Текст книги "История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике"

Глава 4
ОТБЫТИЕ ИЗ ЛОНДОНА «АЛЬБИОН-ФРЕГАТА» С НЕВОЛЬНИЧЬЕЙ МИССИЕЙ

Этот рассказ о поездке к реке Новый Калабар, или Рио-Реал, на гвинейском побережье позаимствован из журнала, который вел мистер Джеймс Барбот, суперкарго и совладелец с другим предпринимателем из Лондона «Альбион-фрегата» водоизмещением 300 тонн, с 24 орудиями. Он владел 10 процентами стоимости корабля[13]13
  Churchill. Op. cit. Vol. V.


[Закрыть].

«Мы отправились из Даунса 13 января 1699 года и прибыли к острову Мадейра 3 февраля, откуда продолжили переход сразу же после того, как взяли на борт вино и продовольствие. 10 февраля мы смонтировали на палубе шлюп, и в тот же день, ночью, корабль мощно потряс кит. Он поднялся с глубины прямо под нашим килем, почти посередине, после чего с большим шумом снова погрузился в океан. Рулевой признался, что больше минуты не мог сдвинуться с места.

В точке 12 градусов 5 минут северной широты мы заметили два паруса. Позднее переговорили с одним из них, который оказался лондонцем, командиром одной флотилии, который поднялся к нам на борт и сообщил, что находится в трех днях пути от реки Гамбии, держа курс на гвинейский Золотой Берег. В этот полдень нас окружили большие стаи морских свиней. Одну мы зацепили крюком.

25 февраля бросили якорь у реки Сестро, где оставались почти месяц, запасаясь дровами, водой, рисом, душистым перцем, птицей и другой провизией. Царь Петр был еще жив и здоров. Мы ограничились покупкой нескольких слоновьих зубов из-за дороговизны. 7 апреля прибыли к Аксиму, первому голландскому форту на Золотом Берегу, а на следующий день стали на якорь перед прусским фортом Великий Фридериксбург. Там нас любезно принял прусский генерал, но предупредил, что не располагает возможностью приобрести какой-нибудь из наших товаров. Повсюду на этом побережье торговля замерла по причине большого количества контрабандистов, наличия других торговых кораблей, а также из-за военных конфликтов между туземцами. Этот форт был прекрасной крепостью, оснащенной около сорока орудий. Генерал рассказал мне, что шесть недель назад, по возвращении из Кейп-Лопеса в Трес-Понтас, он подвергся нападению пирата, который отпустил его, встретив очень теплый прием. Он сказал, что вокруг этого мыса курсируют еще два-три пирата.

10 апреля рядом с нами бросил якорь небольшой португальский корабль. Чернокожий капитан сообщил, что находится в трех неделях пути от Сан-Томе, где три месяца назад он видел четыре французских парусника. Они шли из Гвинейского залива, груженные рабами, большей частью из Фиды. Эти корабли были посланы французским королем со специальной миссией закупки рабов, чтобы возместить рабами вместо денег убытки флибустьеров Санта-Доминго, требующих вернуть трофеи, захваченные прежде в Картахене месье Де Пуанти и Дюкассом, и тем самым побудить их вернуться в Санта-Доминго и подтолкнуть их обосноваться в поселении, которое они бросили.

Чернокожие, обитающие рядом с фортом, по злобе отвели от берега канал со свежей водой, чтобы помешать нам воспользоваться ею. Мы пожаловались прусскому генералу, который приказал позволить нам запастись водой. Он также выделил нам несколько своих каменщиков, чтобы те заранее соорудили у нас на борту для рабов камбузный котел. У нас много больных матросов, некоторые из них уже умерли. Солнце жжет немилосердно. Мы почти не запаслись провизией, кроме нескольких коз, дорого заплатив за них. У португальского капитана мы приобрели за пять экю золотом козу, свинью и семь цыплят. Здесь нам также выпало несчастье обнаружить, что конские бобы, которые мы закупили в Лондоне на сто фунтов на кормление наших рабов, во время рейса испортились без употребления и ухода.

17 апреля мы прибыли к форту Мина и обнаружили на рейде семь кораблей, три или четыре из них парусники, среди которых два фрегата по тридцать орудий каждый и 130 человек экипажа. У берега крейсер, захвативший три контрабандных судна из Зеландии. Одно из них, оснащенное тридцати шестью пушками, оказало дерзкое сопротивление. Его капитану предстоит суд со смертным приговором. Один из фрегатов, пробывший у побережья два года, собирался возвращаться домой с тысячью марок золотом.

21 апреля мы двинулись дальше, салютовав крепости семью залпами, и бросили якорь в Анамабо, где с большим трудом купили по высокой цене некоторое количество маиса и продали много сладостей и пороха. Мы платили по три экю за каждый ящик маиса, но, потеряв большой запас конских бобов, были вынуждены приобретать кукурузу за любую цену. Чернокожие здесь очень ценят сладости в цветных обертках. Лидирует среди них клеенка с позолотой, с изображением английского оружия. Мы купили лодку, груженную топливом, по три экю за каждую сотню чурбаков. Очень дорогие дрова.

15 мая мы прибыли в Аккру и стали на якорь в полутора лигах от берега. Здесь задержались на двенадцать дней, покупая золото, рабов и некоторое количество слоновьих зубов. Общались по очереди с английскими, голландскими и датскими командирами фортов, но особенно тепло – с датским командиром Трауне, при котором всегда была супруга. Поставив паруса, мы задействовали свой левый якорь, порвав канат и буйреп. Пришлось уходить, оставив позади якорь, который зацепился за каменистое дно. Мы закупили на Золотом Берегу шестьдесят пять рабов, помимо золота и слоновьих зубов. Отсалютовав европейским фортам по девять залпов каждому, мы взяли курс на Новый Калабар, за очередными партиями рабов. Наш небольшой шлюп следовал за нами под парусами.

Во время этого перехода погода нам не благоволила, угрюмое черное море постоянно штормило. Днем и ночью было холодно, так же как в проливе Па-де-Кале в сентябре. Наш несчастный шлюп часто задерживал нас, доставлял много неприятностей.

Наконец 17 июня в три часа после полудня бросили якорь у реки Новый Калабар на пяти с половиной фатомах глубины до илистого песчаного дна, то ли к северу, то ли к югу от пункта Фоко. На рассвете следующего утра мы послали баркас с тремя матросами на разведку и для найма нескольких чернокожих в качестве лоцманов на Калабаре. Заодно снабдили баркас некоторыми образцами товаров. Насколько могли, разглядели корабль, стоящий на якоре в реке Бэнди (Бонни), и на следующий день послали шлюпку с одним из лоцманов прозондировать отмели. Он возвратился с большим трудом в семь вечера. Сильный ветер гнал большие волны. Наш баркас не вернулся в условленное время, 22 мая мы начали беспокоиться. Все время было очень холодно, дул сильный ветер зюйд-зюйд-вест. Мы обнаружили, что июнь, как и предупреждал нас в Трес-Понтас португальский капитан, действительно «дьявольский».

23 июня в одиннадцать часов утра мы заметили лодку у отмели. Когда она приблизилась к нам в час, то оказалось, что это большое каноэ с девятью гребцами помимо других чернокожих и командира нашего баркаса. Он сообщил, что из-за отмелей войти в реку невозможно. Он бросил якорь, и несколько часов спустя канат лопнул, и баркас был унесен в реку Бэнди, оставив якорь на буйрепе. Вождь Великого Бэнди Уильям послал нам в каноэ двух-трех своих лоцманов, имеющих сертификаты от нескольких английских капитанов кораблей, которые эти лоцманы успешно проводили в устье реки. Некоторые из кораблей имели осадку тринадцать футов, наш фрегат – четырнадцать с половиной футов.

Наш матрос сообщил, что корабль, который мы видели в реке, был английским. Его капитан Эдвардс за три недели закупил пять сотен рабов и готов идти в Вест-Индию. Он добавил также, что чернокожие, как только заметили на рейде наш корабль, сразу же отправились вверх по реке закупать рабов, помимо тех полутораста, что оставались в поселении, когда матрос покинул его. Как оказалось, вождь Уильям заверил его, что снабдит нас пятью сотнями молодых и крепких рабов. Офицеры посоветовались на борту и единодушно решили, по возможности, войти в реку.

24 июня в ранний час и при хорошей погоде мы мобилизовали команду на извлечение нашего единственного запасного якоря. Однако он так глубоко увяз в иле, что его невозможно было поднять. Нам пришлось сильно повозиться. То ли якорь увяз глубоко, то ли зацепился за камни, не могу сказать, но корабль сильно раскачивался, лопнули два стренга нашего троса, хотя он был новым. Это заставило нас сразу обрубить трос и намотать его на перлинь. К нему мы прикрепили буй, который представлял собой железную бочку.

В час пополудни, когда мы выбирали якорь, лопнул перлинь, что заставило нас быстро обрубить трос и пойти под парусами для спасения корабля и, по возможности, людей. На этот раз стало страшно, ведь были потеряны все наши якоря и мы находились на мели.

Так мы двигались курсом зюйд-зюйд-ост более полутора часов, около двух лиг от того места, где стояли на якоре. Далее некоторое время шли на северо-запад с лотом наготове, чтобы мерить глубину. В три часа мы внезапно вышли на глубину трех с половиной, затем на три и, наконец, два с половиной фатома. Все подумали, что корабль погиб, когда он стал часто касаться кормой дна. Особенно сильным был третий удар. Но затем, благодаря Провидению, мы поставили паруса, корабль прошел далее и выбрался из мелководья без всякого ущерба. Около пяти часов мы достигли устья Бэнди, и открылся вид на корабль капитана Эдвардса, стоящий у поселения вождя. Лунный свет помог нам воспользоваться тем же приливом, чтобы стать на якорь на том же месте на четырнадцати фатомах глубины. Мы стали на левый трехсотфунтовый якорь, единственный, который у нас остался. Прилив был высок, потребовалось много времени, прежде чем корабль приобрел достаточную устойчивость. Капитан Эдвардс на ночь прислал нам шестисотфунтовый левый якорь, пообещав вскоре прислать большой якорь.

На следующее утро мы приветствовали черного вождя Великого Бэнди семью пушечными залпами, а чуть позже таким же приветствием встретили капитана Эдвардса, когда он поднялся к нам на борт, чтобы проконсультировать нас относительно торговли, которую мы задумали организовать там. В десять он вернулся на берег, снова под аккомпанемент пушечного салюта в семь залпов. Мы тоже сошли на берег почтить вождя и напомнить ему о торговле, но он дал понять, что ожидает по одной болванке железа за каждого раба, цену более высокую, чем платил ему Эдвардс. Он также отказывался от наших чаш, кружек, желтых бус и некоторых других товаров, которые пользовались там в это время малым спросом или вовсе им не пользовались.

26 июня мы совещались по вопросам торговли с верховным вождем и местными туземными вождями страны. Совещание продолжилось с трех часов пополудни до ночи, но безрезультатно. Они настаивали на получении тринадцати железных болванок за раба мужского пола и десять рабынь, мотивируя тем, что рабов стало меньше из-за того, что в последнее время их увозили многие корабли. Вождь угостил нас ужином, после чего мы простились с ним. На следующее утро он послал за бочонком бренди по две железных болванки за галлон, а в десять часов мы спустились на берег и возобновили совещание, но так ни о чем не договорились. Через четыре дня состоялось новое совещание, на котором брат вождя завершил дебаты заявлением, что туземных вождей устроят 13 болванок за рабов-мужчин и 9 болванок и 2 медных кольца за женщин. На следующий день торговля была проведена на этих условиях. Вождь пообещал прийти на борт корабля для оплаты его услуг.

На следующий день все утро шел сильный дождь, а в два часа пополудни с берега прибыл верховный вождь в сопровождении местных вождей и придворных на трех больших каноэ. Всех их встретили салютом из семи залпов. На верховном вожде была старомодная, порыжевшая, алая накидка с золотыми и серебряными узорами, красивая шляпа на голове, но ходил он босиком. С ним был его брат Пепрел – язвительный и могучий чернокожий туземец. Он всегда вставлял остроумные возражения против всех аргументов, надоедал нам придирками к той или иной упаковке, подарку и бочонкам бренди. Было бы желательно, чтобы подобные типы не попадались на пути, что способствовало бы торговле.

Мы до глубокой ночи поили их бренди и пуншем в таком количестве, что к четырнадцати часам они вместе с вождем так громко болтали и спорили между собой, что невозможно было терпеть. Однако наши проблемы наконец постепенно уладились. Вождь приказал глашатаю провозгласить разрешение торговать с нами в сопровождении музыки труб, сделанных из бивней слона. За свои услуги глашатай получил 16 медных колец. Чернокожие туземцы отказывались главным образом от нашей оловянной посуды и кружек, от зеленых бус и некоторых других товаров.

Всех прибывших к нам мы одарили обычными подарками. Вождю достались шляпа, кремневое ружье и девять связок бус вместо накидки, приближенным – два кремневых ружья, восемь шляп и девять отрезов тонкой гвинейской ткани. Мы также авансировали вождю, в виде кредита, стоимость 150 железных болванок разными товарами за право посещать внутренние рынки для закупок сладкого картофеля.

Когда все правила были согласованы, подали блюда на ужин. Было комично и в то же время жутко наблюдать поведение чернокожих туземцев. Вождь и приближенные производили невообразимый шум. Они говорили наперебой и опустошали тарелки сразу после того, как их ставили. Каждый из них наполнял свои карманы, как и желудки, мясом, особенно ветчиной и говяжьими языками. Они скопом набрасывались на пищу, невзирая на звания и манеры. Еду брали руками, пили и ели до тех пор, пока не были готовы лопнуть. На берег они вернулись под салют из семи залпов.

Через два дня вождь прислал на борт 30 рабов, мужчин и женщин. Мы выбрали из них 19, остальных отправили обратно. И вот, день за днем, то посредством нашего вооруженного шлюпа, совершавшего рейсы в поселения Новый Калабар и Дони, то при помощи нашего контракта с вождем, постепенно мы приняли на борт 648 рабов обоих полов и всех возрастов, включая 65 человек, которых купили на Золотом Берегу. Все они были свежие и здоровые, лишь немногие старше сорока лет. Вождь снабдил нас сладким картофелем, бананами и тропическими плодами, которые напоминают сушеные бананы, но выглядят зелеными и свежими. Туземцы очень любят эту пищу. Сладкий картофель, однако, нельзя выкапывать из земли до июля.

Поселение Великое Бэнди (Бонни) построено на небольшом острове, как и Калабар. Оно стоит на болотистой топкой земле и немножко больше Калабара, но с теми же постройками. Его жители занимаются торговлей, часть из них рыбной ловлей при помощи длинных больших каноэ. Некоторые из этих лодок 60 футов в длину и 7 – в ширину. В них сидят по 16, 18 или 20 гребцов, которые перевозят европейские товары и рыбу чернокожим, живущим в верховьях, и везут обратно на побережье после обмена большое количество рабов и некоторое число слоновьих бивней. Главной вещью, которая имеет обращение среди туземцев в качестве денег, являются медные кольца для рук и ног, которые они называют «бочи». И они настолько щепетильны в выборе их, что часто перебирают целый ящик, чтобы выбрать два кольца, которые тешат их воображение.

Англичане и голландцы используют в торговле с туземцами большое количество меди в форме небольших брусков – около трех футов длиной и весом фунт с четвертью. Негры Калабара обрабатывают их с большим искусством: делят брусок на три части, которые полируют до золотого блеска, и искусно перекручивают три полоски друг с другом, в виде шнура, чтобы делать кольца. Но наиболее ходовыми товарами в торговле являются железные бруски, полосатые гвинейские ткани разных цветов, колокольчики для лошадей и ястребов, бусы, оловянная посуда весом от одного до четырех фунтов, оловянные кружки, желтые, зеленые, фиолетовые мелкие глазированные бусы, синие и фиолетовые медные ножные и ручные браслеты ангольского производства. Последними торгуют португальцы.

Свои большие каноэ они изготавливают из стволов крупных деревьев и конструируют во многом так же, как на Золотом Берегу. Но они гораздо длиннее, иногда доходят в длину до семидесяти футов. Лодки заострены с обоих концов, поперек установлены скамьи для удобства гребцов, которые садятся так близко к краю каноэ, насколько возможно. Обычно они вешают впереди каноэ два щита, а вдоль бортов – связки копий. В каждом каноэ в передней части устанавливается печка, на которой они готовят еду. У них также имеется приспособление, при помощи которого они делают тент из ковриков. На некоторых каноэ сооружается нечто вроде юта из крепких стеблей камыша, но рабы, когда их перевозят, лежат в лодке, подвергаясь воздействию всех капризов погоды. На таких каноэ гребут 18–20 туземцев, но на случай войны в лодке находятся обычно 60–70 вооруженных воинов с необходимой провизией, включающей, как правило, сладкий картофель, цыплят, свиней, коз или овец, пальмовое вино и масло.

Лихорадка больше других болезней опустошает ряды людей, особенно новичков из Европы, унося их жизнь менее чем за восемь дней. Если пациенту удается выздороветь, то он может вполне обоснованно рассчитывать на здоровое существование там несколько лет при условии умеренного пользования вином и женщинами. Желудочные колики часты и столь ужасны, что доставляют мучения больному три-четыре дня. Причину этого обычно связывают с чрезмерным общением с женщинами или с вечерней росой. Колики унесли жизнь невероятного количества людей с тех пор, как здесь образовались колонии. Распространены венерические болезни. Туземцы, видимо, не очень беспокоятся по этому поводу, поскольку лечатся ртутью. Однако очень мало европейцев, которые смогли избежать ужасной смерти. Поэтому могу всерьез рекомендовать всем, кому случится приехать сюда, воздерживаться от сношений с черными женщинами, если им дорога жизнь.

Пока мы принимали на борт дополнительные партии рабов в Великом Бэнди, наши помощники при поддержке капитана Эдвардса и нескольких более опытных туземных лоцманов занимались другим делом. На наших шлюпках и каноэ они определяли проходы и глубины на отмелях и банках. Это делалось для составления карты для мореплавателей, посещающих эти места в целях торговли.

22 августа 1699 года мы подняли вымпелы и произвели орудийный залп, чтобы дать знак туземцам о нашей готовности выйти в море и поторопить их с доставкой на борт остальных рабов, а также, согласно договоренности, сладкого картофеля. Предложили также контрабандисту из Зеландии наш шлюп с мачтами и парусами в обмен на якорь около 1100 фунтов веса. Сделка крайне убыточная, но на этот неравный торг нас вынудила необходимость. У нас остался всего один левый якорь. В шесть вечера мы воспользовались отливом, чтобы отбыть из Бэнди. Доведя корабль почти до берега, мы стали на якорь в десять часов вечера на 5 фатомах глубины. На рассвете мы подняли паруса и, воспользовавшись проходом, обнаруженным нашими помощниками во время исследования речного устья, обошли отмель и вышли на глубину 4, а затем и 5 фатомов.

Некоторые капитаны совершали ошибки, не приводя своих кораблей в должный порядок перед отбытием с гвинейского побережья. Об этом следует помнить. Ванты и леера должны быть хорошо отлажены наряду с бегучим такелажем и блочными конструкциями. Если позволяет обстановка в порту или на рейде, корабли следует вычистить, если возможно, до дна и смазать салом где надо, чтобы обеспечить себе более безопасный путь. Кроме этого, во время перехода в хорошую погоду следует позаботиться о том, чтобы проконопатить корабль изнутри и извне, включая палубы.

Что касается обращения с рабами на борту, то мы разместили оба пола раздельно посредством прочной переборки у грот-мачты. Впереди нее разместились мужчины, позади – женщины. В больших кораблях, везущих 500–600 рабов, палуба должна располагаться по крайней мере на 5,5–6 футов выше, что сделает ее более просторной, удобной и, в конце концов, более здоровой для них. Мы соорудили нечто вроде платформ по бортам при помощи дильсов и рангоутного дерева, привезенных из Англии, которые простирались не дальше края иллюминаторов. В результате рабы лежали двумя рядами, один над другим и как можно теснее друг к другу.

Корабли Голландской компании превосходят суда всех других европейцев по удобствам. У некоторых из них бортовые отверстия и огни защищены железными решетками, которые открываются время от времени для проветривания. Это способствует выживанию несчастных бедолаг, находящихся в плотно набитом помещении.

Португальцев невозможно сравнивать с англичанами, голландцами и французами в отношении санитарного состояния их кораблей, но их можно похвалить за то, что они возят с собой на побережье определенное количество грубых толстых матов, служащих постелями для рабов, и меняют их каждые две-три недели. Эти маты не только мягче для бедолаг, чем голые доски или палубы, но также благоприятны для их здоровья, поскольку предотвращают их соприкосновение с сырым деревом.

Мы содержали в хорошем состоянии помещения, где рабы лежали в чистоте и опрятности. Для этого постоянно отряжалась часть команды, некоторые из самих рабов помогали в этом деле. Трижды в неделю межпалубные помещения обрабатывались изрядным количеством хорошего уксуса, заполнявшего ведра с раскаленными ядрами в них, для устранения спертого воздуха, после того как помещение хорошо промывалось и вычищалось швабрами. Затем палубу драили холодным уксусом, а в дневное время, в хорошую погоду, открывались люки и ночью закрывались снова.

Замечено, что в представлении некоторых рабов их увозят для того, чтобы съесть. Это приводит их в отчаяние. Другие рабы настроены против неволи так, что следует принять меры в отношении их возможного мятежа и готовности перебить команду корабля в надежде получить свободу. Однажды, около часу пополудни, после обеда, как обычно, мы заводили их по одному вниз, в межпалубное помещение, для выдачи каждому положенной пинты воды. Большинство еще оставалось на палубе, и многие владели ножами, которые мы неосторожно выдали им два-три дня назад, ни в малейшей степени не подозревая в них мятежных настроений. Впоследствии обнаружилось, что у других были обломки железа, которые они отрывали от двери носового кубрика в преддверии задуманного мятежа. Они также сбили оковы с ног нескольких своих сообщников, которые помогали им. Вооружившись таким образом, они внезапно напали на наших матросов и изрезали ножами одного из самых мощных из них, который получил четырнадцать – пятнадцать ножевых ран, в результате чего вскоре скончался. Затем их нападению подвергся наш боцман, которому нанесли такую рану на ноге, что он не мог двигаться, поскольку были повреждены нервы.

Другие перерезали коку горло до трахеи, третьи ранили трех матросов и выбросили одного из них за борт с полубака. Он, однако, по воле Провидения, схватился за булинь фок-паруса и спасся, выбравшись на нижний баргоут юта. Там стояли мы с оружием в руках, стреляя в восставших рабов. Некоторых убили, многих поранили. Это настолько испугало остальных, что они рассеялись по кораблю. Некоторые укрылись в межпалубном пространстве, другие – под полубаком. Многие из самых активных мятежников попрыгали через борт и добровольно утонули, нисколько не заботясь о самосохранении.

В результате мы потеряли 28 рабов и, подавив мятеж, загнали всех в межпалубное пространство, утешив их добрыми словами. На следующий день мы снова вывели их на палубу, и в их присутствии наши матросы сурово отхлестали бичами зачинщиков заговора.

Чтобы предотвратить повторение такого несчастья, мы взяли за правило ежедневно посещать рабов, тщательно обыскивая каждый уголок межпалубного пространства и заботясь о том, чтобы не оставить какой-либо инструмент, гвоздь или что-нибудь другое. Это, однако, не всегда соблюдалось там, где в тесном пространстве скучивается так много людей. Мы заставляли достаточное число матросов располагаться на юте, в оружейном кубрике и важных отделениях капитанской каюты, где хранилось в боевой готовности стрелковое оружие под охраной часовых у дверей и в проходах к ним. Так мы были готовы сорвать все попытки наших рабов внезапно напасть на нас. Эти предосторожности были призваны держать их в страхе, и, если бы все те, которые возят рабов, ежедневно соблюдали их, мы бы не слышали о многих происходивших мятежах.

Да, мы предоставляли им гораздо больше свободы и обращались с ними гораздо мягче, чем большинство других европейцев сочли бы допустимым. Каждый день в хорошую погоду их выпускали на палубу. Они принимали пищу дважды в день, в десять утра и пять вечера. После трапезы их снова уводили вниз в межпалубное помещение. Что касается женщин, то почти всем им разрешалось проводить время на палубе по собственному усмотрению. Многие мужчины пользовались такой свободой по очереди, и лишь немногие оставались закованными в кандалы или носили наручники. Кроме того, каждому полагалась в интервале между приемами пищи горсть пшеницы, маниоки или немного кокоса. Время от времени туземцам по очереди выдавались короткие трубки с табаком для курения. Женщинам полагалась грубая ткань, чтобы прикрыть себя.

Мы старались, чтобы туземцы время от времени мылись для борьбы с паразитами, которым они подвержены. Ближе к вечеру негры развлекались на палубе, если хотели. Некоторые беседовали друг с другом, другие танцевали, пели или проводили время другим образом, что часто развлекало нас. Здесь особенно отличались женщины, многие из которых, находясь на юте без мужчин, молодые, веселые и добродушные, доставляли нам массу удовольствия.

Рабов кормили дважды в день. В первый раз им выдавали вареную крупную фасоль с некоторым количеством московского сала, которое мы получили из Голландии в бочках. В другой раз их кормили горохом или пшеницей, а иногда маниокой. Ею мы запаслись на Принцевом острове, пшеницей – на Золотом Берегу. Пшеницу варили по очереди с салом, нутряным салом или жиром, а иногда с пальмовым маслом, стручковым или гвинейским перцем.

Я обнаружил, что их желудки лучше приспособлены для бобов, чем для пшеницы или сладкого картофеля. Конские бобы усваиваются рабами лучше, чем крупная фасоль, которая хорошо сохраняется в обезжиренном состоянии или в бочонках.

Мы кормили туземцев группами по 10 человек. Они усаживались вокруг небольшой плоской кадки, сооруженной нашими бондарями, куда им подавали еду. У каждого раба была своя небольшая деревянная ложка, чтобы есть культурно и более опрятно, чем руками. Им это нравилось. Во время каждого приема пищи мы разрешали рабу выпить полную кокосовую скорлупу воды и время от времени глоток бренди для отладки пищеварения. Голландцы обычно кормили своих рабов три раза в день хорошей пищей, гораздо лучшей, чем та, которую они ели у себя на родине. Португальцы кормили их главным образом маниокой.

Что касается больных и раненых, то наши врачи ежедневно посещали межпалубное помещение и, обнаруживая больных, заставляли переносить их в лазарет под полубаком, в кубрик, выделенный под своеобразный госпиталь, где им можно было оказать необходимую помощь. Это нельзя было спокойно сделать в межпалубном помещении из-за постоянной духоты в нем, которая иногда бывала столь велика, что врачи падали в обморок, а свечи не могли гореть. Кроме того, в таком скоплении дикарей находится много жадных людей, которые выхватят у больного свежее мясо или микстуру, которая ему дается. Равно как не рекомендуется помещать больных рабов в баркас над палубой, чтобы они дышали свежим воздухом и лежали в ночной прохладе после выхода из чрезмерно душного трюма. Вскоре после этого у них возникают сильные желудочные боли, кровавый понос, а затем они через несколько дней умирают.

Покидая реку Новый Калабар, мы взяли курс зюйд-тень-ост, держась по ветру, насколько это было целесообразно, чтобы обойти остров Фердинандо-По с наветренной стороны и оттуда направиться к Сан-Томе и Принсипи, чтобы запастись дровами, водой и провизией. В сентябре мы сможем очень легко совершить переход от вытянутой отмели Бэнди (Бонни) на рейд Сан-Томе за пятнадцать – шестнадцать дней. В это время года здесь обычно холодно, хотя остров и расположен близко к экватору, климат близок к сырой и промозглой погоде на побережье Бретани. По ночам каждый человек на борту, не особенно выносливый, старается надеть больше одежды.

Рабы Нового Калабара дикари странного свойства. Они слабы и ленивы, но жестоки и кровожадны, всегда ссорятся, кусаются и дерутся, иногда душат и убивают друг друга без пощады. Кто бы ни вез таких рабов в Вест-Индию, должен молиться, чтобы переход совершился быстрее и они прибыли здоровыми и невредимыми. Корабль, везущий 500 рабов, должен запастись более 100 тысячами клубней картофеля, что весьма трудно, поскольку для его хранения требуется много пространства. Однако меньшего количества брать нельзя. Наш запас сладкого картофеля был исчерпан, когда мы бросили якорь в Сан-Томе после двухнедельного перехода от отмели Бэнди.

От Сан-Томе мы направились южнее экватора на три с половиной – четыре градуса южной широты, все еще держась наветренной стороны. Чем южнее продвигались, тем сильнее становились порывы ветра. В точке четыре градуса южной широты обычно дует пассат, который довольно быстро несет нас к северу от экватора.

При прохождении экватора соблюдается древний обычай для всех европейских моряков. Он заключается в том, что те, кто не бывал в тропиках, должны подарить экипажу корабля немного денег или дать что-нибудь выпить, от чего никто не может уклониться. Если кто-то, уж очень скаредный, откажется выполнить свой долг, матросы, одетые в форму судебных приставов, тащат его к месту трибунала. Там располагается моряк в длинном облачении, представляющий судью. Он осматривает нарушителя обычая, выслушивает, что тот может сказать в свое оправдание, и затем произносит приговор, состоящий в том, что нарушителя окунают три раза в море. Осужденного крепко вяжут веревкой, конец которой протягивается через шкив на нок-рее. На ней подвешивается нарушитель и затем стремглав опускается три раза под воду. Очень редко случается, когда кому-нибудь удается отвлечь команду от этой процедуры, которая строго соблюдается при пересечении экватора. Такая церемония именуется французами морским купанием, но они обычно окунают нарушителей в ванну с соленой водой вместо моря. Этот обычай соблюдается моряками всех стран при прохождении экватора, наряду с другими забавами матросов, которые развлекают пассажиров.

Как только невольничий корабль прибывает в один из портов Вест-Индии, на его борт толпами устремляются плантаторы и другие жители островов закупать по этому случаю рабов. Договорившись о цене, они ощупывают каждого раба, проверяют все члены с целью убедиться, достаточно ли они здоровы и крепки. Забавляет то, что они осматривают даже те части тела, которые неудобно упоминать. После этого покупатель уводит своих рабов и берет на себя их обеспечение пищей, одеждой и лечением, если необходимо. Мы быстро распродали всех своих рабов в обмен на около 7 тысяч фунтов коричневого сахара за голову индейцев, как их здесь называют, и пустились в обратный путь, тяжело нагруженные сахаром, хлопком и другими товарами. Фрегат дал течь, но мы продолжали идти без особых инцидентов, только наши течи участились до такой степени, что приходилось много потрудиться, чтобы сохранить корабль на плаву до конца плавания. Два насоса работали беспрерывно день и ночь, что очень утомило нашу многочисленную команду и заставляло всех нас беспокоиться.