Текст книги "Решение об интервенции. Советско-американские отношения, 1918–1920"

Мурманский Совет тем временем так же по-своему отреагировал на волнения последних дней февраля. 1 марта он отправил советским властям в Петроград телеграмму, возымевшую затем весьма серьезные последствия. Ее текст был следующим: «Возобновившееся нападение немецких империалистов и капиталистов дает основания для беспокойства за безопасность Мурманского региона и железной дороги. Мурманский Совет, озабоченный их защитой от любых нападений, создает социалистические вооруженные силы. Широко циркулируют слухи о возможном появлении финских белогвардейских и немецких партизанских отрядов в районе железнодорожных путей. Представители миссий дружественных держав – французской, американской и английской, – находящиеся в настоящее время в Мурманске, продолжают демонстрировать неизменно благожелательное отношение к нам и готовность оказать содействие, начиная от поставок продовольствия и заканчивая вооруженной помощью. Мурманский Совет, охраняя завоевания пролетариата, тем не менее не способен самостоятельно решить вопрос об обороне региона и железной дороги и запрашивает указания у центральной советской власти, особенно в части, касающейся форм, в которых может быть принята помощь дружественных стран. Чешские и французские отряды численностью около 2000 человек, репатриируемые сейчас во Францию, следуют в настоящее время по Мурманской железной дороге».

Представляется, что численность упомянутых в телеграмме чешских и французских отрядов сильно преувеличена. Скорее всего, после краха румынского фронта и германо-румынского перемирия имело место перемещение французских военных советников по техническим вопросам и, возможно, одного или двух артиллерийских подразделений через Россию во Францию, и некоторые из них по состоянию на 1 марта находились на пути в Мурманск. Не имеется никаких подтверждений тому, что в это время на железной дороге обнаружены какие-то чехи. Вполне вероятно, что речь шла об отряде сербов, также находящемся в процессе репатриации. Британский консул Холл 2 марта сообщал представителям Мурманского Совета, что отряд из 50 английских солдат находится в Кеми, то есть приблизительно на полдороге от Петрограда до Мурманска, а более крупный отряд ожидается через два дня. К чему это относилось, совершенно неясно, но других свидетельств чего-либо подобному просто не существует. Кемь – порт на Белом море. Если даже предположить, что сказанное Холлом относится к какому-то личному составу на британском судне, следует вспомнить, что Кемь, как и Архангельск, обычно в это время года полностью скована льдом. Все вышесказанное лишний раз иллюстрирует неразбериху и хаос того времени.

Характерным примером тогдашней путаницы может служить и то, что телеграмма Мурманского Совета дошла в Петроград до Троцкого почти одновременно с вводящей в заблуждение телеграммой Карахана из Брест-Литовска, которая заставила большевистских лидеров поверить в неудачу советской делегации, а также и в то, что немцев ничто не удерживало от продолжения марша на российскую столицу и, вероятно, на Москву. Ответ Троцкого в Мурманский Совет, отправленный вечером того же дня (то есть 1 марта), был, очевидно, составлен в тот короткий период, пока сохранялось недоразумение. Таким образом, Троцкий писал его, находясь под ошибочным впечатлением, что немецкое наступление вот-вот будет продолжено и падение Петрограда практически неизбежно. Первые же предложения телеграммы ясно это отражают. Сообщение, которому было суждено стать ключевым фактором в последующем развитии мурманской ситуации, гласило следующее:

«Мурманскому Совету, 1(14) марта, 21 ч 25 мин

СРОЧНО

Мирные переговоры, по-видимому, прерваны. Петрограду угрожает опасность. Были приняты все меры для защиты города до последней капли крови. Ваш долг – сделать все, чтобы защитить Мурманскую железную дорогу. Того, кто покидает свой пост без боя, считать предателем. Немцы наступают небольшими отрядами. Сопротивление против них возможно и обязательно. Ничего не оставлять врагу. Эвакуировать все, что имеет хоть какую-то ценность, в случае невозможности – уничтожить. Принимайте любую помощь от союзных миссий и используйте все средства, чтобы воспрепятствовать продвижению грабителей. Совет должен подавать пример мужества, твердости и эффективности. Мы сделали все возможное для установления мира. Сейчас на нас нападают бандиты, и мы должны спасти страну и революцию…

Народный комиссар Троцкий».

Поскольку это послание стало формальной основой для большей части последующих действий Мурманского Совета, приведших к установлению тесного сотрудничества с союзными державами и, в конечном счете, к полному разрыву с большевиками, неудивительно, что оно подверглось ожесточенным нападкам сталинистских историков и использовалось в качестве одного из инструментов разоблачения Троцкого. Собственная работа Кедрова представляет собой интересный пример прогрессирования искажений в трактовке личности Троцкого советскими историками по мере укрепления личной власти Сталина. Если в издании очерков «Без большевистского руководства» 1930 года логика и предпосылки отправки телеграммы в Мурманский Совет просты и понятны, то в статье 1935 года, посвященной пятнадцатой годовщине окончания Гражданской войны на севере, действия Троцкого в оскорбительной форме изображаются как совершенно недисциплинированный, крайне подозрительный и даже предательский акт («Правда» от 21 февраля 1935 г.).

В своей книге Кедров утверждал: «Телеграмма, составленная в несколько панических тонах, отражала преобладающее недоумение в советских кругах в связи с возобновлением немецкого наступления. Телеграмма, несомненно, была серьезной политической ошибкой, поскольку она 1) обязывала получателей принимать любое сотрудничество со стороны империалистов Антанты, а не ограничение этого принятия какими-либо условиями; 2) внесла путаницу в отношения между Советами Мурманска, Олонецкой и Архангельской губерний, поскольку уполномочила Мурманский Совет единолично вести переговоры с „союзниками“, взять на себя руководство обороной всего обширного региона и охранять всю Мурманскую железную дорогу, не проинформировав другие провинциальные центры о принятых мерах; 3) узаконила деятельность лиц, пытавшихся создать общий фронт с „союзниками“…»

Высказав эти соображения, Кедров перешел к рассмотрению господствовавшей в то время общей партийной линии в отношении принятия помощи от союзников, включая заявления самого Ленина и Троцкого, и продемонстрировал, что эта партийная линия никогда не предусматривала фактического приглашения иностранных вооруженных сил на территорию Российской Советской Республики. Таким образом, заключил Кедров, Троцкий, составляя эту телеграмму, «…немного отклонился вправо от линии, установленной Центральным комитетом, и это небольшое отклонение, мизерное само по себе, состоящее из единственного избыточного выражения „какую бы то ни было [помощь]“… без каких-либо изменений или исключений, имело чрезвычайно серьезные последствия, поскольку насаждало в сознании рабочих и крестьянских масс иллюзию возможности ведения революционной войны против германских империалистов бок о бок с разбойниками англо-французского империализма».

Едва ли можно сомневаться в том, что анализ Кедрова по существу верен, если рассматривать его применительно к общей политике Центрального комитета того времени. Нет никаких оснований полагать, что в условиях Брест-Литовского кризиса даже Ленин был бы склонен дать согласие на любое выдвижение регулярных войск союзников на территории, куда уже «положило глаз» советское правительство. Объяснялось это достаточно просто: Ленин смотрел на союзников как на ничуть не меньшее, а даже как на более грозное и опасное зло, нежели сами немцы. Главная его цель заключалась в получении «передышки» за счет уступок по Брест-Литовскому договору, в течение которой можно было бы укрепить советскую власть. В любом случае Центральный комитет не учитывал в своих директивах каких-либо непредвиденных обстоятельств, кроме согласия Германии на советскую капитуляцию. Таким образом, не могло существовать никаких общих политических предпосылок, согласно которым можно было бы обосновать ввод союзных войск на советскую территорию.

Несколько позже мы увидим, что и Троцкий, и Ленин могли бы зайти довольно далеко, пассивно соглашаясь с присутствием союзных войск на Мурманском побережье, хотя они всегда и придерживались формальной позиции протеста. Но это было в то время, когда высадка уже являлась свершившимся фактом, не поддающимся изменениям. Более того, советские лидеры имели причины не стремиться к слишком острому и окончательному конфликту с союзными правительствами[20]20
  Формулировки вопросов, заданных Троцким Робинсу через четыре дня после подписания договора, предварительно, безусловно, согласованные с Лениным, подтверждают это предположение, поскольку, в сущности, все они сводились к одному: в какой степени, по мнению правительства Соединенных Штатов, могла бы быть оказана гарантированная помощь через Мурманск и Архангельск, если советская сторона отказалась бы ратифицировать договор или возобновила бы военные действия. Таким образом, создается впечатление, что помощь союзников была желательна, но ее возможность обсуждалась только в рамках этих непредвиденных обстоятельств. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

На следующий день после получения телеграммы Троцкого Веселаго, не теряя времени, созвал новое заседание Народной коллегии с участием представителей союзнических миссий для выработки более конкретной программы совместной обороны региона. Следует отметить, что предполагаемая опасность заключалась в первую очередь в воображаемой угрозе со стороны Финляндии, а не в возможности продвижения немцев вверх по железной дороге с юга. На встрече со стороны союзников присутствовали адмирал Кемп, британский консул, и французский военный представитель капитан Шарпантье. Все закончилось одобрением так называемого «устного соглашения», которое после некоторой доработки в ходе одного или двух последующих заседаний включало следующие пункты:

1. Мурманский Совет следует считать верховной властью в Мурманском регионе.

2. Верховная военная власть должна находиться в руках Военного совета, состоящего из одного представителя Совета, одного британца и одного француза.

3. Французы и британцы не вмешиваются во внутренние дела региона, но должны надлежащим образом информироваться обо всех решениях Совета, имеющих общую применимость.

4. Французы и британцы делают все, что в их силах, для обеспечения региона продовольствием и другими материалами.

Это соглашение было принято адмиралом Кемпом при условии одобрения его правительством (было ли такое одобрение когда-либо получено, так и осталось неизвестно). В любом случае военное сотрудничество развивалось в предусмотренном русле, и Мурманский Совет считал соглашение полностью легитимным. Сразу же стоит отметить, что правительство Соединенных Штатов никоим образом не было к нему причастно.

Из книги Кедрова следует, что на заседании 2 марта Кемп сказал следующее: «Я передам своему правительству условия соглашения, при этом отмечу, что согласен с его положениями и готов оказывать помощь со своей стороны до получения ответа из Лондона». На следующий день адмирал заявил: «Я передал ваши условия, но пока не получил ответа на свою телеграмму. Могу уверить, что британское правительство готово оказывать помощь для обороны региона. Что же касается других мер, то я пока не получил каких-либо полномочий».

Содержание устного соглашения было кратко изложено в вышеупомянутой статье Кедрова в «Правде». В более поздней статье на эту же тему он заявлял, что Военный совет, ставший высшей военной инстанцией, был создан с согласия и ведома Троцкого. Этому утверждению не приводится никаких доказательств, поэтому его, вероятно, следует воспринять как преднамеренное пропагандистское искажение.

В последующие дни был официально сформирован Военный совет, первоначальными членами которого стали лейтенант В.Н. Брикке (старший офицер на «Аскольде») со стороны русских, капитан Фосетт со стороны британцев и капитан де Лагатинери со стороны французов. В самую последнюю минуту выступил Веселаго, выдвинув дополнительное условие обязательного присутствия на заседаниях Военного совета трех комиссаров, представляющих соответственно Мурманский Совет, Совжелдор и Центромур в качестве наблюдателей. Это требование, явно отражающее разобщенность среди русских, а также острую подозрительность, с которой моряки и более радикальные лидеры профсоюза железнодорожников по-прежнему относились к союзникам, хотя и крайне неохотно, было удовлетворено.

За созданием Военного совета последовало возобновление деятельности союзников в Мурманске. 7 марта сюда пришел британский «Кокрейн», а 19-го – французский «Амираль Об». Это значительно усилило военно-морские силы союзников (линкор и три крейсера)[21]21
  С учетом линкора «Глори» и крейсера «Виндиктив», находящихся в Мурманске уже несколько месяцев.


[Закрыть], не считая более мелких судов, и обеспечило им явное военное господство над местной ситуацией.

Что еще более важно, 6 марта, за день до прибытия «Кокрейна», адмирал Кемп высадил на берег небольшой контингент морских пехотинцев с «Глори», а примерно еще через день к ним присоединились и пехотинцы с самого только что прибывшего «Кокрейна». Установить точное количество личного состава не представляется возможным, но вся десантная группа, скорее всего, насчитывала не более 200 человек. Эти солдаты просто разошлись по прибрежным баракам для поддержки любых военных действий за пределами досягаемости корабельных орудий. По конфиденциальной информации Мартина, британский десант состоял из приблизительно 200 военнослужащих, которые не принимали никакого участия в управлении портом или в поддержке общественного порядка, хотя и были случаи, когда Кемпу приходилось угрожать, что они будут использованы, если местные власти не предпримут надлежащих действий. Другими словами, присутствие британцев в некотором смысле соответствовало присутствию отряда союзных легионеров славянской национальности (либо чехов, либо сербов)[22]22
  Этих военнослужащих обычно называли чехами – по крайней мере, именно так писал посетивший их Уордвелл. Однако нет никаких подтверждений из других источников, что чехи когда-либо вообще направлялись в Мурманск. Западные представители того времени не всегда были тверды в определении славянских народностей Центральной Европы, поэтому с наибольшей вероятностью в Коле стояли сербы. (Примеч. авт.)


[Закрыть], расквартированных в Коле и находящихся под французским командованием. По-видимому, в условиях брест-литовского кризиса их пока держали в прибрежных казармах и не подвергали эвакуации, полагая, что наличие на берегу союзнических сил окажет некий стабилизирующий эффект.

В случае противостояния с немцами адмирал мог бы усилить оборону немалым числом «синих курток»[23]23
  «Синие куртки» – сленговое прозвище матросов Королевского ВМФ Великобритании.


[Закрыть], однако Кемп не имел права разделять исполнительное командование русскими войсками, а также и не забывал, что его главная задача заключалась в обеспечении безопасности русских военных кораблей, репатриации моряков и беженцев и в сохранении запасов союзников на складах Архангельска.

Высадка британских морских пехотинцев была проведена очень тихо и без фанфар. О ней не делалось публичных заявлений и, следовательно, никаких официальных разъяснений стоящих за этим мотивов также не последовало. Не сообщалось об английском десанте и в западной прессе, поэтому у нас нет никаких данных, когда именно про него стало известно советскому правительству. Полномочия адмирала Кемпа позволяли ему «использовать все силы, находящиеся под его командованием, для предотвращения беспорядков или анархии на местах, если интересы союзников затронуты или они находятся под угрозой». Предположительно он обладал правом предпринимать какие-либо действия под свою личную ответственность исходя из собственного суждения о местной ситуации. Однако разумно подозревать, что эти действия могли быть и связаны с новостями, дошедшими до британского правительства, касающимися перемещения немецких военно-морских сил на север к Аландским островам.

В начале марта немецкая пресса (за которой внимательно следили правительства союзников) опубликовала сообщения об обращении Финляндии с просьбой о помощи. 4 марта шведское телеграфное бюро сделало официальное заявление: «МИД Германии, действуя по поручению своего руководства, уведомил министра иностранных дел Швеции, что Германия намерена направить свои войска в Финляндию по просьбе финского правительства с целью подавления вспыхнувшего там восстания. В ходе операции немецкие войска используют Аландские острова с согласия действующего правительства страны». Разные источники по-разному называют дату высадки, но дневниковые записи Уордвелла утверждают, что она была осуществлена 6 марта.

Это заявление ясно давало понять, что главной и конечной целью немецкой акции была высадка в самой Финляндии, а использование Аландских островов в качестве плацдарма являлось всего лишь «вспомогательным» мероприятием. В тот же день, 4 марта, лондонская «Таймс» опубликовала статью, в которой сообщалось, что 2 марта у берегов Готланда были замечены пятнадцать немецких военно-морских судов, направлявшихся на север, предположительно – в Финляндию. Вне всякого сомнения, доклады военно-морской разведки были более своевременными и обстоятельными. Из этого можно сделать вывод, что британское Адмиралтейство 3-го или, самое позднее, 4 марта знало о перемещении значительного немецкого военно-морского контингента на север в Балтийском море и прекрасно осознавало эффективное начало немецкой военной оккупации Финляндии. В этих обстоятельствах совсем неудивительно, что британцы решили высадить морскую пехоту со своих военно-морских судов в Мурманске, как в качестве меры предосторожности, так и в качестве подтверждения своей решимости не быть вытесненными из этого стратегического района на северной оконечности Европы.

Действия Великобритании были предприняты не только с полного согласия Мурманского Совета, но фактически по его приглашению. Таким образом, с точки зрения местных властей, британский десант не рассматривался как враждебный акт, однако те, кто ищет какое-то событие, которое можно было бы назвать в формальном смысле началом интервенции, могут его отметить как первую реальную высадку союзных войск на советскую территорию.

Очень скоро независимые действия Мурманского Совета начали приводить к неприятностям и недоразумениям между Мурманском и советскими властями во внутренних районах. 17 марта Совет разослал всем местным органам власти Мурманской области, а также городским советам вдоль Мурманской железной дороги циркулярную телеграмму, извещающую о создании Военного совета, объявлении чрезвычайного военного положения и призывающую к сотрудничеству в реквизиции оружия и военных складов для предстоящих военных действий против финнов и немцев. Некоторым местным советам – особенно сильно большевизированному Совету в Петрозаводске на южном участке Мурманской железной дороги – эта телеграмма показалась фактическим призывом к переходу от советского правительства (уже переехавшего в Москву) к мурманской группе, вступившей в изменнические отношения с союзниками.

В своей книге по истории мурманской интервенции Кедров подробно описал последовавшие за этим разговоры между местными чиновниками и Москвой, приводя выдержки из некоторых документов. Однако его рассказы, в несколько загадочных выражениях выставляющие Троцкого защитником действий Мурманского Совета, а Сталина – «главным корректором» ошибок Троцкого, вернувшим ситуацию на «правильные рельсы», слишком хорошо согласуются с очевидными тенденциями сталинской историографии, чтобы считаться полностью заслуживающими доверия. Из имеющихся свидетельств складывается впечатление, что договоренности, достигнутые между Мурманским Советом и союзниками в начале марта, зашли несколько дальше, чем рассчитывала Москва. Ленин и Троцкий были обеспокоены сложившейся ситуацией, однако не настолько, чтобы принять энергичные меры по ее исправлению, особенно из-за отсутствия уверенности, что им не потребуется помощь союзников против немцев в ближайшем будущем. Тем не менее некоторые элементы внутри партийного руководства, к которым вполне мог принадлежать и Сталин, смотрели на ситуацию крайне радикально, выступали за резкие и жестокие меры по восстановлению авторитета Москвы и использовали все свое возможное влияние для достижения этой цели.

В упомянутой выше статье, опубликованной в «Правде» от 21 февраля 1935 года, Кедров приводит текст якобы телефонного (или телеграфного) диалога между Сталиным и Юрьевым. Документ, даже дата которого не указана, не производит достоверного впечатления как исторического источника. В нем Сталин говорит в ответ на объяснения Юрьева: «А теперь послушайте нас. Нам кажется, что вы немножечко попались и теперь сами должны выпутываться. Англичане могут использовать и ситуацию, и помощь, которую они уже оказали, как достаточное основание для вторжения». В конце разговора Сталин требует, чтобы Юрьев получил письменные гарантии от британцев и французов, что они не начнут фактической оккупации.

На самом же деле Мурманский Совет не обладал никакими возможностями изменить политическую линию, которой придерживался раньше. Во-первых, союзники обладали явным численным преимуществом перед большевиками, не говоря уже о мощи военных кораблей, стоящих на якоре во фьорде. Во-вторых, продовольственное снабжение региона нельзя было обеспечить никакими другими средствами, кроме продолжения сотрудничества. Петроград, расположенный на другом конце железной дороги, уже испытывал голод. В такой ситуации союзники не потерпели бы никаких «глупостей» со стороны местного Совета, особенно если бы заподозрили – а они обязательно заподозрили, если бы приказы исходили из Москвы, – что за этим стоит пресловутая немецкая рука. Хорошо это или плохо, но Мурманск, в силу географических, стратегических и политических факторов, был не в том положении, чтобы следовать указаниям Москвы, касающимся выхода из союзнического лагеря.

Не зная об отношении собственного правительства к происходящему, американцы тем не менее с беспокойством наблюдали за развитием событий. В любом случае они не могли оценить, в какой мере британские действия отражали согласованную политику союзников, а в какой – особые устремления и замыслы только самих англичан. В частности, Уордвелл и Тэчер, несколько проникшиеся мировоззрением Робинса, также задавались вопросом, как местное положение дел сочетается с ситуацией в Центральной России, а особенно – с необходимостью сохранения каких-либо действенных отношений с советским правительством.

В день высадки британских морских пехотинцев (то есть 6 марта) Уордвелл и Тэчер, узнав, что британцы намерены предпринять этот шаг только накануне, воспользовались случаем, чтобы отправиться на «Глорию» и нанести официальный визит адмиралу Кемпу. При их прибытии отряд морской пехоты уже выстраивался у трапа, готовясь к сходу на берег. Американцы предоставили адмиралу Кемпу полный отчет о событиях в Петрограде, основанный на недавнем опыте Тэчера. Американцы поведали адмиралу, что Фрэнсис, Робинс и некоторые британские представители в Петрограде – здесь они, без сомнения, подразумевали Локкарта – считают, что «уповать можно только на советскую власть», поскольку только она оставалась единственной надеждой союзников на восстановление оппозиции немцам, если советское правительство все-таки решит оказать вооруженное сопротивление Германии[24]24
  Уордвелл отмечал в своем дневнике, что в крайне неспокойный период между подписанием Брест-Литовского договора и его ратификацией вряд ли кто-нибудь из участников дискуссии имел сколько-нибудь четкое представление об условиях и значении советской капитуляции 3 марта. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Американцы, пусть и косвенно, задавались вопросом, следует ли предпринимать какие-либо действия, которые могут нанести ущерб отношениям с советским центром. Адмирал, по словам Уордвелла, оставался «крайне вежлив», задавал, в свою очередь, множество вопросов, но не выказывал ни малейшего желания считаться с мнением своих посетителей: морские пехотинцы были высажены, как и планировалось, в тот же день.

На следующий день (то есть 7 марта) Мартин присутствовал на заседании Исполнительного комитета Мурманского Совета, и услышанное ничуть не прибавило спокойствия. Он ушел, лишний раз укрепившись в подозрениях, что англичане и мурманская власть рассматривают высадку морских пехотинцев как чисто местное дело, тогда как, по его мнению, это событие имело важные последствия для политики союзников по отношению к России в целом. Состоявшийся в тот же день приход в Мурманск «Кокрейна» привел к новой волне вопросов, касающихся масштабов британских планов и их возможного влияния на американские интересы.

В течение месяца это беспокойство усиливалось некоторыми неформальными обращениями к американцам местных российских официальных лиц. Последние, особенно Веселаго, опасались, что новая близость с британцами станет слишком односторонней и угнетающей. Кроме того, их не вполне устраивали намерения англичан в отношении всего Мурманского региона. Они совершенно открыто высказывали свою тревогу американцам и в частном порядке умоляли их уговорить свое правительство прислать американский военный корабль для уравновешивания британского присутствия, надеясь таким образом застраховаться от любых односторонних действий. К чести британцев следует отметить, что они проявляли достаточное великодушие, признавали обоснованность этих опасений и сами приветствовали идею отправки американского судна в качестве средства успокоения местных российских лидеров.

Результатом этих воздействий стала рекомендация Мартина для посла Фрэнсиса и военного атташе полковника Джеймса А. Рагглза прислать в Мурманск американский корабль. Фрэнсис, в свою очередь, сообщил об этом в Госдепартамент, одобрив рекомендацию, а Рагглз передал ее военному министерству, присовокупив к ней мнение Мартина, что американское представительство необходимо, «чтобы развеять подозрения некоторых лиц» о действиях Англии «в собственных эгоистичных интересах»[25]25
  Когда 28 марта Уордвелл нанес Веселаго прощальный визит, последний заявил о приветствии Мурманским Советом отправки американского военного корабля, «поскольку это могло бы развеять подозрения в том, что Англия продвигает свои империалистические замыслы». (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Все эти сообщения были доведены до сведения советника Госдепартамента Фрэнка Л. Полка русским референтом Бэзилом Майлзом 2 апреля. К ним была приложена сопроводительная записка, уточняющая подробности присутствия британских и французских кораблей в Мурманске и содержащая пояснения об угрозе Мурманской железной дороге со стороны немцев и финнов. В этой же справке сообщалось о высадке британской морской пехоты, которая, как было добавлено, «была осуществлена с полного согласия и одобрения Троцкого». Полк, в свою очередь, передал все досье госсекретарю, устно присовокупив, что «несколько высокопоставленных военных офицеров решительно выступают за этот шаг». Госсекретарь Лансинг без комментариев послал все документы президенту и 4 апреля получил следующий ответ:

«Я согласен с тем, чтобы в Мурманск был отправлен военный корабль, если таковой имеется вблизи этих вод, и не против самостоятельных действий его командира. При этом было бы разумно предостеречь его от втягивания в действия военного характера без предварительного запроса и получения соответствующих инструкций».

На основании этого заявления военно-морское министерство обратилось к британцам через вице-адмирала У.С. Симса[26]26
  Уильям Соуден Симс (1858–1936) – американский адмирал, один из реформаторов американского флота в конце XIX – начале XX в. Во время Первой мировой войны командовал ВМС США в Европе.


[Закрыть], командующего американскими военно-морскими силами в европейских водах, с просьбой уточнить, желают ли они по-прежнему присутствия американского судна в Мурманске. Англичане не замедлили с ответом, подтвердив, что в любой момент в этом регионе могут потребоваться более сильные военные ресурсы. Кроме того, по мнению британцев, существовала необходимость произвести впечатление на русских единством союзников, и, в конце концов, русские относились к Соединенным Штатам «несколько более дружелюбно, чем к Великобритании».

С поиском подходящего судна возникли некоторые трудности, поскольку современные корабли были задействованы на выполнении более значимых и срочных военных задач. Однако считалось, что главная цель американцев – показать в Мурманске свой флаг, поэтому было принято решение, что ее может с честью решить старый флагман адмирала Дьюи «Олимпия»[27]27
  Джордж Дьюи (1837–1917) – адмирал Военно-морского флота Соединенных Штатов (единственный человек в истории, получивший это звание), герой испано-американской войны 1898 г.; «Олимпия» – бронепалубный крейсер ВМФ США, спущенный на воду в 1893 г.


[Закрыть], находившийся тогда в американских водах.

Это судно было отправлено к российским берегам в конце апреля под командованием капитана Биона Б. Бирера. В качестве политической инструкции он получил копию телеграммы, которую адмирал Симс отправил в военно-морское министерство 13 апреля. Она гласила следующее: «Британский контр-адмирал в Мурманске имеет указания предпринимать любые шаги, которые может счесть необходимыми, имеющимися в его распоряжении силами с целью защиты и продвижения интересов союзников в целом, а также для оказания помощи в возвращении архангельских складов. Кемп проинструктирован, что не должен осуществлять сухопутные военные операции вдали от порта. При условии соблюдения вышеупомянутого ограничения Кемп имеет право использовать экипажи кораблей для усиления местного сопротивления немцам, если это будет сочтено практически целесообразным. Аналогичные указания получены командиром французского крейсера. Британское Адмиралтейство считает важным, чтобы все корабли союзников в Мурманске находились в подчинении старшего командующего Союзными войсками. Я согласен с вышеизложенным и рекомендую это осуществлять».

Таким образом, Бирер по прибытии в Мурманск оказывался в подчинении у своего британского коллеги адмирала Кемпа и был обязан сотрудничать с ним в вопросах защиты и продвижения интересов союзников, «возвращении архангельских складов», а также «усиления местного сопротивления немцам». Предостережение президента о воздержании от действий «без предварительного запроса и получения соответствующих инструкций», похоже, в общей суматохе где-то затерялось.