Текст книги "Решение об интервенции. Советско-американские отношения, 1918–1920"

Глава 3
Сибирь в марте 1918 года

Несомненно, в один прекрасный день все это будет тщательно изучено, и пытливый исследователь найдет документы, записки и отчеты о беседах, в которых предлагалось изменить курс, основываясь на каких-то новых фактах. Ситуация, сложившаяся в Сибири, навсегда останется иллюстрацией странностей, порожденных на периферии тем безумием, которое господствовало в центре воюющего мира.

Ньютон Д. Бейкер, из предисловия к книге Уильяма Грейвса «Американская интервенция в Сибири (1918–1920)»

Зимой 1917/18 года, пока советские делегаты боролись с немецкими переговорщиками в Брест-Литовске, приверженцы нового советского режима в Сибири воспользовались успехами, достигнутыми в Петрограде и Москве, и, опираясь на неподготовленность и замешательство своих противников, сумели захватить полноценную власть по всей Сибири.

По большому счету, коммунистический переворот натолкнулся лишь на единичные случаи местного сопротивления. Настоящий отпор большевики получили лишь в декабре 1917 года в Иркутске, но и это противостояние закончилось их победой. Другим проблемным местом стал Благовещенск – город на Амуре, практически примыкающий к маньчжурской границе. Хотя изначально большевистский контроль был установлен без заметного насилия, позже он столкнулся с противодействием не принявших новую власть казаков и резко антибольшевистски настроенной части городского населения, включая местных японцев. Эти круги возлагали немалые надежды на китайское вмешательство, однако Маньчжурия оставалась пассивной, и уличные бои в Благовещенске закончились успехом советской власти.

Только в одном случае была предпринята попытка создать нечто большее, нежели просто местная политическая оппозиция. Она исходила от сторонников движения за сибирскую автономию, ядром которого долгое время являлись несколько профессоров и других светлых умов, группировавшихся вокруг единственного сибирского университета в Томске и получивших новый импульс от Февральской революции. Сибирская областная дума, избранная в период правления Временного правительства, так и не успела собраться на свое первое заседание, поскольку власть захватили большевики. Попытка созвать ее в Томске 8 февраля 1918 года была немедленно пресечена советскими властями, а несколько делегатов были арестованы. Избежавшим этой участи все-таки удалось собраться на тайное заседание. Из числа присутствующих и даже отсутствующих, но достойных этой чести лиц был избран подпольный исполнительный кабинет, носящий амбициозное название «Временное правительство автономной Сибири». Его возглавил малоизвестный эсер, вовсе не сибиряк, а уроженец Одессы Петер Дербер[28]28
  П е т р Яковлевич Дербер (1883–1938) – российский революционер, военный и политический деятель, первый председатель Временного Сибирского правительства, впоследствии – научный сотрудник Центрального бюро краеведения в Москве.


[Закрыть], сбежавший в Харбин при первых признаках опасности, куда прибыл в середине марта. Директор-распорядитель КВЖД генерал Д.Л. Хорват выделил Дерберу для проживания железнодорожный вагон, не в силах скрыть своего презрения.

Новоявленный «председатель» не имел ни войск, ни денег, а большинство населения Сибири даже не подозревало о его существовании. Все владения этого главы правительства ограничивались пространством железнодорожного вагона. С другой стороны, Дербер пользовался пусть несколько вялой, но все же значительной моральной поддержкой фракции эсеров, обладающей могущественным влиянием в Западной Сибири, и его личность играла немалую роль в развитии политической ситуации.

Присутствие в гавани Владивостока военных кораблей союзников (японских и британских с начала января, а с 1 марта еще и американского крейсера «Бруклин») предотвратило полный и неприкрытый коммунистический переворот в первые недели советской власти. Но даже и в этих условиях большевики вскоре стали доминирующими элементами в местной политической ситуации. К началу марта оппозицию советской власти во Владивостоке представляла лишь весьма умеренно ориентированная Земская управа (выборный административный орган) Приморской губернии, да и то как некий пережиток недолговечных административных порядков Временного правительства. Местные большевистские лидеры разрешили управе формально продолжать свое существование, несомненно исходя из теории, что ее присутствие на месте событий ослабит предпосылки союзных держав к фактической высадке пехотинцев. Земская управа не имела никаких политических рычагов, чтобы навязывать свое волеизъявление большевикам, ее функции носили чисто символический характер, а Совет Владивостока к тому времени уже стал самым могущественным изо всех местных органов власти. Вооруженные формирования, без сотрудничества с которыми поддержание порядка было бы невозможно, – к ним относились военные и военно-морские гарнизоны, а также народная милиция, – несмотря на слабую дисциплину и общую деморализацию, почти повсеместно находились под влиянием большевиков.

После Октябрьской революции прошло совсем немного времени, а коммерческие предприятия и отдельные граждане союзных держав на Дальнем Востоке России уже начали ощущать в пока небольших, но раздражающе растущих масштабах враждебность, проявляемую к ним коммунистами. Притеснения и неудобства во многих случаях исходили от якобы той или иной безответственности обеих сторон, но местная народная милиция, либо симпатизировавшая большевикам, либо терроризируемая ими, не смогла обеспечить сколько-нибудь заметной защиты. Ни у кого не возникало иллюзий, откуда исходило вдохновение для подобных посягательств.

Такое положение дел создавало сложную проблему для консульских представителей союзников. Они все еще не желали признавать владивостокский Совет или иметь с ним дело как с ответственным властным органом, а умеренная земская администрация, к которой они продолжали обращаться с протестами, оказывалась бессильной.

В качестве характерного иллюстративного примера достаточно привести инцидент, произошедший в ночь с 3 на 4 февраля, когда около тридцати вооруженных людей в военной форме (предположительно – солдат местного гарнизона) совершили налет на главную гостиницу города «Отель де Версаль». В течение нескольких часов они неторопливо и методично перетряхивали вещи гостей и наконец удалились с добычей на общую сумму около миллиона, включая паспорт и карманные деньги оказавшегося там не вовремя американца. В эту ночь предпринимались неоднократные попытки «заинтересовать» сотрудников милиции происходящим под их носом разбоем, однако ни одного из них так и не удалось уговорить приблизиться к зданию «Версаля», а после не было предпринято ни единой попытки сколько-нибудь серьезного расследования. Ни у кого не возникло и тени сомнения, что подобные инциденты происходили при поощрении и попустительстве местных коммунистов. Несмотря на присутствие японских военных кораблей в местной гавани, зачастую жертвами грабежей становились и граждане Страны восходящего солнца, и вопрос о том, как долго японцы будут проявлять терпимость к провокациям такого рода, открыто витал в воздухе.

В дополнение к этим поставленным на поток происшествиям, множество представительств зарубежных компаний по всему Восточно-Сибирскому региону стали все чаще подвергаться различным формам вымогательств со стороны местных коммунистических властей, эксплуатирующих, таким образом, исполнительную власть, которую теперь держали в руках. Советские чиновники смотрели на коммерческие отношения с зарубежными странами исключительно как на своего рода полностью расходный материал. В начале марта некоторые торговые дома Владивостока полностью приостановили свою деятельность в знак протеста. Местные большевики в отместку арестовали четырех членов Торговой палаты и дали понять, что их намереваются отправить в Иркутск для дальнейшего расследования и наказания. 6 марта весь консульский корпус союзников публично выразил протест против этой акции[29]29
  Некоторое представление о сопутствующей напряженности можно получить из телеграммы от 6 марта, отправленной в Вашингтон в 22:00 американским консулом Дж. К. Колдуэллом, содержащей сведения, что ближайшей ночью может быть предпринята попытка контрреволюционного восстания со стороны приблизительно 500 «белогвардейцев». Восстания не произошло, арестованные были освобождены на следующий день, и инцидент обошелся без кровопролития и насилия. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

В течение всей зимы представители союзников продолжали, насколько возможно, с тревожной бдительностью следить за огромными запасами военных припасов, скопившихся во Владивостоке, приблизительно в четыре раза превышавшими по объему продукцию на архангельских складах. По городу продолжал распространяться непрекращающийся поток слухов о попытках большевиков изъять эти припасы и передать их в руки немцев. Громадное количество складских помещений и их беспорядочная разбросанность по территории порта затрудняли хоть какое-то точное наблюдение. Хотя главнокомандующий Азиатским флотом адмирал Остин М. Найт, прибывший во Владивосток на «Бруклине» в начале марта, и доложил в Вашингтон об отсутствии оснований для беспокойства, это не остановило слухи и не развеяло подозрений других представителей союзников, не видевших никаких причин доверять большевикам.

Таким образом, по состоянию на начало марта напряженность во Владивостоке продолжала увеличиваться: коммунисты все больше возмущались присутствием в гавани иностранных военных кораблей, а консульские представители союзников раздражались притеснениями своих граждан и подавлением нормальной деловой активности в порту. Подозрительность и антагонизм нарастали с обеих сторон.

Тем временем хаос и неразбериха в Маньчжурии достигли апогея, не поддающегося краткому общему описанию. Однако и в этой ситуации существовали достойные упоминания аспекты, связанные с проблемами американской дипломатии того времени.

Известие о заключении Брест-Литовского договора и почти одновременное появление в Харбине членов «правительства Дербера» вызвало шквал дискуссий в российских и союзнических кругах Дальнего Востока, связанных с возможностью создания генералом Хорватом нового российского правительства. Естественно, это влекло за собой вопрос, должно ли правительство быть коалиционным, то есть включать в себя представителей эсеровской группы Дербера, или же Хорвату изначально следовало попытаться первоначально прийти к единоличной власти, опираясь на консервативные и в значительной степени монархические круги, к которым склонялись его собственные симпатии. Несмотря на всю гипотетичность, эта тема, в свою очередь, не могла не высвободить весь комплекс противоречивых политических страстей и интересов, приведших к падению Временного правительства на другом конце Российской империи. Возникшие разногласия привели к началу интенсивных споров между всеми вовлеченными сторонами: Хорватом и его соратниками, группой Дербера, Комитетами русских жителей Харбина и других городов, китайскими официальными лицами различного уровня, консульскими и дипломатическими представителями союзников – Японии, Великобритании и Франции в Харбине, Пекине и Токио. К последним присоединились, причем весьма весомо, и российские дипломатические представители недавно свергнутых царского и Временного правительств, поскольку на Дальнем Востоке (как, впрочем, и в Вашингтоне) продолжали действовать старые российские дипмиссии. Российский посланник в Пекине князь Кудашев[30]30
  Николай Александрович Кудашев (1868–1925) – русский дипломат, действительный статский советник, в 1916–1917 гг. – посланник в Китае. Продолжал занимать пост посланника до закрытия китайскими властями русских дипломатических представительств в 1920 г.


[Закрыть] и его токийский коллега Крупенский[31]31
  Василий Николаевич Крупенский (1869–1945) – русский дипломат, камергер, действительный статский советник, посол в Японии с 1916 г. После революции 1917 г. оставался на своем посту в качестве «посла без правительства» до 1921 г.


[Закрыть], оба активные и влиятельные, по-прежнему пользовались признанием правительств, при которых они были аккредитованы, и именно у них, а особенно у Кудашева, Хорват искал политического руководства.

Другими словами, поваров, участвующих в приготовлении нового блюда, было вполне достаточно, однако в конце марта к ним добавили еще и адмирала Александра Васильевича Колчака, который позже сыграл столь заметную и трагическую роль в антибольшевистском сибирском движении. Осенью 1917 года Колчак находился со специальной военно-морской миссией в Соединенных Штатах[32]32
  16 августа 1917 г. русская миссия на крейсере «Глонсестер» вышла из Глазго к берегам США, куда прибыла 28-го. Когда выяснилось, что никакой военно-морской операции американский флот не планирует, миссия Колчака в Америку приняла чисто военно-дипломатический характер.


[Закрыть]. Застигнутый на обратном пути известием о захвате власти большевиками, он некоторое время оставался в Японии. Его появление на маньчжурской сцене произошло по инициативе князя Кудашева, убедившего британцев в максимальной полезности адмирала для союзников на российском Дальнем Востоке.

Корыстные интересы, разносторонние соображения и подковерные интриги, связанные с возможным созданием правительства Хорватом, были настолько запутанны и противоречивы, а реальные предпосылки для подобного начинания присутствовали в столь малой степени, что вся эта возня ни к чему не привела в марте и лишь к очень немногому – несколько позже. Японцы, первоначально обещавшие Хорвату самое активное содействие, неожиданно охладели к его дальнейшей судьбе всего за несколько недель и воодушевленно начали поддерживать сторонников Дербера, настраивая их против генерала. Очевидному намерению внести раскол в российский лагерь практически не требовалось никаких дополнительных внешних воздействий, однако дыма, появившегося в результате всех этих трений, оказалось достаточно, чтобы заметно повлиять на международную атмосферу.

Следует отметить, что политический климат на Дальнем Востоке в целом отличался от климата в Европейской России. Для людей в Харбине или Пекине европейская война, так сильно повлиявшая на отношение западных союзнических канцелярий, была далекой и нереальной. Страх «толкнуть русских в объятия Германии», который больше, чем какие-либо другие соображения, заставлял западные правительства проявлять снисходительность к большевикам, едва ли присутствовал в городах Дальнего Востока. Общий тон дискуссий в кругах держав альянса носил откровенно антибольшевистский характер, причем до такой степени, что явно шокировал бы вашингтонских государственных деятелей, если бы только они об этом знали. Свободная непринужденность дальневосточных союзников, с которой обсуждалась возможность создания антикоммунистических правительств, в то время когда их собственные правительства еще не приняли окончательных решений об отношениях с советской властью, разительно контрастировала с отчаянными усилиями Локкарта, Робинса и части других чиновников стран альянса достичь своего рода modus vivendi с большевиками. Антикоммунистическая деятельность и интриги во Владивостоке и Харбине лишь усиливали подозрения советских лидеров по отношению к предложениям союзников об оказании военной помощи. К чести официальных американских представителей на Дальнем Востоке следует отметить, что, не имея соответствующих указаний Вашингтона, они весьма умело уклонялись от участия в антибольшевистской истерии.

В начале апреля в Пекине прошел ряд совещаний между Хорватом и министрами Антанты, на которых были приняты решения, которые, как тогда считалось, имели далекоидущие последствия. Как отмечал сам генерал, «…после обмена мнениями министры решили оказать поддержку и координировать свою помощь через меня. Во время моего прощального визита, в присутствии нашего министра князя Кудашева, это решение было еще раз подтверждено всеми союзными министрами, за исключением американского. Я не обращался к нему за помощью, поскольку ни мистер Стивенс, ни американский консул в Харбине не принимали участия в антибольшевистском движении».

Под упомянутым Стивенсом подразумевался мистер Джон Ф. Стивенс, председатель Американской консультативной комиссии железнодорожных экспертов, направленный на помощь Временному правительству России в 1917 году. Сейчас Стивенс находился в Маньчжурии в поисках полезной работы для американских инженеров Российского железнодорожного корпуса под командованием полковника Джорджа X. Эмерсона, направленного на Дальний Восток во время захвата власти большевиками. Стивенс все еще продолжал надеяться, что его специалисты смогут оказать помощь по восстановлению эффективности Транссибирской магистрали. Приход коммунистов в Сибирь сделал невозможным осуществление первоначального плана, и инженеры всю зиму бездействовали в Японии. В конце февраля было достигнуто принципиальное соглашение с китайским правительством о найме этих людей на Китайско-Восточную железную дорогу, и Стивенс вместе с Эмерсоном и частью корпуса уже в марте прибыл в Харбин начать работу. Вечно подозреваемый в наличии какого-то тайного политического статуса и целей, он вполне естественно оказался объектом множества обращений со стороны конкурирующих группировок, ищущих американской поддержки. Железнодорожник относился к реляциям подобного рода крайне сдержанно и старался соблюдать полный нейтралитет. «Следует отдать должное мистеру Стивенсу, – писал Хорват, – строго ограничивающему свою деятельность оказанием помощи железным дорогам и принципиально не вмешивающемуся в политику. Втянуть его в открытые политические дискуссии не удалось никому. Даже сейчас мы не знаем, каковы были его истинные взгляды и симпатизировал ли он нашему движению».

Несколько позже советское правительство выдвинуло обвинения против консула Колдуэлла, заявив, что он якобы вступил в сговор с членами группы Дербера, однако доказательства подобных действий слишком неубедительны и не заслуживают внимания. Адмирал Найт также прислушался к призывам Дербера и его эсеровских соратников, причем воспринял их ближе, чем Колдуэлл, и даже пытался выказывать им свою поддержку, однако правительство в Вашингтоне не имело к этому никакого отношения. Более того, оно неоднократно требовало от своих представителей на Дальнем Востоке оставаться в стороне от любых форм вмешательства во внутренние дела России. Похоже, что это указание в целом выполнялось с похвальной твердостью, особенно учитывая объем просьб и силу давления, под которым находились американцы.

Одной из самых серьезных проблем Хорвата в первые месяцы 1918 года стало присутствие на западном крае КВЖД казачьего атамана Григория Семенова. Необходимо присмотреться к этому персонажу внимательно.

Отслужив в царской армии и немало повидав на других фронтах в первые годы мировой войны, летом 1917 года Семенов убедил Временное правительство разрешить ему вернуться в родные места Забайкалья и попытаться создать там добровольческий отряд из числа местных монголов[33]33
  Эти и другие данные о Семенове преимущество взяты из его собственных воспоминаний, изданных в 1938 г. в Китае под названием «О себе. Воспоминания, мысли и выводы». В августе 1945 г., после разгрома советскими войсками Японии, Семенов был арестован в Маньчжурии и 30 августа 1946 г. повешен в Москве на основании приговора Военной коллегии Верховного Суда СССР. Учитывая чудовищные жестокости, совершенные им во время Гражданской войны, этот приговор нельзя признать слишком уж противоестественным. {Примеч. авт.)


[Закрыть]. В качестве штаб-квартиры ему был назначен небольшой военный кордон в Даурии, находящийся в нескольких милях от маньчжурской границы прямо на железнодорожной линии, соединяющей Восточный Китай с главной магистралью Транссиба. Семенов лишь начал собирать свой отряд, когда в Петрограде произошел захват власти большевиками. Волна большевизации, отмеченная крайней недисциплинированностью и неповиновением кадровых офицеров, вскоре начала захлестывать и сибирские гарнизоны. Семенов сразу же вступил в острый конфликт с коммунистами в Чите и Иркутске, категорически и демонстративно не подчинившись новой власти. То, что он смог это сделать, объяснялось его собственным смелым и дерзновенным темпераментом, выгодным географическим расположением в непосредственной близости от маньчжурской границы и способностью вербовать единомышленников из числа монголов, казаков и военнопленных, не попавших под влияние большевиков. Неясно, насколько можно верить его собственным рассказам о ранних военных подвигах. Например, Семенов утверждал, что ему всего лишь с семью сторонниками, благодаря сочетанию неожиданности, блефа и смелости, удалось разоружить и изгнать с соседнего пограничного пункта со станции в Маньчжурии весь недовольный гарнизон численностью 1500 человек. Возможно, здесь и есть преувеличение, но и в этой истории изначально нет ничего невозможного, учитывая хаотичные и сбивающие с толку условия того времени. В любом случае не может быть никаких сомнений в том, что Семенову действительно удалось зимой 1917/18 года тем или иным способом выдавить большую часть регулярных российских войск из Даурии и временно стать хозяином местной ситуации. Расположившись на нескольких последних милях железной дороги на территории Сибири, он надежно прикрыл свой тыл и левый фланг маньчжурской границей и находился в относительно благоприятной ситуации с точки зрения защищенности от большевистских войск со стороны Читы и Иркутска.

Немалая раздраженность большевиков открытым вызовом Семенова была вполне объяснима. Бесцеремонное изгнание большевизированных местных гарнизонов лишило коммунистов козырной карты, всегда служившей ключом к их успеху. Положение сил на железнодорожной линии дало атаману контроль над прямым сообщением из Иркутска во Владивосток, что в конечном счете вынуждало коммунистов направлять все свои перевозки по более длинной и менее удобной Амурской железной дороге. Кроме того, неповиновение Семенова препятствовало любому распространению большевистского влияния на Маньчжурию.

Неловкость этой ситуации с точки зрения большевиков была достаточно ярко проиллюстрирована инцидентом, произошедшим в начале декабря 1917 года. Один из коммунистических деятелей в Харбине (к тому моменту они еще не были изгнаны из зоны КВЖД) по фамилии Аркус (ни имя, ни отчество, ни дата рождения неизвестны) попытался выехать из Харбина в Иркутск для консультаций с большевистскими лидерами. Когда поезд остановился в Даурии, Аркуса, по приказу Семенова, вывели и обыскали. Когда тот возмутился таким обращением, атаман хладнокровно приказал расстрелять его на месте. После этого Семенов лично отвез документы, найденные на теле Аркуса, непосредственно Хорвату, чтобы убедить его в необходимости немедленных действий против коммунистов. Вскоре после этого – а возможно, что в некоторой степени и вследствие эпизода с Аркусом – китайцы изгнали русских коммунистов из Харбина.

Отношения Семенова с китайцами с самого начала складывались напряженно – использование им монгольских наемников, набранных по большей части с территории, номинально считавшейся китайской, естественно, вызывало у «хозяев» тревогу и оскорбляло: им и так было нелегко сохранять свой фиктивный суверенитет на местах, населенных монголами вдоль российской границы.

В середине января Семенов нанес визит в Харбин с целью сбора оружия и поддержки. Сначала он обратился к Хорвату, который вежливо предложил атаману вступить в его отряд в качестве одного из регулярных подразделений охраны КВЖД и оказывать соответствующую поддержку, но в немедленной просьбе предоставить оружие отказал. Реакция Семенова оказалась вполне характерной. С помощью собственных монгольских телохранителей ему удалось тайно вывезти два артиллерийских орудия из туннеля на КВЖД, погрузить их на платформы под носом у людей Хорвата и отправить в свой маленький анклав на границе с Сибирью. Невзирая на отказ и другие «неучтивости», Хорват пребывал в слишком слабом положении, чтобы полностью порвать с атаманом. Отсутствие первой договоренности не помешало Хорвату оказывать ему впоследствии ту или иную помощь и пытаться, пусть и с минимальным успехом, показывать свое дружеское расположение (в последующие годы Хорват не раз сожалел о напрасно потраченных усилиях).

Независимый, наглый, отвратительно брутальный и жестокосердный в своих методах, Семенов оставался позором не только для Хорвата, но и для всех наиболее респектабельных членов антикоммунистического русского сообщества Дальнего Востока. Остальные русские полагали, что сотрудничество с Семеновым практически невозможно. По крайней мере, не нашлось никаких письменных свидетельств, что кто-то делал это успешно. С другой стороны, никто не мог упрекнуть атамана в отсутствии определенных успехов, благодаря безжалостности и дерзости действий против большевиков. Кроме того, его позиция на западной границе Маньчжурии служила своего рода буфером между коммунистической властью в Центральной Сибири и уязвимой арендованной зоной КВЖД, где особые административные права России теперь висели на самых тонких ниточках.

В январе 1918 года Семенов обратился за поддержкой к представителям Японии и западных союзников в Харбине. У японцев эти призывы получили немедленную и устойчивую успешность: «подвиги» Семенова, да и сама складывающаяся ситуация их вполне устраивала. Неуправляемость атамана, как с точки зрения Хорвата, так и любой другой российской власти, помогала предотвратить появление какой-либо единой сильной антибольшевистской силы в Сибирском регионе. «Да простит меня Бог, но я решил поддержать Семенова…» – с сожалением констатировал Хорват в своих мемуарах. Такое положение дел хорошо соответствовало японской политике того времени: любое сильное антикоммунистическое движение в Сибири, с его неизбежными претензиями на то, чтобы Япония относилась к нему как к другу и союзнику, было бы затруднительно. Сдерживая большевиков в Забайкалье и перерезав их коммуникации с Маньчжурией, Семенов ослабил военный потенциал большевиков в дальневосточной части Сибири. Это тоже было в высшей степени приемлемо для японцев. Наконец, Семенов со своими монгольскими наемниками обеспечивал противодействие китайцам в Монголии и Маньчжурии, способствуя, таким образом, определенной форме слабости и разобщенности в регионе, из которого многие японцы надеялись в самом ближайшем будущем извлечь выгоду.

Таким образом, японцы неизменно поддерживали Семенова со времени его январского визита в Харбин. Они назначили в его штаб офицера связи, капитана Куроки, к которому Семенов питал такую личную привязанность, на какую только он мог быть способен в силу своего характера. Куроки приложил все усилия, чтобы атаман «соответствовал» японским целям. Японцы оказывали Семенову поддержку деньгами и оружием – ровно такую, чтобы удержать его у власти и сохранять независимость от Хорвата и других российских антикоммунистов, но недостаточную, чтобы позволить атаману стать серьезным претендентом на абсолютное лидерство на Дальнем Востоке.

На французских и британских представителей Семенов также произвел благоприятное первоначальное впечатление рассказами о своих подвигах против большевиков. Результатом стал значительный энтузиазм по отношению к нему с самого начала во французском и британском лагерях. Британцы направили офицера связи майора Денни из своего военного штаба в Пекине и оказали определенную финансовую помощь в конце зимы 1918 года. Следом за ним появился и француз капитан Пеллио (в других источниках – Пелье). Щедрые союзники не поскупились и даже «подарили» Семенову пару полевых гаубиц из арсенала охраны Пекинской миссии.

Изначальные надежды, возлагаемые англичанами на Семенова, носили вполне оптимистичный характер, однако вскоре они вступили в противоречие с надеждами Лондона, полагавшего, что от большевиков можно потребовать вмешательства союзников. Было вполне очевидно, что французская и британская поддержка Семенова была одним из главных источников советских подозрений в отношении союзников в целом. Энтузиазм британцев оказался еще более ослабленным сообщениями о психологических последствиях бесчинств, совершенных людьми Семенова на территории Сибири.

Надежды и опасения англичан в отношении атамана хорошо проиллюстрированы в телеграмме МИДа Великобритании британскому посланнику в Пекине от 7 апреля 1918 года:

«Ясно, что наша политика по отношению к большевистским властям подлежит серьезному, если не фатальному, пересмотру, если Семинов [sic], поощряемый союзниками, предпримет наступление. Исходя из нынешнего и перспективного состава сил под командованием Семенова, он сможет добиться очень многого. Кроме того, Семенов и его отряд будет представлять собой очень полезное дополнение к любым оккупационным силам, как с политической, так и с военной точек зрения, когда осуществится интервенция Сибири либо со стороны всех союзников, либо только одними японцами.

Пока же Семенову было бы лучше воздержаться от военных действий и отдать все силы организации своих войск, не приступая к конкретным операциям, и ожидать дальнейшего развития ситуации, зависящей от интервенции союзников в Сибирь».

На китайской стороне границы силы атамана состояли из 125 казаков и других добровольцев. Вскоре к нему присоединились 300 сербских военнопленных, оказавшихся в затруднительном положении. Это были практически все силы Семенова, которые он мог обеспечить материально. В этот начальный период наибольшая потребность атамана заключалась в оружии, особенно в артиллерии. Всего, чего можно было добиться в те первые недели благодаря дерзости, быстроте принятия решений и безжалостной жестокости исполнения, Семенов добился. Но он так и не смог заручиться серьезной народной поддержкой в Сибирском регионе, что серьезно ограничивало возможности вербовки. Таким образом, реальные его силы так и оставались крошечными, поэтому атаман был вынужден ограничиваться второстепенными операциями.

В течение февраля, воспользовавшись неподготовленностью своих противников, Семенов провел серию успешных стычек с большевистскими отрядами в районе, пролегающем между маньчжурской границей и рекой Онон, однако к концу месяца красногвардейцы начали привлекать более серьезные силы, и атаман оказался отброшенным обратно в Маньчжурию. Здесь, под носом у пассивно наблюдающего китайского командира, он разоружил и депортировал еще один русский гарнизон и полностью почувствовал себя как дома, к сильному смущению китайцев.

Несомненно, большевики сразу же пожаловались китайцам на использование Семеновым китайской территории в качестве «привилегированного убежища». В середине марта по советской инициативе на Мациевской российской пограничной станции было созвано местное китайско-большевистское совещание для обсуждения сложившейся ситуации. Присутствующего здесь же Семенова, хмурого и на заднем ряду, практически никто не замечал, поскольку атамана никто не представлял. В конце концов были достигнуты следующие договоренности: в течение трех недель, то есть до 5 апреля, китайцы не разрешают Семенову повторно пересекать границу; русские тем временем «восстанавливают порядок» на своей стороне линии соприкосновения. Прямое железнодорожное сообщение должно быть немедленно возобновлено. Одновременно принимаются меры, обеспечивающие нормальный китайско-российский пограничный контроль[34]34
  Эти договоренности были опубликованы в «Известиях», № 51 от 19 марта 1918 г.


[Закрыть].

Перечисленные положения включали в себя значительную долю пустых попыток сохранить лицо с обеих сторон. Главной задачей советской стороны, очевидно, являлось стремление поссорить по возможности китайцев с Семеновым и выиграть время. Китайцы же пребывали не в том состоянии, чтобы выполнить свою часть сделки. Догадываясь об этом, коммунистические военные лидеры Забайкальского края продолжали, несмотря на соглашение, усиливать подготовку к новым операциям против Семенова в гораздо большем масштабе на тот случай, если, как и следовало опасаться, китайцам не удастся сдержать атамана и он при поддержке Японии возобновит наступление.

Семенов со своей стороны посвятил весь март наращиванию своих небольших сил с целью возобновления наскоков на большевиков в Сибири, как только позволят его пока относительно небольшие силы.

Заключение Брест-Литовского договора повлекло за собой повышенное внимание союзной стороны к военнопленным Центральных держав, содержащихся в Сибири. Точное их количество определить трудно – по всей России насчитывалось около 1 600 000 заключенных, из которых, как часто упоминалось в отчетах, во время революции половина содержалась в Сибири. В свете имеющихся данных эта цифра представляется вполне правдоподобной. В любом случае их количество исчислялось сотнями тысяч.