Текст книги "Дикие розы"

Корри стиснула зубы во сне и заметалась на кровати, стараясь вырваться из власти слов Куайда. Нет, призрак девушки не может являться в камне и металле. Это какая-то ерунда!

Корри удалось отогнать этот кошмар. Но Куайд не исчез из ее сна. Теперь они были вдвоем в палатке, их обнаженные тела слились в одно целое. «Делия, любовь моя, Делия».

Корри вжалась в огромное, сильное тело, нежность его рук и ласковый шепот успокаивали ее, приводили в состояние блаженного забвения времени, пространства, самой себя…

Вдруг все исчезло, в мгновение ока рассыпалось в прах. Корри отчаянно пыталась освободиться от сна и вернуться в явь. Что-то не так! Что-то неладно!

Она заставила себя открыть глаза, горло сдавило от удушья. Дым. Он забивался в легкие, слепил и вызывал дурноту.

– Милли! Милли!

Корри не успела до конца проснуться и нетвердо держалась на ногах, кроме того, вчерашнее шампанское давало о себе знать. Шатаясь и ничего не видя от дыма, она бросилась в большую комнату, где спали Милли и Альберта.

Корри застыла в дверях. Печка была объята пламенем, все до единой пеленки ярко полыхали, а одна из них упала на сундучок, в котором Милли хранила деньги, документы, письма, старые журналы и прочие бумаги.

– Милли! Проснись!

– Что случилось? – Милли села на кровати и закашлялась.

– Мы горим! О Господи, Милли!

Корри подскочила к ней и, не зная, как привести ее в чувство, сильно ударила по щеке. Потом она схватила ее за руку и стащила тяжелое, расслабленное тело на пол. Милли упала, но не поднялась, а продолжала лежать, задыхаясь от кашля.

– Милли, вставай! Пожар!

Корри, отчаявшись, снова ударила ее. Милли застонала и попыталась подняться на ноги.

– Берти…

Корри и не подозревала, что умеет так быстро передвигаться. Она метнулась к детской кроватке, мгновенно завернула Альберту в одеяло, подлетела к Милли и, одной рукой держа девочку, другой схватила ее мать и стала тянуть к выходу. Милли, тяжело дыша, бормотала:

– О Господи! Слава Богу, что ты спасла Берти! Слава Богу! Но Корри! Как же деньги! Они остались в сундуке. Все наши деньги!

Десять минут спустя при помощи четверых мужчин, живших в палатке по соседству, огонь был потушен. Перепуганные до смерти и выбившиеся из сил, Корри и Милли подсчитывали убытки. Бревенчатый каркас дома практически не пострадал, только местами почернел и обуглился, так что дому требовались лишь незначительный ремонт и хорошая уборка. Прачечная Милли совершенно уцелела, даже белье, замоченное в тазах, оказалось нетронутым.

Но все деньги сгорели. Корри давно уже стал узок ее денежный пояс, и она хранила его в сундучке у Милли. Теперь от него остались лишь горстка пепла и несколько обгоревших клочков бумаги. У Корри не осталось ни цента.

Глава 23

– Не волнуйся, Корри. Ты можешь жить у меня, сколько хочешь и без всяких денег. Не нужны они мне, и потом, я в таком долгу перед тобой, что мне никогда его не выплатить, сколько ни старайся. Если бы не ты, мы бы с Альбертой погибли.

Сказав это, Милли развернулась и ушла, оставив Корри наедине с ее тягостными раздумьями, Корри вдруг осознала, что все это время зависела от денег, они служили ей заслоном от всех напастей, надежной защитой, какую в прошлом давало ей присутствие рядом отца. Теперь, когда денег не стало, Корри чувствовала себя по-детски беспомощной и растерянной. Ли Хуа однажды назвала ее капризной девчонкой, испорченной роскошью. Теперь Корри подумала, что, возможно, до некоторой степени подруга была права.

И сейчас, оказавшись в такой трудной ситуации, Корри, стыдясь своего малодушия, все же решила пойти по единственно возможному для нее пути. Она немедленно написала тете Сьюзен письмо с просьбой выслать денег. Она сообщила тете, что Эвери задерживается на золотых приисках по делам, но вскоре приедет за ней в Доусон. Так что все в порядке. По ее подсчетам, деньги должны были прийти где-то через месяц, пока река еще будет судоходной.

Заклеивая конверт, Корри печально подумала, что бессовестно лжет своей любимой тете, что на самом деле она уже устала из последних сил цепляться за любую, самую крохотную надежду скоро увидеть Эвери. Она не находила себе места от отчаяния. Ведь Эвери не может не приехать. Он должен! Подчас ей приходило в голову, что в его отсутствии виноват Дональд. Может, он как-нибудь подкупил Эвери? Заплатил ему что-то вроде «отступных»? Она тут же прогнала эту мысль. Как бы ни был виноват перед ней Эвери, он никогда, не совершит такой бесчестный поступок. Какова бы ни была причина его молчания, она, безусловно, уважительна.

Милли не собиралась впадать в отчаяние по поводу пожара, и Корри решила не делиться с ней своими тревогами. Им удалось найти кусок расплавленного золота на том месте, где раньше стоял сундук. Милли хранила часть сбережений в золотом песке, и он не пострадал. Корри помогла Милли отмыть дом и закончить со стиркой. Покрутив ручку пресса для отжима белья и потаскав ведра с водой и тяжелые тазы, она прониклась уважением к Милли, которая делает такую работу изо дня в день.

Отсутствие известий от Эвери приводило Корри в настоящее бешенство. Она решила подождать еще неделю, а потом поехать в этот проклятый Малый Скукум и отыскать его там, невзирая ни на какие трудности и презрение, с которым могут отнестись к ним с Эвери его товарищи. Может, она сделала ошибку, не написав ему в письме о беременности. Она боялась появиться перед Эвери с большим животом и огорошить его фактом внезапного, неминуемого отцовства. Он бы легче перенес эту неожиданную новость, если бы сам приехал в город, пришел бы в дом к Милли и, кстати, увидел бы маленькую прелестную Альберту. Но раз уж его так долго нет, придется Корри собрать всю свою решительность и смелость и ехать к нему самой.

Спустя три дня после пожара, когда Корри возвращалась домой с почты, она увидела новую, незнакомую вывеску на доме, в котором раньше была лавка скобяных товаров. Вывеска была красочная, вся в изящных завитушках, и явно принадлежала кисти профессионального художника: «Салон Цветущий персик, прически для дам. Гадание по руке, один доллар».

Корри остановилась. «Цветущий персик». Почему эти слова заставляют ее сердце учащенно биться?

Пока она рассматривала вывеску, из дверей салона вышли две модно одетые женщины, за ними шлейфом тянулся сильный аромат розового масла. Одна была рыжеволосая, в легком платье из салатового шелка, украшенном на плечах, груди и бедрах темно-зелеными сатиновыми кружевами. Другая, помоложе и постройнее, была затянута в разноцветную парчу. Ее светлые волосы были пышно взбиты и уложены в аккуратную прическу со множеством кудряшек и накладным пучком, в который были воткнуты розы из китайского шелка. Гладкая, нежная кожа, ярко-красные напомаженные губы и развязная походка делали их похожими друг на друга.

Корри затаила дыхание, когда поняла, что эти шикарно разряженные и беззаботно веселые женщины – пресловутые танцовщицы из дансинга, которых восхищенные и сладострастные поклонники осыпают деньгами и золотым песком. А рыжеволосая – Корри слышала, как подруга называла ее «Кэд», – должно быть, сама Кэд Уилсон, которая, как говорят, выходит на сцену в поясе из золотых самородков, преподнесенных ей «королями Эльдорадо», богатейшими людьми в Доусоне. Ходят слухи, что этот пояс такой длинный, что Кэд несколько раз оборачивает его вокруг талии.

Корри переборола свою робость и подошла к женщинам.

– Простите, вы не знаете, кто хозяин этого салона?

Та, что помоложе, надула свои полненькие губки и ответила:

– Это китаянка. Ее зовут Ли Хуа.

– Вы сказали – Ли Хуа?

Ну конечно! «Цветущий персик» – так переводится ее имя на английский. Так, значит, Уилл Себастьян не ошибся, Ли Хуа в Доусоне! Корри не предпринимала никаких попыток разыскать свою бывшую подругу и служанку, помня, как та предала ее. Кэд Уилсон с любопытством смотрела на Корри.

– Вы что, знаете ее?

– Да, знала… очень давно.

– У нее трудный характер. Но с волосами она умеет обращаться. Из любой может сделать красавицу, если только захочет.

Корри была поражена. Она пробормотала что-то бессвязное и направилась к дверям салона. Ли Хуа была предательницей, но что-то внутри Корри заставило ее перешагнуть этот порог.

Салон помещался в небольшой комнате с железной печкой, кроватью и длинным столом со стульями. Ли Хуа приложила определенные усилия, чтобы украсить безыскусную обстановку: кровать была покрыта цветным шерстяным пледом, а грубый деревянный стол – красивой кружевной скатертью. На нем были аккуратно разложены расчески, щетки, тюбики помады, щипцы для завивки волос, большой набор китайских благовоний, разноцветные бусы, ожерелья из черного янтаря, стразовые гребни и заколки.

В комнате находились две женщины. Одна – в белой шелковой блузке и с уложенными в высокую прическу иссиня-черными волосами – сидела спиной к двери. Другая – развязная девица с недовольным лицом, – вероятно, была клиенткой.

– Нет, я не хочу, чтобы было гладко. Я хочу, чтобы было много кудряшек и все наверх – вот так, а по бокам, чтобы как будто ветерок подул. Ты понимаешь? Я хочу эффектно выглядеть, черт побери!

Черноволосая женщина слегка склонила голову в насмешливо-услужливом поклоне. Но девица, не замечая этого, продолжала прихорашиваться перед зеркальцем и отдавать распоряжение обиженным раздраженным тоном:

– Я хочу быть похожей на Кэд Уилсон! Ты же сделала ее красивой, я тоже хочу! Я возьму вот этот черный янтарь и гребень с блестками. Сколько это стоит? А впрочем, неважно, я все равно куплю. У меня хватает золотого песка.

– Хорошо. Гребень и ожерелье стоят по десять долларов.

– Десять долларов!

Корри не слышала этого возмущенного возгласа, она подошла ближе к столу и почти прошептала:

– Ли Хуа! Неужели это ты?

Китаянка обернулась и от неожиданности выронила из рук гребень. Корри увидела знакомое бледное лицо, открытый от изумления рот, блестящие карие глаза, в глубине которых залегла бесконечная тоска.

– Корри!

Глаза Ли Хуа мгновенно увлажнились. Скандальная особа уставилась на округлившийся живот Корри и закричала:

– Что здесь происходит? Я пришла первая! Придется тебе, милочка, подождать своей очереди!

Корри не обратила на нее внимания.

– Ли Хуа, ты ведь должна была поехать в Дайю и сесть на пароход!

– Как видишь, я этого не сделала.

Тут в их разговор снова вмешался визгливый голос клиентки:

– Послушай, Цветущий персик или как тебя там. Ты должна сначала обслужить меня, а потом ее, иначе я не заплачу тебе ни цента. Слышишь ты, узкоглазая потаскуха? У меня нет времени сидеть здесь и ждать, пока вы будете чесать языками. Я работала всю ночь и хочу спать.

Ли Хуа нагнулась, чтобы поднять гребень и быстро, из-под ресниц, взглянула на Корри.

– Хорошо, хорошо, мисс. Выбирайте ожерелье.

– Я возьму это. Нет, лучше вот это.

Корри плотнее запахнулась в шерстяную шаль и пошла к выходу. Через мгновение она стояла на Франт-стрит в толчее прохожих, мальчишек-разносчиков и торговок свежеиспеченным хлебом. Но уйти у Корри не хватало духу. Ли Хуа так изменилась. У Корри было ощущение, что на долю девушки выпало много испытаний с тех пор, как они расстались.

Вскоре из дверей салона вышла недавняя клиентка Ли Хуа в широкополой шляпе, водруженной на пышную, усыпанную фальшивыми драгоценностями прическу. Она гордо проплыла мимо Корри, распространяя запах дешевого одеколона. Корри толкнула дверь и снова вошла внутрь.

– На твоей вывеске сказано, что ты гадаешь по руке. Погадай мне. Я хочу знать, что мне уготовано в будущем.

Корри запахнулась в шаль, чтобы меньше был виден живот. Ли Хуа поднялась со стула и пошла к печке, опираясь на палку и глухо стуча по полу гипсом. Она показалась Корри еще более маленькой и хрупкой, чем раньше. И очень уставшей.

– Я не хочу заглядывать в твое будущее, Корри. К тому же мы обе можем догадываться, как оно сложится. Насколько я могла заметить, ты ждешь ребенка, а обручального кольца на твоем пальце нет.

– Эвери скоро приедет! Он уже получил мое письмо, но задерживается, потому что у него много работы на приисках!

– Вот как?

Корри чувствовала, что ее переполняет ярость.

– Насколько я знаю, ты не хотела быть служанкой, Ли Хуа. Не так ли? А теперь ты делаешь прически этим… этим женщинам. По крайней мере, когда ты работала у нас, то имела дело с порядочными людьми. И что теперь? Прически для проституток! Что с тобой произошло, Ли Хуа?

Ли Хуа так резко опустилась на стул, что он заскрипел под ее тяжестью.

– Нам не о чем говорить. Пожалуйста, уходи. Я не хочу тебя видеть.

– Но ты гадаешь по ладони! Я хочу, чтобы ты погадала мне.

– Ну хорошо. – Ли Хуа вздохнула и мрачно добавила: – Так и быть, я погадаю тебе, а потом ты уйдешь. У меня совсем мало времени, нет отбоя от клиентов.

Корри протянула ей ладонь, и Ли Хуа взяла ее своими маленькими, прохладными пальцами. Корри чувствовала, как у девушки дрожат руки. Наступило молчание, наконец Ли Хуа тихо сказала:

– Корри, я понимаю в хиромантии не больше, чем ты.

– Но как же вывеска…

– Ну и что? Я доставляю им удовольствие: говорю, что линия жизни у них длинная, а посередине их ждет встреча с красивым и богатым мужчиной. Конечно, я не всем говорю одно и то же, а то они могут обменяться впечатлениями и раскрыть обман. Но все мои предсказания очень похожи.

– Милли, моя квартирная хозяйка, делает то же самое. С той лишь разницей, что ее клиенты – старатели. Она им пророчит горы золота.

Ли Хуа грустно улыбнулась.

– Люди обязательно должны верить во что-нибудь хорошее. Для всех них Доусон Сити – город надежд. Они думают, что именно здесь найдут удачу: море чистого золота или самого богатого в мире жениха. Кому что. Но никто из них не задумывается об одной вещи: за каждый самородок надо платить грязью. Либо ты вытаскиваешь из земли тонны глины, чтобы намыть несколько крупиц золота. Либо делаешь еще более отвратительные, мерзкие вещи.

– Ли Хуа, о чем ты говоришь?

Наступила пауза, после которой Ли Хуа заговорила тихим, безразличным голосом:

– Меня изнасиловали. Их было много. Я не помню, сколько. Сбилась со счета. Я была совершенно беспомощна со своей сломанной ногой и не могла убежать. К тому же они отняли мои костыли. Они втолкнули меня в палатку, а потом… – Ли Хуа на секунду замолчала. – Меня подобрал один мальчик. Его звали Мартин Джавенел. Хороший мальчик, сын банкира, из Сиэтла. Он решил, что путешествовать с собственной женщиной очень приятно и удобно. Он и привез меня сюда, через перевал и вверх по реке. Разумеется, я платила ему…

– Ли Хуа!

– Ничего не поделаешь. Я стала проституткой.

Ли Хуа подошла к аккуратно застланной постели и встала около нее, опираясь на палку.

– Марти очень помог мне, а я ничем больше не могла заплатить ему. И что из того? Да, я продавала себя. А теперь делаю прически проституткам, которые тоже продают себя. Я ничем не лучше их.

Корри не верила своим ушам.

– Но… что же стало с тем человеком, который привез тебя сюда? Где он?

– Марти умер. Около недели назад, от тифа. Я отвезла его в больницу, но слишком поздно. У них долго не было мест, а потом его не удалось спасти. Он умирал у меня на руках, кричал от боли и в беспамятстве звал маму. Когда все было кончено, я вернулась в его палатку, взяла все деньги, которые там были, и купила этот дом. – Ли Хуа решительно и твердо посмотрела в глаза Корри. – Я знаю, что не имела никакого права брать эти деньги, что должна была отправить их его родителям. Но я не могла этого сделать. Мне надо было как-то жить. И потом, разве я не заслужила вознаграждения за все свои мытарства?

Корри не знала, что ей ответить. Ли Хуа тем временем продолжала:

– Это я рассказала Дональду Ирлю, что ты едешь на Аляску. Он заставил меня, он затолкнул меня в экипаж, привез к себе в дом и… Это страшный человек, Корри. Он говорил, что продаст меня в бордель в Китайский квартал. Там держат девушек взаперти и издеваются над ними, пока они не согласятся стать проститутками. Я не хотела в бордель. Я боялась и ненавидела его. Мне было очень страшно, и я согласилась предать тебя. Так что, сама видишь, Корри, что я настоящая проститутка. Только у проституток нет совести и чести.

Корри смотрела на Ли Хуа невидящими глазами. Она вдруг вспомнила Мак Ги – Заячью лапу, даже как будто почувствовала его смрадное дыхание и жар похотливых рук на своей груди. И услышала голос Куайда: «На Грант-авеню он держит под замком китаянок, из которых делает покорных наложниц…»

По телу Корри пробежала легкая дрожь. А что было бы, если бы она оказалась на месте Ли Хуа? Не испугалась бы она угроз Дональда? Смогла бы выдержать и не предать.

Слезы покатились градом из ее глаз. Она бросилась к Ли Хуа и обняла ее так крепко, как делала это давно, в детстве.

– Ли Хуа… О Господи, Ли Хуа…

Они обе плакали, прижавшись друг к другу. Ли Хуа зарылась лицом в шаль Корри, а та гладила ее по голове.

– Корри, я так виновата перед тобой. Я хотела тебе раньше все рассказать, но мне было стыдно. Я была слабой, Корри. Я не должна была предавать тебя, не должна была поддаваться на его угрозы…

– Ли Хуа, перестань, не плачь. Пожалуйста, не укоряй себя. Я не уверена, что не поступила бы так же на твоем месте.

Они еще долго молча плакали, потом Ли Хуа смущенно улыбнулась и достала откуда-то два батистовых носовых платка с кружевами и изумительной ручной вышивкой.

– Вот. – Она протянула один из них Корри. – Я ими торгую. Проститутки Доусона хотят чувствовать себя настоящими леди…

Потом Ли Хуа приготовила чай, и подруга стали наперебой рассказывать друг другу о том, что с ними приключилось после того, как они расстались на Чилкутском перевале. Через час Корри вышла на улицу. Ли Хуа поведала ей про Дональда такие страшные вещи, что Корри до сих пор было не по себе.

– Он возбуждается от огня. Когда он видит пламя, то становится одержимым… и делает такое!

О Боже! Бедная Ли Хуа! Как она только вынесла все это! Как Дональд использовал ее… И надо же было такому случиться, что он полностью завоевал папино доверие! Как же папа был слеп, желая видеть в Дональде сына!

Ли Хуа уверила Корри, что теперь с ней все в порядке.

– У меня есть свое маленькое дело. И потом, от денег Марти осталась небольшая часть. Я собираюсь приумножить ее. В Доусоне есть возможность зарабатывать деньги, если ты что-нибудь умеешь делать.

– Ли Хуа, о чем ты говоришь? Деньги, дело…

– Я еще не все рассказала тебе, Корри. Я пыталась связаться со своим двоюродным братом; он должен был быть в Вальдесе. Ответа от него я не получила, и, судя по тому, что мне удалось узнать, его нет в живых. Так что у меня теперь нет никого, кто мог бы позаботиться обо мне.

– Но нельзя же…

– Почему нельзя? Не забывай, Корри, что я – проститутка. Нравится тебе это или нет…

Корри медленно шла по Франт-стрит по направлению к дому Милли. Она глядела себе под ноги, вспоминая встречу с Ли Хуа. Казалось, что прошли века с тех пор, как они вдвоем бегали по улице наперегонки с Бигги, любимым псом Корри.

Когда она проходила мимо заявочной конторы, то заметила, что к дверям, как обычно, выстроилась длиннющая очередь старателей, желающих застолбить участок. Большинство из них – это было видно – приехали прямо с приисков. Они были перепачканы в глине, их лица и руки распухли от комариных укусов. Многие сидели прямо на тротуаре и играли в карты. Корри подумала, что, вероятно, «золотая лихорадка» не отпускает их ни на минуту и постоянно поддерживает в состоянии азартного соперничества.

Она ускорила шаги, чтобы побыстрее миновать это столпотворение. Краем уха Корри слышала отдельные слова: «жила», «скунсы», «золотой карман». Когда она оставила позади почти всю очередь, ее внимание привлек человек, весело болтающий о чем-то с двумя чечако. Что-то в его облике заставило ее остановиться. На нем была желтая фланелевая рубашка с расстегнутым воротом, а взгляд серых глаз мечтательно устремлялся на окружающие Доусон скалистые хребты, скрывающие в своих недрах золотые россыпи.

Корри почувствовала, как по ее телу волнами распространяются вялость и бессилие, ноги стали Совсем ватными, так что ей пришлось схватиться рукой за столб, чтобы не упасть. Это был Эвери Курран. Ее Эвери, который не давал о себе знать столько времени, а теперь как ни в чем не бывало стоит в очереди в заявочную контору, веселится с друзьями и любуется окрестностями!

– Эвери!

Он оглянулся на ее крик.

– Корри, неужели это ты? Боже, я не верю своим глазам!

Странное смещение радости, удивления и досады отразилось на его лице, но он так и не покинул своего места в очереди.

Корри подбежала к нему, но остановилась в нерешительности. Что-то мешало ей броситься в его объятия. Вместо этого она стала пристально разглядывать лицо, к которому так часто обращались ее мысли.

Как он красив! Он стал еще прекраснее, чем был раньше! Настоящая греческая статуя или шедевр Леонардо! Его золотистые волосы и пышные усы выгорели на солнце. Выступающие скулы, крепкий подбородок и чувственные губы по-прежнему могли свести с ума любую женщину. Его рубашка была немного помята, но безупречно чиста. Корри знала, каких усилий стоит аккуратность в здешних условиях.

– Да, это я.

Корри удивилась, услышав свой самоуверенный голос. Она не чувствовала ни уверенности, ни, что поразительно, радости. Нервы ее были на взводе – малейший толчок, и она готова была или расплакаться, или рассмеяться, или закричать.

– Я так долго жду тебя! Ты что, не получил моих писем? Я послала не меньше полудюжины.

Эвери покраснел.

– Конечно, я получил их. Но ты не представляешь, Корри, сколько у нас было работы! Понимаешь, нам казалось, что мы напали на богатую жилу, но намыть удалось гораздо меньше, чем мы рассчитывали.

Он переминался с ноги на ногу, как будто присутствие Корри тяготило его.

– Если честно, я и не думал, что ты отважишься приехать сюда. Мне и в голову не могло прийти, что ты такая смелая. Ведь Юкон – неподходящее место для женщин.

– В таком случае ты очень ненаблюдателен, Эвери, здесь полным-полно женщин.

– Да, может быть. Но они не такие, как ты… Я хочу сказать… – Он замялся и перевел разговор на другую тему. – Как поживаешь, Корри? Ты прекрасно выглядишь.

Корри поежилась под шалью, скрывающей ее располневший живот. Заметил ли он, что она беременна? Корри приподняла подбородок и сухо ответила:

– Я в полном порядке.

– Рад это слышать. Видишь ли, я приехал, чтобы застолбить еще один участок. Мы с друзьями хотим попытать счастья на Французском холме. Мы уже перевезли туда все оборудование. – Он понизил голос. – По нашим расчетам, там есть из-за чего рыть землю. Знаешь, Корри, на Эльдорадо, если повезет, можно отхватить такой участок, который будет давать по тысяче долларов за четыре промывки. Вот это я называю золотом! Настоящим золотом!

Вся очередь с любопытством прислушивалась к их разговору.

– Эвери, я… Мне надо поговорить с тобой. Мы не можем пойти куда-нибудь, где поменьше народу?

– Конечно, можем, Корри. Только не раньше чем через час. Я же говорю, мне надо подать заявку. Я не могу уйти из очереди сейчас. Я здесь торчу уже три часа.

– Но нам нужно… я ждала тебя…

– Корри.

Эвери взял ее за руку. Его пальцы были неприятно холодными. Корри чувствовала на себя взгляды окружающих людей. Вдруг они думают, что она – проститутка, которую Эвери когда-то знал, а теперь случайно повстречал на улице?

– Корри, я и так приехал в город в очень неподходящее время. Работы по горло. Мне нужно как можно скорее застолбить участок. Они здесь в конторе занимаются крючкотворством, так что это будет непросто. Но я не буду лучше забивать тебе этим голову. Ты ведь можешь меня подождать? Вряд ли это протянется дольше часа. А потом мы пойдем куда-нибудь пообедаем. И спокойно поговорим о былых временах.

Он улыбался ей прежней обворожительной улыбкой, которую она очень хорошо знала. Так же хорошо, как его благородный профиль, столько раз снятый ею с разных ракурсов. Теперь его улыбка была еще более пленительной: ровные зубы ослепительно блестели на фоне загорелой кожи. Корри невольно вспомнила смуглое от солнца лицо Куайда, его голубые глаза, способные одним взмахом ресниц приводить ее в блаженный трепет. Она прогнала навязчивое воспоминание и почувствовала, что не в силах больше сдерживать накопившуюся ярость.

– Подождать?! Я жду тебя здесь, в Доусоне, уже много недель! Я уже собиралась ехать на прииск!

Эвери снова переступил с ноги на ногу и смущенно отвел взгляд.

– Ты действительно хотела это сделать? Я непростительно жестоко обошелся с тобой. Но я собирался написать письмо. Ты не представляешь, как мы были заняты, Корри. Если бы ты когда-нибудь побывала на приисках, то знала бы…

– Вот как?

Гнев клокотал в ее груди. Неужели она когда-то была счастлива с объятиях этого человека, стонала от восторга, когда он целовал ее, а теперь носит под сердцем его ребенка? В это нельзя было поверить! Ей казалось, что она в карнавальном кривом зеркале видит какое-то чужое, искаженное отражение своего Эвери. И усы какие-то не те, длинные и облезлые. И подбородок не тот, вялый и безвольный.

– Эй, леди, оставьте парня в покое! Вы что же, не слышали, что он вам сказал?

Мужчина, стоявший позади Эвери, почесал бороду и выплюнул отвратительную, зловонную табачную жвачку, которая упала в дюйме от подола Корри. Она поняла вдруг, что вся эта толпа мужчин безмолвно ополчилась на нее, женщину, за то, что она вмешивается в их дела и посягает на одного из них. Корри взбеленилась.

– Вас никто не спрашивает! Эвери, мне надо поговорить с тобой. Ты же понимаешь, что это неудобно делать здесь.

– Знаешь, Корри, а ты ни на йоту не изменилась. Нрав у тебя все такой же непокладистый.

Эвери улыбнулся, и Корри показалось, что улыбка у него вышла несколько натянутая.

– Эвери, я не могу больше ждать! И откладывать дольше не стану. Теперь я вижу, что мне следовало сразу же ехать к тебе, а не ждать в Доусоне так долго. Так что ты выслушаешь меня здесь и сейчас. Иначе ты опять уедешь Бог весть куда, на этот свой Скукум, не будешь отвечать на мои письма, и мне придется до старости прождать тебя в этом проклятом Доусоне!

– Послушай, Корри…

– И никаких «Послушай, Корри»! Ты не имеешь права от меня отказаться! Ты соблазнил меня, или ты этого уже не помнишь? Так вот, я беременна, Эвери! Беременна!

Корри сама не верила, что смогла произнести эти слова прилюдно, перед огромной толпой мужчин, с любопытством наблюдающих за драматической сценой. На ее глазах выступили слезы унижения. Если бы она только могла дать ему пощечину и уйти, не оглядываясь! И никогда его больше не видеть! Но был ребенок. Их с Эвери ребенок!

– Эвери, нам надо поговорить, и я останусь здесь с тобой и буду ждать, сколько нужно, хоть до полуночи.

– Корри…

Эвери хотел что-то ответить, но передумал. Вместо этого он только улыбнулся, холодно и безразлично.

– Ну что ж, хорошо. Оставайся со мной и жди, раз уж ты действительно так этого хочешь.