Текст книги "Творение. История искусства с самого начала"

Казалось, этот культ будет существовать вечно, но судьба внесла свои коррективы. Одним смелым решением второй сын Аменхотепа III, также носивший имя Аменхотеп, изгнал Амона-Ра, верховное божество с древнейших времен, а также сокола Гора и всех прочих богов, которым поклонялись от низовий Нила на севере до Нубии на юге. Их заменил всемогущий бог Атон – видимое, воплощенное солнце, от которого исходят лучи-ладони.

Чтобы закрепить этот судьбоносный переход, фараон взял себе имя Эхнатон и перенес царскую столицу в новый город Ахетатон (современная Амарна), построенный у известковых скал на берегу Нила между Фивами и Мемфисом. Здесь стали поклоняться Атону, то есть солнечному диску, и почитать солнце и свет в храмах под открытым небом: Эхнатон в окружении стражей ежедневно проезжал по городу в золоченой колеснице, символизируя зримое движение светила [9]. Эхнатон даже сочинил восторженную поэму «Гимн Атону», которая известна из надписей на могилах высших сановников; этим гимном он прославлял «единого бога» Атона за создание всего сущего:

 
Ты сияешь прекрасно на небосклоне неба,
живой солнечный диск, положивший начало жизни!
Ты восходишь на восточном небосклоне,
и ты наполняешь всю землю своей красотой!
Ты прекрасен, велик, светозарен
и высок над всей землей!
Твои лучи объемлют страны
вплоть до предела всего того, что ты создал! [10]
 

Это была революция веры. Никогда раньше и нигде в мире так не почитали единого бога – даже Птаха, египетского бога-творца, создавшего мир своей мыслью.

Говорят, что отец Эхнатона женился по любви. Его жена Тия была незнатной, но красивой женщиной, которая обладала заметным влиянием при дворе. Многие статуи представляют ее сидящей рядом со своим супругом, причем их фигуры соразмерны, что необычно для изображения жены фараона.

Возможно, по примеру своей матери, или даже по ее наущению, Эхнатон тоже женился по любви: в его случае это была женщина, чьи изображения стали эталоном красоты – Нефертити. Их семнадцатилетнее правление, позднее названное «амарнским периодом», положило начало новому утонченному стилю в изобразительном искусстве Египта. На смену древним священным ценностям и строгим канонам пришло новое ощущение открытости чувств и нескрываемой радости жизни. Человеческая фигура стала более округлой, женственной, живот и бедра – чуть припухлыми, а голова – продолговатой и покатой, словно тянущейся за новым духовным знанием. Дух неограниченной власти как будто покинул их тела, уступив место идее удовольствия и плодовитости. Если ранее Хатшепсут изображалась мужчиной, то Эхнатон – напротив – чувственным и женственным, как и окружающий его мир: чья-то рука машет синей оливковой ветвью; по расписным полам дворца разлетаются утки. Мы видим, как Эхнатон и Нефертити, элегантные и влюбленные, проводят время в кругу семьи и наслаждаются обществом друг друга. В лучах египетского солнца она протягивает ему цветок – сцена полна дыханием жизни.

Это новое мироощущение вдохновило придворного ваятеля Тутмоса на создание великого скульптурного гимна красоте – бюста Нефертити. Утонченность сквозит не только в безмятежности и серьезности ее лица, в изящном наклоне ее длинной шеи, обрамленной искусно расписанным воротником, в ее тонко вылепленных чертах и элегантной синей короне, в необычной форме ее глаз, с грациозным прищуром устремленных к храму. Она видна и в тонких, аккуратно прорисованных морщинках на шее Нефертити, и в почти незаметных складках под глазами – едва уловимых признаках старения. Даже в весеннюю пору жизни истинная красота проявляется в накопленном опыте.

Бюст Нефертити был создан в мастерской придворного скульптора Тутмоса – во всяком случае, там он был найден среди руин более двух тысяч лет спустя. Имя самого Тутмоса было обнаружено в виде надписи на вырезанных из слоновой кости шорах лошади. Гипсовые портреты, также найденные в его мастерской, представляют реалистичные образы людей – быть может, членов семьи Эхнатона. Среди них встречались и слепки с лиц – скульптор мог использовать их в работе над художественным образом. На гробнице самого Тутмоса в древнем некрополе Саккары (возможно, даже рядом с гробницей Имхотепа, обожествленного архитектора) есть надпись: «Руководитель художников во дворце Истины». И хотя мы можем лишь фантазировать о том, как рождались творения Тутмоса, эта истина читается в отлитых из гипса формах, в их ярком жизнеподобии, вытекающем из непосредственного наблюдения внешней реальности, которое помогло воспроизвести в бюсте пленительные черты Нефертити. «Истина» в Древнем Египте передавалась словом «маат», имевшим значение и истины, и космического порядка. Это понятие воплощалось в образе богини – статной женщины с пером страуса в волосах. Маат и ее перо проходят через все образы амарнского периода, подрывая официальные каноны. Природа перестала быть стилизованным фоном: ее разбудили и согрели лучи солнца.

Эхнатон с женой Нефертити. XVIII династия. Около 1353–1336 до н. э. Раскрашенный известняк. 24,8 × 20 см

Однако после смерти Эхнатона его образ нового Египта канул в забвение. Были восстановлены старые боги, а вместе с ними и древние каноны, диктовавшие изображение богов и царей. Двор вернулся в проверенный временем культовый центр – Фивы. Преемник Эхнатона (который не приходился ему сыном) стал известен под именем Тутанхамон (изначально оно звучало как Тутанхатон, но его последняя часть была изменена в связи с восстановлением прежнего царя богов Амона). Тутанхамон взошел на трон, будучи мальчиком, и всю жизнь уничтожал плоды трудов своего предшественника; он умер молодым и был похоронен в небольшой гробнице, доверху заполненной предметами роскоши. Его золоченая посмертная маска является образцом мастерского исполнения, однако всё это мастерство положено на алтарь тщеславной демонстрации богатства, накопленного его предками, по большей части в результате торговли, налаженной при неутомимой Хатшепсут. Маска Тутанхамона обращает свой взгляд на тысячелетие назад, к Большому сфинксу в Гизе, воплощению застывшей державности.

Голова жреца («Бостонская зеленая голова»). XIII династия. Около 380–322 до н. э. Песчаник. Высота 10,5 см

Когда греческий историк Геродот в 450 году до нашей эры приехал в Египет, здесь уже властвовали персы [11]. Иноземные правители присутствовали в этой стране уже сотни лет, и наследие прошлых эпох постепенно разрушалось, сокровища Древнего царства привлекали как наследие старины, но сам дух эры пирамид был полностью утрачен. И только когда персы были изгнаны из Египта, во время правления греческой династии Птолемеев, воцарившейся примерно через 70 лет после завоевания Александра Македонского, мы обнаруживаем – по крайней мере, на дошедших до нас изображениях – отблеск былого великолепия. В этот период возникают скульптурные портреты, напоминающие своим реализмом творения Тутмоса и его мастерской, а также более ранние портреты Рахотепа и Анххафа. С поразительным вниманием к деталям выполнен образ неизвестного жреца: гладкий, неровный силуэт его черепа, его мясистые щеки, тонкие губы, выразительные глаза. Столь живое изображение скорее напоминает римские портреты, которые в то время создавались на Апеннинском полуострове, и только спокойная, сдержанная аура выдает в изображенном человеке египетского жреца. Вместо мягкого, податливого мрамора, распространенного в латинском мире, портрет египтянина выполнен из твердого грауваккового песчаника – жесткого и непластичного, как сами египетские догмы; и всё же мастерство скульптора, чье имя, как и большинство имен древнеегипетских мастеров, не сохранилось, сделало этот материал подобным живой плоти.

При Птолемеях – греческой династии, которая правила Египтом около трех столетий после вторжения Александра Македонского, – было построено множество новых храмов, воссоздавших старые формы: этот «архаизм» говорит о том, что, по крайней мере, внешне, в долине Нила сохранялась преемственность. Новая столица Александрия, основанная на берегу Средиземного моря лично Александром Македонским, являлась метрополией, где говорили по-гречески, и она задавала тон в течение всего птолемейского периода, когда на равных сосуществовали греческий и египетский художественные стили. Птолемей I основал в Александрии библиотеку, которая была частью научно-культурного центра, так называемого Мусейона (или музея), привлекавшего к себе ученых тем, что он предоставлял им стипендии, еду и кров. Среди сотрудников Мусейона были и образованные египтяне – например, Манефон, жрец, поделивший историю фараонов на соответствующие династии, – но большинство всё же составляли греки: среди них, как известно, был математик Евклид и изобретатель Архимед Сиракузский. Как и от другого великого александрийского памятника – Фаросского маяка, выстроенного из гигантских каменных блоков и возвышавшегося более чем на сто метров над гаванью, – от Александрийской библиотеки остался лишь образ в истории.

Хотя огромная статуя Зевса на вершине маяка долго напоминала о греческом владычестве над Египтом, судьбу Египта в итоге определил Рим, как и судьбу его извечного врага, персидской империи Селевкидов, разгромленной в 63 году до нашей эры римским полководцем Помпеем. Когда в 30 году до нашей эры на руках последней великой правительницы Египта Клеопатры, дочери Птолемея XII, умирал ее любовник, римский полководец Марк Антоний, она, должно быть, понимала и свою судьбу, и судьбу своей страны. Ее самоубийство, каким бы способом оно ни было совершено, никак не могло быть изображено согласно строгим канонам образа египетских царей: едва ли можно было показать фараона поверженным. Очарованию и великолепию Клеопатры, ставшей богиней собственной жизни, поклонялись еще долго после ее смерти, но к тому времени великие сокровища Египта уже были разграблены первой из длинной череды иностранных держав-завоевательниц – Римской империей.

Вероятно, художники и скульпторы Древнего Египта не видели себе равных на африканском континенте, однако они были далеко не одни. Долина Нила – длинная и узкая полоска цивилизации в окружении бесплодной песчаной пустыни – была физически изолирована, но не полностью отрезана от земель к востоку, за Синайским полуостровом, и от континентального массива на юге и на западе. Идти через пески пустыни было легче, чем совершать переходы через горы. Торговые пути вели на юг Сахары и на запад до самой реки Нигер. Именно здесь, в деревнях, разбросанных по луговым долинам и лесам современной Нигерии, был создан самый крупный массив дошедших до нас изображений Древней Африки за пределами Египта [12]. Выразительные терракотовые фигурки с удивительными головами изготавливались специально для установки в местах погребений и рядом с ними. Это были полые сосуды с тонкими стенками: глину укладывали кольцами, затем сглаживали и придавали нужные формы [13].

Голова. Культура Нок. Рафин Кура, Нигерия. После 900 до н. э. Терракота. Высота 36 см

Эти фигуры и головы – относимые к культуре Нок, получившей свое название по небольшому селению, где были сделаны находки, – часто были выполнены в натуральную величину и гармонично сочетали жизнеподобие с декоративностью. Глубоко высверленные зрачки, тщательно проработанные прически, состоящие из пучков и косичек, а также «артикулирующие» рты, создающие впечатление, будто изображенные говорят или поют, – характеризуют стиль культуры Нок. Возможно, они должны были воспевать умершего в его загробной жизни: такой обычай был гораздо менее кровожаден, чем практики шумеров, и предлагал более радостную перспективу, чем быть вечно замурованным в безмолвии каменной пирамиды.

Наиболее ранние из найденных фигурок культуры Нок датируются примерно 900 годом до нашей эры, но, как и многие «древнейшие» находки, принадлежат к традиции, которая уходит в далекое прошлое, примерно на 400 лет назад, к эпохе Тутанхамона и последним дням XVIII династии. Некоторые фигурки держат посох и плеть фараона или украшены заплетенной в длинную косу бородой, хорошо знакомой нам по посмертной маске Тутанхамона. Откуда народ нок знал о существовании великой цивилизации на востоке, за пустыней, раскинувшейся на тысячи километров, мы точно не знаем. Возможно, изображения и предметы привозили с собой торговцы, курсировавшие по дорогам, соединявшим североафриканское побережье и богатые медью и оловом рудники Западной Африки [14]. Подобно египетским изображениям фараонов, головы в стиле культуры Нок, похоже, изображались в едином стиле на протяжении тысячи лет, при этом существовали бесконечные вариации отдельных черт. И всё же эти работы по своему характеру совсем не похожи на египетские, что говорит о совершенно ином мышлении – том, что желает преобразовывать и выдумывать, создавать образы, транслирующие не только идею власти, но и эмпатию. Через тысячи лет после застывших и безмолвных монолитов Египта эти поющие головы возвестили о наличии совершенно иного представления о цивилизации на африканском континенте.

[1] Wilkinson T. The Rise and Fall of Ancient Egypt. London, 2010. P. 23.

[2] Iversen E. Canon and Proportions in Egyptian Art. London, 1955; Robins G. Proportion and Style in Ancient Egyptian Art. Austin, TX, 1994.

[3] Harpur Y. The identity and positions of relief fragments in museums and private collections: the reliefs of R’-htp and Nfrt from Meydum // The Journal of Egyptian Archaeology. Vol. 72. 1986. P. 23–40.

[4] Anthes R. Affinity and difference between Egyptian and Greek sculpture and thought in the seventh and sixth centuries B.C. // Proceedings of the American Philosophical Society. Vol. 107. No. 1. 1963. P. 60–81.

[5] Spanel D. Through Ancient Eyes: Egyptian Portraiture. Exh. cat., Birmingham Museum of Art. Birmingham, AL, 1988.

[6] Aldred C. Some royal portraits of the Middle Kingdom in ancient Egypt // Metropolitan Museum Journal. Vol. 3. 1970. P. 27–50.

[7] Taggart R. E. A quartzite head of Sesostris III // The Nelson Gallery and Atkins Museum Bulletin. Vol. IV. No. 2. October 1962. P. 8–15.

[8] Kozloff A. P., Bryan B. M. Egypt’s Dazzling Sun: Amenhotep III and His World. Exh. cat., Cleveland Museum of Art. Cleveland, OH, 1992.

[9] Wilkinson T. The Rise and Fall of Ancient Egypt. Op. cit. P. 285.

[10] Гимн Атону / пер. Н. Петровского // Хрестоматия по истории Древнего Востока. М., 1963. С. 105–108.

[11] Геродот. Греко-персидские войны. II.

[12] Fagg B. A preliminary note on a new series of pottery figures from northern Nigeria // Africa. Vol. 15. No. 1. 1945. P. 21–22.

[13] Garlake P. Early Art and Architecture in Africa. Oxford, 2002. P. 111.

[14] Lamp F. J. Ancient terracotta figures from northern Nigeria // Yale University Art Gallery Bulletin. 2011. P. 48–57.

Глава 4
Нефрит и бронза

Первые цивилизации возникли вдоль великих рек. На берегах Тигра и Евфрата в Междуречье, на берегах Нила в Египте, на реках Хуанхэ и Янцзы в Китае, на реке Нигер в Западной Африке. Самой крупной из этих поселений была цивилизация, возникшая на реке Инд и ее притоках на территории современного Пакистана.

Оттиск печати с однорогим быком и ритуальными подношениями. Долина Инда. Около 2500–1500 до н. э. Глина

Люди, жившие в городах долины Инда, – одни из самых загадочных обитателей ранних цивилизаций. Они почти не оставили после себя следов. Мы знаем, что у них была письменность, но смысл написанного до сих пор не расшифрован. От их больших городов не сохранилось ни одного храма или крупного здания, по которому можно было бы судить об их верованиях, чаяниях, страхах и пристрастиях.

Большинство дошедших до нас изображений – это миниатюрная резьба на торговых печатях. В отличие от цилиндрических «валиков» Междуречья и Персии, это плоские, квадратные штампы. На многих из них изображено животное, похожее на быка, с единственным рогом, напоминающим рог антилопы. Однорогий бык стоит перед столбом, к которому привязан сосуд – возможно, предназначенный для ритуальных благовоний или жертвенной крови. Загадочный образ сопровождается набором символов, вероятно, отображающим имя бога [1].

Этот бык – одна из тех химер, которых люди выдумывали тысячелетиями. Это был способ создать связь и одновременно возвыситься над животными, превосходящими человека в скорости и силе или обладающими способностью летать. Подобно серпопарду, который, по-видимому, проник в культуру Египта из Месопотамии, однорогий бык также проделал путь на запад через Персию, где его изобразили на стенах Персеполиса в виде однорогого быка, убиваемого львом. К тому моменту, когда этот бык добрался до Европы, он испытал новую трансформацию, став единорогом.

На индских печатях также встречался мотив «повелителя зверей»: человек, держащий двух укрощенных животных. Однако, судя по незначительности следов, оставленных обитателями Инда, они не очень-то стремились к господству. В отличие от городов у Нила и Евфрата, в индских поселениях дома были построены из обожженного кирпича. Причем крупнейшие здания, вероятно, служили для хранения продуктов земледелия: на Инде не возводилось ни храмов, ни дворцов, и уж конечно, никаких пирамид и зиккуратов. Бронзовая фигурка стоящей женщины, найденная в городе Мохенджо-Даро, – удивительный предмет, дошедший до нас со времен раннего периода. Может быть, это отдыхающая танцовщица, а может, она просто наслаждается свободой и уверенностью в себе, что едва ли было характерно для других древних цивилизаций. Возможно, обитатели Инда ощущали, что боги уже находятся среди них, сопровождают их в путешествиях по рекам и открытым пространствам, населенным священными деревьями, у которых они собирались.

Статуэтка из Мохенджо-Даро. Около 2600–1900 до н. э. Медный сплав. Высота 10,5 см

Сидящая женщина из царского некрополя в Гонур-Депе. Около 1700–1400 до н. э. Стеатит, кальцит. Высота 9 см

К северу от Инда, на землях Центральной Азии между Каспийским морем и горами Тянь-Шаня, во II тысячелетии до нашей эры стали возникать города поменьше: они напоминали города Междуречья, в них имелись дворцы и неприступные укрепления. Государство Маргиана было частью большой области, так называемой Бактрийско-Маргианской или Оксианской цивилизации (от древнего наименования реки Амударья – Окс). В окруженном стенами городе Гонур-Депе, столице Маргианы (сегодня это территория Туркменистана), идее власти уделялось больше внимания, чем в культуре долины Инда, – об этом свидетельствуют оригинальные скульптуры, найденные в погребениях. Они изображают сидящую женщину в объемном наряде, сплетенном из прядей овечьей шерсти и напоминающем накидки-каунакесы, которые носили в Персии и Месопотамии. Каунакес безусловно являлся признаком высокого статуса, так же как маленькие руки и голова, выглядывающие из массива одежды. Возможно, это изображения маргианских цариц, которые дают аудиенцию, хорошенько укутав свое царское величество.

Жизнь развивающихся торговых пути, соединяющих Египет на западе и Китай на востоке, начала проникать и в поселения на реках и вокруг оазисов Центральной Азии, окруженных горами и плоскогорьями. По дороге, которая впоследствии стала известна как Великий шелковый путь, из Китая на запад везли шелк, а в противоположном направлении шли караваны с твердым зеленым камнем нефритом.

Диск би. Культура Лянчжу. Около 3000–2000 до н. э. Нефрит. Диаметр 18,9 см

Для жителей Гонур-Депе, так же как и для бесхрамовых городов долины Инда, эти товары были первыми вестниками мощной цивилизации, возникающей на востоке. На реке Янцзы, неподалеку от озера Тайху, в древнем городе Лянчжу, окруженном рвами и гигантскими крепостными стенами, мастера изготавливали невероятные – технически и эстетически – предметы начиная с середины IV тысячелетия до нашей эры, то есть еще до появления в западном мире первых городов [2]. С помощью сверления и шлифовки (нефрит слишком тверд для иной обработки) зеленому камню придавались формы животных – например, оленей, драконов, птиц и лягушек, – а также ритуальных предметов: топоров и ножей, на удивление гладких и ровных. Кажется, будто их изготовили в каком-то другом мире, а не том, где с незапамятных времен руки человека держали лишь грубые каменные орудия. Прохладная и гладкая твердь нефрита воспринималась совершенно иначе, чем прочие скульптурные материалы.

Самыми загадочными остаются для нас нефритовые диски с искусно выверенным и вырезанным точно посередине отверстием. Это так называемые би – артефакты, символизирующие совершенство мироздания, как круги на воде от брошенного камня или диск полной луны. Би представляли собой недремлющие обереги, их клали в могилы, чтобы охранять покойного, вместе с похожими на сосуды предметами: прямоугольниками с полой цилиндрической сердцевиной из нефрита, украшенными тонкими узорами – так называемыми цун.

Столь сложные и совершенные артефакты говорят о том, что в Древнем Китае владели продвинутыми технологиями. К северу от Лянчжу, в прибрежном районе, нынче называемом Шаньдун, вдоль реки Хуанхэ мастера керамики изготавливали из мягкой черной глины тонкостенные, идеально отполированные сосуды, невесомые и хрупкие, как скорлупа птичьего яйца. Так же как би и цун, эти сосуды сделаны с поразительной точностью, что было бы невозможно без изобретения быстро вращающегося гончарного круга. Однако, как и многие полезные открытия, эта технология возникла в IV тысячелетии до нашей эры одновременно в нескольких местах: в городах Азии, а также в Египте. Совсем другое дело – шелк. Древние обитатели Китая ревностно охраняли секрет разведения шелкопрядов и изготовления тканей, придававших жизни новое ощущение роскоши: они были намного более гладкими и легкими, нежели клочковатые шерстяные одежды маргианских цариц.

Все эти новшества стали результатом появления не только новых эффективных методов производства, но и развития дальнего торгового обмена, стимулировавшего их.

Бронза впервые была открыта в Западной Азии примерно в конце IV тысячелетия до нашей эры. Постепенно ремесленники поняли, как выкованные из меди предметы можно сделать прочнее, добавив немного мышьяка или олова, чтобы образовался сплав, или смесь, позднее названная бронзой [3].

В то время как в западном мире из бронзы в первую очередь изготавливали оружие и инструменты, а также нательные украшения, древнекитайские мастера создавали из нового сплава еще и искусные ритуальные сосуды. Их поразительные формы помогают судить об их предназначении: приземистые котелки на трех расходящихся ножках, называвшиеся дин, были крепкими и непритязательными – как раз подходящими для приготовления пищи. Вытянутая форма цзюэ, винных графинов-треножников, украшенных рельефными узорами, кажется воплощением самого действия разливания. Их формы напоминали прежние виды керамических сосудов, которые возникали на протяжении многих веков для различных нужд [4]. В окруженном стенами городе Эрлитоу, в центральной части Китая, одном из первых мест, где появились литейные мастерские, мастера изготавливали бронзовые сосуды такой же формы, как и керамические горшки, созданные более тысячи лет назад [5]. Это были ритуальные сосуды, их ставили в могилу для почитания покойного. Те, кто занимался их изготовлением, обладали высоким социальным статусом – литейщики бронзы относились к благородному сословию [6]. В городе Аньян, столице династии Шан, ознаменовавшей первую великую эпоху Древнего Китая, мастера отливали цзунь – похожий на кувшин сосуд для вина с двумя ручками по бокам: его полные бока указывали на полноту содержимого, а веселые изображения вдыхали жизнь в безмолвный и тяжелый горшок.

Литые скульптурные элементы придавали особый шарм бронзовым изделиям династии Шан. Чаще всего сосуд украшало некое фантастическое существо, покрытое орнаментом из завитков и линий. Когти, клыки, морды, рога и хвосты облепляли стенки сосудов настолько, что зачастую непросто было разглядеть за ними саму форму сосуда. Фигуры располагались симметрично – но невозможно сказать, то ли это два дракона, глядящих друг на друга, то ли два профиля одного и того же чудовища. Изначально они отражали некий принцип, который копировался снова и снова, пока не стал почти нераспознаваемым: двойной дракон появляется даже на древнейших нефритовых ритуальных предметах. Впоследствии таких драконов прозвали таоте, по имени мифического чудовища. Что эти существа означали, не совсем ясно. Похоже, они служили неким предостережением: жители Центральной равнины, где таоте изображались чаще всего, подвергались множеству смертельных опасностей [7]. Эти фантастические твари принадлежат к анималистической художественной традиции, свойственной народам, жившим на территории северных степей, простирающихся через всю Среднюю Азию от современной Монголии и Сибири, то есть монголам, киммерийцам и сарматам, до народов, живших к северу от Черного моря, впоследствии названных скифами [8].

Цзунь с двумя баранами. Династия Шан. Около 1200–1050 до н. э. Бронза. Высота 45,1 см

Город Лянчжу на берегу реки Янцзы был, вероятно, самым крупным из ранних поселений Древнего Китая. Он возник примерно в то же время, что и Урук в Месопотамии, около 3500 года до нашей эры, хотя, по дошедшим до нас свидетельствам, сильно превосходил его своими размерами. Это был первый великий город цивилизации, объединенной общими технологиями производства и строительства, обработки нефрита и шелководства, а позднее – бронзового литья. Его во многом можно сравнить с Аньяном, столицей династии Шан, возникшей тысячу лет спустя. Эти древнекитайские города были схожи по своему мироощущению, как были схожи города долины Инда или города долины Тигра и Евфрата.

А в горах, более чем в трех тысячах километров к западу от Аньяна, в обнесенном стенами городе на территории нынешней провинции Сычуань, расцвела еще одна цивилизация. Однако, в отличие от жителей столицы династии Шан, жители Саньсиндуя, по-видимому, не имели письменности: всё, что осталось от их культурного очага, это великолепные бронзовые скульптуры, которые они закапывали в больших жертвенных ямах. Это были фигуры, маски и головы с резко обозначенными чертами: большими угловатыми глазами и неестественно широкими ртами. Страшнее всего выглядят толстые, выпирающие глаза – словно окаменевшие взгляды. Возможно, они воплощают какое-то особое представление о власти взгляда, о глазах, излучающих свет, который освещает мир, – о взгляде как инструменте повелевания. В жертвенных ямах также было найдено множество бронзовых глаз, зрачков и глазных яблок, словно для того, чтобы вмонтировать их в глазные впадины. Интересно, что они скорее напоминают стилизованные черты западноафриканской скульптуры нок, о которой уже шла речь выше, чем те изображения, которые создавались на территории Древнего Китая или Юго-Восточной Азии.

Маска с вытаращенными глазами. Культура Саньсидуй. Около 1100 до н. э. Бронза. Высота 66 см

Культура Саньсиндуй исчезает примерно в 800 году до нашей эры. Вероятно, именно отсутствие письменности определило то, что она не оставила ни традиции, ни живой памяти о себе: кажется, будто этот мир просто угас. То же самое можно сказать и о великом городе Лянчжу, где способ общения с помощью символов так и не перерос в письменный язык. И только династия Шан осталась в истории благодаря своему великому достижению – письменной форме коммуникации, которая, в отличие от клинописи Междуречья и египетских иероглифов, так и не вышла из живого употребления. Эта письменность началась с небольших символов, вырезаемых на костях животных и панцирях черепах как способ обожествления, – то есть ее истоки сильно отличаются от истоков клинописи и иероглифов, возникших из бухгалтерских отчетов. В отличие от графических систем Египта и Месопотамии, формы письменности Древнего Китая развились в систему, которая за последующие тысячелетия распространилась по всей Восточной Азии, – такое долголетие вполне можно приписать тому, что ее язык восходит к поэзии и магии.