Текст книги "Мистерия убийства"

Джон Кейз
Мистерия убийства

Глава 1

Четыре часа сна. Я протер глаза, вышел из дома и присел, чтобы извлечь из-под куста азалии скатанный в трубку свежий номер «Вашингтон пост». Я никогда не знаю, откуда придется выцарапывать газету следующим утром. Кто бы ее ни метал, она никогда не долетала до места.

– Доброе утро. Отличный денек! – крикнула с противоположной стороны улицы моя соседка Жасмин Зигель. Жасмин перевалило за восемьдесят, и старушку сопровождал черный лабрадор по кличке Куки.

– Похоже, – ответил я, вытягивая газету из пластиковой обертки.

– Я вполне серьезно, Алекс. Чтобы такой день, да в Вашингтоне, округ Колумбия?! Невероятно! – продолжила она, тряся от изумления головой. – Это поистине дар небес. Ведь сейчас всего лишь конец мая. То-то вы с мальчишками насладитесь погодой, – фальцетом закончила Жасмин, ткнув в мою сторону иссохшим перстом.

– А я так рассчитывал на дождь, – взглянул я на голубое безоблачное небо.

– Ясно. О'кей, Куки, я все поняла, – фыркнула Жасмин и, весело махнув рукой, двинулась в сторону парка.

Я действительно очень надеялся на дождь и поэтому отыскал карту погоды, напечатанную в городском разделе газеты. Так, на всякий случай.

Нет, я не увидел надвигающегося со стороны Канады или океана грозового фронта, готового обрушить ливень на округ Колумбия.

Прекрасный денек.

Вернувшись в дом, я включил кофеварку. Пока машина трудилась, я поставил миски, разложил ложки и налил для парней два стакана апельсинового сока. Оторвав от связки пару бананов, я швырнул их на стол и достал из буфета гигантскую упаковку кукурузных хлопьев.

Проблема «прекрасного дня» состояла в том, что у меня была масса срочной работы. Позарез требовалось сократить запись, которой уже этим вечером предстояло пойти в эфир. Но я обещал своим шестилетним близнецам-мальчишкам каждую субботу устраивать какую-нибудь экскурсию. На сей раз парни круто настроились на «Праздник Ренессанса», проводившийся, естественно, в дьявольской дали, где-то в районе Аннаполиса. Езда только в одну сторону занимала по меньшей мере час. А на все мероприятие, видимо, придется угробить целый день.

Но поскольку это был первый визит мальчишек в мой дом с самого Рождества – и второй после нашего с Лиз разъезда, – от экскурсии было не отвертеться.

Я попытался убедить себя, что не происходит ничего особенного и из сложившегося положения имеется выход. Надо просто отредактировать материал до отъезда и отправить его в студию по пути из города.

Я неплохо уживался с мальчишками, хотя уже через шесть дней ощущал себя выжатым лимоном, а в студии мне постоянно приходилось играть в догонялки. Если бы Лиз узнала, как после проведенной с детьми недели я страдаю от недосыпа и заваливаю работу, она бы рыдала от счастья. Договариваясь об условиях визита, Лиз оговорила определенные ограничения. Я, например, не имел права брать мальчишек с собой в поездки. Пусть даже ненадолго. «Как я могу с тобой конкурировать, – заявила она, – если каждое посещение превратится для них в веселые каникулы?» (На Рождество, получив четыре дня отпуска, я взял ребят в Юту кататься на горных лыжах.)

Лиз хотела для детей месяц, как она выразилась, «самой обычной жизни». Лиз трудится полный рабочий день в «Детском музее» Портленда и мечтает, чтобы я лучше познал жизнь, понял, что значит иметь детей и работу. Ей хотелось, чтобы я узнал все прелести доставки детей из школы, стирки, отхода деток ко сну, их отвратительного поведения за столом, общения с малолетними друзьями и с родителями этих самых малолетних друзей. Если я рассчитываю получить шанс на примирение, то должен осознать, что такое иметь жену и детей. С помощью телефонных звонков, сказала она, я ничего не сумею добиться. Пребывание целый месяц в роли одинокого папаши должно было научить меня ставить семью на первое место.

Вместо работы. Согласно составленному на студии жизнеописанию вашего покорного слуги я являюсь парнем, готовым «в любой момент отправиться в горячие точки, чтобы раздобыть там убойный материал». Это занятие принесло мне несколько премий, но угрожало концом моему браку. И естественно, семье. Когда близнецы делали первые шаги, я был в Москве. Когда Кев сломал руку, я находился в Косово, а великий день похода в детский сад я провел в Мазар-аль-Шарифе.

«За месяц, – сказала Лиз, – ты будешь видеть парней больше, чем за два последних года. И не исключено, что тебе это даже понравится».

Кофе сварился. Я плеснул в него молока и вознамерился было оставить пластиковую бутылку на столе. Однако вовремя вспомнив, что Кев не притронется к молоку, если оно хоть чуть-чуть согрелось, вернул бутылку в холодильник.

Самое забавное заключается в том, что мне действительно нравится жить с парнишками. Несмотря на все связанные с этим неудобства, я всегда считал, что большую часть «родительского бремени» (кажется, это так называется) должна возложить на свои плечи Лиз. Оказалось, что настоящая жизнь начинается лишь после того, как вы лучше узнаете своих детей. Я успел забыть, какими забавными они бывают, на сколь неожиданные озарения способны и как сосредоточенно решают свои задачи. Я только сейчас понял, как много потерял и как мне их не хватало.

Однако, возвращаясь к «Ренессансу», могу сказать, что ничего хорошего я от него не ждал. Я догадывался, что после долгой езды по забитой машинами дороге мы окажемся в фальшивом парке развлечений, якобы времен королевы Елизаветы. Облаченные в театральные наряды рыцари и их дамы. Поединки и имитация сражения на мечах. Жонглеры и маги. Заоблачные цены. Одним словом, полный бред.

Я сделал попытку поторговаться, предлагая зоопарк или кино с пиццей в придачу. Но парни не дрогнули. Они отчаянно рвались на «Праздник Ренессанса» с того момента, как увидели рекламу на ТВ.

Познакомился с этой рекламой и я, поскольку детки записали ролик и заставили папу его просмотреть. Реклама была что надо. На заднем плане галопом проносился рыцарь в сияющих доспехах. За его спиной виднелся фасад замка, украшенного развевающимися на ветру вымпелами и стягами. Вооруженный длиннющим копьем рыцарь осаживал коня, поднимал забрало и на чистейшем английском языке «елизаветинских времен» сердечно призывал всех и каждого «оказать своим посещением великую честь штату Мэриленд».

Все это, на мой взгляд, выглядело довольно убого, и я совершил ошибку, поделившись в телефонном разговоре своим мнением с Лиз. Мои надежды на добродушное ворчание по поводу «родительского бремени» потерпели полный крах.

Вместо жалости супруга одарила меня произнесенной ледяным тоном лекцией. Неужели я так и не понял, сказала она, что детям нравится то, что нравится их родителям? Да она сама без ума от «Цирка Барни»! Неужели я, отец таких милых крошек, предпочитаю какое-нибудь «Возвращение клонов» или иную телевизионную чушь? «Я поздравляю тебя – ты нашел развлечение, полностью соответствующее программе внешкольного образования. Жаль, что я ничего не знала об этом празднике», – закончила свой спич супруга.

Я понятия не имел о программе внешкольного образования. Лиз, к сожалению, это мгновенно усекла и разъяснила, что мальчики очарованы легендами о короле Артуре.

Когда Лиз упомянула об Артуре, все сразу встало на свои места. Я припомнил, что ребята непрерывно болтали о Круглом столе и о Мерлине. Они часами торчали на заднем дворе, сражаясь на пластиковых мечах. А пластиковые мечи, кстати, парни привезли в своих чемоданах.

Стало быть, я не продемонстрировал должного любопытства в связи с пластиковыми мечами. Что в этом плохого? Но, если взглянуть объективно, возможно, Лиз и права, а я действительно являюсь самым эгоистичным папашей на планете Земля. В отличие от постоянно настроенной на волну своих детишек мамы в штате Мэн.

Мэн. Я плюхнулся в кресло перед компьютером «Макинтош», стоящим в моем кабинете. А не могла ли она укатить куда-нибудь подальше? Без права экспатриации ? Ответ был, естественно, однозначным – да, могла. На Аляску, например. На Гавайи. В Лос-Анджелес. Она могла уехать в кучу мест. Однако...

Я стукнул по клавише и стал ждать, когда замерцает, выйдя из режима ожидания, экран монитора. Мой раздел, именуемый «Афганская свадьба», был полностью готов к девяти часам прошлого вечера. Однако я получил сообщение о включении в программу еще одного рекламного ролика, и это означало, что материал придется сократить на две минуты. Все более или менее логические сокращения мне удалось сделать вечером, но требовалось вырезать еще сорок пять секунд. Материал теперь занимал всего семь минут, и сокращать по живому было очень сложно. Все, что теперь приходилось вырубать, очень хотелось оставить.

Первоначально «Афганская свадьба» целиком входила в часовую передачу, приуроченную к визиту Дональда Рамсфельда в эту несчастную страну. Это был один из тех визитов, которые иронично называют «мы о вас помним». Я провел подробное интервью с министром обороны о ходе послевоенного восстановления. Мне удалось побеседовать с самим Карзаем. Мы сделали прекрасный видеосюжет о работе ребят, восстанавливающих дорогу Кандагар – Кабул. В программу был включен оптимистический монтаж о прекрасной жизни обитателей Кабула и Кандагара, освобожденных от господства талибов. Идущие в школу девочки. Открытие салона красоты для женщин. Афганцы, с восторгом слушающие музыку. Танцы. Картины счастливой жизни завершала свадьба. Парочка милых аборигенов отмечала вступление в брак, который уже много раз откладывался.

Празднество должно было состояться в селении вблизи Кандагара. В безопасной зоне, как нас уведомили военные. Съемочная группа со своим оборудованием и я добрались до места без всяких проблем. Несмотря на многочисленные камеры, церемония началась в назначенное время. Но это радостное событие превратилось в подлинный кошмар, когда экипаж «Ф-16», разыскивающий талибов, сбился с курса и принял свадебное торжество за скопление врагов.

Четверо убитых, пятнадцать раненых.

В итоге этот фрагмент из часового репортажа изъяли. И вот теперь свадебные кадры попадали в передачу о так называемых побочных потерях. Первая война в Заливе (Саддам и курды). Мостар (события на мосту). Афганистан (моя афганская свадьба). Либерия (отрубленные руки и ноги). Вторая война в заливе (жертвы «дружественного» огня). Программа заканчивалась сюжетом об апогее всех, если можно так выразиться, побочных потерь – катастрофе одиннадцатого сентября. Большой Дейв очень рассчитывал получить за эту передачу «Эмми».

Я вывел свой материал на монитор. Кошмар еще не начался. Оператор запечатлел сияющие лица жениха и невесты, а затем дал крупным планом крошечные американские флажки, прикрепленные к их пышным свадебным нарядам.

– Па, можно мы позавтракаем в телевизионной комнате? Охота мультики посмотреть.

От неожиданности я подпрыгнул в кресле. Лиз с детишками отбыла почти шесть месяцев назад, и за неделю их пребывания в моем доме я не привык к их способности неожиданно материализоваться.

– Да, парни, похоже, мне придется привязать вам колокольчики.

Кевин рассмеялся.

– Так можно или нет? – спросил Шон.

– Что?

– Позавтракать перед телевизором.

– Почему бы и нет? – пожал я плечами.

– Здорово! Пошли, Кев.

Однако Кевин не сдвинулся с места.

– Когда мы едем на «Праздник Ренессанса»?

Интересно, а нельзя ли этого вообще избежать?

– Думаю... в полдень.

– Ни за что! – возопил Кев. – Мы все пропустим.

– Кевин, там до одиннадцати ничего не начнется. А закончится все в семь, – произнес Шон и, поскольку только-только начал разбираться во времени, гордо добавил: – Пополудни.

– Точно. Пополудни, – сказал Кевин, сурово глянул на брата, перевел взгляд на меня и спросил: – Обещаешь? В полдень?

– Не-ет... Ничего не могу обещать, – задумчиво протянул я.

Кев подавился смешком, и оба завопили дуэтом:

– Па-а-а-п!!!

За неделю парни по крайней мере научились понимать, когда я шучу. Первые дни они то и дело бросали на меня тревожные взгляды. Сказать, что они забыли о моем чувстве юмора, значит, не сказать ничего. Они вообще забыли, что я собой представляю. Это служило печальным напоминанием о том, что пяти месяцев вполне хватило, чтобы стать для своих сыновей чужим человеком.

Когда дети ушли, я нашел кадры, которые наметил убрать еще прошлым вечером. Выключив звук и откинувшись на спинку кресла, я начал просматривать различные варианты. И в конце концов решил вырезать занимавшие тридцать восемь секунд кадры со смуглым человеком. Избавившись от него, я обрету свободу.

Итак, последний взгляд.

Смуглый человек – один из братьев невесты. Церемония окончилась, и он стоит, держа в вытянутой руке автомат Калашникова. С безумной улыбкой на физиономии, он в экстазе выпускает в небо несколько коротких очередей. Вообще-то мне эта сцена нравится. Пальба, по иронии судьбы, служит выражением восторга в стране, где звуки войны никогда не умолкают. В ту секунду, когда камера показывает крупным планом его радостное лицо, картинка скачет вверх.

Камера дернулась от взрыва первой сброшенной с «Ф-16» бомбы.

Молодой человек мгновенно перестает улыбаться, а его нижняя челюсть буквально отваливается от изумления. Он с удивлением смотрит на свое оружие, словно оно виновато в том, что произошло. Юноша все еще пытается разобраться в случившемся, когда взрывается вторая бомба. Взрыв происходит настолько близко от камеры, что весь экран заполняется пылью и летящими обломками. Виден лишь силуэт. Смуглый парень взлетает, и его тело нелепо вращается в воздухе. Затем он падает на скалу. Его глаза остекленели, а из уха струится кровь.

Теперь камера смотрит на меня. Я, весь покрытый пылью, стою у выступа скалы, что-то говорю в микрофон. После этого мы видим группу воющих женщин. Они показывают на небо. На экране снова я. Меня сменяет невеста, не отрывающая взгляда от лица смертельно раненного жениха.

Я отмотал всю сцену назад и проверил счетчик кадров. Отрывок бесспорно хорош, но все же находится на периферии действия. Сейчас я нажму несколько клавишей, и он... исчезнет.

Просмотрев вчерашнюю правку и вырезав несколько секунд, я прогнал весь материал с самого начала. Но прогон пришлось остановить, когда на экране снова промелькнул смуглый брат невесты. Каким-то непостижимым образом я ухитрился его прозевать. Удалив эти кадры, я прокрутил материал до конца, проверяя, все ли смонтировано без сбоев. Я окаменел, когда в кабинет снова ворвались детки, в десятый раз решив напомнить папе, что пора ехать.

– Время отъезда прошло, – объявил Кев. – Почти половина первого.

– По-оехали!

– Итак, в путь! – произнес Кев театрально напыщенным тоном.

Я догадался, что таким образом, видимо, изъясняются рыцари.

– Да, твои верные слуги Кевин и Шон умоляют тебя об этом.

Я вдруг почувствовал, что начинаю увлекаться игрой этой пары: светловолосого лорда Кевина и его зеркального отражения сэра Шона. Они тянули меня за рукава, переминаясь с ноги на ногу с таким видом, словно очень хотели писать.

– Позвольте мне только...

– Ну, по-ожа-алуйста!!!

– О'кей, – вздохнул я, потянувшись к мыши.

– Кто это? – показал на монитор Шон.

Я бросил взгляд на экран и увидел запрокинутое лицо жениха. Глаза у бедняги вылезли из орбит, а все лицо было залито кровью.

– Просто один парень, – ответил я.

– Что это с ним? – спросил Кевин, когда искалеченный умирающий жених исчез с экрана.

Хорошо, что мальчики не увидели, что у парня оторвало обе ноги. Лишь искаженное ужасом лицо.

Я закрыл файл, извлек дискету и пояснил:

– Он очень испугался.

– Почему?

– Потому что был на войне, его там ранили, и это... это – страшно.

– Я хочу еще раз посмотреть, – заявил Шон.

– Нет.

– Почему?

– Потому что нам пора ехать, – сказал я, вставая из-за стола.

Шон кинулся к дверям, а Кевин остался.

– Этот человек умрет? – спросил он, глядя на меня своими большими голубыми глазами.

– Да, – немного поколебавшись, ответил я, положил руку ему на плечо и попытался повернуть к двери.

Однако Кевин продолжал стоять на месте.

– Пап?

– Да?

– Ты был там... с этим человеком?

– Да.

– И ты не смог ему помочь?

– Нет, – похолодел я, – ему уже никто не мог помочь.

Это была сущая правда. Парень умер через три минуты. Но вопрос Кевина почему-то меня смутил. Да, жениха ничто не могло спасти. Но другим-то я мог помочь. Однако мы не прекращали съемку.

Кевин кивнул, немного помолчал и продолжил:

– Пап...

– Слушаю.

– Мне кажется, что этот человек не хотел бы, чтобы его снимали.

Я присел на корточки, чтобы мои глаза оказались на уровне глаз моего сына.

– Когда ты показываешь ужасные вещи – например, войну, – люди во всем мире, увидев, насколько это страшная вещь, могут ее остановить. Я думаю, что этот человек...

– Где вы, парни, застряли?! – ворвался в кабинет Шон и, бросив на нас нетерпеливый взгляд, побежал к дверям, крикнув на бегу: – Пошли!

– Да, – сказал Кев, двинувшись за братом. – Вперед!

Я был благодарен Шону за то, что он прервал беседу, поскольку сомневался в убедительности своей аргументации. Однако каков материал! Бьющий точно в цель, откровенный репортаж. И как удачно использован момент!

По возращении в Кандагар группа взбунтовалась, и лишь благодаря моим усилиям съемки все же успешно завершились. Но и меня эти события сильно зацепили. Иногда я чувствую себя так, словно в чем-то виноват. Видимо, дело в том, что мне приходится зарабатывать свой хлеб на страданиях и смертях. Да о чем, черт побери, здесь толковать! Я даже иногда получаю за это награды.

– Па-а-апа! – орали из прихожей, когда я клал дискету в пластиковый футляр. – Пошли!

«Слезы – это хорошо, – любил говаривать мой первый продюсер Джерри Тумоло. – Слезы хорошо, но кровь гораздо лучше. Немного крови, и все внимание публики принадлежит тебе».

Глава 2

Чтобы отправить материал Кэти Стрейт (из команды техников), мы заехали на почту. Должен признать, что близнецы вели себя там просто образцово.

Когда мы продолжили путь, они принялись тыкать пальцами во все попадающиеся нам на пути монументы.

Как только мы съехали с Паркуэй, мальчики завопили:

– Мемориал Линкольна!

Прошла еще пара минут, и они потребовали:

– Большая картошка фри!

В возрасте двух лет Шон тонко подметил сходство памятника Вашингтону с жареной картошкой из меню забегаловок типа фаст-фуд, и с тех пор величественная пирамида неизменно вызывала у деток приступ веселья.

Затем появился памятник, название которого они забыли. Когда я напомнил им, что это – «Джеферсон мемориал», они принялись распевать во все горло: «Джеферсон! Джеферсон! Джеферсон!»

Концерт продолжался все время, пока джип проезжал мимо бухты.

– А мы когда-нибудь покатаемся вот на этих? – спросил Кевин, указывая на флотилию гребных лодок.

– Может, сделаем это прямо сейчас вместо «Ренессанса»?

– Па-а-ап!

Дети не подозревали, что родитель не горит энтузиазмом от предстоящего праздника эпохи Возрождения. Дело в том, что я давно научился имитировать восторг, когда Лиз отправляла меня в какой-нибудь поход, призванный, по ее мнению, принести пользу нашим детям. Впрочем, это у меня не всегда получалось, и я испытывал облегчение от того, что парни плевать хотели, нравится их папочке мероприятие или нет. Дети есть дети – и этим все сказано.

Остановка на почте означала, что, следуя извилинам реки, мы наконец закончили путешествие по городу. На смену оживленным волейбольным площадкам на молу пришел район Монетного двора. Прошло еще пять минут, и мы уже проезжали мимо разваливающихся таун-хаусов и сгоревших лавчонок.

– Это все бандиты? – спросил Шон.

– Да.

– Круто.

Вскоре бандитскую округу сменил своего рода индустриальный пейзаж. Заброшенные склады с разбитыми стеклами. Забегаловки типа фаст-фуд. Ночлежки с задернутыми занавесками на окнах. Шон вовсю наслаждался ландшафтом. Зато Кевина абсолютно не волновали виды за окнами джипа.

– Мы уже почти доехали? – спросил он и засмеялся. – Вот дела, только выехали – и уже приехали!

* * *

Полтора часа спустя мы прибыли на место. Я поставил джип среди тысяч других машин, припаркованных в поле неподалеку от крошечного городка Кромвель (штат Мэриленд). Пребывающие в экстазе парни сразу помчались к паре украшенных бойницами башен (руками не трогать, поскольку башни сооружены из клееной фанеры). На укреплениях по обеим сторонам подъемного моста через ров развевались знамена. Ров, видимо, был недавно расширен, и за лавкой, где можно было на день арендовать отвечающий эпохе наряд, виднелась куча грязи.

– Притормозите, – сказал я мальчишкам, когда мы влились в семейный поток, вяло текущий по подъемному мосту в направлении иного мира.

– Один лорд и два сквайра, не так ли? – спросила, взяв мою кредитную карту, стоящая у ворот и облаченная в соответствующий наряд женщина. – Оплата за визу Ее Королевского Величества.

Получив «визу», мы вступили в вожделенный мир и сразу шагнули на четыреста лет назад. Мощенная досками тропа шла через затерянное в лесу селение елизаветинских времен, мимо лавок, прилавков со снедью, открытых амфитеатров и шахматных досок с фигурами из живых людей. Разделительная линия между реальностью и воображением оказалась весьма размытой. Многие посетители были в костюмах эпохи. Некоторые в простых самодельных нарядах, а иные в весьма вычурных туалетах, словно актеры на сцене. Эти щеголи, видимо, арендовали одежду в лавке неподалеку от входа. Я подумал, что все это похоже на праздники, посвященные Гражданской войне, и о людях, отдавших свои сердца иным эпохам, можно было бы сделать неплохой телевизионный сюжет. А близнецы носились зигзагами между парнем, демонстрирующим приемы соколиной охоты, торгующей доспехами мастерской, магом, изумляющим гостей карточными фокусами, жонглером, распевающей мадригалы группой и свечных дел мастером. И все, все, включая торговцев едой и продавцов в лавках, были облачены в костюмы, отдаленно напоминающие Англию времен королевы Елизаветы. Объясняться они пытались в соответствующей манере, то и дело пуская в ход архаизмы.

Восторг детей оказался заразительным, и я с удивлением понял, что мне нравится это времяпрепровождение. Место оказалось очень любопытным, являя собой нечто среднее между парком развлечений и машиной времени. Лиз наверняка бы одобрила эту яркую ярмарку эпохи Возрождения. И она совершенно права, утверждая, как хорошо быть рядом с детьми, когда у них такой праздник.

Лиз, милая Лиз. Маме Кевина и Шона следовало бы быть здесь. Ей все бы страшно понравилось. На какой-то момент меня охватила тоска. Она ушла лишь после того, как я не выполнил кучу данных ей обещаний покончить с жизнью трудоголика. Даже признавая свою вину, я до сих пор чувствую себя огорошенным. Я понимал ее правоту, но дело в том, что... что я никогда не стремился выполнить свои обещания. Подготовка сенсационных сюжетов способна превратиться в наркотик. Всегда можно сделать больше, отредактировать чуть лучше, написать живее, проверить еще один источник информации. И все это надо сделать немедленно, поскольку сроки постоянно подпирают.

Итак, Лиз совершенно права. Я – трудоголик. Я забросил семью и был вынужден признать данный факт перед лицом консультанта по вопросам брака. Я просто думал, что у нас еще есть время и нам удастся улучшить отношения. По-настоящему я никогда не верил в то, что она может уйти. Но она с мальчиками уехала, оставив в моей душе рану размером с Большой каньон.

Кампания по их возвращению проходила не очень удачно. Это лето могло оказаться последней попыткой.

Я серьезно опасался, что она найдет кого-то другого. Какого-нибудь парня новой эры. Внимательного и тонкого – одного из тех, кто носит футболки, возвещающие: «Я – ПАПА». И готов таскать своих отпрысков в сумке наподобие кенгуру. Мысль о Лиз и «другом парне» с их дитятей в сумке вызвала у меня отвращение, и я постарался выбросить ее из головы.

– Пойдем перекусим, – предложил я.

– Ура!

Мы встали в очередь в средневековой лавчонке, торгующей хот-догами.

– Не желают ли юные сквайры украсить только что снятую с огня «дворняжку» доброй порцией королевской горчицы?

Мальчишки от изумления замерли, а затем разразились хохотом.

Ты усек? Хот-дог! Собачатина! Снятая с огня дворняжка!

Лично я был изумлен тем, что они знакомы со словом «дворняжка».

Всю вторую половину дня мы пребывали в изумлении и восторге. Кевин и Шон, открыв рты, следили за выступлением шпагоглотателя – симпатичного молодого человека в кожаном жилете. Циркач, отклонившись назад и потея от усилий, заталкивал себе в глотку невероятно большой ятаган. Мои дети вместе с другими ребятишками потрясенно взирали на это невиданное зрелище. Уличный фокусник разорвал карту, выбранную из колоды одним из зрителей, сделал несколько сложных пассов руками и извлек ту же карту целой и невредимой из волос какой-то дамы. Кевин изумленно посмотрел на Шона («Как он это сделал?»). Широко открыв глаза, они смотрели, как борец в луже грязи тыкал своего противника физиономией в темную, малоприятную жижу. С неподдельным изумлением близнецы наблюдали, как из трубки стеклодува растет пылающий жаром стеклянный шар.

А рядом посетители ярмарки – дети и взрослые – испытывали свою удачу, взбираясь вверх по шаткому сооружению, именуемому «Лестницей Иакова». Никому не удавалось преодолеть более двух-трех ступенек неустойчивой конструкции, не нарушив шаткое равновесие. Лестница резко поворачивалась, и очередной претендент на приз валился на большую кучу мягкого сена. Большинство неудачников встречали свое поражение веселым смехом. Некоторые, прежде чем окончательно отказаться от идеи, предпринимали несколько безуспешных попыток. Каждая такая проба стоила один доллар. Близнецы заведомо были обречены на провал, несмотря на отменное для своего возраста физическое развитие. Но они хотели попробовать, и я сдался. Падение в кучу сена, видимо, являлось существенной частью развлечения.

Прежде чем свалиться, оба добрались до третьей ступени и, естественно, стали меня умолять повторить удовольствие. Я колебался, считая доллар слишком большой платой за тридцать секунд радости.

– Хорошо, но только один раз, – сдался я, и они снова встали в очередь. Кевин свалился сразу, но Шон каким-то непостижимым образом укротил раскачивающиеся веревочные петли и добрался до верха. Зрители, до этого видевшие лишь неудачи, пришли в неистовство. Кевин немножко завидовал брату, но в то же время радовался за него и гордился.

– Дорогу, дорогу, дорогу! – вопил командовавший аттракционом парень, проталкиваясь к Шону, чтобы вручить ему приз – здоровенную «серебряную» медаль с тисненными на ней цветками лилии. Из вручения награды парень устроил настоящее шоу. Я укоротил ленту, чтобы медаль оказалась на груди у Шона. Успех моего сына вдохновил некоторых зевак, и те присоединились к постоянно растущей очереди.

Мы еще немного понаблюдали за очередными безуспешными попытками и двинулись дальше. Испытав себя (без особого успеха) в жонглировании и стрельбе из лука, мы стали следить за шумной рубкой облаченных в кольчуги рыцарей. Близнецы носились от одного аттракциона к другому. Потом они утомились и снова впали в экстаз. Парни пришли в полный восторг, когда какой-то оборванец, назвавшийся Гровелером, бухнулся передо мной на колени и принялся умолять «милорда» подать ему «немного серебра». Безумный актер схватил меня за лодыжку и по-настоящему лизнул покрытый пылью башмак. Мальчишки закатились от хохота, когда безумец театрально вытер губы, словно с удовольствием прожевал попавшую в рот грязь.

Одним словом, мы отчаянно веселились. Веселились до тех пор, пока я, вознамерившись заплатить за мороженое, не полез в карман. Тот был пуст – находившийся в нем бумажник бесследно исчез. Мое настроение резко упало и продолжало падать по мере того, как я подсчитывал ущерб и прикидывал масштаб предстоящих мне хлопот. Следовало восстановить все удостоверения личности, кредитные карты, водительские права... Интересно, хватит ли мне бензина, чтобы добраться до дома? Обычно я держу запасную двадцатку в «бардачке», но пару дней назад мне пришлось потратить ее в пиццерии, где не принимали к оплате пластиковые карты. У меня даже не осталось мелочи. Я всю ее пожертвовал Гровелеру. Мы направились к выходу, и в этот момент шагавший позади меня Кевин нашел пропавший бумажник.

– Он у тебя в кармане, папа, – сказал сын, а когда я полез в задний карман брюк, Кевин бросил: – Нет, не в этом. В другом.

Парень был прав. Бумажник оказался в заднем кармане.

– Интересно, – заметил я, извлекая его на свет, – почему я его не нашел, ведь это же мой карман.

Близнецы ответили мне нервным смешком.

– Я всегда кладу бумажник сюда, – продолжал я, качая головой, и похлопал себя по ягодице. – В левый задний карман.

– Только не сейчас, как мне кажется, – вставил Шон.

– Похоже на то.

Однако мне показалось очень странным то обстоятельство, что я вдруг нарушил привычку всей жизни. Настолько странным, что я открыл бумажник, проверяя его содержимое.

– Кажется, все на месте, – сказал я ребятам. – А вы знаете, ощущать себя глупцом гораздо лучше, чем потерять бумажник.

– По-о-ошли! – взревел Шон.

– На рыцарский турнир, добрый сэр! – подхватил Кевин.

Итак, мы отправились на место схватки. Близнецы долдонили о ней весь последний час, а Кевин проверял время каждые десять минут. Турнир должен был начаться в половине пятого. Одолев проход, ведущий к амфитеатру, я понял, что мы поступили правильно, явившись заранее. Зрителей собралось порядочно, и нам достались места довольно далеко от арены. Креслами здесь служили кипы соломы на окружающих место будущей битвы невысоких бетонных ступенях.

В турнире принимали участие четыре конных рыцаря в доспехах и при полном вооружении. Пока они гарцевали по арене, их представители, облаченные в костюмы оруженосцев, ходили по рядам, сколачивая группы поддержки для своих патронов. На всех четырех сторонах арены развевались флаги и вымпела разных цветов – красного, зеленого, белого и черного. Рыцари и их кони несли на себе один из этих колеров.

Мы оказались в зеленой зоне. Оруженосцы обеспечивали поддержку, побуждая зрителей своей секции одобрительно вопить и выкрикивать нечто вроде:

– Черный рыцарь – неуклюжий болван! А теперь все вместе и громко...

Для вящей убедительности зрителей помоложе приглашали к самой ограде арены.

Близнецы рвались подключиться к «зеленой машине» – группе детей, намеренных болеть за зеленого рыцаря. Я, честно говоря, не знал, как поступить.

Лиз бы наверняка этого не позволила. Хотя понимала, что излишне осторожничает, и даже огорчалась по этому поводу.

«Я знаю, что провоцирую в них чувство незащищенности, – признавалась она, – постоянно внушая, что мир полон опасностей».