Текст книги "Мистерия убийства"

Глава 6

Послышался щелчок, и огонь в груди погас так же быстро, как и вспыхнул.

– Кевин? Кевин?!

Я включил свет в салоне и уставился на крошечный дисплей телефона. Как и большинство сотовых аппаратов, мой показывал номера входящих звонков. Но только, вспомнил я, если нажмешь кнопку, чтобы ответить на звонок. Сейчас на экране значилось: ТЕКУЩИЙ ВЫЗОВ: 18 СЕКУНД.

– Сэр, кто это был? – спросил Кристиансен. – Кто вам звонил?

– Подождите минуточку! – Я лихорадочно листал меню до раздела ВХОДЯЩИЕ ЗВОНКИ. Добравшись до нужного места, я набрал «ВХОДЯЩИЙ – 1» и прочитал: 202-555-0199.

Это невозможно. Передо мной был номер моего домашнего телефона. Означает ли это (сердце в груди совершило невероятное сальто-мортале), что мальчики уже дома?

Я не мог представить, чтобы человек, доставивший близнецов домой (кем бы он ни был), не позвонил мне в течение тех одиннадцати часов, что я искал их.

Во всем этом не было никакого смысла, но я тем не менее был счастлив.

Мой аппарат, очевидно, вырубился, когда я въехал в зону, где нет приема. Так происходит сплошь и рядом. Теперь сигнал был четким и сильным. Я нажал кнопку 2 – быстрый вызов дома.

После четырех длинных гудков я услышал свой собственный голос: «Привет, вы звоните Алексу Каллахану. В данный момент я не могу подойти к телефону, но...»

Я прервал вызов. Аппарат обладал функцией ожидания, а это значит, что, находясь на связи, вы не отключаетесь от новых звонков и принимаете их. Сын, видимо, звонил в тот момент, когда я сам связывался с домом, и наши звонки блокировали друг друга. Выждав немного, я снова позвонил и снова попал на автоответчик. Я повторил процесс, пояснив Кристиансену, что мне звонил Кевин и я пытаюсь установить с ним связь.

После четвертой попытки я капитулировал. Не исключено, что я поторопился. Вполне вероятно, что для регистрации звонка требуется пара минут. Я вернулся в меню к «ВХОДЯЩИМ», но под номером 1 по-прежнему значился мой домашний телефон. Я нажал кнопку «Время вызова», и на дисплее появились цифры 4:42. Бросив взгляд на панель, я увидел, что часы показывают 4:48. Это означало, что Кевин действительно звонил из нашего дома на Кливленд-парк.

Если это так, то почему никто не отвечает?

– Мистер Каллахан, – сказал Кристиансен, – а вы уверены, что это был один из ваших мальчиков?

– Абсолютно уверен, – ответил я дрожащим от волнения голосом. – Это был Кевин.

– Но как вы можете различить, если они близнецы и все такое?

– Тембр голоса был таким, как у Кевина, – выпалил я, не желая объяснять, что Кевин по большей части обращается ко мне «папа», а Шон ограничивается кратким «па» и его голос при этом звучит весьма воинственно.

– Надо же, – недоверчиво буркнул коп.

И вдруг я засомневался. Может, это все же был Шон? Подобная неуверенность меня встревожила.

– И что он сказал? – не унимался Кристиансен. – Что с ними? Где они?

Я вывел джип на дорогу и надавил на акселератор, вливаясь в движение. Я ничего не ответил полицейскому, спросив себя: Так что же сказал Кевин? Он сказал «папа». Голос сына звучал в моей памяти, был для меня сладчайшим, сулящим надежду эликсиром.

Папа.

Я включил телефон и позвонил домой. Едва дождавшись последовавшего за сообщением автоответчика сигнала, я выпалил:

– Кто бы ни был с мальчиками, прошу вас поднять трубку. Очень прошу...

* * *

Вскоре после рождения сыновей Лиз и я оказались настолько занятыми, что завели привычку не отвечать на большинство звонков, доверив это автоответчику. Услышав, кто говорит, мы поднимали трубку, если могли и... если хотели. Друзья и родственники знали об этом, так же как и с полдюжины человек на телестудии. Сообщения часто начинались словами: «Алекс... если ты дома, сними трубку...» – или: «Лиз, это мама. Можешь не отвечать, я всего лишь хочу сказать тебе...»

В доме стояло несколько телефонов, но жизнь вращалась вокруг аппарата на кухне. Он ютился на маленьком красном столике, который Лиз приобрела на распродаже. Это был старый бежевый аппарат с длиннющим черным проводом, имевшим обыкновение путаться и кучей валяться на полу. Рядом с телефоном стоял прямоугольный автоответчик с красной сигнальной лампочкой. Мигание лампы означало, что аппарат имеет сообщения. Я представил, как из небольшого динамика машины по кухне разносится мой голос:

– Кев, Шон, если вы дома, снимите трубку. Говорит ваш папа. Просто снимите трубку.

Ничего.

Над телефоном висела доска, нижний край которой был вымазан зеленой краской. Это Шон, едва начав ходить, упражнялся в живописи. После отъезда Лиз пробковый квадрат превратился для меня в хранилище счетов из прачечной, газетных вырезок, меню ресторанов с обслуживанием навынос, листков с нацарапанными на них именами и номерами телефонов. Здесь же были пришпилены фотографии, образцы детского творчества и старые лотерейные билеты. Дни моих дежурств обозначались на нем красными кружками. Эта поистине безумная коллекция разрасталась с пугающей быстротой.

– Снимите трубку, – молил я. – Снимите, пожалуйста.

Машина заработала, и я снова услышал свой голос:

– Привет, вы звоните...

Я попытался представить личики Кевина и Шона столь же отчетливо, как и дурацкую пробковую доску, но почему-то не смог.

– Что вы делаете? – спросил Кристиансен.

Проигнорировав вопрос, я набрал цифру 411 и спросил номер телефона Жасмин Зигель. Но звонить ей не стал, а вместо этого попробовал соединиться со своим ближайшим соседом Фредом Биллингсли. Жасмин было за восемьдесят, и, прежде чем она доберется до дверей моего дома, пройдет вечность. Фред похоронил свою жену Нэнси два года назад и теперь жил под одной крышей со своей взрослой дочерью. Он казался мне надежным парнем, хотя семьями мы и не дружили.

– Сэр, – произнес Кристиансен, – мне необходимо доложить детективу Шоффлеру. Не могли бы вы...

Сказать, что Фред изумился, услышав мой голос, значит, ничего не сказать.

– Это ты, Алекс? Сколько же сейчас времени? – тревожно спросил он. – У тебя какие-то проблемы?

– Не мог бы ты оказать мне огромную услугу? – Я обрисовал ситуацию и сказал, где найти ключи от дома.

Фред уверил, что немедленно отправляется и позвонит мне на мобильный через несколько минут.

Кристиансен наклонился вперед, взглянул на приборную доску и завопил:

– Ой! Сэр, сэр! Немедленно тормозите!

Когда позвонил Фред, я был уже на окружной дороге.

– Там никого нет, – сказал он. – Я не увидел ничего странного или необычного. Ты уверен, что они звонили из дома?

Я ответил, что, если верить сотовому, звонок был именно оттуда, однако ошибки тоже нельзя исключать.

– Неужели мальчики действительно... пропали? – спросил Фред. – Великий Боже! Что я еще могу для тебя сделать?

Я искренне поблагодарил его и подумал, что дети все же могли быть дома и просто спрятались от него. Без особой причины – если не считать его манеры держаться подчеркнуто сухо – они всегда боялись «мистера Б.».

– Еще раз спасибо, Фред, – сказал я. – Я твой должник. Боюсь, больше ты ничего не можешь сделать. Я буду дома через полчаса. Отправляйся спать. Мне очень жаль, что я тебя разбудил.

– Ничего страшного, – сухо ответил Фред. – Рад был тебе помочь.

Кристиансену удалось соединиться с Шоффлером, когда я сворачивал с Коннектикут-авеню на Ордуэй. Я уже подъезжал к дому, а они все еще говорили. Беседа продолжалась и после того, как я, выскочив из машины, побежал к крыльцу.

Я распахнул противомоскитную сетчатую дверь, отодвинул щеколду и, ворвавшись внутрь, начал носиться из комнаты в комнату, выкрикивая имена мальчиков. Я хлопал дверями и щелкал выключателями, обшаривая каждый угол. Их спальню я осмотрел в последнюю очередь. Какой-то безумный оптимизм заставлял меня верить в то, что я увижу их мирно спящими в своих постелях.

Но комната была пуста.

Никого.

Я проверил чердак, затем подвал, потом еще раз обошел все помещения, распахивая дверцы шкафов, заглядывая под кровати и двигая мебель, за которой, как мне казалось, могли спрятаться малыши. Закончив повторный осмотр в их спальне, я побрел к выходящему на улицу окну.

Жасмин Зигель – не просто сова. Дама утверждает, что за ночь спит всего три-четыре часа. Кроме того, она принадлежит к той категории женщин, которым, похоже, известно все, что происходит в округе. Может, она видела машину, мальчиков или того, кто привозил их в дом, – одним словом, хоть что-нибудь. Старушка не спала. Я видел мерцание телевизионного экрана в ее гостиной.

Я выходил из спальни, чтобы позвонить Жасмин из своего кабинета, когда мой взгляд наткнулся на предмет, которого я раньше никогда не видел.

Это был крошечный игрушечный кролик. Зверушка сидела на комоде – невысоком сооружении со множеством выдвижных ящиков, приобретенном Лиз в магазине ИКЕА. Комод стоял на стороне Шона, где в отличие от принадлежащей Кевину половины не хранилось почти никакого хлама. В противном случае я бы просто не заметил кролика. Подойдя ближе, я понял, что это – оригами. Фигурка размером примерно в четыре дюйма была сложена, как мне показалось, из упаковочной бумаги. Я – полный невежда по части оригами, но передо мной было не карикатурное изображение животного. Кролик, воссозданный в мельчайших деталях, выглядел весьма натурально. Скорее, это можно было назвать миниатюрной скульптурой.

Когда я взял фигурку в руки, она показалась мне еще более странной. Кролик был сложен не из бумаги, а из шкурки какого-то животного. И это почему-то очень меня напугало.

Может, зверек был здесь всегда? Впрочем, вряд ли. Я бы его заметил.

«Впрочем, – подумал я, возвращая фигурку на место, – разве я заметил, насколько мои мальчики увлечены игрой в рыцарей? Нет. А ведь Лиз всегда таскала их в разные творческие кружки... Во все, какие только можно вообразить. Хотя... ни Кевин, ни Шон никак не могли создать кролика своими руками. Может, это сделала их мама?»

При мысли о Лиз я вздрогнул, как от удара кнутом.

Великий Боже, ведь мне же еще предстоит ей звонить...

Глава 7

Лиз прилетела поздним утром. Когда она вышла из зоны контроля Национального аэропорта, я сразу увидел, как пострадал от слез ее всегда безукоризненный внешний вид. После короткого объятия я взял Лиз за локоть, повернул налево и представил Кристиансену.

Кристиансен присутствовал в аэропорту из вежливости – или, как сформулировал Шоффлер, «чтобы помочь доставить миссис Каллахан домой».

Я пытался отказаться от этой идеи, однако Шоффлер переубедил меня, сказав, что копу в мундире будет легче провести нас через толпу репортеров.

– Парень в униформе шутить не станет. Более того, он может позволить себе нагрубить журналистской братии, и это будет выглядеть вполне нормально. Ведь он просто делает свою работу. Полицейская машина и мундир вам помогут.

– О! – выдохнула Лиз.

При виде полицейского ее глаза округлились и в них промелькнул испуг. Я знал, что она думает. Супруга решила, что полицейский находится здесь, чтобы официально сообщить ей плохую новость. Хотя это мог сделать и я.

– Мэм... – пробормотал коп, склоняя голову в подобии легкого поклона.

Лиз напряглась, но, убедившись, что продолжения не последует, прильнула ко мне, уткнувшись лицом в плечо:

– О Алекс! Алекс.

Я обнимал ее, пока нас обтекала толпа пассажиров. Мы просто стояли, и Лиз рыдала у меня на плече. Я не знал, что делать. Но жена вдруг отшатнулась, вытерла слезы и направилась к месту получения багажа. Шагала она так быстро, что я почти бежал следом. Мы стояли рядом и наблюдали, как чемоданы вываливались из люка и начинали кружение на бесконечном конвейере.

Я открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же отказался от этой идеи. Что, в сущности, я мог изречь? Как прошел полет? Прости, я потерял наших детей?

Телефонный разговор, в котором я сообщил ей о случившемся, был сущим кошмаром. Но то, что происходило сейчас, было гораздо хуже. Наше воссоединение произошло совсем не так, как я видел в своих мечтах. Я надеялся, что, когда мы встретимся, близнецы будут радостно скакать вокруг нас, а я смогу сказать: «Прошу тебя, возвращайся насовсем, я стал образцовым папой и вообще исправился». Но все, повторяю, произошло совсем не так. Моя любовь стояла в двенадцати дюймах от меня, окруженная защитным полем из горя и гнева. Надо сказать, что во время телефонного разговора, когда я с трудом пытался ей все поведать, Лиз держалась исключительно корректно. Она изо всех сил старалась убедить меня, что не видит в этом моей вины, я не должен казниться, она меня вовсе не осуждает и так далее и тому подобное.

Но все это было неправдой. Как она могла меня не винить? Представить подобное было просто невозможно.

– Что с твоим лицом? – отстраненно спросила она. – Ты выглядишь...

– Поиски, – пояснил я, – в лесу.

– А вот и мой багаж, – натянуто произнесла Лиз и показала на зеленый чемодан. Жест получился механическим, словно моя супруга была не живым человеком, а заводной игрушкой.

Светло-зеленый, с кожаной отделкой чемодан был мне совершенно незнаком. При виде его я погрузился в еще большую печаль. За время нашей разлуки Лиз приобрела не только чемодан. Она купила близнецам новые рюкзачки. Блузку, которая была на ней, и многое другое. Это обстоятельство, как мне казалось, говорило о том, что наши жизненные пути все больше расходятся. А стильный чемодан возвещал о другой реальности – о веселой и шикарной жизни.

Она веселилась, вместо того чтобы быть здесь и делить со мной весь этот ужас.

– У него есть колесики, – сказала Лиз, когда я, протолкавшись через толпу, подхватил чемодан с багажной карусели. Но я все же понес его в руках – чемодан хоть и был тяжел, но по крайней мере (так же как и встреча самолета) смягчал ощущение моей полной никчемности.

К этому времени стало ясно, что несчастье набирает обороты и меня относит все дальше от центра событий. Я по меньшей мере раз шесть рассказал, как все произошло, нашел и передал для распространения самые последние фотографии близнецов. Кроме того, я позволил объявить об исчезновении в средствах массовой информации. Детально описал одежду мальчишек. Обзвонил соседей, чтобы узнать, не видели ли они этой ночью чего-нибудь около моего дома: машин, мальчиков, огней. (Жасмин Зигель призналась, что заснула перед ящиком во время передачи «Сопранос».) Я дал согласие на прослушивание телефона, запись разговоров, проверку содержимого компьютера и обыск дома.

Меня злило, что они до сих пор не удосужились осмотреть дом. Я не понимал, что им мешает это сделать, и не преминул поделиться своими соображениями с Шоффлером, перед тем как отправиться в аэропорт.

– Кевин был здесь, – сказал я детективу. – Он звонил с этого телефона. И прибыл сюда наверняка не один. А это означает, что здесь побывал и похититель. Вы должны обнюхать все это место.

Шоффлер посоветовал мне расслабиться. Для дальнейших действий, сказал он, надо получить разрешительные документы, и добавил, что колеса бюрократической машины вращаются медленно. Однако контакт с городскими властями уже установлен, утешил он меня напоследок.

Я сообщил номер своего сотового телефона так называемому специалисту по коммуникациям, направленному ко мне Шоффлером. Это была женщина по имени Натали. Мы вместе прошлись по списку, чтобы я мог назвать номера как входящих, так и исходящих соединений. Я идентифицировал все сообщения. Звонили Криста – моя помощница на студии, Лиз, Каз Картер (мы вместе возили детей в дневной лагерь) и Дейв Уайтстоун – мой продюсер. Одним словом, все свои. И так далее и тому подобное. Натали взяла мою «Нокиа» в качестве вещественного доказательства и выписала мне соответствующую квитанцию. Кроме того, она выдала мне так называемый клон – аппарат с тем же номером – на тот случай, если позвонят Кевин или Шон. Или кто-то иной, с требованием выкупа.

Я побеседовал также с милой женщиной по имени Шелли из «Центра борьбы с детской эксплуатацией и розыска исчезнувших детей». Она сканировала фотографии близнецов, чтобы ее организация могла начать распечатку постеров по территории всей страны. Начальница Шелли должна была позвонить мне позже, чтобы обсудить иные возможности поиска и дать необходимые советы.

Теперь мне оставалось лишь стоять в стороне и не путаться под ногами. Чтобы найти Кевина и Шона, я был готов рыть землю, но оказалось, мне просто нечего делать.

По движущемуся тротуару мы добрались до парковки. Кристиансен, стоя за моей спиной, позвякивал в кармане ключами. Лиз шла впереди меня и делала все возможное, чтобы подавить владевший ею ужас.

* * *

Когда Кристиансен свернул на Ордуэй, Лиз от изумления открыла рот. Кучка репортеров, начавших собираться еще ранним утром, разрослась в огромную толпу. Два микроавтобуса связи расположились в проездах по обеим сторонам улицы, еще один стоял рядом с домом Хокинсонов, полностью заблокировав их красный «эксплорер». По газонам и тротуарам змеились кабели осветительных приборов. Там же топтались люди с камерами и их ассистенты. Парочка одетых с иголочки типов, обеспечив себе открытое пространство, проверяла световое и звуковое оборудование, чтобы чуть позже выйти в прямой эфир. В дверях домов торчали соседи, изумляясь столь неожиданно возникшему в нашем квартале оживлению. Едва заметив полицейскую машину, репортеры срочно заняли исходные позиции.

– Вот дерьмо! – бросил Кристиансен и добавил: – Прошу прошения за свой французский, мэм.

Лиз издала тихий стон.

Меня охватил ужас. Мне казалось, что я наг и беззащитен. В сценах, подобных этой, я принимал участие десятки, если не сотни раз. Однако всегда выступал либо в роли репортера на острой пресс-конференции, либо простого журналиста, ожидающего в толпе себе подобных появления какого-нибудь важного типа. Я прекрасно знал, что чем больше толпа газетной и телевизионной братии, тем менее она управляема. Пару лет назад я освещал дело снайпера, действовавшего в округе Колумбия, оказался в числе девяти сотен журналистов на пресс-конференции шефа полиции Роквилла и хорошо помню разыгравшиеся там дикие сцены.

Я подумал (увы, слишком поздно), что мне следовало предупредить Лиз. Ведь дальше будет еще хуже. Похищение близнецов станет главной новостью, и статьи об этом появятся на первых полосах. А то, что я сам работаю в сфере информации и моя физиономия многим знакома («знаменитость третьей категории» – называла меня Лиз), только подольет масла в огонь.

Когда толпа облепила машину, Лиз инстинктивно приникла ко мне. Я понимал, что поступаю неправильно, ведь человек, пытающийся скрыть лицо, автоматически считается виновным, однако не мог удержаться и прикрыл голову Лиз полой своего пиджака. Она рыдала, прижавшись ко мне.

– Все в порядке, – пробормотал я, и она, пытаясь взять себя в руки, судорожно вздохнула.

Эта попытка кончилась полным провалом. Сжав кулаки, она прижала их к глазам.

– Ведите нас прямо в дом, – сказал я Кристиансену.

– Каким образом? – спросил он, и кончики его ушей покраснели.

– Шагаем быстро. Стараемся не встречаться взглядами. Повторяйте лишь одно слово: «Простите». Больше ничего. Абсолютно ничего.

Мы так и поступили. Кристиансен шагал первым, с видом игрока в американский футбол, изготовившегося нанести удар, я вел Лиз, направляя ее в тот коридор, который на мгновение создавал в толпе полицейский. Одним словом, нам каким-то чудом удалось прорваться сквозь слепящий поток вспышек, потрескивание механических затворов фотоаппаратов и какофонию вопросов и комментариев.

– Простите!

– Что вы можете сказать?..

– Простите.

– Это мать. Она выглядит...

– Простите.

– ...имеются ли подозреваемые?

– Мистер и миссис Каллахан, не могли бы вы сказать нашим...

– ...родители мальчиков живут раздельно.

– Простите.

– ...нельзя исключать, что близнецы просто убежали из дома.

– Чтоб их... – выдавил Кристиансен, когда мы оказались в доме. Коп тяжело дышал, а его уши пылали огнем.

Скрывшись за дверью от безумной толпы, мы почувствовали себя победителями. Но наш триумф продолжался недолго. Лиз стояла передо мной, глядя куда-то в пространство.

– Алекс, – произнесла она и снова замолчала.

– Да, Лиз...

– Алекс! – выкрикнула она и замолотила по моей груди кулачками. – Где они? Ты должен их найти!

Глава 8

Мы сидели в кухне.

– Итак, никаких новостей... – начала она, но голос сорвался, и фраза осталась неоконченной.

– Я позвоню Шоффлеру, детективу, который ведет расследование. Я обещал связаться с ним, как только мы вернемся из аэропорта.

Я протянул руку к телефону. Она не сводила с меня глаз.

Но Шоффлер оказался на совещании. Я оставил ему сообщение и заварил для Лиз чай. Она сидела, опустив плечи и уронив руки, похожая на тряпичную куклу. Я даже подумал, не показать ли ее врачу.

– Ты звонил своим родителям? – спросила Лиз безжизненным голосом.

– Они уже в пути.

– А с моей мамой... нервное потрясение, – сказала Лиз. – Она в больнице.

– О, Лиз...

– Вообще-то мама в порядке... но ей дают седативные препараты... ты понимаешь.

– Мне очень жаль.

– Я умоляла папу остаться с ней, но он все-таки едет. Мне не удалось его остановить. – Она судорожно вздохнула.

Лиз так долго размешивала сахар в чашке, что мне в конце концов пришлось ее остановить, накрыв ладонью ее руку.

– О... – устало произнесла она.

Несмотря на толпу за дверями, в доме было так тихо, что я слышал, как гудит холодильник и подвывает кондиционер. Мне казалось, что мы от кого-то скрываемся.

Лиз поставила локти на стол, опустила лицо в ладони.

– Мы их найдем, – услышал я свои слова.

Она тяжело вздохнула и подняла глаза.

– Найдем обязательно! – горячо повторил я. – Мы найдем их, Лиз.

Жена внимательно посмотрела мне в глаза, и то, что она там узрела, ее, видимо, не успокоило. Лицо Лиз исказила страдальческая гримаса, она уронила голову на руки и безутешно разрыдалась.

* * *

Лиз принимала душ, когда позвонила Клэр Кароселла.

– Я отвечаю на ваш звонок, – деловито произнесла она. – Я работаю в Центре борьбы с детской эксплуатацией и розыска исчезнувших детей, моя коллега обо мне, кажется, упоминала...

– Да, она сказала, что вы позвоните.

– Здесь, в Центре, нам хорошо известно, – начала Клэр, – что многие родители не знают, как поступить в ситуации, подобной вашей... В таких случаях мы советуем, что делать.

– Да, – сказал я.

– Итак, начнем, как говорится, сначала, – продолжала она. – Средства массовой информации. Не сомневаюсь, что они уже разбили лагерь у вашего порога.

– Точно.

– Эти типы способны кого угодно свести с ума, – заявила Клэр, – но на самом деле они – ваши главные союзники. Вы с супругой должны как можно быстрее выйти в эфир и попросить вернуть детей.

– Моя жена... она...

– Не сомневаюсь, ей очень тяжело. Поверьте, я все знаю... Тем не менее, – выдержав короткую паузу, продолжила Клэр, – вы должны выйти на встречу. Это очеловечивает вас, и вы становитесь жертвой не только в глазах публики, но и похитителей. Многие из этих типов следят за развитием событий. Иногда они даже присоединяются к поискам жертвы.

– Полли Клаас, – назвал я имя девочки, похищенной в Калифорнии из своей спальни и позже найденной мертвой.

Человек, больше всех других старавшийся найти девчушку, оказался сексуальным маньяком, имевшим судимости за пристрастие к маленьким девочкам. Этот подонок напечатал и распространил тысячи розыскных бюллетеней, и благодарный отец даже поставил его во главе фонда, финансировавшего поиски.

– Да, – согласилась Клэр Кароселла, – это всего лишь один пример, но...

– Но убийцей был не он, – продолжил я, припомнив детали дела. – Им оказался совсем другой парень.

– Похоже, вы не теряете времени даром. Трудитесь вовсю.

Я действительно потрудился. Проведя всего пару часов в Интернете, я узнал о похищенных детях гораздо больше, чем мне того хотелось. Например, то, что более половины из них были мертвы уже через три часа после исчезновения.

– Но ведь этим парням может смертельно надоесть вся эта информационная свистопляска, и они окончательно озвереют.

– Да, – вздохнула она, – это одна из негативных сторон широкой кампании. – Последовал очередной вздох. – Но поверьте, Алекс, выход в эфир имеет все же значительно больше плюсов, нежели минусов. Всякого рода подсказки, сообщения по горячей линии, помощь волонтеров и многое другое становятся значительно интенсивнее после обращения родителей.

– Хм...

– Кампания в средствах массовой информации может по-настоящему помочь в расследовании. Бывает, что похитители не в силах устоять против соблазна позвонить родителям. И могут невольно навести полицию на след. Вроде пироманов, которые частенько приходят полюбоваться на пожар, который сами и устроили. Эти мерзавцы желают стать участниками спектакля.

– О'кей, – сказал я, – мы это сделаем.

– И еще... говорите с журналистами так, как подсказывает вам ваше сердце. Не пытайтесь написать речь, чтобы потом ее зачитать. Будет правильнее, если вы... если вы все скажете, как умеете. Чем больше эмоций, тем лучше.

– Да-да...

– Некоторые родители предпочитают выступать в студии, но для этого вы должны получить там эксклюзив... Решать вам. Это будет не так страшно, да и освещение значительно лучше. Однако другие репортеры могут на вас разозлиться.

– Хм...

– Кроме того, студийная передача может оказаться чересчур... сдержанной. Думаю, что лучше всего выступать с порога дома. Да, кстати, упоминая пропавших, говорите «Кевин и Шон», а не «мои сыновья» или «мои дети». Это очень важно.

– О'кей. Я понял.

Ее последний совет оказался несколько обескураживающим.

– Думаю, что поступлю неправильно, если не скажу этого... – произнесла она.

– Что именно?

– Многие родители приглашают специалистов по пиару, – пояснила Клэр. – В некоторых общественных группах это стало довольно обычным явлением... В ассоциациях лиц, страдающих какой-либо болезнью, например, или в содружестве родственников жертв воздушных катастроф... Одним словом, вы понимаете. Имеются в виду профессионалы, специализирующиеся на проблемах той или иной группы.

– Вы хотите сказать...

– Это, конечно, выглядит не совсем обычно, но мне говорили, что специалисты по общению со средствами массовой информации могут принести существенную пользу. Я имею в виду не кого-то из своих приятелей, Алекс, а хорошо зарекомендовавшие себя в этой сфере фирмы. Эти люди помогут обеспечить вам максимальное присутствие в средствах массовой информации. Если следствие затянется, они профессионально подогреют интерес к теме.

– Не думаю, что...

– Послушайте, Алекс, я просто предлагаю вам подумать о подобной возможности. Семье Смарт лишь благодаря помощи профессионалов удалось так долго удерживать дело Элизабет в телевизионных новостях и на первых полосах газет. Даже когда все уже считали ее мертвой. Одним словом, если вы решите привлечь мастеров пиара, я дам вам список фирм.

Я поблагодарил ее, но, вешая трубку, почувствовал себя так, будто шагнул в Зазеркалье. У меня пропали дети, а они хотят, чтобы я выступил перед камерами и нанял специалистов по пиару.

* * *

Позвонил Шоффлер и сообщил, что от поисковых отрядов никаких новостей не поступило, а все телефоны полицейского участка буквально разрываются от звонков доброхотов, желающих помочь расследованию. Полиция планирует расширить зону поиска, сообщил детектив.

– Замечательно, – сказал я, – просто великолепно.

И если в моем голосе не звучал энтузиазм, то только потому, что когда я попытался припомнить хотя бы единственный пример успеха подобного рода усилий, моя память ничего мне не подсказала.

– Мы пропускаем через сито всех работающих на ярмарке. Хотим узнать, кто видел вчера ваших мальчиков. Однако продвинуться пока не удалось.

– Вот как? – удивилась Лиз с аппарата в гостиной. – Очень странно. Обычно их все замечают.

Она была права. Однояйцевые близнецы, как правило, вызывают всеобщий восторг. Теперь, научившись различать время, они частенько спорят о том, сколько минут пройдет до следующего вопроса: «Вы – близнецы?» На Шона в прошлом году нашла блажь, и он на этот дурацкий вопрос постоянно отвечал: «Нет». Парень думал, что это ужасно смешно, но люди почему-то сердились. Мы с Лиз страшно обрадовались, когда эта игра ему надоела.

– Возможно, мы пока еще не добрались до нужных людей, – сказал Шоффлер. – Но в любом случае кое-что выяснили... – Он сделал паузу, достаточно долгую для того, чтобы вывести меня из равновесия. Я вдруг ощутил, как в груди у меня все сжалось.

– Что? – спросила Лиз, и в ее голосе я уловил панические нотки. – Что именно?

– Мы пропустили всех работников ярмарки через базы данных, – пояснил Шоффлер, – и компьютер выдал нам нечто интересное. Но я сразу хочу предупредить, что эти сведения нас вряд ли куда-нибудь приведут.

– Что это? – спросила Лиз звенящим от напряжения голосом.

– Там работает парень, который продает свечи, волшебные жезлы и гримирует посетителей. Согласно компьютерным данным, он был осужден за педофилию.

– Кто этот тип? – поинтересовался я. – Как его зовут?

– Не надо спешить, – остановил меня Шоффлер. – Если у парня криминальное прошлое, это вовсе не значит, что он виноват и в нашем случае. Мы проверяем, как он провел день и где находился, но пока у него железное алиби.

– Этот человек задержан? – спросила Лиз. – Ему известно, где находятся мальчики? Мы можем с ним поговорить?

– Скоро мы будем знать о нем все, – ответил Шоффлер, – но, как я уже сказал, миссис Каллахан, не думаю, что он замешан в этом деле. А сообщил я вам об этом только затем, чтобы пресса не приставала к вам в связи с этим парнем.

Судя по всхлипу в трубке, Лиз снова зарыдала.

– В течение дня я к вам заеду, – закончил разговор Шоффлер.

* * *

– Боже, – произнес отец Лиз, входя в дверь, – они похожи на стаю стервятников. Где моя дочь?

Лиз вышла из кухни, всхлипнула, и отец неловко обнял ее за плечи:

– Все будет в порядке, Лиз. Вот увидишь.

Потом он протянул мне руку.

– Ну и дела!

– Спасибо за приезд, Джек, – сказал я, запнувшись, поскольку обращение «мистер Таггарт» прозвучало бы в моих устах более естественно, чем фамильярное «Джек».

Если судить по его выправке и сухой манере общения, он сам скорее всего предпочел бы большую сдержанность со стороны зятя. Джек был директором средней школы и привык к почтительному отношению со стороны тех, кто уступал ему в возрасте и положении.

И только Лиз либо не верила в чопорность отца, либо отказывалась ее воспринимать. Во всяком случае, она настаивала на том, чтобы в семье хотя бы внешне господствовало подобие дружеских отношений. Кевин и Шон по собственной инициативе стали величать его «дедушкой» и приветствовать рукопожатием. Однако, когда ребятишки чуть подросли, Лиз потребовала переименовать «дедушку» в «дедулю». А рукопожатия заменили объятия и поцелуи. Все, угождая ей, следовали данному распоряжению – но только в ее присутствии. И вот сейчас она сурово взирала на то, как ее отец и муж заключают друг друга в краткие – с позволения сказать – объятия.