Текст книги "Дикие розы"
Автор книги: Джулия Грайс
Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)
Глава 26
10 ноября. С каждым днем становится все холоднее, я часто думаю о своем ребенке и о том, что его появление на свет совсем не интересует Эвери. Он может думать только о золоте. Оно стало для него навязчивой идеей.
Наступил ноябрь. Солнечные летние дни казались теперь далеким, сказочным воспоминанием, несбыточным сном. Настоящий Север – это суровая, холодная зима.
Чтобы чем-то занять себя долгими зимними вечерами, Корри принялась вести дневник. У нее было несколько листков бумаги, которые Мэйсон привез ей в подарок из города. Записи были краткими и невеселыми, потому что в сердце Корри давно не было места радости, но просматривать их время от времени она любила – не так много в ее жизни было развлечений.
22 сентября. Выпал первый снег, но пролежал недолго. Он скоро растаял, и потоки грязной талой воды чуть было не размыли нашу крышу. Теперь каждую ночь подмораживает. Вчера полярное сияние было не зеленым, а красным, очень похожим на зарево пожара, я плохо спала…
5 октября. В семь часов утра термометр показывал семь градусов ниже нуля.
7 октября. Сегодня снова выпал снег. На этот раз он пролежал дольше и растаял только к полудню. Мое дитя очень беспокойно последнее время; неужели ему передается тот страх, который я испытываю перед наступлением зимних холодов? Я ведь никогда не зи-мовала на севере. Мэйсон говорит, что среди старателей уже есть случаи обморожения, а на тех участках, которые расположены выше, в горах, несколько человек уже замерзли насмерть. Эвери и слышать не хочет о том, чтобы отправить меня домой. Очень скоро это станет невозможным потому, что Юкон замерзнет, а путешествие по льду под силу только очень выносливому и закаленному человеку.
23 октября. На этой неделе мы получили известие о сильном пожаре в Доусоне, в результате которого сгорело много домов на Франт-стрит. Сгорел ли салон Ли Хуа, неизвестно.
Вскоре после этого Эвери решил съездить в Доусон. Ему надо было купить новое полотно для пилы, а также зайти к врачу. На днях с ним произошел еще один несчастный случай: он поскользнулся на незакрепленной доске и сильно поранил руку о стенку шурфа. Ему снова повезло, он мог упасть вниз головой и сломать себе шею.
Корри просила Эвери взять ее с собой, но тот наотрез отказался: совершать такую поездку в ее положении было небезопасно. Корри очень расстроилась. Ей так хотелось увидеться с Ли Хуа и доктором Себастьяном. Эвери угрюмо пообещал ей разузнать что-нибудь о них.
– Так и быть, я встречусь с ними. А трястись по неровной дороге в телеге тебе совсем ни к чему. Не дай Бог, станет плохо, что я тогда буду делать? Не хватало еще оказаться в Доусоне с хворой женой на руках!
Через три дня Эвери вернулся с перевязанным запястьем и новостями от Ли Хуа и Уилла Себастьяна. Доктор снял небольшой домик, обустроил его и занимается частной практикой. Он передает Корри привет и наилучшие пожелания. За две недели до родов она должна приехать к нему в Доусон, чтобы он лично имел возможность осмотреть ее и принять роды. К тому времени снег уже плотно ляжет на землю, и поездка на санях будет необременительной.
Что касается Ли Хуа, то ее салон не пострадал, кроме того, сейчас она открыла новое заведение под названием «Принцесса Дансинг». В Доусоне говорят, что самые хорошенькие девушки в радиусе пятисот миль собраны под крылом госпожи Ли Хуа. Корри была поражена.
– Но ведь когда я в последний раз видела Ли Хуа, у нее был салон причесок!
– А теперь она занимается более прибыльным делом. Золото здесь повсюду, надо только уметь найти и взять его. Одни добывают его из земли, другие – из карманов богатых мужчин. Вот и вся разница.
Дни стали короткими и пасмурными, холмы покрылись сумрачными тенями, небо приобрело постоянный сизо-серый оттенок. Солнце если и появлялось на небосклоне, то на четыре-пять часов в день. Остальная часть дня тянулась в неопределенном свинцово-пурпурном мареве.
Почти каждую ночь небо освещало северное сияние. Иногда Корри выходила из домика, чтобы благоговейно насладиться этим чарующим волшебным зрелищем. По большей части сияние было зеленым, реже красным. Тогда Корри посещали беспокойные мысли о броши, которую Куайд носит в кармане и которая принадлежала его сестре, сожженной заживо.
В те ночи, когда сияние было красным, Корри снились кошмары. Однажды она увидела во сне Дональда, одетого во все черное. Он срывал с нее платье, причем каждый раз треск материи сопровождался странным чудовищным воем. Корри проснулась, задохнувшись от собственного крика, и поняла, что этот вой издают волки, оголодавшие и непривычно близко подошедшие к человеческому жилью.
Двенадцатого ноября на землю лег настоящий снег. Мэйсон с радостью сообщил, что ночью термометр показывал двадцать градусов, а глубина снега местами достигает трех дюймов. По своей собственной инициативе он заделал все щели в их домике мхом и залил крышу водой так, чтобы на ней образовалась ледяная корка. Он сказал, что от этого будет теплее и уютнее, а потом, когда нападает больше снега, он возьмет лопату и закидает стены домика снаружи снегом для большей теплоизоляции.
Приближался срок родов, и наконец Корри решила собираться в Доусон. В последние дни она пребывала в мрачном расположении духа. Ее раздражала собственная неуклюжесть и неповоротливость. К тому же она не могла избавиться от безотчетного волнения и дурных предчувствий. В довершение всего дела Эвери шли из рук вон плохо. Новый шурф не оправдывал их ожиданий, с каждым днем они добывали все меньше золота. Работать стало труднее: земля промерзла очень глубоко, поэтому приходилось постоянно жечь костры, чтобы иметь возможность углубить шурф. Эвери стал угрюмым и неразговорчивым. Корри знала, что если бы не ее присутствие и беременность, Эвери давно бы оставил этот участок и купил более перспективный.
Корри собиралась для поездки в Доусон, куда на следующий день ее должен был отвезти Мэйсон, а не Эвери.
Она аккуратно сложила и увязала в узелок мягкие фланелевые пеленки, толстое шерстяное одеяльце, которое оказалось как нельзя более кстати. Корри взяла в руку кашемировую распашонку, и ее сердце учащенно забилось – она вспомнила, как Куайд, инспектируя содержимое сундука, наткнулся на нее. Она печально улыбнулась и почувствовала, как к глазам подступают слезы.
Затем, отогнав грустные мысли, Корри стала укладываться дальше. Книги, камера, коробка с фотографиями и проявителем, дневник. Словно она не собирается сюда возвращаться. Но это не так! Она обязательно вернется, хочется ей этого или нет. Она ведь материально зависит от Эвери, по крайней мере пока не получит денег от тети Сьюзен и не сможет сама себе купить билет на пароход. А это случится не раньше, чем наступит весна и река вскроется ото льда.
В ту ночь снова было красное сияние, и снова Корри приснился кошмарный сон. На этот раз она увидела себя и Ли Хуа, лежащими в палатке, засыпанной снежной лавиной. Снег с такой силой давил на грудь, что невозможно было дышать. Откуда-то издалека доносился голос Куайда: «Делия, где ты? Делия, любимая…» Ей хотелось протянуть к нему руки, позвать его. Но нельзя было шевельнуться, а из груди вместо крика вырывался приглушенный стон. Давление снега особенно сильным было в области живота. Корри обреченно подумала, что ей уже никогда не удастся сбросить с себя эту тяжесть.
Вдруг, непонятно почему, она проснулась. В домике было холодно, печка давно остыла. В другом углу на своей койке храпел Эвери. Ночь была безмолвной, темнота давила на глаза тяжелым черным траурным покрывалом.
Внезапная резкая боль пронзила ее живот и мгновенно исчезла. Корри замерла, потом осторожно коснулась живота рукой и почувствовала, что он превратился в напряженный мускульный шар. Она беззвучно прошептала:
– Мое дитя. Я люблю тебя.
Боль вернулась. Сильная, нестерпимая. Корри уже не думала о ребенке. Она металась по койке, силясь не закричать…
Через секунду в ночной тишине раздался страшный, нечеловеческий крик, и Эвери проснулся.
Глава 27
Корри слышала, как он шарит в темноте в поисках лампы. Потом она почувствовала резкий запах серы, и вспыхнувший свет резанул ей по глазам. Эвери в ужасе смотрел на нее, держа лампу трясущимися руками. Его красивое лицо с пышными усами должно было стать еще прекраснее от игры света и тени. Но он был похож на античного героя, внезапно столкнувшегося с чем-то таким отвратительным, что заставило его благородные черты исказиться от ужаса.
– Нет, ты не можешь рожать здесь и сейчас!
– Да, но я уже рожаю, Эвери. Что я могу поделать?
Ее голос дрожал, лоб покрылся испариной от боли и страха. Ей вдруг вспомнилась школьная подруга, которая умерла при родах, и мать, погибшая во время аборта… Корри случайно узнала об этом, подслушав разговор Беа Эллен и миссис Прайс. Женщины часто умирают, рожая детей. От большой потери крови или от родильной горячки. Бывает, что ребенок занимает неправильное положение в чреве и не может появиться на свет без помощи акушера…
О Господи! Неужели действительно придется рожать прямо здесь и сейчас? Без доктора, без повитухи, без единой женщины, которая может помочь ей. В присутствии Эвери, у которого трясутся руки от страха и отвращения!
– Эвери…
Корри с усилием приподнялась на локте и стала просить его немедленно ехать в Доусон за Уиллом Себастьяном. В это время у нее снова началась схватка.
Мучительная тяжесть в сердце, а потом судорожное сжатие мышц живота – Корри казалось, что десятки голодных собак вцепились в него и рвут зубами на части, терзают и пережевывают его, как кусок мяса.
Вдруг боль стала затихать и через мгновение исчезла. Корри с облегчением вытянулась на койке и закрыла глаза. Ей казалось, что она может чувствовать флюиды страха, исходящие от стоящего рядом Эвери. Пот ручейками струился по ее спине, груди, бедрам. Руки и ноги стали ледяными и влажными.
Корри открыла глаза и увидела, как Эвери медленно отступает к двери, все еще сжимая в руках лампу. Его ноздри раздувались, дыхание было тяжелым и судорожным. Корри поняла, что еще секунда, и его вырвет. Она внезапно пришла в ярость. Почему его тошнит в тот момент, когда она в мучениях рожает его ребенка!
– Черт побери, Эвери, ты не смеешь оставить меня одну! Иди сюда, мне темно.
Корри с трудом верила, что этот суровый, почти грубый тон, так похожий на папин, принадлежит ей. Эвери медленно подошел.
– Эвери, он родится совсем скоро.
Она выгнулась от нестерпимой внезапной боли и стиснула зубы.
– Не уходи. Ты не можешь оставить меня одну, мне может понадобиться твоя помощь.
– Помощь? Какая помощь? О Господи, Корри… я никогда…
– Я тоже никогда этого не делала! Хочешь или нет, тебе придется остаться…
Ее слова потонули в диком, нечеловеческом крике. Она вцепилась в одеяло и, не в силах превозмочь боль, сжала его зубами.
– Но, Корри, я не могу. Я не знаю, что делать. Я не могу оставаться здесь.
– Убирайся! Я не хочу тебя видеть! Позови Мэйсона. Пойди и разбуди его. Он поможет мне. Он поймет, что надо делать.
Эвери выскользнул за дверь, в домик ворвался порыв свежего ветра. Корри осталась лежать одна в кромешной тьме и почти теряла сознание от боли. Ее колотила дрожь. Беа Эллен как-то рассказывала, что существуют такие деревянные брусочки, которые повивальные бабки дают роженицам, чтобы те могли впиться в них зубами и не кричать. А еще есть специальные кресла для родов. А еще есть такая примета: надо положить под кровать роженице острый нож, он помогает перетерпеть боль…
Господь всесильный, всемогущий! Как может помочь нож под кроватью? Есть ли вообще на свете хоть что-нибудь, что может облегчить эти ужасные муки? Если бы Эвери не унес лампу, по крайней мере не было бы ощущения, что она лежит, всеми брошенная, на дне глубокой черной шахты. Дверь открылась. Комната наполнилась светом фонаря.
– Корри! С тобой все в порядке? Эвери сказал…
Это был Мэйсон. Волосы всклокочены, лицо немного опухло от сна. Он был без куртки, в одной рубашке, в спешке застегнутой вкривь и вкось. Никогда в жизни Корри никого не была так рада видеть. Она перевела дух и еле слышно сказала:
– У меня начались схватки.
– Да, я так и понял. Эвери прибежал сам не свой и ничего не мог толком объяснить.
Он подошел ближе, пристально глядя на Корри и пытаясь понять, в каком состоянии она находится.
– Только ты не волнуйся. Рождение ребенка – простой естественный процесс. Животные каждый год рожают детенышей и делают это без всякой суеты и шума.
Корри прикрыла глаза.
– Я не животное, Мэйсон. Я чувствую, что это совсем скоро произойдет. С каждым разом боли все сильнее. Я думаю, это случится раньше, чем приедет доктор.
– Не знаю. Давай я на всякий случай отправлю Билла в «Самородок». Пусть он привезет мисс Гилхолей. По крайней мере рядом с тобой будет женщина.
– Да, пожалуйста, сделай что-нибудь. Я ничего не соображаю, я только хочу, чтобы это все скорее кончилось.
Мэйсон вышел и вскоре вернулся. Он взял Корри за руку, и она почувствовала приятное тепло его пальцев.
– Ну вот. Все будет хорошо, Корри. Держись за меня покрепче. Сожми мою руку, можешь даже сломать мне кости, если хочешь, хотя я предпочитаю, чтобы обошлось без этого.
Он улыбнулся.
– Сейчас самое главное для тебя – это отдыхать в перерывах между схватками. Как только боль отпустит, расслабься и лежи спокойно до тех пор, пока снова не скрутит.
Схватка не замедлила повториться. Корри вцепилась в руку Мэйсона изо всех сил, так, что та хрустнула. Когда все кончилось, в спине осталась тупая боль.
– Ну вот, молодец. Все очень хорошо, Корри. Продолжай в том же духе.
Корри с трудом разжала потрескавшиеся, воспаленные губы.
– Мэйсон, ты ведешь себя так, как будто тебе доводилось присутствовать при рождении ребенка.
– Если считать, что теленок – это тот же ребенок, то приходилось.
Он снова улыбнулся.
– У моего отца своя ферма в Челси. Я часто помогал ему по хозяйству. Знаешь, Корри, когда животные рожают, они ничего не делают особенного. Просто спокойно лежат, все происходит как-то само собой. Я думаю, тебе надо попробовать сделать так же.
Корри выдавила из себя подобие улыбки.
– Я ведь не корова, Мэйсон.
В эту самую минуту волна дикой боли охватила ее. На этот раз боль была глубже и мучительней, ее очаг располагался в области кишечника. Корри чувствовала, что какая-то чуждая ей, злая сила пытается вырваться из нее наружу, прокладывая себе путь прямо сквозь ее тело, разрывая ткани…
– Кричи, Корри. Кричи, если хочешь. Тебе будет легче. Не обращай на меня внимания. И главное, постарайся расслабиться. Я часто принимал роды у коров и знаю, как это должно происходить…
Все было как в тумане. За секунду до появления ребенка на свет Мэйсон обыскал всю комнату, нашел походную аптечку, которую Эвери незадолго до этого купил в Доусоне, и дал Корри небольшую дозу морфия, чтобы уменьшить боль.
Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, Корри сделала неимоверное усилие, поднатужилась и вытолкнула из своего лона ребенка, который издал при этом очень странный крик, похожий на писк больного котенка.
– Мэйсон.
– Корри, у тебя… у тебя родился мальчик.
Голос Мэйсона тоже был каким-то странным. Он звучал как-то сдавленно и обреченно. Корри заволновалась.
– С ним все в порядке? Он кричал…
Чудесным образом боль пропала и больше не возвращалась. Корри чувствовала ни с чем не сравнимое облегчение. Ей казалось, что она плавно колышется на ласковых волнах теплого моря. Корри повернула голову, чтобы разглядеть ребенка, которого Мэйсон держал на руках.
– Мэйсон, я хочу увидеть его. Пожалуйста, поднеси его поближе.
– Корри, он… С ним не все в порядке. Только ты не волнуйся, Корри. Он немного изуродован. Если честно, я думаю, он не выживет. У него до сих пор слишком синее лицо.
– О Боже!
– Корри, пожалуйста, тебе нельзя волноваться. Я дам тебе еще немного морфия, и ты заснешь. Сейчас это лучшее, что ты можешь сделать. Тебе надо отдохнуть.
– Но я не хочу отдыхать! Я хочу видеть своего ребенка!
Мэйсон стоял в дальнем углу комнаты, держа в руках фланелевый сверток. Он нагнулся, чтобы положить его в деревянную коробку, из которой было решено сделать колыбель. В этот момент снова раздался жалобный писк, который резко оборвался, и воцарилась жуткая тишина.
– Мэйсон…
– Я растер его. Слизь отошла. Я сделал все, что мог, Корри. Но так бывает, и никто не знает, почему. Животные тоже иногда рождаются с дефектами. Они не выживают. Они умирают, и клянусь, это лучше для них. Бог прибирает их, Корри, чтобы избавить от мучений. С твоим ребенком, я думаю, будет то же. Он до сих пор синий, а это, насколько мне известно, не может продолжаться долго.
Мэйсон стоял у двери, его голос на расстоянии казался совсем взрослым. Корри не могла поверить в то, что это говорит тот самый мальчик, который обнимал ее под ночным сияющим небом и осыпал страстными поцелуями. Казалось, это было так давно. Несмотря на морфий, Корри чувствовала, что ее грудь разрывается от боли, не от физической, а от душевной.
– Но это мой ребенок. Мэйсон, я хочу увидеть его. Я хочу взять его на руки. Я… я хочу знать, что с ним.
– Корри…
– Я хочу знать, что с ним!
– Ну что ж, хорошо.
Лампа мерцала, отбрасывая на стены причудливые тени. Мэйсон достал сверток из колыбели и поднес к ней. Он опустился на колени, чтобы Корри могла как следует разглядеть свое дитя.
У него было маленькое красноватое сморщенное личико, а глаза и лоб – точь-в-точь как у деда, покойного Кордела Стюарта. Ротик был крохотным, с пухленькими губками. Корри собралась с духом и потребовала:
– Разверни пеленки.
– Корри, я думаю, тебе ни к чему все это видеть.
– Разверни.
Мэйсон медленно развернул ребенка. Он был безруким, его плечики заканчивались култышками с коротенькими, толстенькими пальчиками.
– Корри…
Голос Мэйсона был холодным и бесцветным, казалось, он доносится издалека, из небесной выси.
– По-моему, то, что он без рук, не самый серьезный изъян. Я уверен, что у него что-то повреждено внутри. Так бывает. Он неправильно дышит. Я думаю, у него что-то не то с сердцем. Может… может, это оттого, что ты неправильно питалась, может, неправильно развивалась беременность, может, еще что-нибудь. Причину нельзя определить.
Корри вспомнила, что она уже была беременна в тот момент, когда они с отцом перевернулись в экипаже. Потом она очень долго лежала без сознания, и ее пичкали Бог весть какими лекарствами.
Внезапно ее сознание пронзила другая мысль: а ведь Эвери будет рад, когда узнает, что ребенок умер. Он вздохнет с облегчением, в этом нет никакого сомнения.
– Корри, не надо, не смотри на меня так. Вот, возьми его на руки.
Она почувствовала, что в ее руках оказалось маленькое хрупкое тельце. Слабое и беззащитное. Корри склонилась над ним и тихо зашептала:
– Сынок мой… мой любимый мальчик. Пожалуйста, живи. Пожалуйста, дыши. Неважно, что у тебя нет рук. Я все равно буду тебя любить и никому не дам в обиду. Только живи. Это все, о чем я прошу тебя.
Но ребенок не шевелился. Его глаза стали мутнеть, кожа приобрела серый оттенок.
– Мальчик мой. Сынок…
Через полчаса ребенок был мертв. Корри тихо плакала, свернувшись клубком и отвернувшись к стене, и отталкивала руки, тянувшиеся, чтобы дать ей еще морфия. Потом, как будто сквозь сон, она услышала чей-то душераздирающий крик и не сразу поняла, что кричит она сама.
– Господи! Бедняжка, как она только это перенесла.
В комнате раздавался чужой женский голос. Корри догадалась, что это мисс Гилхолей из «Самородка» приехала на помощь к Мэйсону. Они тихо разговаривали у двери.
Корри слышала их шепот, но смысла слов не различала. Мисс Гилхолей говорила:
– Надо как-нибудь привести ее в чувство. Нельзя ее так оставлять, а то она, чего доброго, тронется умом.
– Не тронется. У нее просто сильный шок. Это ведь ее первый ребенок. И потом, она еще совсем девочка.
– Не такая уж девочка, раз родила, а? Послушай, объясни мне, ради чего я тащилась в такую даль? Я ей не нужна, ей вообще никто не нужен. А если так, то я не понимаю, что мне здесь делать. Я могла бы в это время еще спать сладким сном в своей тепленькой постельке. Кстати, что ты собираешься делать с ребенком? Отвезешь в Доусон?
– Не знаю еще. Надо поговорить с ее мужем.
– Если хочешь знать, мое мнение, я бы закопала это страшилище где-нибудь здесь в лесу и забыла бы о его существовании. Знаешь, меня чуть не стошнило, когда я увидела этого уродца. Неудивительно, что она так кричит. Я бы на ее месте тоже кричала.
– Послушайте, мисс Гилхолей, может, вы вернетесь домой, а?
– Нет, как вам это нравится! Меня среди ночи вытаскивают из постели, тащат в такую даль. И зачем? Чтобы выслушивать дерзости от какого-то сопляка, который только-только перестал носить короткие штанишки! Тебе в пору на горшок ходить, а не золото искать!
– Убирайтесь отсюда!
– Хорошо, хорошо. Ухожу. И нечего так орать.
Время шло. В комнате царило безмолвие. Потом Кори услышала голос Эвери:
– Мэйсон. Послушай, Мэйсон… как же это страшно!
– Не вижу ничего страшного!
Голос Мэйсона был холодным и злым.
– Корри родила ребенка, он умер. Она в шоке, ей необходимо твое присутствие рядом.
– Но я не могу… меня тошнит от этого.
Он икнул громко и отчетливо.
– Ради Бога, Эвери, уйди отсюда, раз тебя тошнит.
– Да, я уйду. Мне давно следовало это сделать. А все она и ее запросы. Почему нельзя было подождать? Пока я не вернусь, не женюсь на ней как положено, не куплю дом?
– Что ты делаешь? Куда ты собираешься?
– Я ухожу, Мэйсон. Я не могу здесь оставаться. В этой земле похоронен… Каждый раз, когда я буду проходить мимо, я буду вспоминать о мерзком уродце.
– Этот уродец, как ты его называешь, твой сын.
– Никакой это не сын! Это отвратительный бесформенный кусок мяса! Боже мой! Стоило зачинать ребенка, чтобы на свет появилось такое чудовище!
– Эвери! Ты не можешь сбежать и оставить ее одну в таком состоянии!
– Да, я понимаю. Бог свидетель, я понимаю, что совершаю подлость. Но ничего не могу с собой поделать. Каждый раз, когда я буду прикасаться к ней, это страшилище будет вставать между нами. Мне нужно время, чтобы пережить это. С Корри все будет в порядке. Я оставлю ей немного золотого песка.
Голоса звенели в ушах Корри, как неотвязный комариный писк. Потом стало тихо, и она поняла, что все ушли, оставили ее, кроме Мэйсона. Он был рядом, бесшумно передвигался по комнате, подбрасывал дрова в печку, готовил еду, кипятил воду, зажигал свечи.
– Корри…
Голос Мэйсона вызвал ее из небытия.
– Корри, возьми себя в руки. Вот уже пять дней, как ты не встаешь. Я похоронил твоего ребенка. Вчера приходил священник и отпевал его. Я запеленал твоего сына в белое кружевное покрывало…
Тишина. Долгая, глубокая тишина. Свет и тень сменяют друг друга. Она засыпает и просыпается и снова засыпает…
– Корри, проснись! Тебе снится какой-то кошмар! Ты кричишь что-то об огне и о какой-то броши. И зовешь какого-то Куайда. Ты все время повторяешь его имя.
Мэйсон тряс ее за плечи до тех пор, пока она не очнулась и, скрипя зубами, не оттолкнула его от себя, чтобы вернуться в спасительное беспамятство.
– Корри, очнись! Зачем ты губишь себя? Я понимаю, тебе тяжело. Ты родила неполноценного ребенка, он сразу же умер. Его смерть – настоящая трагедия для тебя. Но на этом не кончается твоя жизнь. Она продолжается. Даже я это понимаю. Ты должна жить, Корри. Жить, ты слышишь меня?
– Нет!
– Корри, прошло уже одиннадцать дней!
Она почувствовала на щеке резкую боль. Кто-то нещадно бил ее по лицу.
– Я не позволю тебе умереть! О Господи! Что же мне делать? Ты же сойдешь с ума, если будешь лежать без движения. Корри, сможешь ли ты меня полюбить когда-нибудь? Ты ведь любишь Куайда? Я знаю… Но все равно.
На нее обрушился град пощечин. По мере того, как ее щеки все сильнее горели огнем, Корри приходила в себя.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.