Текст книги "Странники Гора"

В глазах Африз на мгновение вспыхнул страх, но потом она, овладев собой, решилась:

– Ты сделал меня рабыней, но я все ещё Африз из Тарии. Ты, тачак, можешь убить Африз, если это обрадует тебя, но знай, что она ни-ког-да не послужит твоим наслаждениям. Ни-ког-да!

– Что ж, – сказал Камчак, – сегодня я довольно пьян.

– Ни-ког-да! – повторила Африз из Тарии.

– Я замечаю, – сказал Камчак, – что ты никогда не зовешь меня господином…

– Я ни одного мужчину не зову господином, – ответила девушка.

– Я очень устал, – зевая, проронил Камчак, – сегодня у меня был трудный день.

Африз задрожала от гнева, все ещё держа запястья скрещенными.

– Я могу сбежать, – сказала она.

– Может, после, – сказал, не слушая её, Камчак, – я дам тебе алый шелк для одеяния и шкуры ларла…

– Как тебе будет угодно, – сказала она.

Камчак похлопал её по плечу.

– Сегодня, – сказал он, – я не буду сажать тебя на цепь или сковывать наручниками.

Африз была совершенно сбита с толку. Я заметил, как её быстрый взгляд опять метнулся в сторону седла с кайвами.

– Камчак пожалеет, – произнесла девушка.

– Помнишь, – спросил Камчак, – пир у Сафрара?

– Конечно, – настороженно сказала она.

– Помнишь, как тебе принесли духи? Ты что-то сказала про дерьмо боска… Как благородно ты поступила, пытаясь спасти зал от этого самого неприятного и отвратительного запаха…

Африз молчала.

– А ты не припомнишь, – спросил Камчак, – что я тебе тогда сказал?

– Нет! – вскричала девушка, вскочила на ноги, но Камчак метнулся к ней, скрутил её и перебросил через плечо.

Она извивалась и дрыгалась, пинаясь и колотя руками и ногами по его спине.

– Слин! – кричала она – Мерзкий слин! Слин! Слин!

Я спустился вслед за ними по ступенькам фургона. От теплого весеннего воздуха меня снова развезло, чувствуя неприятную отрыжку от паги, морщась, я с трудом раскрыл здоровенный навозный мешок, обычно лежащий у левого заднего колеса фургона.

– Господин! – визжала Африз.

– Ты не зовешь мужчин господами, – напомнил Камчак и засунул прелестную Африз из Тарии головой вперед в мешок, несмотря на то что она орала, брыкалась и пиналась.

– Господин! – кричала она – Господин! Господин!

Я был полусонным от паги, но все равно помню, как бугрился и шевелился мешок, когда она возилась внутри. Затем Камчак завязал отверстие в кожаном мешке и устало поднялся.

– Я очень устал, – сказал он. – Сегодня был какой-то тяжелый и опустошительный день.

Я поднялся за ним в фургон, где мы и завалились спать.

Глава 12. КАЙВА

В последующие несколько дней я пару раз близко подходил к огромному фургону Катайтачака. Но дальше не пускали стражники. Я знал, что в этом фургоне, если Сафрар не лгал, находилась золотая сфера – без сомнения, яйцо Царствующих Жрецов, которое почему-то так жаждал заполучить Сафрар.

Моей задачей было каким-либо образом пробраться в фургон, найти и вынести сферу, после чего попытаться вернуть её в Сардар. Много бы я дал сейчас за тарна! Даже на моей каийле, я, несомненно, вскоре буду настигнут многочисленными всадниками, каждый из которых на тачакский манер поведет с собой сменных скакунов. Следовательно, я буду схвачен в прерии преследователями, как только устанет моя каийла. Выслеживание, безусловно, может быть осуществлено и при помощи натасканных пастушьих слинов.

На сотни пасангов во все стороны простиралась прерия Укрытия не было. С другой стороны, огласи я свою миссию Камчаку или Катайтачаку, кто знает, как обернулось бы дело. Однако я слышал сам, как Камчак говорил Сафрару о том, что тачаки дорожат золотой сферой и надежд на то, что мне её отдадут, не было; конечно, у меня не было таких богатств, как у Сафрара, чтобы попытаться её выкупить, да и, как я понял, даже его попытки потерпели поражение.

Я колебался, стоит ли наносить воровской визит в фургон Катайтачака – тачаки на свой грубоватый лад были со мной гостеприимны, и я дорожил их уважением, в особенности – мнением Камчака, ироничного и хитрого хозяина фургона, в котором я обитал Мне казалось недостойным предать гостеприимного тачака, попытавшись стащить предмет, который он, похоже, берег как зеницу ока. Вряд ли кто-нибудь из лагеря тачаков понимал, насколько велико настоящее значение этой сферы, что она содержала последнюю надежду живых богов планеты Гор – Царствующих Жрецов. В Тарии мне, к сожалению, не удалось ничего выяснить относительно загадочного ошейника с посланием о тайне появления мисс Элизабет Кардуэл на южных равнинах Гора. Впрочем, я хотя бы разузнал о местонахождении золотой сферы, которую так хотел заполучить себе тарианский торговец Сафрар. Эти обрывки информации, безусловно, имели определенную ценность. Не исключено, что сам Сафрар мог оказаться ключом к тайне. Такое казалось вполне вероятным. Как он, торговец, узнал о золотой сфере?

Почему он, прижимистый, расчетливый человек, по-видимому, был готов отдать значительную часть своих сокровищ за то, что сам именовал «всего-навсего безделушкой»? Все это казалось странным не только в сравнении с разумной скупостью меркантильного торговца, но даже по сравнению с часто безрассудным рвением коллекционера, которого он пытался изобразить. Я знал, что уж кто-кто, но Сафрар, торговец из Тарии, может быть кем угодно, но не дураком. Он или те, на кого он работает, должны были либо иметь какие-то намеки, либо попросту знать истинную природу золотой сферы. Теперь я должен был заполучить яйцо как можно скорее и вернуть его в Сардар. Нельзя терять ни дня. Но как мне это сделать?

Я решил, что лучшее время для кражи яйца – это дни получения знамений. В это время Катайтачак, как и другие высокопоставленные персоны тачаков, включая Камчака, будет находиться на холмах, окружающих Долину Знамений, в которой будут установлены сотни дымящихся алтарей и предсказатели четырех народов займутся своим делом: толковать знамения, определяющие, подходит ли этот год для выбора Убар-Сана – единого убара всех кочевников.

Если его изберут, то я, по крайней мере, надеялся, что им будет не Катайтачак. Быть может, когда-то он и был великим воином, но теперь, сонный и жирный, он мало о чем думал, разве что о содержимом золоченой коробки с кандой. Но, напомнил я себе, такой выбор, если бы он состоялся, был бы лучшим для городов Гора, поскольку под Катайтачаком народы фургонов вряд ли двинулись бы войной на север, да и к воротам Тарии тоже. Хотя надо заметить, что Убар-Сан не выбирался уже сотню лет, если не более, – своенравные и независимые народы фургонов не хотели единоначалия.

Несколько раз я заметил, как за мной следовала чья-то фигура в маске, прикрывающая лицо капюшоном касты палачей. Я заподозрил поначалу, что человек просто любопытствует насчет меня: не тачак, не торговец, не певец, но тем не менее живет среди кочевников.

Стоило мне взглянуть в его сторону – он тут же отворачивался. Может быть, мне просто казалось, что он следит за мной? Однажды я решил поговорить с ним, но он исчез. Я тогда развернулся и побрел к фургону Камчака.

Маленькая девица из Порт-Кара, которую мы с Камчаком видели в фургоне рабов, когда покупали пагу ещё до игр Войны Любви, в эту ночь должна была исполнять танец цепей. Я почему-то подумал, что Камчак непременно когда-нибудь приобретет эту девушку. Она, безусловно, завладела его вниманием и, должен сказать, моим тоже.

Поблизости от фургона рабов уже установили большой павильон, где хозяин фургона за плату будет принимать гостей. Эти приготовления, признаюсь, несколько раздражали меня, поскольку обычно танец цепей, танец бича, танец любви, танец рабыни, недавно надевшей ошейник, танец клейма и так далее исполняют вечером, открыто у костра, к удовольствию любого, кто пожелает посмотреть. Действительно, весной, когда уже результат набегов на караваны становится ощутимым, редкая ночь проходит без одного или нескольких таких танцев. Я был уверен, что маленькая девушка из Порт-Кара великолепна. Камчак, по-видимому, был того же мнения. Я решил не биться с ним об заклад за то, кто заплатит за посещение. Когда я вернулся к фургону, то увидел, что боски уже стреножены, хотя было довольно рано.

Снаружи давно бурлил котел, а мешок для навоза был полон до краев. Я поднялся по лестнице и вошел в фургон. Там Африз, стоя на коленях за спиной Элизабет, расчесывала той волосы. Камчак велел ей делать тысячу расчесываний в день. Шкура ларла, которую носила Элизабет, была слегка порвана. Обе девушки недавно успели вымыться в ручье в четырех пасангах от лагеря, когда ходили по воду.

Они казались возбужденными. Может быть, Камчак позволил им куда-нибудь сходить? Шею Африз обнимал ошейник, увешанный колокольчиками, а вокруг запястий и лодыжек висел даже двойной ряд.

Кроме ошейника и колокольчиков, на ней было только несколько ниток бриллиантов поверх ошейника с колокольчиками.

– Приветствуем тебя, господин, – сказали обе девушки одновременно.

– Ой! – вскрикнула Элизабет. – Африз, осторожнее чеши.

– Приветствую, – кивнул я. – Где Камчак?

– Он сейчас подойдет, – сказала Африз.

Элизабет чуть повернула голову.

– Я должна говорить с ним, – бросила она через плечо. – Я – первая.

Гребень, кажется, вновь запутался в волосах Элизабет, и она опять вскрикнула.

– Ты – только варварка, – ласково сказала Африз.

– Волосы мои расчесывай, рабыня, – огрызнулась Элизабет.

– Я вижу, вы в прекрасном настроении, – сказал я.

Пожалуй, это было правдой – они казались возбужденными и счастливыми, а их пикировка была ленивой.

– Господин, – промолвила Африз, – берет нас с собой посмотреть танец цепей девушки из Порт-Кара.

Я был озадачен.

– Может быть, я не пойду-у… – протянула Элизабет, – мне слишком жалко бедную девушку.

– Можешь остаться в фургоне, – сказала Африз.

– Если вы увидите её, думаю, вы не почувствуете жалости к ней.

Я кривил душой, говоря это, я действительно не понимал, как кто-нибудь может чувствовать жалость по отношению к порт-карской девице. Они считались великолепными, злобными красавицами, жизнелюбивыми и непокорными, как кошки. Они известны как танцовщицы во всех городах Гора. Впрочем, меня заинтересовало, с чего это жуликоватый и практичный Камчак брал с собой девушек, ведь хозяин фургона рабынь, несомненно, потребует входную плату и за них.

– Хо! – вскричал Камчак, запрыгивая в фургон. – Мясо!

Элизабет с Африз бросились снимать котел с огня. Камчак уселся, скрестив ноги, на коврике близ прикрытого медной решеткой очага.

Он, прищурившись, посмотрел на меня и вытащил из кармана тоспит – желто-белый горьковатый фрукт размером со сливу. Он кинул его мне.

– Чет или нечет?

Я решил больше не биться об заклад с Камчаком, но здесь, безусловно, мне предоставлялась возможность отыграться, что со своей стороны я не мог не приветствовать. Обычно, когда угадывают семена тоспита, загадывают нечетное число. Обыкновенный тоспит почти всегда имеет нечетное количество семян. Но есть ещё и редкая разновидность плода – с длинным черенком, имеющая четное количество семян. Оба фрукта почти неотличимы друг от друга и, быть может, это было случайно, но у тоспита, который подбросил мне Камчак, черешок был оторван.

Африз поднялась и достала не мех, а бутыль вина ка-ла-на, с виноградников Ара. Потом она принесла черную, обрамленную красным чашу с острова Кос.

– Могу я прислужить тебе? – спросила она.

Глаза Камчака чуть блеснули.

– Да, – ответил он.

Она наполнила чашу вином, после чего отнесла бутыль на место.

Камчак очень внимательно следил за её руками.

Ей пришлось сломать печать на бутыли, чтобы открыть её. Когда она брала чашу, та была перевернута.

Если она и отравила вино, то сделала это чрезвычайно ловко. Затем она опустилась перед ним на колени в позе рабыни для наслаждений и, склонив голову, протянула ему чашу.

Камчак взял её и осторожно пригубил. Потом он запрокинул голову и осушил чашу до дна.

– Ха! – произнес он, утираясь рукавом.

Африз подпрыгнула.

– О чем тарианская рабыня собиралась умолять своего господина? – поинтересовался он.

– Ни о чем, – ответила Африз.

– Если ты не попросишь его, я сама сделаю это, – сказала Элизабет.

– Говори, рабыня! – рявкнул Камчак, и Африз побледнела и испуганно затрясла головой.

– Она кое-что нашла сегодня, – сказала Элизабет, – кое-что, что было выброшено.

– Принеси, – приказал Камчак.

Африз робко выпрямилась и пошла к тонкому покрывалу, служившему ей подстилкой у ног Камчака.

В нем был спрятан аккуратно сложенный Африз лоскуток желтой шелковой ткани. Она вернулась и протянула его Камчаку.

Он взял шелк и развернул. Это был поношенный, испачканный камиск, несомненно, один из тех, что был на тарианских девушках, захваченных в играх Войны Любви.

Африз, дрожа, опустила голову на ковер. Когда она подняла взор, в её глазах стояли слезы. Она сказала очень тихо:

– Африз, рабыня, просит господина, чтоб он позволил ей одеваться.

– Африз из Тарии, – рассмеялся Камчак, – просит, чтоб ей разрешили надеть камиск?

– Да, – ответила она и быстро опустила голову.

– Подойди сюда, маленькая Африз, – сказал Камчак.

Она подошла.

Он коснулся бриллиантов на её шее.

– Ты больше бы хотела носить алмазы или рабский камиск? – спросил он.

– Господин, камиск!

Камчак снял алмазы с её ошейника и отбросил их к борту фургона. Затем он, вытащив из кармана ключ от её ошейника с колокольчиками, снял его.

Она не верила своим глазам.

– Ты очень шумела, – сурово сказал ей Камчак.

Элизабет захлопала в ладоши от радости и расправила камиск.

– Рабыня благодарна своему господину, – сказала Африз со слезами на глазах.

– И правильно, – согласился Камчак.

Затем радостная Африз с помощью Элизабет облачилась в камиск. Желтый камиск великолепно сочетался с её темными миндалевидными глазами и длинными черными волосами.

– Подойди сюда! – скомандовал Камчак, и Африз легко подбежала к нему. – Я покажу тебе, как его нужно носить, – сказал он, взявшись за шнур, и затянул его так, что тарианская девушка едва смогла вдохнуть. Затем он завязал его на талии. – Вот так носят камиск.

Африз из Тарии притягивала и привлекала в этом одеянии. К моему удивлению, она прошлась по фургону и дважды повернулась перед Камчаком.

– Разве я не мила, господин?

– Да. – кивнул Камчак. Она рассмеялась от радости, гордая надетым на неё камиском, как некогда могла гордиться своим бело-золотым кастовым нарядом.

– Для тарианской рабыни, – добавил Камчак.

– Конечно, – рассмеялась она, – для тарианской рабыни.

– Мы опоздаем на представление, – сказала Элизабет, – если не поторопимся.

– Я думала, ты остаешься в фургоне.. – сказала Африз.

– Нет, – ответила Элизабет, – я решила идти.

Камчак, порывшись в своем барахле, вытащил пару цепей, предназначенных для сковывания запястий и лодыжек.

– Для чего это? – спросила Африз.

– Для того, чтобы вы не забыли, что вы – рабыни, – проворчал Камчак.

Камчак оплатил наш проход на представление моими деньгами, выигранными честнейшим образом, и мы вошли в павильон. Там уже находилось несколько мужчин вместе с рабынями. Среди них я видел даже пару кассаров и паравачи и одного из катайев, очень редко посещающих лагеря других народов. Тачаки, разумеется составлявшие большинство, сидели скрестив ноги вокруг большого костра у центра павильона. Они были в добром настроении, смеялись и жестикулировали, похваляясь друг перед другом собственными свершениями, которых, безусловно, было очень много, поскольку этой зимой был наиболее удачный грабительский сезон, когда через степь двигалось очень много караванов. Я с радостью заметил, что костер был не из кизяка боска, а из дерева – планок и досок, впрочем, мое удовольствие было испорчено, когда я заметил, что эти доски и дерево были оторваны от фургонов торговцев. Позади костра стояла группа из девяти музыкантов. Они ещё не начали игру, хотя один из них с отсутствующим видом выдавал ритм на маленьком барабане кейске, двое других со струнными инструментами настраивали их, приложив инструменты к уху. Одним из инструментов был восьмиструнный цехар, похожий на длинную плоскую продолговатую коробку, – его держат на коленях, сидят скрестив ноги и играют при помощи медиатора из рога. Другой инструмент – шестиструнная кейлика, струны на нее, так же как и на цехар, натягиваются при помощи маленьких деревянных шпеньков; она немного схожа с мандолиной, имеет такой же полусферический резонатор, но гриф длиннее. Кейлика, как и цехар, – это щипковый инструмент. Я никогда не видел смычковые инструменты на Горе, и, должен отметить кстати, я никогда не встречал на Горе и записываемой в виде нот музыки. Я не знаю, существует ли здесь нотная запись: мелодии передаются от отца к сыну, от мастера к ученику. В оркестре присутствовал ещё один человек с кейликой, но он сидел, держа свой инструмент на коленях, и рассматривал рабынь. Три флейтиста извлекли инструменты и беседовали между собой, я понял, что разговор был не праздным, поскольку то один, то другой останавливался, чтоб проиллюстрировать на своей флейте какие-либо варианты мелодии, затем один или оба слушавших флейтиста пытались скорректировать или повторить то, что он сыграл. Время от времени их дискуссия становилась довольно оживленной. Среди музыкантов был и старый барабанщик, сидящий с кейском, и ещё один молодой парень, который очень серьезно расселся перед целой кучей предметов – там были деревяшка с зарубками, на которой играли, проводя по её поверхности полированной палочкой из дерева тем, самые разнообразные цимбалы, нечто похожее на тамбурин, несколько других ударных инструментов: кусочки металла, проволочки, тыквенные бутыли с насыпанной в них галькой, колокольчики на кольцах и т. д. Эти приспособления время от времени будут использоваться не только им, но и другими, может быть, вторым барабанщиком и третьим флейтистом. Как правило, профессия цехариста считается горианскими музыкантами наиболее престижной; в группе был всего один мастер цехара, и, заметим, он был руководителем группы. Следующими по престижу идут флейтисты, затем игроки на кейлике, за ними идут барабанщики, и в самом низу находится человек, который заботится о целой сумке разнообразных инструментов и приспособлений, играет на них и передает их другим, когда это нужно. Наконец, можно заметить, и это представит некоторый интерес, что музыкантов Гора никогда не обращают в рабство. Разумеется, их могут ограбить, убить, но по закону тот, кто делает музыку, должен быть свободен, как чайка с берегов Воска.

В павильоне с одной из сторон я увидел небольшой распряженный фургон с напитками. Фургон был открыт, и можно было подойти и приобрести бутылку паги, если кому-нибудь хотелось выпить.

– Кое-кто страдает от жажды, – намекнул Камчак.

– Я куплю, – быстро ответил я.

Камчак пожал плечами; в конце концов, это он покупал билеты на вход.

Когда я возвращался с бутылью, мне пришлось переступить через несколько тачаков. К счастью, моя неуклюжесть не была принята за вызов. Один парень, на которого я наступил, был даже настолько вежлив, что произнес: «Прости меня, что я сижу там, где ты собирался наступить». С самыми изысканными тачакскими манерами я заверил его, что не собирался его оскорбить, и наконец дошел до Камчака. У него уже были хорошие места, которых здесь не было раньше, полученные при помощи тачакского метода, заключающегося в том, что находят двух человек, сидящих бок о бок, и ловко усаживаются сами между ними. Он ухитрился также уместить справа от себя Африз и слева – Элизабет. Я выдернул зубами пробку из бутыли с нагой и передал её Камчаку, как требовал обычай. Когда Элизабет, поморщившаяся от запаха выпивки, вернула мне бутыль, в ней отсутствовала примерно треть.

Раздалось два щелчка, и Камчак сковал Африз. В таких случаях применяется приспособление, состоящее из двух браслетов – один для запястья, а другой для лодыжки, соединенные примерно семью дюймами цепи. Как правило, она схватывает правое запястье и левую лодыжку. Когда девушка стоит на коленях в любой из традиционных поз горианских женщин, как свободных, так и рабынь, цепь не причиняет неудобства. Несмотря на оковы, Африз с огромным вниманием разглядывала все вокруг, стоя на коленях рядом с Камчаком. На ней был желтый камиск, её великолепные черные волосы в буйном беспорядке рассыпались по коленям, и я увидел, как несколько тачаков разглядывали девушку с восхищением. Рабыни на Горе очень часто подвергаются пристальному постороннему взгляду. Они ждут этого и приветствуют это. Как я обнаружил, Африз не являлась исключением.

Элизабет немного вздернула голову, держась очень прямо, по-видимому не пребывая в неведении относительно того, что и на неё были направлены заинтересованные взгляды.

Я заметил, что, несмотря на то что Африз была в фургоне уже несколько дней, Камчак так и не позвал кузнеца. У девушки до сих пор не было клейма. Это заинтересовало меня. Более того, за исключением первых двух дней Камчак не обращался с девушкой сурово, разве что однажды довольно сильно стукнул её, когда она уронила чашку. Хотя она была его рабыней всего несколько дней, он уже разрешил надеть ей камиск. Я молча пожал плечами и сделал внушительный глоток паги. «Хитрый тачак».

Африз, со своей стороны, хотя все ещё спала в фургоне на своем месте у ног Камчака, казалось, как-то очень быстро перестала думать о том, чтобы воткнуть кайву тачаку в сердце. Разумеется, это было мудрым решением, поскольку если бы попытка была удачной, последующая ужасная смерть у палачей сделала бы такой обмен любезностями довольно плохой сделкой.

С другой стороны, Африз могла бояться, что Камчак проявит свою феноменальную бдительность и ловкость и схватит её. Кроме того, очень трудно подобраться к человеку, имея на себе колокольчики. И, может быть, больше, чем смерти, она боялась в случае неудачной попытки убить Камчака быть засунутой опять в мешок, который все время стоял наготове у заднего левого колеса фургона. Мне представлялось, что этот опыт ни она, ни Элизабет не были готовы повторить.

Я хорошо помню первый день после того, как Африз стала рабыней Камчака. Мы в этот день спали до полудня, и наконец, когда Камчак соизволил встать, после позднего завтрака, неторопливо приготовленного Элизабет, он вспомнил об Африз и развязал её спальные апартаменты. Она выбралась на четвереньках и взмолилась, прижав голову к его сапогам, чтобы ей приказали принести воду для босков, хотя для этого было ещё слишком рано. Стало очевидно, что очаровательная девушка из Тарии приложит в дальнейшем все усилия, чтобы не провести ещё одну ночь, подобную этой.

– Где ты будешь спать этой ночью, рабыня? вопросил Камчак.

– Если господин разрешит, у его ног.

Камчак рассмеялся и заорал:

– Вперед, ленивица! Боскам нужна вода!

И благодарная Африз подхватила кожаные ведра и устремилась к ручью за водой.

Звон цепей почему-то стал меня раздражать. Камчак бросил мне другие кандалы.

– Надень на варварку, – сказал он.

Это насторожило и меня, и Элизабет.

Почему это Камчак решил, что я должен приковывать его рабыню? Она принадлежала ему, а не мне.

Наложение на рабыню цепей всегда считалось правом собственника и редко делалось кем-нибудь, кроме хозяина.

В этот момент Элизабет выпрямилась, вглядываясь в пространство перед костром, а её дыхание участилось.

Я взял её правое запястье, завел его за спину и закрыл на нем наручник; затем я немножко приподнял её левую лодыжку, охватил её вторым кольцом и нажал. Железо издало ясный тяжелый щелчок.

Элизабет испуганно посмотрела на меня.

Я засунул ключ от цепей в кошелек и переключил внимание на толпу.

Камчак правой рукой обнял Африз.

– Сейчас, – сказал он ей, – ты увидишь, что может делать настоящая женщина.

– Это будет всего-навсего рабыня, такая, как я, – ответила Африз.

Элизабет теперь рассматривала меня со смущением.

– Что это значит? – спросила она. – Зачем ты приковал меня?

– Ничего, – ответил я.

Она опустила глаза и шепнула:

– Она ему нравится.

– Рабыня Африз?

– Меня продадут? – вдруг спросила Элизабет.

Я не стал скрывать от девушки правду.

– Возможно.

Она подняла на меня увлажнившиеся глаза.

– Тэрл Кэбот, – прошептала она, – если я должна быть продана, купи меня.

Я с сомнением посмотрел на нее.

– Зачем?

Она уронила голову.

Камчак перегнулся через Элизабет и вытащил бутылку паги из моей руки. Затем он запрокинул голову Африз, зажав ей пальцами нос, а горлышко бутылки сунул ей в губы. Она извивалась, мычала и трясла головой, но ей пришлось выпить. Пага прожгла свой путь в желудок, заставив Африз судорожно глотать воздух и кашлять. Я сомневался, что она когда-либо пробовала напиток крепче, чем сладкие вина Тарии. Она хватала воздух ртом, а Камчак стучал по её спине.

– Зачем мне тебя покупать? – я снова спросил Элизабет.

Американка свободной левой рукой выхватила бутылку паги из рук Камчака и, к моему изумлению, сделала несколько больших глотков.

Когда мне удалось оторвать Элизабет от бутылки, её глаза открылись очень широко и заслезились. Она медленно выдохнула, как будто наружу мог вырваться огонь вместо дыхания, затем вздрогнула, как будто её ударили, и начала спазматически кашлять и кашляла до тех пор, пока я, боясь, что она может задохнуться, не ударил её несколько раз по спине. Наконец она начала приходить в себя. Я придерживал её за плечи. Внезапно она извернулась в моих руках.

Скрестив ноги, она улеглась спиной мне на колени, причем её правое запястье так и оставалось сковано с левой лодыжкой. Она потянулась, как могла, и только сейчас ответила.

– Потому что я лучше, чем Дина и Тенчика.

– Но не лучше, чем Африз, – вставила Африз.

– Нет, – сказала Элизабет, – лучше, чем Африз.

– Встань, маленькая самка слина, – сказал довольный Камчак, – или мне придется тебя убить, чтоб сохранить собственную честь.

Элизабет посмотрела на меня.

– Она пьяна, – сказал я Камчаку.

– Может быть, кому-нибудь понравится девушка-варварка? – сказала Элизабет.

Я заставил Элизабет принять прежнюю коленопреклоненную позу.

– Никто не хочет покупать меня, – громко пожаловалась она.

Последовали немедленные предложения от трех или четырех тачаков, сидящих вокруг, и я испугался, что Камчак вполне может, если, конечно, цена возрастет, расстаться с мисс Кардуэл.

– Продай её, – посоветовала Африз.

– Спокойно, рабыня, – произнесла Элизабет.

Камчак засмеялся.

По-видимому, пага действовала на земную девушку быстро и сильно. Казалось, она едва способна была стоять на коленях, и я позволил ей прислониться ко мне. Она приспособилась, удобно уложив голову мне на правое плечо.

– Знаешь, – сказал Камчак, – маленькая варварка хорошо принимает твои цепи.

– Чушь, – ответил я.

– Я видел, как на играх, когда ты подумал, что люди из Тарии напали на нас, ты приготовился спасти её.

– Я не хотел, чтобы была повреждена твоя собственность.

– Она тебе нравится, – заявил Камчак.

– Бред, – сказал я ему.

– Бред, – подтвердила Элизабет.

– Продай её ему, – порекомендовала Африз, икая.

– Ты просто хочешь быть первой девушкой, – сказала Элизабет.

– Я бы её продала, – сказала Африз, – она всего-навсего варварка.

Элизабет подняла голову с моего плеча и вдруг заговорила по-английски:

– Меня зовут мисс Элизабет Кардуэл, мистер Кэбот. Не желаете купить меня?

– Нет, – сказал я по-английски.

– Я так не думаю, – сказала она и снова прислонилась к моему плечу.

– Разве ты не видел, как ей нравилось, когда ты надевал на неё кандалы? – спросил Камчак.

– Нет.

– Зачем бы, ты думал, я заставил тебя сковать ее? – спросил Камчак.

– Не знаю, – ответил я.

– Посмотреть, понравится ли ей это.

– Чепуха, – сказал я.

– Чепуха, – эхом отозвалась Элизабет.

– Ты хочешь купить ее? – внезапно спросил Камчак.

– Нет, – ответил я.

– Не надо, – сказала и Элизабет.

Единственное, чего мне не хватало для предстоящей опасной миссии, так это быть обремененным рабыней.

– Скоро начнется представление? – спросила Элизабет у Камчака.

– Да, – ответил он.

– Что-то мне расхотелось смотреть, – сказала Элизабет.

– Отправь её домой, – предложила Африз.

– Думаю, я сумею допрыгать на одной ноге, – предположила Элизабет.

Я сомневался, что это окажется ей под силу, учитывая её состояние.

– Сможешь, – сказала Африз. – У тебя сильные ноги.

Бегала Элизабет, конечно, хорошо, но чтобы прыгать… Она оторвалась от моего плеча.

– Освободи её, – сказал Камчак.

Я достал кошелек из пояса, чтобы вытащить ключ от цепей.

– Нет, я лучше останусь, – произнесла Элизабет.

– Если господин позволит, – вставила Африз.

– Да, – сказала Элизабет, сердито посмотрев на нее. – Господин позволит?

– Ладно, ладно, – сказал Камчак.

– Благодарю тебя, господин, – вежливо сказала Элизабет и вновь уложила голову мне на плечо.

– Ты должен купить её, – сказал Камчак.

– Нет, – ответил я.

– Я назначу подходящую цену, – сказал он.

– Нет, – ответил я.

– Ну что ж, тебе виднее, – сказал Камчак.

В это время фигура женщины в черных одеждах появилась на ступеньках фургона, торговавшего пагой. Камчак ткнул Элизабет в бок.

– Смотри, ты, ничтожная кухонная девка, научись хоть чему-нибудь.

Я заметил члена касты палачей, одетого в плащ, но не придал этому значения. Я был уверен, что это именно тот, который периодически встречался мне в лагере. Впрочем, я скоро забыл о нем.

Представление вот-вот готово было начаться. Африз внимательно смотрела на сцену. Глаза Камчака блестели. Даже Элизабет приподняла голову с моего плеча и чуть-чуть привстала на колени, чтобы лучше видеть.

По ступенькам фургона спустилась женщина, одетая в черное, с густой вуалью на лице. У подножия лестницы она остановилась и замерла. Вступили музыканты – сначала барабаны, выбивающие ритм, затем остальные.

Прекрасная фигура танцовщицы заметалась под музыку, уворачиваясь от чего-то угрожающего, выкидывая руки вперед, словно бежала сквозь толпы в горящем городе. На заднем плане, поначалу незаметная, появилась фигура воина в алой тунике. Он приближался, и теперь казалось, куда бы девушка ни бежала, она везде натыкалась на воина, и наконец его рука легла на её плечи, он запрокинул девушке голову, и она подняла руки в жесте покорности. Воин развернул девушку к себе и обеими руками сорвал с неё тяжелый балахон-девушка осталась в черном легком платье – и вуаль.

Толпа издала восторженный крик. Лицо девушки исказилось в наигранной гримасе ужаса, но она была прекрасна. Разумеется, я, как и Камчак, видел её и раньше, но наблюдать её вот так, в свете костра, было новым наслаждением. Черные волосы девушки были длинными и блестящими, у неё были темные глаза и загорелая гладкая кожа.

Казалось, она о чем-то молила воина, но тот не двигался.

Она отчаянно пыталась вырваться, но не могла.

Тогда воин убрал руки с её плеч, и под крики толпы девушка опустилась к его ногам и выполнила церемонию подчинения, встав на колени, уронив голову и протянув к воину руки со скрещенными запястьями.