Мобуту уставился на изрезанное морщинами, подозрительно серьезное лицо. Будь он проклят… Похоже, чертов старикашка смеется над ним!

Глава XIII

Город: толпа

То, что газетчики позже назовут «маленькой гражданской войной», началось на южной платформе станции «22-я улица». Полицейское начальство, еще не прибыв на место и не успев собственными глазами оценить серьезность проблемы, отдало приказ патрульным спуститься на платформу и очистить ее. Десять минут спустя полицейские в беспорядке ретировались – потные, взъерошенные и злые как черти. Один патрульный хромал, у другого щека была до крови расцарапана ногтями, третий бережно баюкал прокушенную руку.

Лишь несколько наиболее законопослушных пассажиров подчинились распоряжению полиции, остальные не только решительно отказались покинуть станцию, но и перешли в открытое наступление: поднялся крик, в полицейских принялись швырять чем попало, и наконец началась драка. Полицейские попытались задержать шестерых пассажиров, однако четверым из них удалось вырваться и благополучно улизнуть в суматохе. В руках у полиции осталась только чернокожая дамочка с подбитым глазом – патрульный ударил ее, когда она лягнула его в лодыжку, – и молодой человек с чахлой бороденкой, при неясных обстоятельствах получивший удар прикладом и пребывавший в полуобморочном состоянии.

Толпа, докладывал сержант, была совершенно неуправляемой. В поезде, стоявшем у платформы, было разбито несколько окон, рекламные стенды и плакаты сорваны, скамейки перевернуты, перрон усыпан рваной бумагой из общественного туалета на станции. Комиссар полиции, который в этом бедламе даже не слышал, что докладывают ему по рации, приказал окружному инспектору немедленно вызвать подкрепление и очистить платформу.

Окружной инспектор вызвал подкрепление. Пятьдесят полицейских в форме и десять детективов в штатском и с дубинками врезались в толпу и уже через несколько минут начали теснить ее к выходу. В последовавшей свалке неустановленное число пассажиров и минимум шесть полицейских получили телесные повреждения. При этом возникло дополнительное осложнение: возмущенные пассажиры требовали вернуть им деньги за проезд. Руководивший операцией капитан прорвался к билетной кассе и приказал кассиру вернуть деньги всем желающим. Кассир отказался, делать это без распоряжения своего начальства. Капитан выхватил пистолет, сунул его в окошко кассы и отчетливо проговорил:

– Вот тебе распоряжение. Если ты сейчас же не начнешь выдавать деньги, я тебе пасть на затылок натяну!

Через пятнадцать минут после того, как полиция ворвалась на станцию, последний пассажир вышел на поверхность. Теперь внизу не оставалось никого, за исключением трех парней – одного чернокожего и двух белых – в дамском туалете. Они ни разу не видели друг друга до сегодняшнего дня, но сейчас дружно насиловали втроем негритянскую девчушку лет четырнадцати. Полиция об этом не подозревала.