Текст книги "Мистерия убийства"

– Найди меня в отеле, – прошептала она призывно, – и я обещаю, что мы прекрасно проведем время.

Я слышал ее так, словно она стояла рядом, в то время как ее крошечная фигурка едва виднелась в сотне ярдов от меня.

Вот и сейчас, благодаря какому-то акустическому фокусу, я слышал голос детектива Прайса, хотя практически не видел его в шумном, кишащем людьми помещении участка.

– Нет. Именно это я вам и твержу. Как раз поэтому мы и действуем таким способом. Ты представляешь, парень до сих пор не вызвал адвоката! Вот чудеса!

* * *

Он сидел напротив меня верхом на стуле, поставив локти на стол и охватив ладонями подбородок.

– Представляю, как вам все это осточертело, – грустно произнес он. – Думаю, что вас уже тошнит от наших вопросов.

Надо признать, что Прайс был действительно хорош. Настоящий профессионал. Впрочем, не знаю, чего я ожидал. Возможно, каких-то игр. Добрый следователь – Прайс, и злой – Шоффлер...

Все оказалось совсем не так. В комнате остались лишь я и детектив Прайс. Шоффлер скрылся, хотя я не сомневался, что он торчит за длинным зеркалом, украшавшим одну из стен.

Я разрешил ему пользоваться диктофоном, и мы начали с того, что я подробно поведал ему о событиях субботы.

После этого мы перешли к состоянию моих финансов.

– Думаю, вам нелегко жить на два дома, имея единственный источник дохода?

Я признал, что данное обстоятельство является серьезной нагрузкой для нашего бюджета, но мы справляемся.

– Насколько мне известно, вы пару раз задерживали выплаты семье?

– Верно, – кивнул я. – Но дело не в деньгах. Я был за границей. В командировке. Вы можете проверить это в компании.

– За границей, – скривился Прайс, словно вдохнул нечто неприятное. – За границей... – повторил он. – Понимаю...

Пару минут он молчал. Я смотрел на свои ботинки, борясь с искушением прервать затянувшуюся тишину. Наконец Прайс откинулся на спинку стула и взглянул на меня:

– Соглашение о разъезде отхватывает большой кусок от ваших доходов, не так ли?

Я утвердительно кивнул.

– Дом в престижном районе... Я не ошибся? Если вы не сумеете примириться с Лиз, вам придется его продать, верно?

– Возможно, – пожал я плечами и опрометчиво добавил: – Мне на это плевать. Это не имеет для меня большого значения.

Я не знал, как себя вести. Мне не нравилось, что я пытаюсь вывернуться наизнанку перед этим парнем. Мне не нравилось, что он называет мою жену по имени. Ведь Прайс ее даже никогда не видел.

– Значит, вы потеряете дом.

И тут я разозлился:

– Куда вы гнете? Неужели считаете, что я убил своих детей потому, что не хочу уезжать из Кливленд-парка?!

– О'кей, – примирительно взмахнул он рукой. – Обратимся к другой теме. Были ли мальчики застрахованы? Есть ли у них полисы? Потому что, если они есть, вам лучше сразу сказать об этом.

– Вы имеете в виду медицинскую страховку?

– Нет, я имею в виду страхование жизни.

– Страхование жизни? Да ведь им всего шесть лет! Я все понял и разозлился еще сильнее.

– Значит, вы полагаете, что я убил мальчиков, чтобы получить страховку? – резко спросил я. – Что, выждав время и получив наличные, я сбегу в какую-нибудь гребаную Бразилию? Так, что ли? А с головой у вас все в порядке?

– Ничего подобного, – спокойно произнес Прайс. – Никто ничего такого не предполагает. Мы просто обсуждаем трудности, которые вы испытываете, и все, что с этим связано. Лично я думаю, что в какой-то момент вы потеряли контроль над собой – как... как сейчас, например, – и перестали управлять ситуацией...

И тогда я взорвался.

– Послушайте! – прошипел я дрожащим от ярости голосом. – Я не убивал своих детей!

– Мистер Каллахан, может, нам стоит на некоторое время прерваться? Вы не хотите проконсультироваться с адвокатом?

– Я не нуждаюсь ни в перерыве, ни в вашем гребаном адвокате!

– Разве детектив Шоффлер не сказал вам, что вас видели на парковке открывающим машину? И это было уже после того, как вы заявили о пропаже детей.

– Я проверял, не пошли ли мальчики к автомобилю, потеряв меня. Сделать это мне предложил охранник.

Все продолжалось в том же духе. Час. Два. Три. Четыре. Шел пятый час допроса, когда Прайс спросил, не хочу ли я воспользоваться туалетом. Когда я отказался, он, извинившись, отправился в туалет сам. Вернувшись, он принес воды и предложил вновь пройтись по событиям с самого начала.

– Напомните мне, – сказал он, – кому принадлежала идея поехать на ярмарку? Ведь это вы предложили, не так ли?

– Нет, – ответил я, – я уже говорил. Это была их идея. Я терпеть не могу подобные затеи.

– А что вам нравится?

Допрос продолжался.

* * *

– Вы утверждаете, что слышали голос Кевина по сотовому телефону, – сказал Прайс. – Он произнес лишь слово «папа».

Как вы могли определить, что это Кевин? Ведь они однояйцевые близнецы, не так ли?

– Это мои дети, – ответил я.

– И вы можете их различить? – Прайс изобразил в воздухе вопросительный знак.

– Да, верно.

Он посмотрел на меня так, словно хотел оспорить мое утверждение, но вдруг улыбнулся.

– Думаю, что могу это принять. Представляю, как вам было трудно, – произнес он с дружеским участием, – как мучительно. – Печальный вздох. – Всего одно слово... И больше он не звонил?

– Нет. Это все.

– Боже, – сказал Прайс, переходя к новой теме. – Почему вы ничего мне не рассказали о предыдущем вечере? Хм-м...

– Я не вижу никакой...

– Вы не хотите об этом говорить? – сурово спросил он и тут же извинился, словно затронул своим вопросом слишком чувствительную точку.

– Ничего подобного. Просто не вижу связи.

– Не скажите, – улыбнулся он. – Никогда не знаешь, где отыщутся факты, способные нам помочь.

Я кивнул, соглашаясь.

– О'кей. Итак, предыдущим вечером – в пятницу – у вас, по вашим словам, была масса работы. Но не будем об этом. Поговорим об ужине. Вы его приготовили дома или поели в городе?

– Мы ели в городе. В пиццерии.

– В какой пиццерии? Где?

– В пиццерии «Два миндаля». На Висконсин-авеню.

– Вас там кто-нибудь видел?

– Естественно. Официант. Другие посетители.

– Вы расплачивались наличными или кредитной картой?

– Наверное, картой.

– Вы не помните?

– Нет. Не помню.

Он махнул рукой, показывая, что это не имеет никакого значения, и произнес с легкой улыбкой:

– Я тоже никогда не помню подобную чепуху.

* * *

Джейсон Прайс обладал бесконечным обаянием и пользовался им вовсю, убеждая меня в своем расположении. В том, что он мне лучший друг. А для укрепления этой новой дружеской связи он хотел услышать от меня все. Мои слова, втолковывал он, никоим образом не будут использованы против меня. У него уже были осложнения, и он ни при каких обстоятельствах не стал бы мне лгать. Да, в какой-то момент я потерял контроль над собой, что совершенно естественно. Никто не может полностью владеть своими эмоциями. И так далее и тому подобное.

Я пытался убедить себя, что это звучит глупо, а болтовня Прайса не стоит и выеденного яйца. Однако все было не так просто. Я почему-то начал испытывать почти религиозную тягу к исповеди. Мне даже показалось, что, исповедовавшись, я очищусь, возрожусь к новой жизни и смогу начать все заново.

Шел час за часом, и я ощутил какую-то опасную апатию. Мне надоело говорить, я захотел спать.

Мне несколько раз доводилось читать о тех, кого удалось оттащить от самого края пропасти. В какой-то момент воля может ослабнуть. Жертва гипотермии, как говорят, перед смертью ощущает тепло и сонливость, а тонущему человеку кажется, что он погружается в море света. Из этого я сделал вывод, что уход в небытие может оказаться весьма заманчивым выходом, предоставляя желанный отдых от борьбы и боли.

Когда мы в очередной раз отправились по территории ярмарки, кто-то постучал в дверь. Детектив Прайс нахмурился, извинившись, поднялся с места, чуть приоткрыл дверь и перекинулся несколькими фразами с тем, кто стоял за порогом. Говорили они шепотом, но явно спорили. Затем Прайс молча вышел в коридор, оставив меня в одиночестве.

В полудремотном отупении я непрерывно поглядывал на часы и ждал, когда он появится. Прошло десять минут. Двадцать. Полчаса.

Вернувшись, Прайс повел допрос совсем в иной колее, поставив меня в тупик.

– Каковы ваши религиозные убеждения, Алекс? – спросил он.

– Что?

– Какое вероисповедание вы разделяете? Во что вы верите?

– Вообще-то я не очень религиозен.

– Выходит, вы атеист?

– Не совсем. Но какое отношение это имеет к делу?

– Положитесь на меня, о'кей? Скажите, отвечая на вопрос о вере, что бы вы подчеркнули? Атеист?

– Нет. Я, скорее, латентный католик... Мм-м... Не знаю. Пожалуй, я подчеркнул бы христианин.

– Вот как?

Затем последовали вопросы о жертвоприношениях животных. Он спросил о моем материале, рассказывающем о культе «Сантерия» в Южной Флориде. Его интересовало мое отношение к разного рода верованиям, в частности, к культу «Вика».

– Послушайте! – не выдержал я. – К чему все эти вопросы? Куда вы гнете? Я не вижу никакой связи с делом.

– Вам не нравится подобное направление допроса? – с изумлением спросил Прайс.

– Просто не понимаю, к чему все это, – ответил я.

– Уверяю вас, это не праздное любопытство, – сказал детектив.

Глядя на его разочарованную физиономию, я вдруг осознал, что ни сотрудничество с ним, ни полная откровенность с моей стороны не смогут снять с меня подозрения. Я пытался доказать нулевую гипотезу, что, как известно, сделать невозможно. Из миллиона его вопросов парня интересовали лишь те ответы, которые указывали на мою вину. А поскольку я невиновен, оставаться здесь не имело никакого смысла.

Я заявил, что хочу домой.

– Вы отказываетесь от дальнейшего допроса?

– Не вижу смысла продолжать.

– Вы отказываетесь. Вы это хотите мне сказать?

– А вы что, не собираетесь заканчивать?

– Я понимаю это как отказ.

Я решил его ублажить:

– Именно так. Я отказываюсь.

Прайс поднялся и вышел. Я остался один.

Глава 12

Стук двери вернул меня к жизни. Я понятия не имел, сколько времени провел в тревожной полудреме. В комнату для допросов вошел не Прайс, а Шоффлер.

– Пошли, – коротко бросил он.

Я сразу понял, что произошло нечто неожиданное. Его отношение ко мне изменилось, но в какую сторону? Детектив выключил диктофон, и я поплелся следом за ним к его машине. Это был здоровенный белый «форд-краун-виктория». Светало. Наступало утро, и значит, в комнате для допросов я провел всю ночь.

Когда Шоффлер лично распахнул для меня дверцу автомобиля, я испугался. Почему он стал вдруг ко мне таким внимательным? Видимо, потому, что очень мне сочувствует.

Когда детектив занял свое место и начал застегивать ремень безопасности, я, готовясь услышать самую страшную новость, попытался взять себя в руки. Но, прежде чем он заговорил, мы успели проехать пару кварталов. Я затаил дыхание.

– Мы получили результаты, – произнес он, покачивая головой.

– Что? – спросил я, испытывая глубочайшее облегчение, услышав вовсе не то, что ожидал. – Вы говорите о результатах теста на детекторе лжи?

– Нет, – сказал Шоффлер. – Я говорю о результатах лабораторных исследований. Об анализе футболки.

– И... что?

– Куриная кровь, – бросил он, покосившись в мою сторону. – Футболка была вымочена в куриной крови.

– Куриная кровь! – восторженно повторил я. Я не знал, что за этим скрывается, но новость, по-моему, была превосходной. Если кровь не человеческая, значит, это не кровь моих детей.

– Хм...

Теперь я понял, куда гнул Джейсон Прайс, донимая меня вопросами о моих религиозных убеждениях и жертвоприношениях.

– Кроме того, – продолжал Шоффлер, – нам удалось значительно продвинуться и в другом направлении. Мы нашли несколько надежных свидетелей, видевших вас и ваших мальчиков.

– А?..

– Пару сотрудников ярмарки, – пояснил Шоффлер. – Парень, заправляющий обезьяньей лестницей, отлично запомнил и вас, и ваших мальчиков. Сказал, что один из них вскарабкался по ступенькам, как настоящая мартышка.

– Шон.

– Как ваш паренек залез наверх и у лестницы выстроилась очередь желающих повторить его подвиг. Ребятишки постарше решили, что это плевое дело. А поскольку попытка обходилась в один бакс, у парня была отличная причина вас запомнить.

– Он что, случайно вышел к вам из леса?

– В воскресенье и понедельник этот человек не работал, поэтому мы смогли потолковать с ним только этим утром. Он местный и с ярмаркой не ездит. После допроса мы решили его проверить. – Вздох. – Надо было убедиться, что он не знаком с вами, не знает Лиз, не встречал детей и все такое прочее. Вообще-то мы нашли и других работников ярмарки, видевших вас и ваших детей. Человек, заправляющий стрельбой из лука, прекрасно запомнил вас и мальчиков. Есть и другие.

– Хм... – только и мог произнести я.

– Вы, надеюсь, понимаете, что, обнаружив футболку, мы обязаны были вас проверить? Если вы отправились на ярмарку, чтобы устроить себе алиби, то...

– Догадываюсь.

– Послушайте! – Судя по тону, Шоффлер был явно раздражен. – Куриная кровь и люди, видевшие вас на ярмарке, вовсе не означают, что вы уже сорвались с крючка.

– Неужели?

– Подумайте сами. Если вы и были на ярмарке с мальчиками, кто поручится, что после этого вы их не отвезли куда-нибудь, а затем, вернувшись к Пребблу, заявили о пропаже. Куриная кровь? Не знаю. Может, вы ведете вторую, тайную жизнь. – Голубой «мерседес» подрезал его «форд», и детектив ударил по клаксону. – Великий Боже! Только взгляните на этого идиота! Мне надо было поставить мигалку. Но вообще-то вы, конечно, слезли с крючка, поскольку мы шаг за шагом реконструировали вторую половину дня, начиная с того момента, когда вы отправили дискету на студию (детки были с вами) и кончая появлением у охранников с заявлением о пропаже. Каждый ваш шаг подтвержден надежными свидетелями. – Он выдержал паузу. – В общем, похоже на то... что я, Алекс, должен принести вам свои извинения.

Мы стояли у светофора, и моя эйфория продолжалась ровно столько времени, сколько требовалось для смены сигнала. Конечно, хорошо, что я больше не считаюсь подозреваемым. Но дети еще не найдены. Кошмар не закончился.

Поэтому я ничего не ответил.

– Прошу простить за детектор лжи, – продолжал Шоффлер. – И за все то, что произошло между вами и Прайсом. Приношу искренние извинения.

– Ведь вы действительно думали, что это сделал я.

В ответ он лишь пожал плечами.

Мы свернули на Клингл-роуд и поехали в сторону Коннектикут-авеню. Я посмотрел в окно и покачал головой.

– Получается, что похититель моих ребятишек выиграл уйму времени...

Я думал о злодее, появившемся в моем доме вместе с детьми, о жутковатом, сложенном из бумаги кролике, о десятицентовых монетах и пропитанной кровью футболке. Я торчал в комнате для допросов, а след похитителя в это время становился все холоднее и холоднее.

Я выложил свои соображения Шоффлеру и замолчал, поняв, что продолжать не имеет смысла. Должен сказать, что детектив ни разу меня не остановил, позволив высказаться до конца. За окном машины двое детей с воздушными шариками в руках куда-то шагали рядом с мамой. Если бы мы тогда пошли в зоопарк. Я старался подавить эти никчемные потуги переделать прошлое, но они возникали снова и снова сотни раз за день. Откинувшись на спинку сиденья, я смежил веки.

Прошло какое-то время, прежде чем Шоффлер произнес:

– Да, кстати, об этом парне с собакой. Мы нашли пару свидетелей, утверждающих, что видели его с вашими мальчиками.

– Вы считаете, что этот парень... – выдавил я с похолодевшим сердцем.

– Мм-м... Мы не любим бежать впереди паровоза. Длинный парень и собака с плоеным воротником фигурировали в новостях, поэтому мы относимся ко всему довольно скептически. Тем не менее мы интересовались, не видел ли кто-нибудь пропавших близнецов в компании этого парня. И конечно, нашлись люди, которые их видели. По крайней мере они думают, что видели.

– Думают?

– Нам повезло, что в новостях ни разу не говорилось о породе собаки. Это служит некоторого рода лакмусовой бумагой в беседах со свидетелями. Мы знаем, что это был уиппет, поэтому, услышав, что с парнем была немецкая овчарка или такса, мы...

– Ясно.

– Я хотел спросить, насколько внимательно вы разглядывали парня? Его лицо вам удалось запомнить?

Я не знал, что сказать. Воссоздавая в памяти картину, я видел лишь Кевина и Шона. В тот момент меня интересовало только место их нахождения. Увидев их в толпе радостно вопящих ребятишек, я тут же успокоился.

– Не знаю, как ответить. Особого внимания я на него не обратил. Заметил лишь костюм и собаку. Думал, что он работает на ярмарке.

– Я хочу, чтобы вы немного посидели с нашим художником. Посмотрим, что из этого получится.

Вспыхнул зеленый свет, и мы свернули на Коннектикут-авеню.

– В пять вечера я даю пресс-конференцию, – сказал Шоффлер. – Не желаете составить мне компанию? Вы и Лиз. Ваше появление будет говорить о вашей невиновности. Полагаю, вам с супругой следует принять мое предложение и ответить на вопросы прессы.

Я знал, что в связи с этим могла посоветовать мне Клэр Кароселла. Если это поможет увеличить наше время в эфире, то Лиз и я готовы торчать перед толпой репортеров хоть всю ночь.

Я по собственному опыту знал, как это будет выглядеть. Пытаясь перекричать друг друга, они закидают нас вопросами, либо риторическими («Ощутили ли вы облегчение, когда с вас сняли подозрения?»), либо не имеющими ответа («Насколько далеко, по вашему мнению, продвинулась полиция в поисках ваших мальчиков?»).

– О'кей, – сказал я. – Мы там будем.

* * *

В течение следующих двух дней наш дом собирал вокруг себя множество кипящих энергией друзей и соседей. После того как я перестал быть подозреваемым, снова открылись все шлюзы. На наше семейство обрушился поток яств – кастрюли с разнообразным варевом, выпечка, салаты и громадные корзины, набитые разного рода деликатесами.

Вся Ордуэй-стрит была расцвечена желтыми лентами. Несколько кварталов Коннектикут-авеню тоже радовали глаз желтым убранством. Курьер доставил нам самодельные открытки от друзей Кевина и Шона по летнему лагерю Сент-Олбанз. Это были нарисованные яркими фломастерами цветы и тщательно выписанные печатными буквами слова поддержки с неумелыми детскими подписями.

Коллекция плюшевых медведей и горы цветов на тротуаре у нашего дома начинали действовать мне на нервы, поскольку напоминали обочины дорог в тех местах, где произошли ДТП со смертельным исходом, и о жертвах взрыва в Оклахома-Сити. Из окон своего дома я видел горы цветов и мягких игрушек на месте гибели принцессы Ди и еще более внушительные проявления людской памяти на «Граунд зеро» в Нью-Йорке. Символы смерти.

Полиция открыла лишь одну горячую линию, но соседи, проявив неукротимую энергию, организовали (под водительством Джека, естественно) команду добровольцев, посменно дежуривших на собственной линии, названной ими «линией надежды». В отличие от официальной она обещала награду и гарантировала конфиденциальность.

Мой старинный друг и по совместительству компьютерный гений создал специальный сайт. Подруга Лиз Молли занялась вербовкой добровольцев, готовых постоянно следить за этим сайтом. И за два дня его ежечасно посещали почти четыре сотни человек.

Поскольку все подозрения были с меня сняты, студия вновь открыла наградной фонд, а Криста каждый день выступала в прямом эфире с обращениями к публике. Фокс увеличил первоначальную сумму награды еще на пять тысяч долларов. Аудиторская фирма, работающая со студией, согласилась курировать поступающие средства. Через несколько дней в фонде было уже 90 000 долларов.

Три приятельницы Лиз напечатали и распространили несколько тысяч листовок. Мы большую часть времени проводили дома, но знали, что портреты наших детей размещены в витринах многих магазинов, на автобусных остановках, на телеграфных столбах. Каждая листовка имела отрывные талончики с напечатанными на них телефонами и электронным адресом.

Я встретился с детективом Мэри Макгафферти, помогающей мне в розыске сыновей. Она отчиталась о своей работе. Работа состояла главным образом в опросе наших многочисленных друзей и знакомых, включая тех, которых Лиз обрела в штате Мэн. Этот тотальный опрос пока ничего не дал, и в последнее время Мэри переключилась на тех, кто когда-либо трудился в нашем доме, – водопроводчиков, приходящих нянь, штукатуров, установщиков посудомоечных машин и маляров. Для этого мне пришлось передать ей все сохранившиеся в доме счета.

– Меня потрясает, как часто в подобных делах бывают замешаны эти люди.

– Но не в нашем случае.

– Нет. Пока.

* * *

Работающая с полицией художница по имени Марийка Вильке попыталась с моей помощью воссоздать облик человека с собакой. Я пошел на это без особого оптимизма, поскольку видел парня лишь мельком. Но Шоффлер утверждал, что Марийка обладает удивительным талантом видеть детали даже в самых неточных свидетельских показаниях.

– Она по этой части гений, – сказал детектив.

Мы безуспешно бились над лицом парня. Плоеный воротник затруднял задачу, поскольку искажал овал лица, скрывал шею, плечи, подбородок и даже уши. Тщательно ухоженные эспаньолка и усы также не облегчали дела. Несмотря на все искусство, с которым Марийка переносила на бумагу мои туманные наблюдения, портрет получился слишком общим, лишенным каких-либо специфических черт. С последнего варианта на нас пустыми глазами взирал человек с аккуратной испанской бородкой и нафабренными усами – какими я их запомнил. Все остальное было чистой догадкой.

Шоффлер зашел взглянуть на портрет.

– Что скажешь? – поинтересовалась Марийка.

– Похоже, они все приехали в одном автобусе.

– Что?

– Марийка и Ларри – это наш второй художник – уже поработали с тремя свидетелями, видевшими парня и ваших детей, – пояснил детектив и, обращаясь к Марийке, добавил: – Устрой ему экскурсию по вашей картинной галерее.

Девушка последовательно вывела на экран пять вариантов портрета человека с собакой. Единственной общей чертой всех изображений были любовно ухоженные эспаньолка и усы. Что касается головы и лица, то рисунки весьма существенно отличались друг от друга.

– Растительность на лице, – вздохнула Марийка, – особенно когда она имеет строгие геометрические формы и четкие линии, настолько эффектна, что на ее фоне теряются все другие черты. Запоминается лишь растительность, – сказала она и добавила с присущим ей легким акцентом: – Даже если она накладная.

Шоффлер покачал головой и задумчиво произнес:

– А жабо вокруг шеи создает дополнительные трудности.

– Ну, как вам это нравится? – спросила Марийка, возвратив на экран наш рисунок.

– Как будто нормально, – пожал я плечами.

Марийка несколько раз кликнула мышкой, и борода с усами исчезли. Открывшийся моему взору гладко выбритый человек мог быть кем угодно.

– Я создам композитное изображение всех шести вариантов, – сказала Марийка. – В двух видах. Один с растительностью на лице, а другой – гладко выбритый. О'кей?

* * *

Позиция официальных властей разительно изменилась. Как только стало ясно, что мальчиков похитили, к делу подключился агент ФБР. Шоффлер предупредил меня, что Джуди Джонс – агент молодой, но очень толковый.

– Она хоть и новичок, но, что касается энергии, – настоящий фейерверк, – сказал детектив.

Мы собрались в гостиной. Шоффлер представил нам Джуди и пояснил, что Бюро в обязательном порядке подключается к расследованию всех похищений людей, начиная с дела Линдсберга.

Лиз сидела рядом со мной, держась за мою руку, однако в этом не было ничего интимного. Мы походили на двух попавших в катастрофу незнакомцев, и это соприкосновение являлось всего лишь инстинктивным стремлением к простому человеческому участию. На публике мы с Лиз, конечно, выступали единым фронтом. Однако в остальное время, за исключением тех моментов, когда ей в буквальном смысле требовалось плечо, чтобы выплакаться, она держалась отчужденно. Наше вынужденное воссоединение ей явно не нравилось. Я же по-прежнему не спускал с нее глаз, особенно когда она была в купальном халате.

– Степень участия Бюро различна и зависит от ряда факторов, – говорила Джуди Джонс, старательно пытаясь не отводить взгляда. – Поскольку в данном случае мы удовлетворены работой полиции, наша роль будет сведена лишь к общей поддержке расследования.

– Как прикажете это понимать? – возмутился Джек. – Если ФБР занято борьбой с террористами, то на пару пропавших ребятишек ему уже наплевать? Неужели мои внуки не заслуживают вашего внимания?

Лично я считал, что ограничение роли ФБР в расследовании является благом, но Джек думал иначе. Он с пеной у рта доказывал, что мальчики заслуживают максимального внимания, демонстрируя безграничную веру в исключительную эффективность Федерального бюро расследования. Эти представления восходили к временам Элиота Несса, недавно явленного нам в сериале «Неприкасаемые». Джек сохранил святую веру в Бюро, несмотря на грандиозные провалы последнего десятилетия, такие как трагедия в Руби-Ридж, шпионский скандал с Робертом Хансеном, сокрытие улик в связи с событиями одиннадцатого сентября и чудовищные ошибки в лабораторных анализах.

Джонс заверила нас, что ограниченная роль Бюро в этом деле вызвана вовсе не тем, что ФБР посвятило все свое внимание «вопросам национальной безопасности».

– Мы готовы оказать детективу Шоффлеру любую помощь, которую он от нас попросит.

– Но разве вас удовлетворяет работа полиции? – не унимался Джек. – Ведь полицейские считали, что виноват Алекс, и пока они выжимали из него признание, настоящий преступник заметал следы.

– Я понимаю ваши чувства. Задним числом – все мы гении. Но поверьте, работа полиции не заслуживает критики. Как только детектив Шоффлер получил сигнал, он немедленно изолировал место преступления, и вы должны согласиться, что сделать это, учитывая специфику ярмарки, было нелегко. Детектив Шоффлер сразу организовал поиск и энергично приступил к расследованию. С момента исчезновения детей он и члены его команды допросили огромное число свидетелей, а часть из них – неоднократно. Он установил прекрасные деловые связи с правоохранительными органами округа Колумбия. Короче говоря, детектив Шоффлер действовал в полном соответствии с правилами, включая, – сочувственный взгляд в мою сторону, – подозрения в адрес мистера Каллахана и его допросы.

– Как прикажете вас понимать? – Лицо Джека от возмущения налилось краской. – Здесь тратили время на Алекса, и никто даже не пытался искать моих внуков. Все считали их уже мертвыми.

Джонс посмотрела на свои руки. Я проследил за ее взглядом и увидел, что все ногти обгрызены.

– Понимаете... – сказала Джонс после довольно продолжительной паузы. – В сфере уголовных расследований мы все, в большей или меньшей степени, должны изучать прошлые дела и принимать во внимание прецеденты. Подозревая мистера Каллахана, детектив Шоффлер опирался на имевшие место реальные события. Горькая истина состоит в том, что чаще всего похищают и убивают их родители – особенно когда они разведены или живут раздельно. Что касается нашего похитителя, – Джонс приподняла лежащую перед ней папку с документами, – то он действовал не по правилам. Я, например, не нашла ни единого случая, когда похищение происходит далеко от дома жертвы, а похититель зачем-то приезжает в этот дом, вынуждает детей позвонить отцу, не требуя при этом выкупа. Крайне рискованные действия.

– А как футболка? – поинтересовался я. – На этот счет у вас имеются какие-нибудь теории?

Агент Джонс вздохнула и посмотрела на детектива Шоффлера.

– Ничего подобного в базах данных я не встречала. Абсолютно ничего. Возможно, это связано с какими-то жертвоприношениями. Эту версию мы продолжаем прорабатывать.

– Лично я полагаю, – с мрачной гримасой произнес Шоффлер, – что это – попытка направить следствие по ложному следу. Но это вовсе не означает, что мы исключаем иные версии. Пропали два ребенка, и их поиск ведется безостановочно. Но до результата лабораторных исследований мы, естественно, сосредоточили внимание на Алексе. – Он печально покачал головой. – Я думаю, что эта футболка была подброшена для отвода глаз и действительно подействовала на нас как некий талисман.

– Ложный след, или «копченая селедка», как говорится, – сказала Джонс. – Хотя на футболке изображен кит, а не сельдь.

Лиз со стоном уронила голову.

– Этому мерзавцу, чтобы он сдох, в воображении не откажешь, – вставил мой отец.

– Детектив Шоффлер попросил меня распутать пару ниточек в его расследовании, – продолжила Джонс. – Прежде всего требовалось разобраться с кроликом. С этим я покончила.

– Вот как? И что же вам удалось узнать? – спросил я.

– По правде говоря, немного, – пожала она плечами. – Мы показали его специалисту по оригами. Эксперт заявил, что фигурка сделана талантливо и по сложности соответствует достаточно высокому уровню. Больше он ничего не смог нам сообщить. Сейчас кролик находится у другого эксперта, но я убеждена, что это нас никуда не приведет. Как любое явление субкультуры, начиная от дайвинга и кончая вышивкой, оригами имеет гораздо больше горячих поклонников, чем можно предположить.

– А что говорят о материале? – спросила Лиз. – Этой шкурке...

– Материал только по виду и на ощупь напоминает шкурку. На самом деле он называется «слоновья кожа», и это всего лишь особый вид бумаги, используемый в оригами.

– Вот как?

– Эксперт пояснил, что «слоновья кожа» не рвется, когда ее складывают увлажненной. Она используется очень широко и на определенном уровне мастерства часто является любимым материалом. Особенно для создания животных форм. Боюсь, что поиск источника происхождения бумаги многого нам не обещает. Лишь в Интернете можно найти десятки, если не сотни, таких источников.

Лиз, казалось, готова была разреветься.

– Кроме того, детектив Шоффлер поручил мне заняться возможными недругами мистера Каллахана. Мистер Каллахан передал мне список подготовленных им материалов, – взгляд в мою сторону, – и, как только мы закончим здесь, я им займусь.

Мама, покраснев от волнения, подняла руку, словно находилась в классе.

– А что, если это произошло только потому, что они близнецы? – спросила она. – Я все время думаю об этом докторе-нацисте и его экспериментах. – Она прижала ладони к губам, метнула взгляд на меня и Лиз и прошептала: – Простите...

– Я тоже думал об этом, – проговорил мой отец, обнимая маму за плечи.

Эта мысль была для меня нестерпима, и я изо всех сил гнал ее прочь. Я не мог представить, как некий современный доктор Менгеле экспериментирует с моими детьми. Пусть они лучше умрут. Да и я тоже.

– Версию близнецов я проверила, – сказала Джуди Джонс, – и могу заверить, что за последние двадцать лет было мало дел, связанных с похищением двойняшек. Или их пропажей. И ни одно из них не похоже на наш случай.

– А как насчет тех мальчиков из Лос-Анджелеса? Лопес, кажется... Одним словом, какое-то латиноамериканское имя... – Это возник Джек.