Электронная библиотека » Джулия Грайс » » онлайн чтение - страница 19

Текст книги "Дикие розы"


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 19:33


Автор книги: Джулия Грайс


Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

Шрифт:
- 100% +

ЧАСТЬ 4

Глава 28

Ни тогда, ни много лет спустя Корри не могла с точностью объяснить себе, что заставило ее вернуться к жизни. Была ли это боль от пощечин Мэйсона? Или ее воскресило имя Куайда, которое с такой настойчивостью повторял Мэйсон? А может, просто здоровый, молодой организм воспротивился погребению заживо и против воли поднял ее со скорбного ложа?

Как бы то ни было, это произошло. Горячие, злые, очищающие слезы медленно, но верно разрушали преграду, которую Корри воздвигла между собой и окружающим миром. Как же Господь допустил, чтобы на свет появилось такое ущербное дитя? Зачем? Только затем, чтобы сразу же прибрать его?

– Откуда мы можем это знать, – сказал Мэйсон. – Мама всегда говорила в таких случаях, что Богу нужен ангел.

– Хорошо. Но почему им должен стать именно мой ребенок?

– А почему не твой, Корри? Почему чей-нибудь еще?

В ответ на возражение Мэйсона Корри отворачивалась, и они не разговаривали часами. Ее душила обида – на Бога, судьбу, на те силы, которые так жестоко и несправедливо обошлись с ее ребенком. Однажды в порыве ярости она собрала все детские вещи, покидала их в деревянный ящик, который так недолго прослужил колыбелью ее несчастному ребенку, и выбросила все это вон из домика. Она хотела все забыть – никаких воспоминаний!

Но потом, через несколько часов, Корри выбежала на улицу и откопала из-под снега кусок кружевной пеленки и батистовую распашонку. Ей хотелось оставить что-нибудь на память о своем бедном мальчике.

Прошел месяц. Декабрь давно уже окутал землю серым зимним покрывалом. Световой день длился не дольше двух-трех часов, если не считать краткую вечернюю зарю, которая разгоралась сразу после захода солнца. Тоскливый волчий вой холодил сердце и вселял в него беспокойную грусть.

– Он похож на крик потерянной души, взывающей к Творцу.

Говоря это, Корри утаивала от Мэйсона, что волчьи голоса пробуждают в ней горькие воспоминания о ребенке, который покинул этот мир, едва успев войти в него. Корри молила Бога, чтобы его душа нашла успокоение и не осталась брошенной и стенающей, чтобы телесные изъяны не помешали ее мальчику обрести рай.

Весь этот месяц Корри ждала возвращения Эвери, но напрасно. Мэйсон сказал ей, что он отправился в Секл Сити; поговаривают, что севернее, на Березовом ручье продаются очень перспективные участки.

Был пасмурный, серый день. С самого утра безостановочно шел мелкий нудный дождь, усугублявший и без того мрачное настроение. Корри сидела у печки и задумчиво смотрела на огонь.

– Нет, Эвери не вернется.

Мэйсон кивнул. Корри продолжала:

– Ему постоянно нужно двигаться вперед. А я мешала ему, висела на нем мертвым грузом и стесняла. Теперь я понимаю, что приехать сюда было непростительной ошибкой.

– Что ты собираешься делать, Корри? Оставаться здесь бессмысленно. Из этого участка мы выжали все, что можно.

– Я не знаю. Наверное, вернусь в Доусон.

– В Доусон! Ты не можешь одна поехать в Доусон, Корри. Поедем лучше со мной. Будь моей женщиной. Я… люблю тебя. Я смогу о тебе хорошо заботиться, во всяком случае, лучше, чем это делал Эвери. А со временем можно добиться развода для тебя, мы поженимся, ты станешь моей законной женой.

– Мэйсон…

Корри с грустью посмотрела на юношу. Сколько в нем было неуемной энергии, жажды приключений, нерастраченного душевного тепла! Он очень ей нравился, даже больше чем нравился. Он спас ей жизнь, и Корри понимала, что находится в неоплатном долгу перед ним. Но все же…

– Мэйсон, я не могу стать твоей женой.

– Но почему? Я люблю тебя! А рядом с тобой должен быть человек, который сможет позаботиться о тебе. Женщина не может здесь жить одна.

– Мэйсон, я никогда не забуду того, что ты для меня сделал. Я бесконечно благодарна тебе за твою доброту и любовь. Но этого недостаточно для того, чтобы пожениться. Я не чувствую к тебе привязанности… физической. Но я очень хорошо к тебе отношусь. Если бы ты не… – Корри замялась на мгновение, чтобы подыскать нужные слова. Она знала, что Мэйсону будет очень горько услышать то, что она сейчас скажет. Но не сказать этого она не могла! – Понимаешь, то, что ты присутствовал при моих родах… это всегда будет стоять между нами.

– Но почему? – Он положил ей руки на плечи и посмотрел прямо в глаза. На печке выкипал котелок с тушеной зайчатиной, но никто не обращал на это внимания. – Почему? Ведь это нетрудно выбросить из головы, если только захотеть! Я люблю тебя с той самой минуты, когда увидел впервые…

Как бы это было просто: сказать ему «да» и позволить любить себя, заботиться о себе, ведь ему этого так хочется. Но Корри не могла себе представить, как будет делить с ним ложе: никогда этот милый мальчик не сможет доставить ей такую полноту ощущений, как Куайд. Если она останется с Мэйсоном, то сможет отвечать на его страсть только благодарностью, а этого недостаточно для счастливых супружеских отношений.

– Мэйсон, я ничего не могу с собой поделать. Ты должен понять меня. Я действительно очень благодарна тебе, и ты мне нравишься, но… не как мужчина женщине. Понимаешь?

– Да, понимаю. Ты любишь другого. Этого Куайда Хилла. Когда ты была без сознания, то все время повторяла его имя.

– Мэйсон, прости меня.

Наступило долгое молчание. Его лицо стало бледным и каким-то бесцветным.

– Что же с тобой будет, Корри?

– Ничего. Наверное, я все-таки поеду в Доусон и остановлюсь у своей подруги Ли Хуа. Когда придет весна, я получу деньги от тети Сьюзен и смогу вернуться в Сан-Франциско.

«И никогда больше не увижу Куайда!» – рвался наружу крик настрадавшейся души.

– Мэйсон, мне бы не хотелось доставлять тебе еще новые беспокойства. В конце концов ты приехал на Аляску за золотом и приключениями. Ты не должен связывать себя со мной, я буду для тебя только обузой. Я не хочу ею быть. Кстати, куда ты думаешь направиться?

Мэйсон задумался.

– Наверное, на Сороковую Милю. Может быть, вдоль протока Тананы. Я слышал, что… Но сначала я отвезу тебя в Доусон, мне надо убедиться в том, что с тобой все будет благополучно. Я дам тебе немного золотого песка, у меня есть.

Корри была тронута до глубины души.

– Мэйсон, спасибо тебе, но я не могу взять у тебя золото. Оно тебе самому пригодится, тем более что сейчас зима. Я обойдусь, Эвери мне оставил немного песка, я думаю, его хватит до весны. В любом случае, если я буду жить у Ли Хуа, то с голоду не умру.

– Но, Корри… – Он хотел было возразить, но передумал и сказал: – Ладно. Я отвезу тебя в Доусон, как только прекратятся дожди.

Корри коснулась его рукава.

– Мэйсон, я хочу, чтобы ты знал: я в неоплатном долгу перед тобой. Ты сделал для меня такое…

– Не надо, Корри.

– Но это правда. Мэйсон, я хочу… назвать своего сына в честь тебя. Мы ведь так и не дали ему имя, бедняжке. По-моему, пора это сделать. И еще, давай поставим крест на его могилке.

Они покинули участок через пять дней, морозным ясным утром. Снег скрипел под полозьями саней, колючий ветер щипал щеки и нос, так что пришлось завернуться в шерстяные шарфы по самые глаза.

Они поставили на снежном холмике деревянный крест, на котором Мэйсон вырезал ножом надпись: «Мэйсон Эдвардс Курран, родился 11-21-98, умер 11-21-98». Он хотел добавить что-нибудь еще, но Корри воспротивилась.

– Слова не важны. Важно то, что в наших сердцах. Я всегда буду помнить своего ребенка… и тебя тоже, Мэйсон.

* * *

Доусон Сити оказался неуютным и холодным. Вдоль тротуаров тянулись грязные сугробы. Под ногами хлюпала снежная жижа. Повсюду возвышались строительные леса, люди восстанавливали свое жилище после пожара. Прямо посреди улицы были свалены кучи дров. В воздухе висел туман, в котором с дымом печных труб смешивался пар от дыхания людей и животных.

Прежде чем отправиться своей дорогой, Мэйсон привез Корри к Ли Хуа. Они в изумлении стояли перед фасадом маленького барака, который недавно был салоном дамских причесок.

Он изменился до неузнаваемости. Чуть ниже прежней вывески висела другая, написанная маслом. На ней была изображена фривольная молодая дама, одетая по последней моде. Талия ее была неправдоподобно узкой, а бюст – невероятно пышным. Однако самой замечательной деталью её облика были волосы: медно-рыжая копна, уложенная в высокую роскошную прическу, была увенчана бриллиантовой диадемой, каждый камень которой художник выписал с необыкновенной тщательностью. Вывеска была огромной, по крайней мере четыре на шесть футов, и подчеркивала более чем скромные размеры фасада.

Были еще и другие новшества. Справа от входа в салон «Цветущий персик», где раньше была полуразвалившаяся пристройка, теперь располагалось двухэтажное строение с не менее поразительной вывеской: «Принцесса Дансинг», самые прекрасные девушки Юкона, бара нет».

Корри на мгновение онемела перед дверью, чувствуя себя подавленно и угнетенно. Ее мысли были далеко от этого места: они стремились к тому заснеженному холмику, который стал последним пристанищем для ее маленького сына. С трудом превозмогая сердечную боль, Корри постучала в дверь.

– Входите, открыто, – раздался голос изнутри.

Она толкнула дверь и вошла внутрь. В маленькой комнатке было полным-полно девушек, которые, весело щебеча и смеясь, толпились вокруг стола, перебирая гребни и украшения, в беспорядке разложенные на нем. Они жеманно крутились перед зеркалами, обсуждая новые фасоны шляпок и платьев.

На одной девушке была черная шелковая кофточка со множеством сборок и кружевным воротничком. На другой – красный сатиновый сарафан с оборками и тесьмой. Третья была одета в строгое вечернее платье. Корри была поражена роскошью их нарядов, доставка которых пароходом сначала по океану, а потом в глубь материка по реке должна была стоить немало.

Перед ней мелькали напудренные лица, накрашенные губы, подведенные глаза: нарисованные карандашом, удивленно приподнятые ниточки бровей. А их волосы! Замысловатые сочетания кудряшек, локонов, чубчиков и челок, разукрашенные атласными лентами, гребнями, и стразовыми заколками.

Корри поняла, что это и есть танцовщицы дансинга Ли Хуа, благодаря мастерству которой даже самые несимпатичные из них казались красавицами.

Скоро Корри заметила и саму хозяйку. Она сидела на стуле среди всей этой кутерьмы в белой блузке и простой черной юбке. Гипса на ноге уже не было, Ли Хуа носила изящные кожаные сапожки. Волосы, как обычно, были забраны в высокую прическу, которая подчеркивала фарфоровую бледность ее лица.

– Ли Хуа…

Ли Хуа оторвалась от связки бус, которую она показывала девушкам, и увидела свою подругу.

– Корри!

Не обращая внимания на любопытные взгляды девиц, забыв обо всем на свете, Корри бросилась к Ли Хуа и разрыдалась, уткнувшись лицом в хрустящий шелк ее блузки.

– Ли Хуа… мой ребенок… он умер, Эвери бросил меня, и мне… мне некуда идти.

Ли Хуа обняла ее и крепко прижала к груди. Потом хлопнула в ладоши, и девушки послушно вышли из комнаты, сдержанно хихикая и распространяя запах одеколона.

– Ну вот. Они ушли. Теперь мы можем поговорить. Корри, неужели твой ребенок умер? Какой ужас! Я часто думала о тебе, пыталась что-нибудь узнать…

Через час Ли Хуа уже знала все о жизни Корри с тех пор, как они расстались: и про встречу с Куайдом на ковре из диких роз, и про маниакальное стремление Эвери к богатству, и про его постыдное бегство, и, наконец, про рождение и смерть несчастного маленького Мэйсона.

– О, Корри, как мне горько все это слышать! Конечно, ты можешь остаться у меня и жить сколько будет нужно.

– Я молилась, Ли Хуа. Я умоляла Бога спасти его, не забирать его жизнь. Неважно, что у него не было рук. Я бы и таким его любила. И вот теперь он лежит в земле, и только деревянный крест…

Тень набежала на лицо Ли Хуа, и Корри вспомнила, что бедная девушка тоже лишилась всех своих родных.

– Но ты ведь будешь помнить о нем, Корри. Он будет жить в твоей памяти. Ты очень сильная, гораздо сильнее, чем сама думаешь. Это горе надо пережить. Я знаю, ты сможешь.

Ли Хуа заварила крепкий чай, и подруги продолжили разговор.

– Ли Хуа, а что это за дверь рядом с входом в салон. Эвери рассказывал мне что-то о дансинге.

– Это дверь в «Принцессу Дансинг». Я его хозяйка. Ну, скажем, он наполовину мой.

– Твой?

– Я купила его на деньги Марти, которые у меня остались после покупки салона. Дансинг пока недостроен, там еще многое надо сделать. Я хочу купить хрустальные канделябры и соорудить новую сцену с бархатным занавесом. Но все это терпит до весны.

– Сцена! Канделябры! Эта вывеска!

– Кстати, как она тебе понравилась? Я ее заказала у местного художника. На ней изображена сама Принцесса. По-моему, получилось великолепно. Сразу бросается в глаза, мимо нее нельзя пройти, не заметив. Уиллу Себастьяну она очень нравится. Он говорит, что ее автор, парень из Чикаго, когда-нибудь по-настоящему прославится.

Ли Хуа улыбалась. Корри не могла оторвать от нее глаз. Никогда прежде китаянка не выглядела так обворожительно: ее лицо лучилось спокойной, уверенной красотой, тяжелая прическа подчеркивала хрупкость и грацию ее фигуры. Корри задумчиво пробормотала:

– Да, вывеска действительно броская. И художник замечательный.

– Корри, ты не представляешь, как я рада тебя видеть, хоть и благодаря столь ужасным событиям в твоей жизни. Мне ведь так одиноко. Эти девицы… я их ненавижу, у меня здесь никого нет, кроме Уилла.

– Ты имеешь в виду доктора Себастьяна?

– Да, он несколько раз навещал меня, чтобы осмотреть больную ногу. – Ли Хуа покраснела. – Я еще немного хромаю, но Уилл уверяет, что это скоро пройдет. – Она пожала плечами, и продолжала уже другим, деловым тоном: – У меня совсем нет времени, чтобы думать о ноге. Ты, наверное, удивишься, когда узнаешь, сколько хлопот доставляет управление таким заведением. А мне обязательно нужно вернуть вложенные в него деньги, и как можно скорее. У меня не осталось почти ничего, я все до последнего цента вложила в дело.

Корри смутилась.

– Ли Хуа, скажи мне, ты довольна, тебе нравится быть хозяйкой заведения? Неужели это как раз то, о чем ты мечтала?

– Да. Я хочу делать деньги. А дансинг – очень прибыльное дело. Пока, во всяком случае. Поговаривают, что скоро «золотая лихорадка» пойдет на убыль и тогда Доусон опустеет. И у меня не останется ничего, кроме нескольких хрустальных канделябров, ящика виски да старого расстроенного пианино. – Ли Хуа печально улыбнулась. – И Уилла. Он тоже останется со мной.

– Но как же…

– Не волнуйся за меня, Корри. Я в состоянии сама позаботиться о себе. Я ведь сама решила отправиться на Север, а потом приехала в Доусон. Я вообще привыкла делать то, что мне заблагорассудится.


В феврале на Доусон обрушилась эпидемия гриппа, и Корри стала одной из его многочисленных жертв. Она лежала пластом в дальнем углу салона, отгороженном ширмой. Дни тянулись медленно, и Корри потеряла им счет.

Она впала в жесточайшую депрессию, из которой не представлялось никакого выхода. Все, что было светлого и прекрасного в ее жизни, безвозвратно исчезло, умерло. Год назад погиб папа. Ее малыш, Мэйсон Эдвардс Курран, похоронен на краю земли под угрюмым юконским небом.

Ее брак, который хотя и прежде не принес ей счастья, теперь, с уходом Эвери, совсем разрушился. Следы Мэйсона Эдвардса растаяли в безбрежной снежной пустыне. Куайд тоже исчез; это была самая большая потеря. Он давно не появлялся в Канадском Торговом Банке, не писал ей. Казалось, он с головой погрузился в свои собственные дела и совсем забыл о ее существовании.

Куайд ничего не знает о ее ребенке. Он думает, что она все еще вместе с Эвери, и, как порядочный человек, не может вмешиваться в чужие семейные дела.

И потом, разве его обязательства по отношению к ней не выполнены до конца? Куайд сдержал свое обещание и привез ее к жениху, убедился в том, что она благополучно вышла замуж, искренне пожелал ей счастья. Что же еще от него можно требовать?

Обессиленная и опустошенная, Корри от всего сердца жалела, что не умерла во время родов, ей не для чего было жить. Ли Хуа, которая так дружелюбно приютила ее, теперь не скрывала, что присутствие Корри причиняет ей беспокойство. Правда, ухаживала за больной она безупречно: комната всегда была жарко натоплена, Ли Хуа готовила для Корри вкусную и питательную пищу.

В этот раз она подала ей оленину в чесночном соусе с рисом. Корри взглянула на тарелку и отвернулась к стене, не в силах вынести запаха и вида мяса.

– Я… я не могу, Ли Хуа, не хочу есть. Ты очень добра ко мне.

– Не добрее, чем ты была ко мне на борту «Алки». Корри, ты уже болеешь три недели. Если ты не будешь есть, то никогда не поправишься. И станешь совсем некрасивой.

– Меня не интересует, как я выгляжу.

– Женщину не может это не интересовать! – Ли Хуа рассердилась. – Ты что же, хочешь, чтобы я отвезла тебя в больницу, где за тобой будут ухаживать медсестры? Я могу это сделать. Или сдать тебя на руки девицам из Армии Спасения. Они будут насильно кормить тебя всякой дрянью. Тебе так больше хочется? Чтобы еда помимо твоей воли оказывалась у тебя в желудке?

– Нет, ты не можешь так со мной поступить. И они не могут.

– Может, и не могу, но очень хочу. – Выражение лица Ли Хуа смягчилось, и Корри скова узнала в ней добрую, милую девушку, которая выхаживала ее после аварии в Сан-Франциско. – Поешь, Корри. Это вкусно. Тебе нужно набираться сил.

– Не нужно.

Корри упрямо возразила, но, тем не менее, приподнялась на локте, взяла вилку и отправила в рот маленький кусочек мяса. Потом медленно и вяло стала жевать.

– Ну вот и хорошо. А теперь запомни: если ты будешь отказываться от еды, даю слово, я и вправду прибегну к силе. Я не хочу, чтобы ты умерла у меня на руках. Прекрасная будет репутация у моего заведения, если станет известно, что одна из его служащих умерла от голода.

– Служащих?

– Ну конечно. Ты разве не помнишь? Ты же собиралась заниматься фотографированием. Откроем фотостудию при дансинге. Будешь снимать посетителей. Многие холостяки хотели бы сняться вместе с девочками. Другие – в одиночку, чтобы послать фотографию семье. Я уже заготовила объявление. Как только поправишься, можешь приступать к работе. Кто знает, может, ты станешь такой же знаменитой, как мистер Хегг!

– Сомневаюсь.

Корри подумала и взяла с тарелки еще кусочек мяса.

– Ну вот. Ешь и поправляйся. На тебя больно смотреть – кожа да кости, на лице остались одни глаза. Кошмар, да и только!


Доусон. Корри была уверена, что на всем свете нет более унылого города. Зимой человек здесь абсолютно лишен солнечного, света и постоянно пребывает в холодных мрачных сумерках, которые длятся по двадцать два часа в сутки. Когда же небо ненадолго светлеет, видно, что над городом висит черный туман от коптящих труб. Ночами сквозь него с трудом пробивается зеленое пламя северного сияния. От лютого мороза холодеет тело, от волчьего воя – душа.

Горы снега сваливаются прямо на мостовую, его подгребают к стенам домов для того, чтобы внутри было теплее. Тротуары покрыты зловонной наледью, поскольку помои из домов выливаются прямо на улицу.

Но самая большая беда Доусона – это холод. Хотя говорят, что климат здесь более умеренный, чем, например, в форте Юкон, от этого не становится теплее, когда термометр показывает сорок градусов ниже нуля. Уилл Себастьян, который часто приходил навещать Ли Хуа, а заодно лечил Корри от гриппа, рассказывал им жуткие истории про то, как люди замерзают насмерть. Он советовал им следить, чтобы руки и ноги постоянно были сухими, поскольку даже легкое увлажнение конечностей способно на таком морозе вызвать обморожение. Он также объяснил им, почему мужчинам необходимо тщательно сбривать растительность на лице, особенно усы и волосы в носу: иначе от мороза образуются ледяные наросты, которые мешают дышать. В это время года только чечако носят бороду.

Слушая эти рассказы, Корри иногда думала а Куайде. Как он переносит эти жуткие холода? Достаточно ли у него теплых вещей? Уже давно она оставила в Канадском Торговом Банке письмо для него с просьбой связаться с ней, но оно так и лежало там невостребованное. А Куайд был неизвестно где, может, за тысячу миль от Доусона.

Холод. Только здесь Корри поняла, насколько холод может быть страшным и в буквальном смысле слова губительным. При пятидесяти градусах ниже нуля на улице нельзя зажечь свечу, потому что фитиль недостаточно нагревается, чтобы растопить воск. Если с усилием выдохнуть воздух через рот, то из гортани вырывается глухой рокот. Если плюнуть на снег, слюна замерзает на лету.

Уилл рассказал им, как один человек, столярничая на улице, машинально сунул гвоздь в рот. Металл моментально примерз к губам с такой силой, что вырвал большой клок кожи.

Тем не менее Корри чувствовала, что самые страшные холода все же позади. Казалось, что с каждым днем солнце светит хоть на несколько минут, но дольше. И несмотря на то, что лето по-прежнему вспоминалось, как прекрасная, далекая мечта, уверенность в том, что эта мечта сбудется, исподволь крепла.

Вечером двадцать пятого февраля Корри в одиночестве сидела в комнате Ли Хуа и проверяла счета, которые подруга поручила ей в качестве «лекарства от хандры». Ли Хуа находилась в танцевальном зале и лично следила за тем, чтобы пианино не замолкало ни на секунду и чтобы не было недостатка в напитках. Из-за стены доносились звуки музыки, крики, смех, стук каблуков по полу.

Принцип деятельности такого заведения, как дансинг, прост. («Меня не интересует, чем занимаются девочки в свободное время, – говорила Ли Хуа. – Не хватало только думать еще и об этом. У меня не бордель, и это всем известно».) Мужчины, скучающие без женского общества, готовы платить деньги, чтобы часами танцевать с девушками. В «Принцессе Дансинг» один трехминутный танец стоил один доллар, из которого семьдесят пять центов шли на счет заведения, двадцать пять – девочкам. Боло Муллиген, в прошлом вышибала в одном из чикагских кабаков, работал у Ли Хуа «зазывалой». В его обязанности входило уговаривать старателей заказывать танцы как можно чаще. Он кричал, шутил, рассказывал байки, одним словом, лез из кожи вон, приглашая «станцевать еще один упоительный вальс».

Корри несколько раз наблюдала это зрелище – через приоткрытую дверь, потому что в зале можно было задохнуться от сигарного дыма, запаха виски и разгоряченных тел. К тому же старатели обычно танцевали без ботинок, так что к этому «букету» примешивалась еще вонь от нестиранных носков. Неудивительно, что каждый вечер девушки так усиленно обливаются духами. Им это необходимо для самозащиты.

Каждые три-четыре минуты музыка завершалась бравурным аккордом, и каждая пара подходила к стойке, где мужчина мог выпить глоток виски или шампанского (по цене тридцать долларов за пинту), а его партнерша получала какую-нибудь безделушку из слоновой кости, каждая из которых оценивалась в двадцать пять центов и могла быть потом обменяна у хозяйки на деньги.

Однажды Ли Хуа лукаво предложила Корри:

– Хочешь попробовать поработать в зале? Ты ведь умеешь вальсировать? Если бы у тебя хватило сил танцевать до рассвета, ты могла бы собрать не менее ста – ста двадцати таких безделушек.

Корри рассвирепела.

– Ли Хуа! Ты ведь не думаешь, что я соглашусь…

– Конечно, нет. Не глупи, Корри. – Ли Хуа рассмеялась. – Что стало с твоим чувством юмора? Ты перестала понимать шутки. Раньше ты бы посмеялась вместе со мной над такой идеей. Или, по крайней мере, ради смеха попробовала бы станцевать разок-другой.

Ли Хуа была права. Раньше это было возможно. Но не теперь.

Корри перевернула страницу конторской книги и тяжело вздохнула, услышав скрип снега и топтание перед дверью. Ли Хуа обещала прислать ей пирожное и немного печенья, чтобы Корри было не так тоскливо одной. Наверное, это пришел Боло Муллиген и принес ей сладости. Раздался стук в дверь, Корри отложила перо и пошла открывать.

– Одну минуту. Входи, Боло.

Она распахнула дверь. Перед ней стоял Куайд. Он держал в руках фонарь, и от этого иней на его шубе сиял и искрился. Меховая шапка была глубоко надвинута на глаза и уши. Его улыбающееся загорелое лицо было чисто выбрито, голубые глаза сияли неподдельной радостью.

– Куайд!

От неожиданности Корри отступила назад и почувствовала странную слабость в ногах.

– Делия! Ты стала худая, как щепка. Что ты с собой сделала? Морила голодом?

Корри ничего не слышала и не понимала, кроме того, что он был здесь, с ней рядом. Такой большой, сильный, жизнерадостный. Не помня себя, она бросилась ему на грудь и зарылась лицом в холодный, влажный мех его шубы.

– Осторожнее с фонарем, Делия. И давай-ка войдем внутрь, а то ты, чего доброго, схватишь воспаление легких.

Они вошли в дом и закрыли за собой дверь. Куайд разделся, и Корри снова приникла к его груди, почувствовала биение горячего сердца и расплакалась, уткнувшись в колючую шерсть его свитера.

– Куайд… Какое счастье, что ты пришел… Эвери оставил меня.

Он ничего не отвечал ей, только ласково гладил по голове, утешая, как маленького ребенка. Потом ладонью вытер слезы с ее щек.

– Я дурак, Корри. Мне давно следовало прийти. – Он приподнял ее лицо за подбородок. – Посмотри на меня, Делия. Я хочу увидеть улыбку на твоем упрямом зареванном личике.

Их глаза встретились. Корри чувствовала, что все ее существо тянется к этому сильному, прекрасному человеку. Куайд был настоящим мужчиной. Он был красив грубой мужской красотой, а не так картинно безупречен, как Эвери. Она обожает его. Она всегда его любила, возможно, с того самого момента, как он насильно затолкнул ее в свою коляску в порту Сан-Франциско.

– Ты действительно очень худая. Что с тобой случилось, моя Делия? Когда я видел тебя в последний раз, ты была, пожалуй, даже чересчур толста.

Корри опустила глаза. С трудом, стараясь проглотить горький комок, сжимающий горло, она сказала:

– Мой ребенок… он родился ущербным, Куайд. У него не было рук. Мэйсон сразу сказал, что он обречен. Он присутствовал при родах, мы… мы похоронили его.

– Любимая… – Куайд обнял ее еще крепче и не отпускал, пока она не пришла в себя. – Прости меня, Делия. Я и вообразить не мог… Если бы я только знал! Но ведь, когда мы виделись в последний раз, все было хорошо, и я думал…

Корри вспомнила их тогдашнюю встречу. «Ничего не поделаешь, Делия, ты принадлежишь ему, а не мне. Ты сама сделала этот выбор, когда вышла за него замуж».

Как будто издалека до нее доносился голос Куайда:

– Я слышал здесь, в Доусоне, что Эвери отправился в Секл Сити. У меня не было никаких сомнений в том, что ты поехала вместе с ним. С тех пор, как мы расстались, я был на Сороковой Миле, потом в Игле, и только сегодня я вернулся в Доусон. Я, как обычно, остановился в Канадском Торговом Банке и там нашел твое письмо. Я думаю…

Корри так и не узнала, что думал Куайд, потому что его фраза осталась незаконченной. Он целовал ее нежно и страстно. Корри чувствовала, что еще миг, и она потеряет сознание от сладостного натиска его губ, от его ласковых, властных прикосновений. За долгие месяцы близости с Эвери она не испытала и малой толики такого всепоглощающего счастья. Ей хотелось кричать, ликовать, соединить свой пыл со страстью Куайда.

Корри не помнила, как Куайд поднял ее на руки и отнес на кровать. Единственное, что она понимала, – он рядом, он с ней, она принадлежит ему.

Их тела соприкоснулись, она прижалась к нему и застонала от желания. Его руки жадно ласкали ее грудь, а губы, казалось, стремились выпить до последней капли нежность ее рта. Она полностью отдавалась в его власть, доверялась ему бесконечно и радостно, как раскрываются благоухающие розовые лепестки навстречу восходящему солнцу.

– Господи! Делия, любимая, единственная…

И вот настал тот миг, когда накал желания стал нестерпимым и они оба утратили земное притяжение и воспарили на огненных крыльях благословенной любви…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации