Текст книги "История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике"

После полудня была забита последняя из десятка свиней, которых мы приняли на борт перед отбытием из Америки, часть туши была использована для морского пирога. Мы питали некоторую жалость к маленькой свинке и сожалели, когда ее жестоко забили. Совсем недавно свинку выпускали из загона и позволяли бродить по главной палубе. Контактируя со многими людьми, она стала совсем ручной и «приобрела значительный опыт», как выразился кок. Некоторые из матросов научили ее трюкам, лучшим из которых был прыжок через обруч. В этом животное достигло большого искусства и могло выполнять трюк, не задевая краев обруча. Свинку научили также подходить на свист, а потом приняли членом вахты по правому борту, ибо, когда матросы заступали на вахту, она обязательно появлялась из-под лебедки и рыскала по палубе, пока вахтенные не исчезали внизу после восьми склянок. Когда подали морской пирог, мы почтили ее память, доказав таким образом силу нашей любви к ней – даже после гибели.

Все члены экипажа добровольно оставались на палубе всю ночь и заняли обзорные площадки внизу и вверху, поскольку мы снова приближались к острову в фарватере других судов. Зажигать свет в каюте запретили, а нактоуз закрыли сверху брезентом. Оставили лишь маленькую дырочку, сквозь которую рулевой мог видеть компас.

Негры почему-то сильно возбудились и много шумели. Все угрозы испанца не могли их успокоить. Если бы рядом проходило какое-нибудь судно, думаю, люди на его борту были бы удивлены, услышав такую какофонию звуков. Наблюдатели сообщили о двух-трех огнях, но мы легко обошли их.

Наконец ночь, казалось самая долгая, подошла к концу, и мы приготовились накормить негров последним завтраком на борту. Поступили приказы уделить кормежке минимум времени, но мы не особенно старались и спешили насколько возможно. С учетом того, что это была последняя кормежка, мы сняли ограничения на потребление воды, позволив каждому негру пить столько, сколько он хотел. Завтрак подавался в трюме, ни одному негру не позволили совать нос на палубу, включая туземцев-крумен. Затем мы сами быстро проглотили свой завтрак, после чего соорудили платформу для спуска за борт. Впоследствии ее следовало использовать для транспортировки негров. Все это время наблюдатели бдительно следили за обстановкой, но не заметили никаких признаков появления судна на каком-либо участке линии горизонта. Во время четырех склянок (десять часов утра) с фор-брам-рея заметили землю. Капитан счел, что корабль подошел достаточно близко к берегу, и велел лечь в дрейф.

Около двенадцати часов сообщили о появлении в прибрежных водах паруса к западу от нашего корабля и через несколько минут различили другой парус примерно в том же месте. Теперь капитан взял подзорную трубу и пошел наверх, где пробыл целый час, наблюдая за чужаками. В это время мы определили, что оба судна были шхунами.

Когда капитан вернулся на палубу, его встретил испанец и посоветовал продолжать движение корабля и взять курс на сближение со шхунами, насколько возможно. Капитан же был склонен оставить корабль там, где он находился, пока приближение чужаков не позволит ему убедиться в том, что все в порядке. Однако испанец развеял его опасения, сказав, что, даже если суда окажутся не теми, которые мы ждем, у нас будет масса времени уйти от них. Капитан согласился и приказал круто обрасопить реи и привести корабль к ветру. Встав на ветер, который постепенно ослабевал, мы были всего на румб с подветренной стороны к шхунам. Нам пришлось приложить все силы для того, чтобы уменьшить расстояние от шхун до того, как ветер стих полностью и оставил нас заштилевать в опасном месте.

К двум часам мы достаточно сблизились, чтобы подать сигнал. Фор-бом-брам-рей был усажен, и через несколько минут мы опустили бом-кливер. Теперь все внимательно наблюдали за незнакомцами, и если бы на наши сигналы они не ответили, то можно было проститься со всеми нашими надеждами. Через десять – пятнадцать минут мы получили благоприятный ответ и встретили его троекратным «ура», от которого корабль буквально задрожал.

Теперь мы убедились, что это были шхуны друзей, которые ожидались. Нам приказали очистить палубы и приготовиться к переброске негров. Я обрадовался тому, что появилось дело, отвлекавшее от мыслей, возникавших во время наблюдения за шхунами. Казалось, пройдет вечность, когда они достигнут нас. С обоих бортов корабля, на носу и корме, приготовили концы для перемещения груза, когда шхуны подойдут достаточно близко.

Это произошло через полтора часа. Поступил приказ убрать легкие летучие паруса и взять на гитовы фоковые и гротовые паруса, после чего обстенить грот-марсели. К тому времени, как одна из шхун вышла на расстояние, допускающее переговоры, испанец послал вызов и получил удовлетворительный ответ.

– Концы в подветренную сторону товсь! – крикнул капитан.

Шхуна легла в дрейф с подветренной к нам стороны, когда на нее бросили конец каната. Но тот не долетел, и ошибку исправил экипаж одной из шхун, бросив нам свой канат, конец которого подхватили, протянули вперед и принайтовили так, чтобы подтянуть шхуну к средней части корабля. Перед закреплением конца другая шхуна пошла в бейдевинд к нашей корме и судну сопровождения бросила конец, который подхватили и закрепили. Дик закрепил теперь первый канат, и мы крикнули матросам шхуны выбирать его. Едва приложили первое усилие, и матросы приготовились тянуть дальше, как, к нашей досаде, «бабий узел» Дика соскользнул и конец ушел за борт. Прежде чем мы бросили на шхуну другой конец, она ушла за корму.

Вся команда ругала Дика последними словами, а помощник так разозлился, что нанес ему три или четыре сильных удара, сказав бедняге, чтобы тот не попадался ему на глаза, иначе он его убьет.

– Повезет в следующий раз! – сказал капитан. – Пять-шесть человек берутся за канаты, остальные сооружают платформу через борт.

Распоряжение быстро выполнили. Кроме того, спустили трапы в люки, чтобы негры поднялись по ним, когда прикажут. Мы потеряли много времени, прежде чем шхуны снова выстроились вдоль борта. На этот раз крепил канат более опытный моряк. Когда один из канатов протянули под платформой, передали приказ, чтобы три-четыре матроса спустились вниз и заставили негров подняться по трапам. Другие матросы, стоявшие посредине корабля, помогали переправлять негров на платформу. Наконец со шхуны на корабль передали большой саквояж, который взял на хранение наш капитан. Как я выяснил впоследствии, он был набит дублонами.

Как только негры выбирались на палубу, их подгоняли ударами хлыста двигаться быстрее и затем загоняли через борт на платформу, откуда они прыгали на палубу шхуны. Освобождение от них трюма заняло час, затем настала очередь женщин. Мне казалось, что будет трудно заставить их прыгать с платформы, однако они, по всей видимости, не возражали против таких прыжков и справлялись с этим хорошо.

– Прощайте, миссис Лакомый Кусочек, – произнес Джордж, хлопнув по заднице негритянку, когда та подошла к краю платформы. – Похоже, я больше вас не увижу.

– Прощай, Дездемона, – сказал Дик. – Не хочешь ли оставить мне локон своих волос? – Дик не особенно соблюдал приказ помощника не появляться со своей глупой физиономией на людях.

Матросы отпускали много таких замечаний, пока негритянки перебирались через борт, и, когда они успешно приземлялись на палубу шхуны, их приветствовал общий возглас: «Отлично сделано!» Туземцы-крумен покидали судно последними, и, когда они проходили мимо, им дарили табак и старую одежду. Когда все негры покинули судно, был отдан приказ отдать концы и отчаливать.

Пока мы занимались выгрузкой негров, другая шхуна пристроилась к своей спутнице и приняла на борт половину живого товара. Обе шхуны загрузились неграми, и теперь возникла проблема, как укрыть их курчавые головы от обозрения с проходящих мимо судов, если какое-нибудь из них окажется поблизости. Я оставил решение этой проблемы испанцу.

Как раз когда мы обрасопивали реи, испанец крикнул с палубы шхуны, чтобы мы прислали ему галет. Капитан приказал бросить через борт четыре бочки, поклявшись, что не спустит лодку даже для самого черта! Возможно, он полагал, что подмокшие в соленой воде сухари не причинят неграм вреда.

На шхунах поставили паруса, а их носы устремились к берегу. Мы также использовали каждый лоскут парусины, который способен тащить наш корабль. Однако двигались медленно, ветер был не настолько сильным, чтобы наполнять паруса. Капитан приказал побросать бачки за борт и после этого пожелал, чтобы сосновый пол в трюме разобрали, а доски сложили на корме. Помощник возразил – внизу становилось слишком темно, и лучше было оставить работу до утра. На этом порешили, и я отправился на возвышенный полубак и наблюдал за удаляющимися шхунами, пока они не скрылись в ночной мгле. Чуть позже, заглянув на палубу, я увидел, как члены команды собрались вокруг котлов, ужиная.

– Итак, парни, – сказал кок Джордж, вышедший подбирать мусор, оставленный бондарем после приготовления последнего завтрака для негров, – мы пробыли почти шесть месяцев на невольничьем корабле.

– Мы еще не оставили его, – откликнулся кто-то.

– Не имеет значения. Сейчас мы на легальном торговом или китобойном судне, – добавил Джордж.

– Верно, Джордж, – вмешался Фрэнк, – но даже черт голову сломит, если попытается ответить, какое из них наше судно.

Корабль пришел в порт Кампече на Юкатане и бросил там якорь. До этого мы выбросили за борт все сосновые доски, которые использовали во время перехода из Африки. После этого промыли трюм хлорной известью, но любое количество этого дезинфицирующего средства не могло удалить полностью специфический запах, сохранившийся в трюме, и мы решили наконец, что ничего, кроме пожара, не сможет очистить его окончательно.

Команда больше не оставалась на корабле, хотя капитан настаивал на этом. Матросы сошли на берег и обосновались в Кампече. Они вели себя так, как и подобает матросам, имеющим в кармане наличность. Они щедро платили испанскими дублонами, поэтому могли себе позволить «вызвать переполох в городе».

Пробыв в Кампече около трех недель, мы отправились на борту мексиканской шхуны в Новый Орлеан, куда прибыли в январе 1861 года. В то время здесь преобладала атмосфера сильного возбуждения, и я сомневался в возможности перебраться на север, если мой отъезд задержится. Поэтому отправился в Нью-Йорк поездом. Вскоре я совершил рейс в Китай и по возвращении в Америку поступил на флотскую службу офицером-добровольцем, на которой состоял до конца Гражданской войны».

Примечание. Корабль «Томас Уотон» был построен в Балтиморе штата Мэриленд в 1848 году, имел водоизмещение 348 тонн. В 1858 году он прошел в Нью-Йорке регистрацию на имя собственника груза или грузоотправителя Дж. А. Мачадо и капитана Эллиота, владельца судна. В 1861 году оно зарегистрировано как собственность России в распоряжении владельцев, капитанов Хиггинсона и Аллена. Отмечается, что это первое американское судно, на котором в Англии был поднят флаг Конфедерации, и, как сообщалось, это случилось, когда корабль стоял в доке Ливерпуля. После короткого использования в качестве быстроходного судна, участвующего в блокаде побережья, корабль подвергся преследованию крейсеров и окончил свое существование, налетев на Каменный риф, близ Чарлстона в Южной Каролине. Его груз состоял из соли, одеял, фланелей и нескольких других товаров. В то время как корабль лежал на рифе, у водной кромки, его сожгли 15 октября 1861 года.

Глава 17
ПОСЛЕДНЯЯ МИССИЯ АМЕРИКАНСКОГО НЕВОЛЬНИЧЬЕГО СУДНА

В 1850 году в Новом Орлеане умер рабовладелец Джон Макдоног, который, сделав Новому Орлеану и Балтимору посмертные дары на образовательные цели, потребовал выполнить одно условие – чтобы по истечении нескольких лет его рабам предоставили свободу и возможность эмигрировать в Либерию. В период до весны 1859 года уполномоченные, ответственные за имущество, начали подыскивать судно, на борту которого освобожденные рабы могли бы быть переправлены в негритянскую республику на африканском побережье. Сначала предложили перевезти их на борту пакетбота, который каждую весну с эмигрантами и грузовыми поставками отправлялся из Балтимора, а позднее в том же году возвращался с грузом продовольствия из колонии. Однако примерно в это время выяснилось, что корабль «Ребекка», стоявший у правительственного причала в Новом Орлеане, к 1 мая должен был прибыть к западному побережью Африки. Он мог обеспечить освобожденным рабам вместе с их багажом подходящие условия для переезда. Вскоре состоялись переговоры. В последний момент уполномоченные решили послать с ними врача и спешно запросили об этом доктора Ховарда Смита, профессора медицинского колледжа, который рекомендовал только что прошедшего курс лекций молодого студента Джорджа Хоу из города Натчеза штата Миссисипи.

В девять утра того же дня «Ребекка» должна была отходить, когда доктор Смит обнаружил молодого студента у ворот благотворительной больницы и без ответного приветствия спросил: «Джордж, ты хочешь съездить на африканское побережье?» Хоу сразу ответил: «На все сто, доктор». – «Когда ты соберешься?» Полагая, что профессор шутит, Хоу сказал: «Хоть сейчас». Взяв с него слово, профессор объяснил ситуацию и необходимость такой поспешности. Когда он закончил, молодой человек прыгнул в кабриолет доктора и вскоре оказался в офисе уполномоченных Макдонога, где подписал соглашение на поездку в качестве медика освобожденных рабов[47]47
  Полное повествование о рейсе см.: Howe G. The Last Slave Ship // Scribner’s Magazine. 1890. July.


[Закрыть].

В офисе некоторые джентльмены предавались веселым шуткам о «шерсти и слоновой кости», и один из них написал письмо врачу военного корабля США «Винсеннес», патрулирующего побережье Африки, сказав Хоу: «Это рекомендательное письмо, возможно, будет для вас полезным». Но тот был настолько поглощен идеей поездки в Африку, что не придал особого значения этим шуткам и отправился домой упаковывать книги и одежду.

В двенадцать часов он был на борту корабля и, представляясь капитану, отметил, что тот выглядел раздраженным. Вскоре капитан пригласил его в каюту и приказал стюарду приготовить комнату. Выйдя на палубу, Хоу увидел пеструю толпу негров, мулатов, квартеронов, мужчин, женщин и детей разных возрастов числом сорок три человека. Они усердно занимались перетаскиванием багажа на борт корабля. Многие из них не желали ехать и, казалось, были удручены перспективой покинуть дом. Вскоре прибыли несколько уполномоченных с женами, которые знали негров, и через некоторое время им удалось немного приободрить иммигрантов.

Корабль отошел от причала в четыре часа вечера. Рано утром следующего дня они были в устье реки, а через час – в открытом море. Приятный южный бриз гнал корабль дальше со скоростью восемь миль в час. На званом обеде Хоу обнаружил за капитанским столом натурализованного шотландца капитана К., первого помощника мистера Т. из Лонг-Айленда, двух испанцев, мало говоривших по-английски. Последовало представление. Один испанец пояснил, что они со спутником едут в торговую факторию на африканском побережье, представляя торговый дом в Гаване. Долго ожидая подходящей возможности выбраться туда, он взял билет на это судно на всю протяженность маршрута.

После ужина помощник остался в каюте, к столу пришли и были представлены другие офицеры: «Это доктор Собоунс, я – помощник, вот второй помощник, там плотник. Теперь скажите, как вы умудрились поехать с нами в последний момент?» После того как Хоу объяснил, помощник сказал: «Вам следует узнать кое-что о корабле и его рейсе, перед тем как займетесь делами». Это напоминало шутки уполномоченных и заставило молодого врача задуматься. Вечером, во время вахты помощника, он подошел к нему и после нескольких замечаний о погоде сказал: «Мистер Т., я не вполне понял ваше замечание за ужином. Будьте любезны объяснить». После долгого молчания помощник ответил: «Ладно, рано или поздно вы узнаете это. Не думаю, что я выдам тайну, если скажу вам сейчас, что данный корабль – невольничье судно. Да, именно оно. Корабль принадлежит испанской компании, которая представлена здесь испанцем, старшим из пассажиров. В свое время он примет обязанности капитана. Другой испанец будет его помощником. Они купили этот корабль два месяца назад и столкнулись со всеми таможенными проблемами. Корабль идет под американским флагом и, как полагают, будет приобретен торговым домом в Новом Орлеане, являющимся филиалом испанской компании. Они хотели добыть документы, позволяющие кораблю идти к африканскому побережью. Сейчас все, что предназначено для этого региона, воспринимается с подозрением, и испанцы решили идти без груза для приобретения пальмового масла, древесины бафии яркой и других товаров. По разным причинам таможенные власти отказали выдать документы. Между тем корабль загрузили пустыми бочками, бочарными клепками в неотесанном виде, из которых собирались сбивать в случае необходимости другие бочки. Очень деликатным был вопрос о продовольственном снабжении, поскольку продовольствие нельзя было везти с выгодой в качестве груза для этой местности и для бартерного обмена оно не годилось. Тогда испанцы предложили оборудовать корабль как китобойное судно для промысла в районе от Бермуд до мыса Доброй Надежды. Это позволило бы судну по случаю подойти к африканскому побережью за водой и свежим продовольствием, а также потребовало бы больше времени на поездку. Как раз в это время торговый дом узнал о плане уполномоченных Макдонога отправить бывших рабов через Балтимор в Либерию. Рассмотрев этот вопрос, решили предложить корабль как средство транспортировки за весьма умеренную цену. Если бы таможенники согласились на это, им была бы выплачена хорошая премия. Предложение приняли и назначили дату отбытия. Теперь испанцы располагали легитимным грузом для африканского побережья и легко получили необходимые документы для торговой фактории на реке Конго, остановки по пути в Либерии. Могу вам сказать также, что ваше присутствие здесь неприятно для капитана К., поскольку он собрался проследовать с этими неграми до южного побережья Кубы, оставить их в знакомом месте и продолжить рейс. Сейчас это невозможно без договоренности с вами, но не думаю, что он что-нибудь скажет вам по этому поводу. Вы чужак, мы все время на виду у других судов. Вам легко будет шепнуть несколько слов, чтобы расстроить экспедицию».

На следующий день рано утром, когда капитан с врачом вели на палубе разговор за чашкой кофе, он заметил: «Эти негры представляют большую ценность, каждый из них владеет каким-нибудь ремеслом, что заинтересовало бы любую плантацию. Женщины тоже приобрели большой опыт. За них бы на Кубе дали кругленькую сумму. Куба очень близко, и я знаю, где можно высадить негров без большого риска».

Врач сразу ответил: «Капитан, этих негров надо высадить в месте назначения в Африке, и насколько возможно, я не позволю изменить программу».

Как бы развеивая всякие сомнения, капитан сказал: «Разумеется, их следует высадить в Либерии, жаль только, что на ветер выбрасывается столько денег».

Помощник во время вахты, которая затем последовала, спросил доктора, о чем они говорили с капитаном, потому что по возвращении в каюту последний долго и бурно разговаривал с испанцами. Он не мог их убедить, что высадка негров на Кубе представит небольшой риск, с согласия врача или без. Узнав подробности разговора между капитаном и врачом, помощник сказал: «Ну, теперь вопрос решен, мы движемся на юго-восток вместо юго-запада. Это означает, что мы не будем делать остановку на Кубе на этом этапе рейса».

«Это мой второй рейс подобного рода, – сказал помощник. – Первый был из Нью-Йорка в Африку и Бразилию, и, поскольку в Бразилии, видимо, запретят рабство, а кули становятся дешевле негров на Кубе, наш корабль будет последним невольничьим судном. Если нам повезет, то мы привезем последний груз живого товара. Сначала вам нужно понять, что требуется один человек в качестве главного распорядителя и три агента, каждый с помощником, способным подменить агента в случае болезни или смерти. Главарь проживает в Гаване. Один агент с помощником, испанский капитан и его приятель, находятся вместе с нами на борту корабля. Он поехал в Соединенные Штаты приобрести самое быстроходное судно, какое только можно купить за деньги. Нашел в Новом Орлеане клипер из Балтимора «Ребекка» водоизмещением пятьсот пятьдесят тонн, с высокими парусами, лиселями к бом-брам-реям, стакселями к бом-брам-стеньгам, с рекордной скоростью по ветру четырнадцать узлов, со способностью определяться по траверзному расстоянию. Судно было оборудовано новыми парусами, такелажем, дополнительным рангоутом и реями, а также большим запасом материала для изготовления новых парусов во время рейса, замены ненадежных лееров, бегущего такелажа и т. д. Служащие таможни, видимо, отнеслись к судну с подозрением и внимательно следили за всем, что касалось судна. Как раз в это время уполномоченным Макдонога сделали предложение отвезти негров в качестве пассажиров, после чего произвели соответствующие приготовления. Потом началась закупка в больших количествах риса, белых бобов, свинины и галет якобы для пассажиров. Посредством длинного шланга были заполнены все бочки водой из отверстия под ватерлинией в носовой части корабля. Его снабдили досками и смастерили койки между палубами по всей длине трюма по числу ожидавшихся пассажиров. На палубе соорудили большую плиту для приготовления пищи. Другой агент с помощником отбыли несколько месяцев назад к африканскому побережью, закупили и договорились вывезти частями по контракту столько негров, сколько их помещается внутри судна. Место встречи с ними знали на борту нашего корабля только испанцы. Еще один агент с помощником располагались в качестве рыбаков, я точно знаю, на редко посещаемом острове с южной стороны Кубы. Там с компаньоном или двумя они удят рыбу на продажу, так что им требуются постоянный лагерь и малое судно. Когда мы подойдем, они будут готовы сообщить нам, где и когда выгрузить товар. В Гаване у главаря все наготове, в его особые функции входит подкуп таможенников и удержание их подальше от места, где их не хотят видеть. Унция золота, семнадцать долларов на человека, выплачивается таможенникам за каждый выгруженный комплект живого товара. Они делят взятку между собой, согласно прежним договоренностям».

Жизнь на борту протекала приятно, поскольку наш корабль снабдили замечательной провизией, деликатесами, необходимыми для комфорта. В условиях замечательной погоды проход по Гольфстриму вызывал большой интерес. Каждый день производились эксперименты, менялись размеры и тип парусов, чтобы добиться максимальной скорости. Все мачты проверили на максимальную нагрузку, добавляли новые леера и лось-штаги до тех пор, пока не оставалось сомнений в способности мачт выдержать любую нагрузку. Корабль легко преодолевал в день триста двадцать – триста пятьдесят миль, идя круто против ветра, как только возможно. В полосе юго-восточных пассатов корабль шел двенадцать часов курсом на востоко-северо-восток, двенадцать часов – на юго-запад и в течение суток двигался на восток со скоростью тридцать миль.

Негры вскоре привыкли к движению судна, но продолжительность рейса утомляла их, и они не раз повторяли, что когда захотят вернуться в Луизиану, то пойдут пешком, так как провели достаточно времени на качающейся палубе. Чтобы занять себя, женщины принимались штопать и стирать белье офицеров. И так как их посуду сложили в нижнем трюме, необходимо было найти другую. Со стиркой и сушкой справились легко, но глажка осуществлялась посредством наполнения раскаленными углями алюминиевого ведра и использования его как утюга – правда, без особого успеха.

1 июля 1859 года разыгрался ужасный шторм, с ветром и дождем, море сильно разбушевалось. Показался мыс Пальмас, на нем была расположена Монровия, столица Либерии. Все сооружения у воды затемняла дымка, и, когда она рассеялась, появился небольшой пароход и сделал холостой выстрел, приглашая «Ребекку» стать на якорь. Корабль поднял американский флаг и двинулся дальше в сопровождении парохода, оказавшегося английским крейсером «Вайпер», который подошел, возможно, ближе и выслал на борт «Ребекки» офицера. Тот вежливо объяснил свое появление и был приглашен вниз, где ему в качестве жеста любезности показали документы корабля, потому что последний был теперь под юрисдикцией либерийских властей. Офицер любезно пояснил, что узнал судно, как только оно оказалось в пределах видимости, и что его пароход вместе с другими крейсерами некоторое время высматривал «Ребекку». Он сказал, что его правительство депешей, доставленной почтовым пароходом в Сан-Паулу-ди-Луанда, уведомило крейсеры, что корабль «Ребекка» находится под подозрением. Судно описали с такой точностью, что ошибиться было невозможно. Офицер полагал, что корабль имел груз на вывоз, и был сильно раздосадован, когда обнаружил, что груз предназначен на ввоз и по назначению. После короткого пребывания он покинул корабль и удалился на пароходе в южном направлении.

Затем от берега к кораблю по очень бурному морю без особых усилий подошло длинное каноэ, под управлением четырех явно голых негров. Подойдя, они перебрались через поручни и стали ходить, подскакивая, среди пассажиров – без одежды, за исключением лоскутов ткани, повязанных вокруг поясницы. Их было пятеро, мускулистых особей, низкорослых и плотных, с татуировками от лба до кончика носа и на щеках, иссиня-черных. Это были туземцы-крумен из племени, которое распространено на побережье. Капитаны кораблей нанимали их для погрузки товаров и воды или в качестве лоцманов. Их редко брали на вывоз. При виде туземцев-крумен пассажиры, охваченные ужасом и испугом, подняли адский вой. Матросы, пользуясь ситуацией, ходили между испуганными неграми и говорили им, что сейчас для них наступило время снять свою одежду и приготовиться идти на берег, чтобы быть похожими на людей, среди которых они будут жить.

Корабль стал на якорь в месте, назначенном туземцами-крумен, и отправил на берег весточку о прибытии. Однако из-за шторма курьер явился только на следующий вечер. Его появление успокоило негров, как масло бурные воды. Агент оказался энтузиастом и вскоре дал им понять, что сад Эдема всего лишь неприглядный пригород по сравнению с Монровией.

4 июля отмечалось как праздничный день, и офицеров корабля пригласили на обед к президенту республики и его министрам.

Вечером миссионер, единственный белый человек, проживавший в негритянской республике, отвел врача в сторону и сообщил о серьезных сомнениях относительно характера миссии «Ребекки», а прибыв на корабль, он сказал офицерам, что их подозревают. На созванном сразу совете обсудили меры по высадке на следующий день пассажиров с их пожитками. В Монровию только что вернулась английская канонерская лодка и стала на якорь на небольшом расстоянии от корабля. От ее присутствия хотелось избавиться как можно скорее.

На следующий день рано утром появилась флотилия шлюпов, каноэ и яликов. Испанский капитан сказал доктору, что тот пойдет на борту судна до реки Конго, где произойдет встреча с почтовым пароходом. Доктор принял это предложение. К полудню высадили пассажиров с их пожитками, вернулся капитан с судовыми документами и т. д. Подняли якорь и двинулись новым курсом. За кораблем сразу последовал английский крейсер, но скорость «Ребекки» составляла двенадцать миль по сравнению с его восьмью. До наступления темноты англичанин исчез за горизонтом.

На палубе появился испанский капитан. Это был смуглый коротышка с черными волосами и холодным, решительным взглядом. Он носил открытую рубашку с большим шелковым платком вокруг шеи, белые брюки с широким красным поясом, обернутым вокруг талии несколько раз, широкую мягкую шляпу. Типичный бандит. За ним следовал помощник в почти таком же облачении. Затем он выступил вперед и ударил в корабельную рынду. Команда собралась на юте, где испанский капитан А. обратился к ней на испанском и английском.

– Матросы, теперь я капитан этого корабля. Это мой помощник, – сказал он, представляя своего спутника. – Другие офицеры сохраняют свои должности. Бывшего капитана и помощника мы уважаем и будем с ними советоваться. Цель рейса – закупка в Африке негров и доставка их на Кубу. Поездка чревата опасностями, но, если все пройдет хорошо, будет много денег. Если среди вас есть желающие сойти на берег, корабль сделает остановку в месте, где можно будет благополучно высадиться и получить двойное жалованье на день выдачи.

Команда выразила желание подписать новые статьи договора, и были объявлены размеры жалованья в случае успеха рейса. Американскому капитану и его помощнику полагалось по 5000 долларов, второму помощнику – 3500, плотнику – 3000, каждому матросу – по 1500 долларов. Численность команды составляла двадцать три человека, включая турок, греков, итальянцев, испанцев, шотландцев, янки и датчан.

Было очевидно, что испанский капитан не доверял капитану К. и, хотя они вели себя любезно по отношению друг к другу, в их поведении не наблюдалось ни малейшего признака фамильярности. Такое отношение к К. разделяла почти вся команда. Однажды, когда капитан К. зависал на булине за кормой, проверяя рулевые петли, матрос на руле вытащил нож и сделал движение с намерением перерезать канат и сбросить капитана в море. Однако доктор заметил это и быстро обратил внимание на него испанского капитана.

Корабль опережал время прибытия к назначенному месту встречи на несколько недель, поэтому он неспешно двигался вперед, пока не вышел на расстояние одного дня хода до Маюмбы, расположенной примерно в двухстах милях к северу от устья реки Конго. Эту часть побережья усиленно патрулировали паровые и парусные суда Соединенных Штатов, Англии, Португалии и Испании, так что, приближаясь к берегу, мы подвергались большому риску перехвата. Хотя судовые документы были действительными до реки Конго, однако корабль могли перехватить по подозрению и отправить в Сьерра-Леоне. Там же суд мог основательно расследовать дело и вынести приговор о конфискации.

Однажды ход корабля был отрегулирован таким образом, чтобы, идя всю ночь в направлении побережья, он находился в дневное время на расстоянии пятнадцать миль от берега. В это время спустили на воду ялик, и в него сели испанский капитан с двумя матросами. Их снабдили продовольствием на два дня и компасом, после чего они отправились к берегу. Корабль же сразу повернул в открытое море с учетом того, что по прошествии сорока дней он вернется в место, где испанский капитан высадился. Теперь командование кораблем принял испанский помощник и вышел в море, удалившись на четыреста миль от берега, чтобы затем вернуться однажды и потом снова уйти в открытое море на сорок дней, не приближаясь к берегу на расстояние двести миль. Это был весьма спокойный переход. Лишь в двух случаях были замечены суда, которые оказались китобойными и держались мористее.