Текст книги "Король лжи"

Глава 31

Все, что я мог, – выбежать из комнаты, другого выбора не было. Джин обезумела; я подтолкнул ее к опасной грани. В этом мире у нее остались двое: Алекс и я. Но сейчас Алекс воплощала для нее все то, что имело значение, а я попытался лишить ее этого.

Но мне наконец-то открылась правда. Джин не убивала Эзру. Она не была убийцей, и этот груз не лежал на ее совести, поэтому она вышла бы из шокового состояния. Тем не менее альтернатива могла оказаться разрушительной. Ведь кого-то посадят в тюрьму за убийство Эзры, и теперь все выглядело таким о6разом, что это будет либо Алекс, либо я. Сможет ли Джин перенести любую из этих потерь? Должна.

Для меня ситуация изменилась кардинально. Я готов был нести наказание за Джин, но не за Алекс Только не в пекло.

Прислонившись спиной к твердой и холодной стене, я закрыл глаза. Мне казалось, что я слышу ее плач, но потом все стихло. «Почудилось», – сказал я себе. Нечистая совесть.

Открыв глаза, я увидел перед собой медсестру. Она смотрела на меня с тревогой.

– С вами все в порядке? – спросила она. Вопрос застал меня врасплох.

– Да.

Она рассматривала меня.

– Вы бледный как полотно и еле держитесь на ногах.

– Со мной все о'кей. Просто устал.

– Я не собираюсь спорить, – сказала она мне. – Но если вы не пациент, тогда должны уйти. Время посещения закончилось.

– Благодарю. – Я направился к выходу. Оглянувшись, я увидел, что она продолжает наблюдать за мной с озадаченным лицом. Я мог прочесть ее мысли: откуда я его знаю? Где видела его? Затем она отвернулась.

По пути к лифту я думал об Алекс. Я не собирался отступать, поэтому мог только приблизительно определить, что с ней происходит, вероятно, нечто подобное катастрофе. Зачем было менять имя? Я мог понять желание забыть ужасное детство, но почему она взяла имя погибшей сестры? Потому что та умерла нетронутой и неиспорченной, очищенная своей невинностью и огнем, который убил ее? Или это было ощущение вины и желание продлить ей жизнь хоть таким образом? Вероятно, я никогда об этом не узнаю. Но одна вещь была предельно ясна, и именно это меня пугало: Алекс Шифтен отчаянно преданна Джин и пойдет на любые меры, чтобы смести все преграды, утрожающие их с Джин отношениям. Она убила своего отца, чтобы защитить сестру. Она убила Эзру, чтобы защитить свои отношения с Джин. Теперь угрозу представлял я, и это было основанием, чтобы уничтожить меня. Она настроила Джин против меня. Она лишила меня алиби, каким-то образом получив копию завещания и подкинув ее в мой дом.

Я застыл на месте, парализованный внезапной мыслью. Алекс знала, что я не был дома с Барбарой, когда застрелили Эзру. Неужели она знала, где я был той ночью? Неужели она знала о Ванессе? Боже милостивый! Неужели она понимала, что Ванесса обеспечит мне алиби? Теперь Ванесса исчезла.

«Вчера вечером она не приходила домой».

Я не мог закончить эту мысль. Но должен был. Не оставалось времени на страх или на раздумье. Поэтому возник вопрос. Если бы Алекс знала, что Ванесса может разрушить ее планы, убила бы она ее?

Ответ был однозначным.

Безусловно.

Дверцы лифта открылись. Я протолкнулся через толпу людей в зеленых рубашках и белых халатах и почти бегом устремился к выходу. Выскочив на улицу, я сообразил, что у меня нет никакого плана. Некуда идти. Я глянул на свои часы. Было 10:30. Я позвонил на ферму Столен – лучше знать точно, чем жить надеждой. «Подними трубку. Пожалуйста, подними». Телефон прозвенел четыре раза, и каждый безответный звонок гвоздем вонзался мне в сердце. Алекс ее убила. Она мертва.

Меня переполняла печаль, но даже через боль, предательски нашептывая, на ум пришла одна эгоистическая мысль: у меня теперь нет никакого алиби, меня могут отправить в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Я подавил эту мысль, и она больше не возвращалась, чему я был несказанно рад.

Затем я позвонил Хэнку. Мне сейчас как никогда прежде необходимо было поговорить с ним. Его домашний телефон не отвечал, поэтому я набрал номер мобильного.

– Я собирался тебе позвонить, – сказал он.

– Хэнк, слава Богу.

– Заткнись на минуту. У нас огромные проблемы. – Я услышал, как он прикрыл рукой микрофон трубки, откуда доносились приглушенные голоса. Прошла почти минута, прежде чем он заговорил снова. – О'кей. Я вышел наружу.

– Слушай, Хэнк. Мне кажется, я понял кое-что насчет Ванессы.

– Ворк, я хотел сообщить тебе об этом в более осторожной форме, но у нас нет временит, чтобы заниматься твоей пропавшей подругой. Я сейчас в отделении полиции.

– В Солсбери?

– Да. Я приехал сюда, чтобы проверить сообщения о несчастных случаях, прежде чем искать твою подругу. Но это осиное гнездо. Нам надо поговорить, но не по телефону. Ты где сейчас?

– В больнице: Стою у входа в отделение скорой помощи.

– Оставайся там. Я буду через пару минут.

– Хэнк, подожди. – Я остановил его, прежде чем он успел отключить телефон. – Что, черт возьми, происходит?

– Они нашли оружие, Ворк. То, что ты бросил в реку.

– Что?

– Никуда не двигайся. Две минуты. – Он отключил телефон, и я в течение, возможно, самых длинных в своей жизни двух минут разглядывал телефонную трубку, смолкнувшую в моей руке.

Они нашли оружие. Могла ли Алекс к этому быть причастной?

Хэнк повернул к автостоянке, я встретил его у обочины и залез к нему в седан. Он не взглянул на меня, не заговорил. Он поехал влево от автостоянки, сделал несколько, по-видимому случайных, поворотов и затем остановился. Мы находились на соседней территории. Кругом было тихо, в поле зрения – никого. Хэнк, молча глядел через ветровое стекло.

– Я жду, когда ты заговоришь, – наконец произнес он, взглянув на меня.

– Что ты имеешь в виду?

Его лицо было неприступным; таким же отрешенным было выражение его глаз. Когда он заговорил, его голос также показался мне бесстрастным.

– Какая река? Какое оружие? Вот какие вопросы ты должен был задать. Меня беспокоит то, что ты их не задал.

Я не знал, что говорить. Он был прав. Невиновный человек спросил бы именно об этом.

– Я не убивал его, Хэнк.

– Расскажи мне об оружии.

– Нечего рассказывать.

– На твоей стороне не так много людей, Ворк, и ты можешь остаться в полном одиночестве. Я не помогаю тем, кто мне лжет; это так просто. Так что у тебя есть минута, и подумай, прежде чем произнесешь следующие слова.

Я никогда не видел Хэнка таким напряженным, как будто он мог ударить меня кулаком в лицо. Это было больше чем гнев. Он чувствовал себя обманутым, и я не мог его за это винить.

Если Джин не нажимала на курок, то у меня уже не было никакой причины лгать насчет оружия. Собственно, я даже хотел, чтобы оно было у полиции, если это позволит признать виновной Алекс Но я вытер пистолет и бросил в реку, что само по себе уже являлось преступлением. Но самым важным для меня было найти Ванессу, и, если бы Хэнк помог мне в этом, я рассказал бы ему все, что он хотел знать. Но сначала мне нужно было задать один вопрос.

– Как они нашли оружие?

Мне показалось, что Хэнк собрался уезжать, поэтому я снова обратился к нему:

– Клянусь Богом, Хэнк. Расскажи мне только это, и я отвечу на все твои вопросы.

Мои слова заставили его задуматься.

– Был анонимный звонок: полиции сообщили, что видели, как кто-то бросил оружие в реку. Водолаз из отдела шерифа спустился в реку утром и нашел пистолет прямо в том месте, где указал звонивший. Это было час назад. В полиции знают, что это оружие Эзры, потому что на нем его инициалы.

– Им известно, кто позвонил? – Я думал об Алекс Она должна была знать, что оружие уже чистое, прежде чем сделать нечто подобное. Она не захотела бы, чтобы следы привели к ней.

– Парень не назвал себя, но описал того, кто чертовски похож на тебя. То же самое телосложение, тот же возраст волосы, автомобиль. Они пробуют вычислить этого парня. Если его найдут, ты первым узнаешь об этом. Миллз тебя накроет так быстро, что не успеешь и глазом моргнуть, И он тебя опознает, непременно, тогда ты будешь обвинен.

– Это был парень? – удивился я. – Позвонивший?

– Ты что, не слышал меня? Тебя пробуют связать с этим оружием.

– Но позвонивший… Это был мужчина?

Не женщина?

– Слушай. Это все, что я слышал, понятно? Я не говорил с ним по телефону. Теперь расскажи об этом гребаном оружии. Я не хочу повторять.

Я тщательно изучал его лицо. Он хотел, чтобы я оказался невиновен. Не потому что любил меня, хотя такое тоже не исключено, а потому что не мог ошибиться в таком деле, как это. Хэнк Робине никогда не помог бы убийце и как любой другой, ненавидел, когда его разыгрывали.

– Ты хочешь знать, почему я выбросил в реку оружие, если не убивал его. – Это было утверждение, не вопрос.

– Теперь кое-что проясняется.

И я наконец заговорил, я не останавливался, пока не объяснил ему все. За все это время он не проронил ни слова.

– Итак, ты собирался поджариться ради Джин.

Я кивнул.

– Именно поэтому ты выбросил оружие.

– Да.

– Расскажи мне еще раз, почему ты подумал, что Джин нажала на курок.

Ничего конкретного я не мог рассказать. Я ни с кем не мог обсуждать ту ночь, когда умерла мама, – ни с Хэнком, ни с кем-нибудь другим. Я не знал, примет ли он мое объяснение без понимания того, что могло заставить Джин убить Эзру, но это был шанс, который нельзя было упускать.

– У Джин долгое время не все было в порядке с психикой. У них с Эзрой были проблемы.

– Хммм, – протянул Хэнк. – Проблемы.

– Это семейные дела, Хэнк. Я не могу говорить об этом. Можешь верить мне или не верить. Помочь мне или нет. Но это все, что я могу сказать.

Он стих на целую минуту, глядя куда-то мимо меня.

– Ты много чего мне не говоришь.

– Да. Но, как я сказал, это семейные дела. – Я колебался. Мне не хотелось просить, но, кажется, я был близок к этому. – Я не убивал его, Хэнк. Он был лживым и высокомерным ублюдком. Хорошо. Я признаю это. Но он был также моим отцом. Во многих случаях я готов был избить его – но не убить. Поверь мне.

– А пятнадцать миллионов долларов? – напомнил Хэнк, и сомнение снова омрачило его лицо.

– Я никогда не стремился заработать как можно больше денег, – ответил я.

Хэнк поднял бровь, глядя на меня.

– Заработать деньги – это не то же самое, что их иметь. Ваш отец родился бедным. Держу пари, он понимал это.

– Я не хочу этих денег, – повторил я. – Никто их не получит. Он оставил мне также дом и офис. Это, вероятно, стоит около двух миллионов. Так что я продам их, отдам половину Джин и буду богаче, чем когда-либо планировал в своей жизни.

– Шестьсот штук баксов – не пятнадцать миллионов.

– Вполне достаточно, – произнес я.

– На такое может пойти один парень из миллиона. – Хэнк сделал паузу. – Ты тот самый парень, Ворк?

– Думаю, что да.

Хэнк откинулся назад на своем сиденье.

– Я бы взял эти пятнадцать миллионов, – сказал он, и я понял, что Хэнк поможет мне.

Он завел автомобиль и отъехал от обочины. В течение нескольких минут мы ехали молча.

– Так что ты хочешь, чтобы я сделал? – спросил Хэнк. – Насколько я понимаю, у нас ограниченный выбор. Мы роем глубже под Алекс или отправляемся к Миллз, чтобы она проверила Алекс Теперь я понимаю: если ты не хочешь говорить с Миллз, то я с удовольствием сам организую все. Чем больше я думаю об этой идее, тем больше она мне нравится. Ты можешь прийти с повинной насчет оружия, хотя никто не говорит, что это надо сделать немедленно, Как только Миллз убедится в том, что необходимо открыть дело против Алекс возможно, мы сообщим ей обо всем Конечно, если найдут того, кто звонил, эта версия будет спорной. Миллз готова изгрызть тебе лицо, ее будет нелегко убедить. Она хочет обвинить, тебя. Это почти личное.

Я только слушал; мои мысли были далеко.

– Я думаю, что Алекс будет меня искать, – сказал я.

– Что ты имеешь в виду?

– Я рассказал Джин о своих подозрениях. Алекс не станет сидеть сложа руки. Она появится, чтобы найти меня.

Хэнк покачал головой.

– Если она убийца, то это последнее, что она сделает. Алекс будет ждать, пока все успокоится, чтобы приземлиться на тебя. Вся трудная часть дела сделана. Она может расслабиться и наблюдать за своими налоговыми поступлениями от выполненной работы.

– Возможно. – Я не пытался разубедить его.

– Так ты хочешь, чтобы я поговорил с Миллз?

– Я хочу, чтобы ты нашел Ванессу, – сказал я. – Это остается неизменным.

– Черт возьми! Сейчас не время тратить впустую силы, разыскивая какого-то человека. Неважно, что ты чувствуешь к ней. Как только Миллз найдет автора анонимного звонка, тебя арестуют, и, насколько мы знаем, полиция уже отслеживает его. Ей достаточно легко сделать фотографию для опознания. За тобой уже могли приехать, и на сей раз не будет никакого залога. Никакой действующий судья не освободит тебя. Ты будешь гнить в тюрьме, Ворк. Так что определись наконец со своими приоритетами! Время истекло.

– Я хочу, чтобы ты нашел ее, Хэнк.

– Тысяча чертей, Ворк! Зачем?

Я не хотел говорить этого, потому что не это было главным, к тому же я довольно плохо себя чувствовал. Но Хэнк должен был услышать.

– Она – больше чем моя подруга, о'кей? Она – мое алиби.

– Что? – Лицо Хэнка выразило недоверие.

– Я был с ней, когда застрелили Эзру. Я был на ферме Столен.

– Ну, Господи, Ворк. Почему ты сразу не сказал мне?

– Из-за Джин, Хэнк. Но есть еще кое-что. Надеюсь, что ошибаюсь.

– Что именно? – спросил Хэнк.

– Думаю, Алекс знала, что Ванесса является моим алиби. Возможно, она следила за ней или даже убила ее.

Хэнк проникся моим открытием.

– Я найду ее, Ворк. – Он не улыбался. – Живой или мертвой. Я найду ее.

– Найди ее живой, Хэнк, – попросил я, но он не ответил. Он глянул на меня и перевел взгляд на дорогу.

– Твой автомобиль возле больницы? – спросил он.

– Да, там.

Когда мы подъехали к больнице, я показал на микроавтобус доктора Стоукса.

– Я хочу, чтобы ты съездил домой, – сказал мне Хэнк.

– Зачем? Там у меня ничего нет.

– Действительно, – согласился он. – Но кое-что все-таки есть. Зубная щетка, бритва, одежда. Возьми все это дерьмо и найди комнату в мотеле, подальше от трассы Не слишком далеко, там, где ты сможешь отлежаться дет, или два. Вымойся. Поспи немного. Как только я найду Ванессу, мы пойдем к Миллз. Но я не хочу этого делать, пока у нас не будет подтвержденного под присягой алиби.

Я вышел из автомобиля, облокотился на открытую дверцу.

– Что ты собираешься делать?

– Свою работу, Ворк. Если ее можно найти, я найду ее. Как только устроишься, дай мне знать, где ты. Позвони на мобильный.

– Не думаю, что я смогу сидеть просто так. – Я подбирал слова, чтобы выразить то, что чувствовал. Это было трудно. – Я не хочу больше прятаться.

– Двадцать четыре часа, Ворк. Тридцать шесть максимум.

– Мне это не нравится. – Я стал закрывать дверцу.

– Эй! – окликнул меня Хэнк. Я обернулся, и тогда он сказал: – Не задерживайся дома, хорошо? Вошел и вышел. Миллз уже может искать тебя.

– Я понимаю, – кивнул я и проследил за тем, как он уезжает.

Сев в микроавтобус, я поехал домой. Я смотрел на высокие стены, когда-то выкрашенные белой краской, которая затем посерела и облупилась. Барбара всегда говорила, что у этого дома хорошие кости, и в этом она была права; но сердце его билось вместе с нами, проживающими внутри. Вместо смеха, тепла и радости была пустота, своего рода гниль, и я поразился собственной слепоте. Интересно, может быть, алкоголь сделал все это терпимым? Или кое-что еще, некоторая внутренняя неудовлетворенность? Возможно, ни то, ни другое. Говорят, если опустить лягушку в кипящую воду, она из нее выпрыгнет. Но поместите ту же самую лягушку в холодную воду и медленно нагревайте ее, тогда лягушка будет сидеть спокойно, пока ее кровь не закипит. Она позволит сварить себя живьем. Вероятно, так же было со мной и я походил на ту лягушку.

Я подумал о том, что сказал Хэнк. Его сердце билось в правильном месте. В этом отношении его голова тоже работала правильно. Но я не мог идти в гостиницу. Не мог спрятаться и ждать, что все пройдет само собой. Если Миллз приехала за мной, значит, так тому и быть. То же самое касалось Алекс.

«Что сделано, то сделано», – подумал я и вошел внутрь.

Я нашел Барбару в кухне – она застыла от неожиданности в десяти футах от двери. На долю секунды ее лицо приняло растерянное выражение, потом ее губы растянулись в полуулыбке, и она побежала навстречу мне. Я стоял на месте, выпрямившись и одеревенев, пока она обнимала меня и прижимала к себе.

– О Ворк! О дорогой! Мне так жаль, что я не встретила тебя в тюрьме. Я просто не могла. – Слова быстро сыпались из ее чрезмерно подвижного рта, так что я ощущал их на своей шее с глубоко въевшейся тюремной грязью, и это выбивало меня из колеи. Она отступила на шаг, взяла мое лицо в руки. Ее слова набирали скорость на скользкой трассе. Они наезжали друг на друга, сталкивались и падали. Слова были мягкими и слишком сладкими, подобно забытому на солнце шоколаду, – Люди смотрели на меня, ты знаешь, – говорила она. – По тому, как иногда люди смотрят, я знаю, о чем они думают. Я понимаю, что это не оправдание, если учесть то, через что ты прошел, но тем не менее… Я не могла пойти туда, в тюрьму, чтобы порадовать тебя, поскольку знала: нам от этого не будет хорошо. Поэтому, когда появился мистер Робине, я попросила его встретить тебя. Надеюсь, что все было о'кей. Но ты не пришел домой и не позвонил, и я не знала, что думать, – Она набрала воздуха. – Мне так много хотелось сказать тебе, что я не могла ни о чем думать.

Она затихла, но я ничего не отвечал, и наступила неловкость. Барбара убрала руки с моего лица, погладила меня по плечам и опустила руки.

– Что это было? – спросил я. Она выглядела удивлен ной, как будто не ожидала, что я в конце концов заговорю. – Что это было, о чем ты хотела поговорить со мной?

Барбара рассмеялась, но этот смех секундой позже умер. Она не смотрела мне в лицо.

– Ты знаешь, милый. Главным образом только о том, что я люблю тебя. Что верю в тебя. Вот это. – Наконец она рискнула взглянуть мне в глаза. – Я надеялась, что именно это ты хотел бы услышать, особенно в такое трудное время.

– Очень деликатно с твоей стороны, – сумел я сказать из любезности.

Она действительно покраснела и улыбнулась. Опустила глаза, как будто ее тщательно ухоженные ресницы все еще могли соблазнить меня. Когда она подняла взгляд, ее неуверенность исчезла. Голос окреп, и она схватила меня за плечи.

– Послушай, Ворк. Я знаю, что это трудно. Но мы пройдем через это, о'кей? Ты невиновен. Я знаю. Обратной дороги в тюрьму нет. Все пройдет, и у нас все будет прекрасно. Мы снова будем великолепной парой, как в прежние времена. Люди станут смотреть на нас и говорить: «Какая великолепная пара!» Надо только подождать, пройти через это вместе.

– Вместе, – механически повторил я, думая о лягушке.

– Это просто жизненное затруднение. Огромное и прискорбное, но затруднение. И все. Мы сможем с ним справиться.

Я моргнул и на сей раз чуть ли не воочию увидел лягушку. Вода пузырилась, и ее кровь начала закипать. Я хотел крикнуть, дабы предупредить ее, но не сделал этого; и пока я наблюдал, ее глаза испарились. Уф! Прямо из глазниц.

– Мне необходимо принять душ, – заявил я.

– Хорошая идея, – согласилась Барбара. – Прими горячий душ, и, когда выйдешь из душа, мы выпьем. Выпьем, и все будет хорошо. – Я повернулся, но она заговорила снова, причем настолько мягко и тихо, что я почти ничего не слышал. – Как в былые времена, – шептала она, Я посмотрел ей в глаза, но они были непроницаемы, а губы изогнулись в ту же самую полуулыбку. – Я люблю тебя, милый, – проворковала она. Я вышел из кухни, иона продолжала говорить мне вслед еле слышным голосом. – Добро пожаловать домой.

Я зашел в спальню, где увидел великолепно убранную кровать и вазу с цветами. Шторы были раздвинуты, и комната была заполнена светом. В зеркале над комодом я выглядел постаревшим и напряженным, но в глазах была решительность; я смотрел на свое отражение, пока освобождал карманы и сбрасывал с себя одежду.

Стоя под душем, я пустил горячую воду, какую только мог выдержать. Дверь кабинки неслышно открылась. Я почувствовал сквозняк и затем ощутил ее руки – они легли на мою спину, подобно осенним листьям. Я вздрогнул.

– Тшшш, – мягко проговорила Барбара. – Стой спокойно. – Я стал поворачиваться. – Не крутись, – велела она.

Она прижалась ко мне и подставила руки под струю душа. Затем намылила их и положила мне на грудь. Должно быть, Барбара чувствовала мое сопротивление по напряженной позе, неподатливым мускулам, возможно, по жесткости моего молчания, но, видимо, решила игнорировать мое поведение, и ее руки провели мыльную дорожку от моей груди к животу. Она прижалась к моей спине, и я чувствовал твердое давление ее тела. Вода каскадом лилась по нашим соединенным телам. Барбара скользила по мне проникая своей стройной ногой между моими ногами; рука ее спустилась к тому месту, где раньше всегда была желанной.

– Барбара. – Мой голос был чужим. Ее пальцы заработали сильнее, как будто только настойчивость могла пробудить во мне желание, что, как она думала, было в ее власти.

– Позволь мне сделать это, – сказала она.

Я не хотел обижать ее. Мне вообще ничего не хотелось от нее.

– Барбара, – повторил я снова, в этот раз более настойчиво, и убрал ее пальцы. Она тянула меня к себе.

– Я могу это сделать, Ворк.

Ее волосы впереди намокли, но спина все еще оставалась сухой, а лицо было настолько серьезным, что я чуть не рассмеялся; и все же в ее глазах читалось отчаяние, как будто это было все, что она могла предложить. Я не знал, что сказать ей. Она опустилась на колени.

– Ради Бога, Барбара. – Я не мог скрыть отвращения в голосе. Грубо шагнув мимо нее, я открыл дверь и схватил полотенце. В кабинке установилась угрожающая тишина. Вода перестала литься. Я не оглядывался. Барбара вышла следом за мной, даже не потрудившись прикрыть себя.

Она не обращала внимания на воду, которая, стекая с нее, капала на пол; и я знал, что моя жена просто так не уйдет. Поэтому я повернулся ей навстречу, мое полотенце стало тяжелым от впитавшейся влаги и так же тяжело было у меня на сердце.

– Моя жизнь разваливается, – проговорила она. Но в ее голосе не было печали, которую я видел в ее глазах. В нем был гнев.