Текст книги "Король лжи"

Глава 18

Я забрался в свой грузовик и поехал. Пропускал другие автомобили, останавливался на знаки и переезжал с одной улицы на другую, потому что некуда было идти – все дороги вели назад, к той же самой жизни. Наступили плохие времена, времена уродливых вопросов и презренных истин. Так что я возвратился к парку, полному детей, стариков и разносимого порывами ветра мусора. Миллз все еще находилась в моем доме. Я припарковался на обочине и наблюдал за передвижением полицейских в доме, распределяющих все на две категории: подозрительное и не имеющее значения. Это вызывало во мне гнев, но то был гнев беззубый. В данной ситуации я был беспомощен, и мои пальцы сжимали руль так, как будто это была шея Миллз. Когда зазвонил мобильный, мне потребовалось время, чтобы найти телефон и ответить на вызов.

– Алло.

– Эй, Ворк. Как дела?

Потребовалась секунда, чтобы узнать голос.

– Хэнк?

– Ну, кто же еще? – Его голос звучал напряженно. Неужели прошел только один день с того момента, как мы с ним встречались в Шарлотт? Казалось, минула целая неделя. Я постарался сосредоточиться.

– Извини. Что случилось?

– У тебя все в порядке? – спросил он.

– Да. – Я делал паузу, зная, что разговаривал с ним слишком сухо. – Поговори со мной. – Я потер глаза.

– Я звонил в твой офис, – сообщил он. – Ответил полицейский. Он спросил мое имя. – Хэнк запнулся, предоставляя мне возможность ответить что-нибудь, но я молчал. Что я мог сказать? Я почти смеялся. – Тогда я позвонил тебе домой. Угадаешь результат?

– Я знаю. Сижу сейчас в своем автомобиле, наблюдаю затем, как полицейские бегают туда-сюда, как во время студенческих волнений.

– Не представляю, что и сказать по этому поводу.

– Не говори ничего.

– Неудобно, Ворк. Это ставит меня в трудное положение. – Он помолчал. – У них есть ордер?

– Думаю, они надеются найти оружие убийства, – отозвался я. – Или что-нибудь еще, что можно инкриминировать мне. – Я догадывался, о чем он думал: требовалось основание для получение ордера. Следовательно они имели кое-что против меня.

– Насколько реальна возможность обвинительного акта? – спросил он.

– Очень реальна.

Хэнк стих. Принимая во внимание появившиеся новости, я не обвинял его. Мы были приятелями на случай выпивки, но никак не друзьями. Я едва мог понять его расчет. В своей работе он полагался на адвокатов, но никто в его положении не мог позволить себе игнорировать полицию.

– Это серьезно? – наконец произнес он. Я знал, что меньше всего он хотел оказаться вовлеченным в мое дело.

– Может быть. Главный следователь хочет добиться моего обвинения. Вероятно, в завтрашней газете ты прочтешь об этом.

– Миллз? – спросил он, не нуждаясь в ответе. Я предположил, что он играл какое-то время, пытаясь выработать позицию. – Я могу что-нибудь для тебя сделать?

Его колебание было очевидным. Участие в моем деле могло причинить ему только вред. Хэнку делало честь уже одно то, что он спросил, не может ли чем-то помочь, но я знал, какой он ждал ответ.

– Не сейчас, Хэнк. Но я признателен тебе за сочувствие.

– Эй! Твой отец был задницей, но я не думаю, что ты убил его.

– Ну спасибо. Это кое-что значит, Хэнк. Не многие сейчас говорят так.

Появилась бодрая интонация.

– Не позволь им грохнуть себя, Ворк. Ты видел все это прежде. Ты знаешь, как это работает.

«Ты знаешь, как это работает». Дуглас использовал те же самые слова.

Я решил сменить тему.

– Итак, как дела, дружище? Есть ли шанс получить хорошие новости?

Хэнк не был дураком. Он понял. Мне необходимо было перевести беседу на нейтральные рельсы.

– Я побывал утром в Чартер Хиллзе, – сообщил он. – Потратил пару часов на то, чтобы пошуровать везде.

Чартер Хиллз – психиатрическая клиника в Шарлотт, одна из лучших в штате. То место, куда Эзра поместил Джин после ее второй попытки самоубийства. Даже сейчас я представлял ее совершенно отчетливо. Теплые тона и свежие цветы не могли уменьшить боли тех, кого заключили за ее высокие кирпичные стены; эти люди оставались заключенными, независимо от того было ли их пребывание в клинике добровольным или нет. Я посещал там Джин много раз; она никогда не разговаривала со мной, и врач сказал, что это нормально. Я не верил ему. Как я мог поверить? Джин была моей сестрой!

Долгие месяцы она провела в том месте. Именно там она встретила Алекс Шифтен.

– Слушай, Хэнк… – начал я.

– У них нет никаких записей о пациентке по имени Алекс Шифтен, – сказал он, прервав меня.

– Как?

– Вообще ни одной записи.

– Этого не может быть! – воскликнул я. – Именно там они встретились.

– Я не думаю так, если только она не находилась там под другим именем.

Я постарался сконцентрироваться, но это было трудно.

– Что ты говоришь?

Хэнк вздохнул.

– Я не знаю. Это неприятно. Ничего не складывается, и мне недостает информации, чтобы хотя бы поразмышлять; но что-то здесь не так. Я чувствую плохой запах.

Мои мысли настолько были заняты Миллз, что я никак не мог сосредоточиться, но ничто не будет иметь значение, если Джин переживет расследование только ради того, чтобы остаться с Алекс. Она была источником беспокойства. В любом случае я знал, что мне необходимо выяснить эту деталь. Прежде чем это станет слишком поздно. К сожалению, я пребывал в недоумении.

– Что ты думаешь? – спросил я.

– Мне нужна фотография Алекс, – сказал он твердо.

– Что ты намерен предпринять?

– Я съезжу еще раз в Чартер Хиллз. Там посмотрим.

Меня захлестнула волна благодарности. Прекрасно, Хэнк не пересечется с полицией; но он шел на это ради меня и Джин. Это делало его самым выдающимся парнем в мире, где так не хватало хороших парней.

– Спасибо, Хэнк. – Я сделал паузу.

– Забудь. Это мелочь.

– Ты хочешь, чтобы я переслал тебе фотографию? – спросил я с трудом.

– Не спеши. Положи ее в почтовый ящик, когда уйдут полицейские. Сегодня вечером я поеду в Солсбери. Это может быть поздно. Если будешь дома, то увидимся. Если нет, я заберу ее и уеду. В любом случае я позвоню тебе, если что-нибудь узнаю.

– Это путает, Хэнк. Я буду осторожен.

Хэнк начал говорить что-то, а затем остановился. В течение долгих секунд я слышал его дыхание.

– Ты понимаешь? Не так ли, Ворк? – Он не говорил об Алекс или о Джин.

– Эй. Жизнь – сука. Я признателен тебе за то, что ты делаешь.

– О'кей. Я позвоню.

Потом он исчез, и я отключил телефон. Я посмотрел на Боуна, спящего на сиденье рядом. Как могло случиться столько всего сразу? Как в один день мир мог быть действительно нормальным, а на следующий день – стать грязной ямой? Я закрыл глаза и представил траву, которая пригнулась под ветром, налетевшим откуда-то издалека. Когда я открыл глаза, то увидел в окне человека, пристально глядящего на меня через стекло. Я был слишком опустошен, чтобы испугаться. Это был Макс Крисон – та же охотничья шапка, то же возвышенное уродство. На нем было яркое красное пончо, как будто он ожидал дождя. Я опустил стекло.

– Привет, Макс, – сказал я. – Как дела?

Он внимательно рассматривал меня через толстые грязные стекла очков, и глаза его сверкали. Он жестом показал на мой дом.

– В твоем доме полицейские.

Его тон был больше вопросительный, нежели утверждающий, но я не клюнул на приманку. По тому, как растянулись его губы, какой странный звук родился в его горле, я понял, что он разозлен. Он наклонился ближе.

– Встретив тебя, я не знал, кто ты. Не знал, что ты сын этого убитого адвоката, о котором пишут каждый день в газете. – Его слова звучали как обвинение. Он посмотрел на дом и затем снова на меня. – А теперь полиция в твоем доме. Они думают, что это сделал ты? Ты подозреваемый?

– Я не хочу говорить об этом, Макс. Все очень запутанно.

– Разговор – это хорошо.

– Нет. Разговор – это болезненно. Я рад снова видеть вас, но сейчас неподходящие времена.

Он проигнорировал мои слова.

– Пошли, – бросил он, отходя от грузовика. – Пойдем погуляем.

– Спасибо, не надо.

Макс словно не слышал меня. Он открыл дверцу кабины.

– Нет, это будет хорошо. Только оставь собаку на месте. Ты выйдешь и пройдешься со мной. – Он жестикулировал, заставляя меня выйти из грузовика, и я сдался. В любом случае мне некуда было спешить.

Так что я оставил Боуна спать в машине и побрел с Максом. Он привел меня к подножию холма, на узкую грязную пешеходную дорожку, которая бежала вдоль озера, далеко от моего дома. Я не оглядывался назад. Он шагал широкими шагами, и пончо болталось у его ног. Мы шли девять или десять минут мимо озера, общественных теннисных кортов, через покрытую гравием стоянку. Ни один из нас не произнес ни слова, пока парк не остался за маленьким холмом. В узком переулке стояли скромные дома. Одни дворы были замусорены детскими игрушками, другие были безупречно чистыми.

– Я собираюсь рассказать тебе одну историю, – наконец проговорил Макс выкатив на меня глаза. – Это важно, так что слушай внимательно. Я расскажу тебе о моих руках. – Он поднял их и затем опустил вдоль тела – они были грязными, но на фоне красного пончо казались бледными.

– Помнишь, ты спрашивал меня прежде? Теперь я расскажу.

– Почему теперь?

– У меня есть свои причины. А сейчас заткнись. Никто в этом городе не слышал моей истории, и мне нелегко говорить о ней.

– Хорошо.

– Я получил их во Вьетнаме, – сказал он, подразумевая свои руки. – Я был обычным парнем, ничем не отличающимся от других. Нас схватили, когда мы были в карауле, и мы потеряли почти всех. Не многие уцелели. Я получил автоматную очередь в ногу и попал в концентрационный лагерь, в северо-вьетнамский лагерь. Полковник, Начальник лагеря, думал, что я знаю больше, чем говорю.

Я видел, как дергались его руки.

– То ли это заводило его, то ли он был полным ничтожеством. В конце концов, это действительно не имеет значения. Он работал со мной в течение нескольких недель, изуродовал мне руки, а потом бросил в яму на пять лет. Я буквально умирал там. – Голос Макса стих. – Пять проклятых лет, – сказал он снова и замолчал. Мыслями он находился сейчас очень далеко.

– Пять лет в тюремной камере, – произнес я в пустоту, пробуя представить себе это. Когда он ответил, в его голосе была горечь.

– Не было никакой тюремной камеры, черт возьми. Это была грязная клетка восемь футов шириной. Пять лет, дружище. Они выпускали меня два раза в месяц. Остальное время я мог только спать, испражняться или прохаживаться. Главным образом, я прохаживался. Четыре шага и поворот. Четыре и поворот. – Он посмотрел на меня. – Я не могу находиться в закрытом пространстве, Ворк. Именно поэтому я все время хожу. Когда стены близко от меня, я просто выхожу наружу. Потому что никогда не мог позволить себе этого прежде. – Он жестикулировал своими изуродованными руками, показывая на деревья, небо, на все вокруг. – Вам никогда не понять, каково это. – Он закрыл глаза.

Я кивал, думая, что в один день смогу хорошо почувствовать это.

– Но почему вы мне рассказываете об этом? – спросил я.

Макс открыл глаза, и я видел, что он не был сумасшедшим. Замученным и растерзанным, но не сумасшедшим.

– У меня проблемы с властью, – вымолвил он. – Понимаешь? Я не выношу вида униформы. И полицейские ничего не сделали, чтобы заставить меня относиться к ней иначе. Они уж точно не относятся ко мне с должным уважением. – Усмешка расколола его лицо. – Я не могу разговаривать с полицейскими. И не буду. Понимаешь?

Я понял, но меня его слова не убедили. Какое это имело отношение ко мне? Я спросил его. Он не сразу ответил. Вместо этого повернулся и пошел. Я поспешил за ним.

– Вы видите, как я гуляю, – сказал он. – Все время. В любую погоду. Днем и ночью. Неважно. Стены близко, и я хожу, потому что должен.

Мы повернули направо, на опрятную улицу, где у каждого дома был свой шарм. Макс остановился перед одним – маленьким коттеджем с зеленой травой и живой изгородью, которая с двух сторон отделяла его от соседей. Дом был желтого цвета с синими ставнями и парой кресел-качалок на переднем крыльце. Розы обвивали решетку, которой был огорожен каменный дымоход. Я посмотрел на Макса, внезапно поняв, насколько высоким он был.

– Я говорю с тобой, потому что не пойду к полицейским. Твой отец убит в ночь после Дня Благодарения, правильно? Шел дождь.

Я кивнул, и в моем животе появилось странное ощущение.

– И его тело нашли в Таун-молле, том, что опустел? Где протекает ручей под стоянкой для автомобилей?

– Что… – начал я, но он мне не отвечал. Выглядело так, будто он говорил сам себе, не сводя с меня глаз, столь горячих, что я мог чувствовать их жар.

– Я рассказываю тебе эту историю, потому что ты понимаешь. Это важно.

– Что важно? – не понял я.

– Я рассказываю тебе, поскольку не думаю, что ты убил того человека.

Неприятное ощущение в моем животе разрасталось, жаром охватило все мои члены, начало покалывать в пальцах.

– Что вы говорите?

– Я все время гуляю. Иногда по дорогам. Иногда в парке. – Пауза. Я понял, что схватил его за руку, но он даже не заметил этого. – Я помню ту ночь из-за дождя и потому, что это происходило сразу после Дня Благодарения. Было поздно, после полуночи. И я увидел автомобили около молла. Там никогда нет ночью автомобилей. Это темное место, где могут слоняться бездельники, наркоманы. Однажды я видел там драку, давным-давно, но никогда не замечал автомобилей. Не так поздно.

Мое сердце сильно стучало, губы пересохли. Что он говорил? Я глядел на его толстые грязные линзы, пытаясь найти за ними что-нибудь.

– Вы слышали что-нибудь? – спросил я. – Видели что-нибудь? Что? – Я сообразил, что больно сжал ему руку, так сильно, что сам почувствовал боль, но он не сделал ни малейшего движения. Я расслабил руку.

– Возможно, это важно. Возможно, нет. Не знаю. Но думаю, что полицейские должны знать. Кто-то обязан им сообщить.

– Сообщить что? – Это был почти крик.

– Я видел, как кто-то вышел из молла той ночью, быстро, но не бегом. Этот человек передвигался мимо автомобилей и бросил что-то в водосточную канаву, затем сел в один из автомобилей и уехал.

– В прошлом году, – уточнил я. – Ночь после Дня Благодарения. Вы видели, что вышел человек из Таун-молла, бросил что-то в водосток и затем уехал в автомобиле?

Макс пожал плечами.

– Так я и сказал.

– Вы видели, на кого этот человек был похож?

– Нет.

На меня нахлынула волна облегчения. Он не мог узнать Джин.

– Было темно, шел дождь, и этот человек находился далеко, к тому же был в пальто и шляпе. Весь темный. Но я не думаю, что это был ты.

Я выпустил его руку, но он не обратил на это никакого внимания.

– Почему не я?

– Тот человек был ниже. Среднего роста. Ты слишком высокий.

– Мужчина или женщина?

– Кто может сказать? Могло быть так или иначе.

– Но вы уверены, что это был не я?

Макс снова пожал плечами.

– В течение многих лет я видел тебя. Ты никогда ничего не делаешь. Сидишь на своем крыльце и пьешь пиво. Я знал многих убийц, видел много мертвых людей, я не считаю, что ты способен убить человека. Но это только мое мнение.

Мне следовало обидеться, но я не чувствовал обиды. Он был прав. Несмотря на свое образование, женитьбу и юридическую практику, я никогда ничего не делал. Я катился.

– Во что тот человек был одет? – спросил я.

– На нем была темная одежда. Шляпа. Это все, что я могу сказать.

– Как насчет автомобилей? Вы можете сообщить мне что-нибудь о них?

– Один большой. Один не очень. Не черный, я думаю. Но оба темные.

Я думал в течение минуты.

– В каком автомобиле уехал этот человек?

– В меньшем. Мне жаль, что я не могу сообщить подробности. Они стояли в стороне, и я действительно не обращал внимания.

– Что случилось с большим автомобилем?

– Этот находился все еще там, когда я уходил. Я просто гулял, не останавливаясь. Через два дня я проходил тем же самым местом, но автомобиля там не было.

– Что этот человек бросил в коллектор, Макс? Вы видели?

– Нет, но я предполагаю то же, что и ты. Когда человек бросает что-нибудь в канаву, значит, это то, что не должно быть найдено. Газеты говорят, что полицейские ищут оружие, которым убили твоего отца. Думаю, если ты посмотришь в водосточную канаву, возможно, найдешь его там. Но это просто мои слова.

Я видел все это его глазами. Словно сам находился там Конечно, это было оружие. И если бы полицейские нашли его? Игра закончилась бы. Когда они нашли Эзру в Таун-молле, это было достаточно плохо, но оставались воспоминания о том ужасном дне, который случился очень давно. Это был туннель, горло, и я должен был идти туда доставать оружие, прежде чем это сделают полицейские. Прежде чем Макс решит, что должен сообщить еще кому-нибудь. Боже, помоги мне.

– Вы правильно сделали, что рассказали мне, Макс. Спасибо.

– Ты собираешься сообщить полицейским?

Я не мог лгать ему в лицо, поэтому выдал ему ту правду, какую мог.

– Я сделаю все, что следует. Спасибо.

– Мне надо было рассказать тебе. – В голосе Макса появилось что-то недосказанное. Я повернулся к нему, пока нас пропускал автомобиль. Его глаза задержались на этом автомобиле, и он наблюдал за ним, пока тот не уехал; тогда он посмотрел вниз на меня.

– Я прожил в этом городе девятнадцать лет, Ворк, почти двадцать. Вероятно, прошел десять тысяч миль за это время. Ты единственный человек, кто попросил меня пойти вместе… единственный, кто захотел поговорить со мной. Это не кажется тебе чем-то важным, но это кое-что означает для меня. – Он положил покалеченную руку на мое плечо; его глаза твердо смотрели в мои. – Сейчас мне нелегко об этом говорить, но это должно быть сказано.

Меня тронула его искренность, и я понимал, что мы шли по нашим собственным мучительным дорогам в этом городе. Они были разными, наши дороги, но, возможно, похожими в своем одиночестве.

– Вы хороший человек, Макс, я рад, что мы встретились. – Я протянул ему руку, и на сей раз он пожал ее. Итак, пошли, – сказал я. – Давайте погуляем. – Я стал поворачиваться, но он не последовал за мной.

– Это то место, где я останавливаюсь, – заметил он. Я осмотрелся вокруг на пустынной улице.

– Где?

Он показал на желтый коттедж.

– Вот мой дом.

– Но я думал… – К счастью, я остановился. – Это прекрасный дом, Макс.

Он рассматривал свой дом, как будто ища какой-то изъян, и затем, не обнаружив ни одного, оглянулся на меня.

– Моя мать оставила его мне, когда умерла. С тех пор я здесь. Пойдем внутрь. Захватим пару бутылок пива и посидим на крыльце.

Я стоял расслабленный и спокойный, смущенный всеми теми годами, когда я видел его проходящим мимо моего дома, и всеми предположениями, которые тогда делал. В некотором смысле я не лучше Барбары, и этот факт унижал меня.

– Макс?

– Да. – Его лицо, искривленное в улыбке, больше не выглядело столь ужасным.

– Я могу попросить об одолжении? Это важно.

– Валяй. Я мог бы даже сказать, пожалуйста. – Другая улыбка.

– Если что-нибудь случится со мной, мне хотелось бы, чтобы вы забрали моего пса. Позаботьтесь о нем. Берите его с собой гулять.

«Это была бы хорошая жизнь», – подумал я.

Макс посмотрел на меня внимательно, прежде чем ответить.

– Если что-нибудь случится с тобой, – произнес он с большой торжественностью, – я буду заботиться о твоем псе. Мы – друзья, правильно?

– Да, – сказал я, имея в виду именно это.

– Тогда хорошо. Но ничего не случится. Ты сообщишь полицейским об оружии и будешь заботиться о своем псе сам. Теперь давай. Я купил пиво только ради тебя.

Так что мы сидели на переднем крыльце его дома, смотрели на опрятные лужайки к потягивали пиво из бутылки Мы говорили о разном несущественном, и в течение того краткого времени я не был одинок, как, думаю, и он тоже.

Глава 19

Боун спая в грузовике, свернувшись под лучами солнца. Одного взгляда на холм оказалось достаточно, чтобы понять, что дом пуст, но я не смог бы в него войти. Поэтому я отправился в офис. Он все еще был офисом Эзры, и я подумал, что легче начинать именно там.

Было чуть больше четырех часов, улицы были пусты и тротуары тоже. Я вошел через черный ход и сначала увидел свой офис. Ящики были выдвинуты, картотека выпотрошена. Судебные дела, личные документы, все остальное. Моя финансовая информация, медицинские отчеты, фотографии. Даже личный дневник, который я написал однажды при свете луны. Вся моя жизнь! Я задвигал ящики на место, и они издавали хлопающие звуки, подобно треску пальцев в тихом здании. Окинув взглядом разоренную комнату, я увидел, что полицейские поддерживали себя спиртными напитками из моего холодильника. Банки и обертки от конфет до сих пор валялись на маленьком поцарапанном столе, в комнате воняло сигаретами. Я сгреб мусор и яростно бросил его в полиэтиленовый пакет. Очистил половину комнаты от грязи, затем бросил мешок на пол. Все не имело никакого смысла.

Я пошел наверх в офис Эзры. Там тоже был беспорядок, но я не обратил внимания на грязь и направился прямо к углу ковра, под которым был скрыт сейф. Взявшись за край, я оттащил ковер. Все выглядело без изменений: две продавленные половицы держались на четырех гвоздях, два из которых аккуратно вошли в древесину, а два других были согнуты.

Полицейские не обнаружили этого места, чему я был несказанно рад. Если у кого и было право сокрушить последнюю тайну старика, так это у меня.

Молоток-гвоздодер лежал на том месте, где я его оставил, и я воспользовался им, чтобы вытащить гвозди. Согнутые вышли, но другие два не поддались. Гвоздодер почти вошел в трещину между половицами, я сильным рывком поднял их с животным визгом и склонился над сейфом. Хэнк велел мне подумать о том, какие события представляли важность для Эзры, если я собираюсь открыть сейф без слесаря. Итак, я стал усиленно думать о мертвеце, которого судьба сделала моим отцом.

Что было для него важным? Простой вопрос Власть. Вес в обществе. Выдающееся положение. Все это в конце концов сводилось к деньгам.

В центре дома моего отца стоимостью миллион долларов находился его кабинет, и там на столе стояла одна-единственная фотография в рамке. Она была там всегда – как напоминание и побуждение к деятельности. Сколько раз я заставал отца пристально вглядывавшимся в нее? На снимке был он – такой, какого он стремился похоронить, но все же не мог. В глубине своего сердца, несмотря на ошеломляющие успехи, мой отец так и остался неряшливым мальчиком с содранными коленками. Темные глаза никогда не менялись. И родился в комфорте, и мы оба знали, что мне недостает его голодного детства. Тот голод сделал его сильным, но и жестоким. Жестокость была достоинством, и нехватка этого мне являлась для него безусловным доказательством тот что он вырастил слабака. Поэтому там, где я искал смысл, во искал власть. Его жизнь была определенным подъемом к вершине, но все сводилось к деньгам, они были фундаментом Деньги позволили приобрести самый лучший в окрестности дом. Деньги давали возможность покупать автомобили оплачивать свиту и финансировать политические кампании Это был инструмент, рычаг, и' он использовал его, чтобы перевернуть мир и манипулировать людьми. Я думал о своей карьере, зная, что выбрал легкий маршрут. Эзра подкупил меня. Возможно, он купил бы нас всех, если бы не Джин. Для нее нагрузка оказалась слишком тяжела, и она сломалась под ее весом. Так в конце концов Эзра заплатил эту цену.

Я изучал сейф. Я обнаружил его случайно, мог бы прожить остаток жизни, не подозревая о его существовании, и все же оно давило на меня своим грузом.

Деньги и власть.

Я вспомнил первый миллион долларов моего отца – вознаграждение жюри. Мне было десять, и он повез всю семью в Шарлотт, чтобы отпраздновать это событие. Я до сих пор вижу его с сигарой в зубах, гордо заказывающим лучшую бутылку вина в ресторане, и то, как он обратился к матери.

– Теперь ничто не сможет меня остановить, – сказал он. И я помнил также лицо матери, ее растерянность.

Она обняла Джин, и, взглянув назад, я понял, что она напугана.

Тот приговор был вынесен. Это было самое большое вознаграждение жюри в истории графства Рауэн, и пресса сделала моего отца известным. После этого люди приходили на судебный процесс ради Эзры Пикенса.

И Эзра оказался прав. Ничто не могло остановить его. Он был знаменитостью, иконой, и его эго росло вместе с известностью и благосостоянием. После этого все изменилось для него.

И для нас тоже.

Я все еще помнил дату приговора. В тот день Джин исполнилось шесть.

Я набрал дату на клавиатуре. Ничего. Я положил на место половицы и прибил четырьмя новыми гвоздями. На это ушло время, но гвозди погружались в древесину прямо и аккуратно. Я расстелил ковер со вздохом и отвернулся.

Это было бы слишком легко.

Я ходил по офису, задвигая ящики, выключая свет, и уже собирался уходить, когда зазвонил телефон. Я долго не реагировал на звонок.

– К черту все великодушие! – Это была Тара Рейнолдс, звонившая из своего офиса в «Шарлотт обсервер». – Мой редактор собирается все вычеркнуть.

– О чем вы говорите, Тара?

– Вы видели «Солсбери пост»? – В отличие от «Обсервера», эта газета выходила в полдень. Она появилась меньше часа назад.

– Нет.

– Хорошо, вам следует приобрести экземпляр. Вы там в новостях на первой полосе, Ворк, и это долбанная несправедливость, вот что это такое. Я разбила себе задницу на вашей истории, все установила, и теперь все поломалось из-за какого-то идиота из «Пост», которому поступил звонок о том, что в вашем офисе полицейские. Он прошелся туда, чтобы взять вашу фотографию.

Мой голос был холоден.

Извините, что беспокою вас.

– «Полиция обыскивает дом, офис сына убитого адвоката». Вот такой заголовок. Помещена ваша фотография, где вы стоите с окружным прокурором перед своим офисом.

– Это было четыре часа назад, – прокомментировал я.

– Да, хорошие новости разлетаются быстро. Короткая статья. Хотите, чтобы я прочла ее вам?

Итак, история приняла официальный оборот. У «Пост» пятьдесят тысяч подписчиков. Через двадцать четыре часа информация была бы в «Обсервере», у которого около миллиона читателей. Странно, но я чувствовал себя спокойно. Как только теряешь свою репутацию, озабоченность приобретает более конкретную форму: жизнь или смерть – свобода или тюрьма. Все другое блекнет.

– Нет, – сказал я. – Я не хочу, чтобы вы читали мне ее. У вас была еще какая-то причина звонить мне, кроме желания окончательно испортить мне день?

– Да Я хочу, чтобы вы оценили меня. Поскольку сейчас я единственная, кто приносит какую-нибудь пользу.

– Оценить что? – спросил я с горечью.

– Новости. С прежним условием: вы не сообщаете никому, где это услышали, а я получаю эксклюзив, когда это будет сказано и сделано.

Я помолчал. Внезапно появилась раскалывающая головная боль. Ничего из этого не вышло бы.

– Вы должны где-нибудь еще побывать? – саркастически спросила Тара. – Если так, просто скажите мне, и я ухожу. Я не играю в игры.

– Никаких игр, Тара. Мне необходима одна секунда. Был трудный день.

Должно быть, она уловила отчаяние в моем голосе.

– Эй, я понимаю. Я быстро схватила суть дела – надругательство над личностью тяжести А. Извините.

В ее голосе не слышалось особого сожаления, и мои слова были краткими и язвительными:

– Это хорошо. Вы используете меня. Я использую вас. Нет причин для того, чтобы принимать все на свой счет. Правильно?

– Именно так, – отозвалась она рассеянно. – Вот мои новости: полиция вычислила, почему Ваш отец оказался в том старом молле.

– Что?

– Точнее: они вычислили, как именно он оказался там.

– Что вы имеете в виду?

– Собственность переходила в другие руки в связи с лишением владельца права выкупа закладной. Ваш отец должен был представлять банк. У него были ключевые позиции по этой собственности.

Меня это удивило. Хотя я многого не знал о клиентуре отца, но о судебном деле должен был хотя бы кое-что знать.

– Кто владел собственностью? – поинтересовался я.

– Я проверяю. Все, что я знаю сейчас: это была группа инвесторов, одни местные, другие нет. Они выкупили молл несколько лет назад, когда его должны были уже сворачивать. Вколачивали миллионы в реконструкцию, но арендаторы так никогда и не появлялись, Это оказались «геморрагинные»[6]6
  [vi] Геморрагин – содержащийся в некоторых ядах токсин, вызывающий кровоточивость тканей.


[Закрыть] деньги, когда банк наконец резко сократил ассигнования.

– Есть ли какая-нибудь вероятность связи? – спросил я. – Копаются ли в этом полицейские?

– Не думаю.

– Серьезно? Эзра препятствовал миллионным операциям, его убили на этой территории, и полицейские не видят связи?

Я услышал, как Тара прикурила сигарету, делая паузу прежде чем ответить.

– Зачем им это, Ворк? У них есть свой человек.

Она выдохнула, и я представил себе ее морщинистые губы и ярко-розовую помаду на них.

– Они не видят связи, – повторил я. – Еще нет.

– Ладно, это будет у меня во второй части новостей.

Я почувствовал беспокойство.

– Что?

– Дело в том, что они нашли кое-что в вашем доме, что будет вам инкриминировано.

– Это невозможно, – возразил я.

– Я просто сообщаю вам то, что слышала.

– Но… Вы должны знать больше.

– Неужели, Ворк? Только эта Миллз приблизилась к оргазму – цитирую свой источник.

Я подумал о всех тех людях, которые побывали в моем доме, после того как исчез Эзра, – на вечеринках, ужинах или случайно. Джин приходила один или два раза, Алекс. Даже окружной прокурор. Боже, половина города прошла через наши двери за прошедшие полтора года. О чем, черт побери, Тара говорит?

– Вы ничего не скрываете от меня, не так ли? – спросил я. – Это важно.

– Я сказала вам все, что знаю. Это сделка. – Еще один длинный выдох, и я знал, что у нее было кое-что еще. – Вы мне все сказали? – наконец проговорила она.

– Что вы хотите знать?

– Все возвращается к оружию, Ворк. Они хотят найти орудие убийства. У вас есть какие-нибудь мысли на сей счет?

Я представил лицо Макса и ощутил сырость того туннеля. Запах грязи вперемешку с бензином, и внезапно я стал задыхаться. На мгновение забылся.

– Никакого намека, – наконец вымолвил я.

– Не хотите ли сделать заявление? Я с удовольствием представила бы вашу версию этой истории.

Я думал о Дугласе.

– Это было бы преждевременно, – возразил я.

– Позвоните мне, если передумаете.

– Вы будете первой.

– Вы хотите сказать – единственной.

– Правильно.

Она сделала паузу, и я почти чувствовал запах сигаретного дыма; она любила ментоловые таблетки.

– Слушайте, – сказала она. – В действительности я вовсе не холодная стерва. Просто за тридцать лет научилась паре вещей: например, никогда не принимать близко к сердцу истории, которыми занимаюсь. Тут нет ничего личного. Я просто должна сохранять дистанцию. Это вопрос профессионализма.

– Успокойтесь, вы очень профессиональны, – заверил ее я.

– К сожалению, мой профессионализм не востребован. – Возможно. Но я, кажется, окружен сегодня одними профессионалами.

– Все наладится, – сказала она, но мы оба знали правду. Невинные люди попадали в тюрьму, и хорошие парни харкали кровью.