Текст книги "Солнечный зайчик"

Резко наклоняюсь вперед. Щеки горят, сердце колотится где-то у самой шеи.

– А еще что? Что-нибудь еще необычное заметила? Как он был одет, причесан?

Джосс морщит лоб.

– По-моему, как всегда. Я внимательно его разглядывала. Специально для тебя. Эрик вроде бы даже заревновал. – Улыбается. – Наверное, решил, что я положила на него глаз. А ведь этот… Грегори, если честно, хоть ты и говоришь, что он другой и все такое… и хоть наружность его в самом деле… вполне ничего… Он не в моем вкусе, ты уж не обижайся.

Мне плевать. Пусть хоть весь свет в голос скажет, что в такого нельзя влюбляться, я не послушаю. Для меня Грегори предел мечтаний, в нем все, чем только можно восхищаться. Джосс этого не понять.

– А он как будто и не заметил, что я его изучала, – говорит она. – За таким удобно наблюдать – хоть не чувствуешь за собой вины. – Кривит гримасу. – Я все смотрела на него и раздумывала: разве стоит по такому сходить с ума?

– Джосс! – кричу я, опаленная гневом.

Она поспешно вытягивает вперед руки, чтобы я не сердилась.

– Подожди, не кипятись! Я прекрасно понимаю, любовь зла… Но ведь он такой… нелюдимый, странный. Диковатый даже.

– Много ты понимаешь! – кричу я, отчетливо сознавая, что нам с Джосс больше не по пути. Да, вдумчивые и серьезные не в ее вкусе. Ее восхищают весельчаки типа Эрика, с которыми легко расстаешься и того легче вновь сходишься – и так без конца. Эрик умеет быть душой любой компании, всем приветливо улыбаться, а когда остается с Джосс один на один, отпускает в адрес каждого, с кем дружески беседовал, язвительные комментарии и издевательски передразнивает всех подряд. Джосс это умиляет. Она говорит, в нем пропал великий актер. Пусть упиваются своим чертовым лицемерием, если это им так по душе.

– Да нет же, Ким, ты не понимаешь, – бормочет Джосс, дергая меня за рукав. – Я ведь это так говорю, больше для того, чтобы тебе помочь. Думаешь, приятно видеть, как ты мучаешься?

Я ее почти не слышу. Мне на ум вдруг приходит мысль: надо было самой сходить к Стивену и взглянуть на Грегори. Уж я-то мгновенно определила бы, действительно ли он похудел и из-за света ли не читал газет. Пусть я плохо выгляжу, осунулась и бледная как смерть. И пусть он что угодно подумал бы обо мне…

Вцепляюсь мертвой хваткой в диванную ручку.

– Что с тобой, Ким? – испуганно спрашивает Джосс. – Ким, ты меня слышишь?

Я пойду туда в следующий раз, твердо решаю я. Только бы хватило терпения на целую неделю…

Думаете, я посчитала, что Грегори, едва вновь увидит меня, снова воспылает любовью и забудет обиду? Вовсе нет. Я прекрасно знаю, что характер у него на редкость сильный и что глупо рассчитывать даже на единственный взгляд. Для чего мне видеть его? Не знаю. Клянусь, я не знаю ответа, но чувствую, что непременно должна посмотреть на это прекрасное мудрое лицо хотя бы в последний раз. А после забуду дорогу в проклятый бар. И попытаюсь коренным образом изменить жизнь. Найду себе какое-нибудь увлечение, которое будет приносить пользу. Может, стану чаще видеться с родными. Но это все потом, а пока…

Пока я езжу на работу и жду не дождусь субботнего вечера. Наконец он приходит.

Я планировала поехать в бар одна, но около полудня, когда мы с Пушем гуляем на полянке, звонит Джосс.

– Алло? – без особого энтузиазма говорю я.

– Привет. Ну как ты?

На прошедшей неделе мы мало общались, и, мне кажется, Джосс думает, что знакомство с Грегори обернулось для меня не только несчастной любовью, но подобием болезни. Она ничего не понимает. Наверное, будь я на ее месте, так же недоумевала бы.

– Я почти в норме, – отвечаю я, следя глазами за Пушем. Он щиплет травку, но прекрасно сознает, что эта поляна жалкая подделка под лесные, и не очень-то радуется.

Джосс вздыхает.

– По голосу не скажешь. – Какое-то время молчит. – Послушай, сегодня ты тоже целый вечер просидишь дома? Или, может?…

С удовольствием солгала бы, но в баре нам все равно придется встретиться.

– Сегодня я еду к Стивену.

– Правда?! – счастливо кричит Джосс. – Ну так мы заедем за тобой. В десять. Будь готова!

Связь прерывается. Меня берет страшная тоска. Джосс и понятия не имеет, что у меня на уме. Тем более в душе. Такое чувство, что никто никогда больше не будет меня понимать.

Они приезжают в начале одиннадцатого. Джосс впархивает в мою гостиную, и мне в нос бьет аромат дорогих духов. На ней все новое: узкие брючки, блузка с глубоким вырезом. Останавливается в двух шагах от меня и крутится на месте, демонстрируя наряд. Эрик приостанавливается на пороге и смотрит на жену с гордостью.

– Видишь, как он меня любит? – с кокетством спрашивает Джосс.

Киваю, а самой тошно. Что в их понятии служит доказательством любви? Купленные за баснословные деньги шмотки?

– Тебе что, не нравится? – недоуменно спрашивает Джосс, не замечая одобрения в моем взгляде.

Качаю головой, стараясь казаться искренней, и делаюсь противна сама себе: на каждом шагу приходится врать.

– Конечно, нравится. Тебе очень идет.

Джосс, хоть и чувствует в моем голосе фальшь, расцветает довольной улыбкой.

– Правда? – Замечает, что я до сих пор в домашнем. – А ты чего? Скорее собирайся!

Эрик нетерпеливо смотрит на часы.

– Да-да, побыстрее.

Иду в спальню и, хоть по такому случаю заставила себя съездить в магазин и купить новый топ и кофточку, из странного внутреннего протеста достаю рубашку, в которой не раз бывала у Стивена, и надеваю ее с обычными черными брюками. Тоже не новыми. Что я пытаюсь доказать? Уже сама запуталась. Так запуталась, что, кажется, чем дальше идешь, тем меньше возможностей вернуться назад. Но к прежней жизни совсем не тянет.

Боже! Я точно схожу с ума. Прижимаю к щекам руки и пытаюсь хоть мгновение не думать ни о чем. Может, я заблуждаюсь, заблуждаюсь во всем? Может, зря осуждаю друзей и должна смотреть на их мелкие слабости сквозь пальцы? Наверное, надо подождать. Чуть поостынет чувство, и все вернется на круги своя. Во всяком случае, станет легче…

Выхожу из спальни, едва взглянув на себя в зеркало и пригладив волосы. У Джосс вытягивается лицо. Для нее это жизненно важно – не появляться в привычном обществе в одной и той же одежде более трех раз. Отчасти я с ней согласна. Непременно нужно печься о своей наружности. И уметь подать себя, чтобы вызывать в мужчинах восхищение. На то мы и созданы женщинами. Но главное, чтобы забота о внешности не стала важнее духовного. Очень важно сохранять гармонию, в противном случае пустой взгляд перечеркнет прелесть подкрашенных глаз.

– Слушай, если хочешь, можем заехать ко мне и выберешь что-нибудь из моего гардероба? – услужливо предлагает Джосс, наверное чувствуя себя в эту минуту благодетельницей. – Эрик, конечно, будет ворчать: теряем, мол, столько времени! – Подскакивает к нему и с льстивой улыбочкой кладет ему на плечо темноволосую голову. – Но мы постараемся быстренько, ладно?

Мне вдруг представляется, что через несколько минут я снова увижу Грегори, и меня захлестывает волна возбуждения. Потом пусть все хоть сгорит.

– Поехали! – говорю я, хватая ключи и сумку.

Джосс хлопает в ладоши.

– Отлично! Все мои вещи теперь снова у Эрика…

– У нас, – многозначительно вставляет он.

– То есть у нас, – игриво хихикнув, поправляется Джосс. – Там и украшения. Может, тоже что-нибудь подберешь.

Увлеченная совсем иными мыслями, я воспроизвожу ее слова, и до меня только теперь доходит их смысл. Сдвигаю брови, качаю головой.

– Нет-нет. Я говорю: поехали к Стивену. Скорее!

Джосс и Эрик изумленно переглядываются.

– Ну как хочешь. Мое дело предложить…

Я сажусь в их машину, жалея, что у меня нет крыльев и что нельзя долететь до бара тотчас же, чтобы скорее ушло проклятое напряжение, в котором я маюсь все последнее время. Эрик, как мне кажется, чересчур долго возится с зажиганием, звонкий голос Джосс, разглагольствующей о том, что им пора подумать о новой машине и о другой мебели в гостиной, начинает выводить из себя.

Отворачиваюсь к окну, закрываю глаза и отчетливо вижу лицо Грегори. В ушах его голос, а вокруг поют лесные птицы и журчит ручей. Складываю руки перед грудью и замираю в бессловесной молитве. Чего я жду от этого вечера? О чем прошу Бога? Все же надеюсь на какое-то чудо? Нет же, нет! Или… Не знаю…

Наконец машина останавливается. Я тотчас выхожу и, почти не слыша Джосс, которая просит минутку подождать, иду в бар. Народу уже полно. Погода стоит чудесная, поэтому дома этим субботним вечером не сидится никому. Протискиваюсь к стойке, покупаю коктейль и проталкиваюсь к тому столику, откуда можно видеть Грегори, даже если не смотреть прямо на него. Столик этот большой, на целую компанию, и за ним ребята, что в старших классах учились в той же школе, что и я, только несколькими годами позднее. Выпивают и что-то бурно обсуждают. На мое счастье одно местечко свободно.

– Я присяду, ребята?

Парни добродушно кивают.

– Конечно!

И, слава богу, продолжают разговор, обо мне тут же забывают. Я некоторое время сижу потупившись. Смотрю в бокал, из которого не делаю ни глотка. Но присутствие Грегори чувствую с той минуты, как вошла в зал. Ощущать, что он рядом, сладостно и мучительно. Кажется, перед тобой часть самой тебя, которую ты по небрежности потеряла и вот наконец нашла. Подойти к ней нельзя, ибо связи разорваны, и она больше не твоя, но то место, откуда часть оторвалась, саднит и кровоточит.

Собираюсь с духом, медленно поднимаю голову и смотрю перед собой, но все внимание приковывает к себе Грегори – я вижу его боковым зрением. Сердце начинает ныть, нытье перерастает в истошные стоны. Да, он похудел. И ужасно задумчив. Щетина как будто отросла чуть больше обыкновенного, взгляд такой же темный, как при нашем прощании… Как я умудряюсь все это рассмотреть? Сложно объяснить. Мне кажется, у меня вдруг всюду прорезались глаза.

Грегори на меня не смотрит, но знает, что я здесь, сижу напротив. Я это чувствую. Хочется подскочить к нему, обхватить его лицо руками и повернуть к себе, чтобы он видел меня одну, но от неумолимого взгляда темных глаз веет стужей и нет ни малейшей надежды…

11

– Пошли танцевать! – Джосс выныривает из толпы и трясет меня за плечо.

– Не хочу, – говорю я, глядя в бокал.

– Как так? Тебя ведь хлебом не корми – дай поплясать! – Ее тон подозрительно настойчивый. Представляю себе, что думает о нас Грегори, и на душе делается вдвое более гадко. Удивительно. А я-то думала, хуже просто не бывает.

– Джосс, танцуйте без меня, – как можно более твердо отвечаю я.

Подруга наклоняется ко мне и произносит громким шепотом прямо мне в ухо:

– Послушай, он же тебя в упор не видит! Хоть бы разок взглянул – нет!

– Я тоже на него не смотрю. – Надо было прямо заявить Джосс, что в нашей дружбе больше нет смысла. Тогда бы она надулась и не трогала меня.

– Не смотришь, но специально села за этот стол, чтобы видеть его, – не унимается она. – Это унизительно, нелепо. Разве ты не понимаешь?

– Это ты ничего не понимаешь, Джосс! – резковато восклицаю я. – В этой истории виновата одна я, так что немного унижения лишь пойдет мне на пользу!

– Подумаешь, виновата! – Джосс цокает языком. – Люди великодушные виноватых прощают, а этот хоть бы бровью повел. Какое там! Мы гордые, обиженные, ненавидим весь свет! Как всегда!

– Прекрати! – Я хлопаю по столу ладонью.

– Это ты прекрати. Больно на тебя смотреть. – Хватает меня за руку и тянет ее вверх. – Пошли, говорю!

– Да отстань ты от меня! – Я вырываю руку, чувствуя, что еще немного – и я выскажу все, что о ней думаю.

– Послушай, я твоя подруга и переживаю за тебя, – неожиданно ласковым голосом бормочет она мне на ухо. – Хочу, чтобы ты наконец ожила!

– Я не веселиться сюда пришла, – отвечаю я, отчаянно придумывая, как бы от нее отделаться.

– А для чего же? Только для того, чтобы показаться ему? Да ты взгляни на него повнимательнее! Каким благородным твой Грегори бы тебе ни казался, он плевать на всех хотел. Ты перед ним хоть из кожи вылези, не заметит, даже глаз в твою сторону не скосит!

– Да как ты можешь так рассуждать, ведь ты же ничего не знаешь! – вспыхиваю я. Хорошо, что громко играет музыка и кругом галдят и Грегори наверняка не слышит наших слов. Понимает ли по выражению лиц, о чем мы спорим, замечает ли это и есть ли ему до нас хоть малейшее дело, не имею понятия. Надеюсь, что есть…

– А хочешь, я сейчас подойду к нему и скажу, что это я тебя толкнула на такую подлость, что ты здесь, по сути, ни при чем? – с отчаянной решимостью спрашивает Джосс, и мне приходит в голову, что она вовсе не так плоха, как мне вдруг представилось.

– Нет, не вздумай! – Я вскидываю руки.

– А что? Тогда он, может быть, пожалеет, что так тебя отставил? – Она уже делает шаг в сторону, но я удерживаю ее, хватая за край блузки.

– Тогда, так и знай, я…

Внезапно к привычному барному шуму прибавляется новый и лица всех посетителей, за исключением Грегори, поворачиваются в сторону входа.

– Здорово, кретины! – икая ревет явившийся Рик Оуэн.

Вечный хулиган, любитель выпить, теперь он прикладывается к бутылке и буйствует почти без продыха – чуть больше месяца назад застал свою подружку в объятиях другого, своего приятеля. Приятель попал в больницу с переломанными ребрами, Кларе пришлось на время уехать куда-то в Новую Англию, к родственникам, чтобы Рик не покалечил и ее, а он топит и топит свое горе в выпивке.

К нам торопливо пробирается Эрик.

– Может, пойдем отсюда, а, девочки? От греха подальше. Рик пьян вдрызг, наверняка устроит представление.

– Да-да, идите, – говорю я, надеясь хоть теперь отделаться от заботы Джосс.

– А ты? – спрашивает она таким голосом, по которому я сразу понимаю: без меня ее не увести никакими силами.

– Я еще посижу, допью коктейль, – киваю на бокал.

– Да ты же и глоточка не сделала! Потому что не хочешь пить! – заявляет Джосс, демонстративно садясь на стул парнишки, который встал и пошел куда-то в дальний конец зала. – Если ты остаешься, то и я остаюсь!

Глубоко вздыхаю и ничего не отвечаю, но и не двигаюсь с места. Эрик, явно нервничая, становится позади Джосс, опирается руками на спинку ее стула и наблюдает за Риком, который так и выискивает, к кому бы прицепиться.

Поворачиваю голову и смотрю прямо на Грегори. Он сидит спокойно, но видно, что более обычного напряжен и насторожен. Боится? – мелькает в моей голове. Неужели за себя? Или за… Усмехаюсь. Нет же, меня он больше не знает. Теперь я для него пустое место. Да и с чего Рику приставать ко мне?

Рик проходит на танцпол и начинает плясать, так размахивая руками и ногами, что остальные танцующие торопливо расходятся кто куда. Рик безудержно гогочет и надрывно кричит:

– Джейн, принеси-ка рому!

– Может, тебе уже хватит? – боязливо спрашивает официантка Джейн.

– Тащи, кому говорят! – громыхает Рик. – Двойную порцию! А я пока выберу местечко поуютнее. – Поворачивается к столикам и пошатываясь обводит их взглядом налитых кровью стеклянных глаз. – О! – Он вскидывает руку с поднятым пальцем. – Присяду-ка я вот с этим. Надеюсь, взржений не будет? – Идет нетвердыми шагами к столику Грегори и плюхается на свободный стул напротив.

Присутствующие наблюдают за представлением с все большим интересом, а у меня сердце готово выскочить наружу. От волнения и сводящего с ума страха вспотели ладони, даже лоб повлажнел. Не давая себе в том отчет, упираюсь в стол руками. Джосс, заметив это, крепко хватает меня за запястье и шепчет в ухо:

– Даже не думай!

Грегори скрещивает на груди руки и с невозмутимым видом смотрит на непрошеного гостя, но так, будто видит сквозь него. Столик этот маленький, всего на двоих, поэтому никто никогда не подсаживается к нему – сюда приходят в основном компаниями или парами.

Джейн приносит бокал и ставит его перед Риком. Тот хватает ее за бедра, притягивает к себе и не то целует, не то кусает куда-то в бок. Грегори подается вперед, но Джейн, визжа, уже высвободилась. Им такое обращение не в новинку – девочкам, что соглашаются на подобную работу. Джейн у Стивена года три – и с чем только она не сталкивалась! И умеет постоять за себя так, чтобы и самой остаться целой и избежать скандала.

Рик берет стакан и выпивает одним махом чуть ли не половину. Я не свожу с них глаз и молюсь про себя, чтобы обошлось без драки. Мое сердце, кажется, не у меня в груди, а там – бьется между этими двумя, но бессильно что-либо изменить.

Рик хватает газету, что лежит возле Грегори.

– Почитываем? Чрсчур умные, да?

– Положи на место, – отвечает Грегори, и оттого, насколько жестко, бесстрашно и твердо звучит его голос, я в изумлении приоткрываю рот.

Нет, он определенно не боится. Во всяком случае, за собственную шкуру. Если придется защищаться кулаками, наверняка вступит в бой, не колеблясь ни секунды, не устрашится ни гигантского роста, ни исполинских плеч, ни хмельной удали противника. Безумие, но в эти самые мгновения я чувствую, что влюбляюсь в своего Грегори еще сильнее. И совсем пропадаю…

Несколько мгновений Рик смотрит на него с тупым выражением на физиономии. Потом снова громко икает и наклоняет голову вперед.

– Чего-чего?

– Положи на место, – так же твердо велит Грегори.

– Ты это мне? – Пьяное лицо Рика кривится в притворном удивлении.

– Да, тебе, – испепеляя его взглядом, отвечает Грегори.

Я смотрю на вход, у которого почему-то нет охранника Боба. Вообще-то в этом баре, хоть и посетителей всегда битком, довольно спокойно. Не помню, чтобы кто-нибудь здесь дрался или громко скандалил. Рик сюда заглядывает редко, а в таком состоянии явился впервые. Наверное, поэтому Боб позволяет себе время от времени отлучаться с поста – уходит за угол и там обнимается со своей девчонкой, Мелани.

Чуть привстаю, намереваясь вмешаться.

– Я, пожалуй, подойду и переключу на себя его внимание, – бормочу я Джосс. – Со мной-то Рик драться и не подумает.

– С ума сошла?! – Эрик резко дергает меня за руку, усаживая на место. – Вообще не понимаю, какого черта мы тут торчим! Поехали, говорю, пока целы!

– Правда, Ким! – громко шепчет Джосс. – Лучше уж перестраховаться.

– Перестраховаться! – Эрик нервно усмехается. – Да этот тип сейчас станет крушить все вокруг, а мы в двух шагах. Не перестраховаться это называется, а ноги унести. Сию минуту идемте!

– Я никуда не пойду! – отрезаю я, пытаясь убедить себя, что Эрик от трусости так говорит и что никто ничего не станет крушить.

– Так я не понял, это ты мне?! – орет Рик, поднимая газету и собравшись разорвать ее пополам перед носом у Грегори.

– Тебе-тебе, – с убийственным спокойствием говорит тот, выхватывая газету из ручищ хулигана.

– А это ты видел?!

Замечаю, что Рик резко опускает руку и засовывает ее в карман… Мозг пронзает убийственная догадка.

Что происходит дальше, описать сложно. Я не имею представления, какой механизм срабатывает в моей голове, какая неведомая сила приказывает мне сорваться с места. Кто просчитывает за меня, как быстро нужно подскочить, отодвинуть стол и встать именно так, чтобы к секунде, когда мерзавец наставит на противника дуло пистолета, перед ним был бы не Грегори, а я?

Вмиг стихает музыка, говор, позвякивание стаканов у стойки. По залу прокатывается вздох ужаса – и все замирает. Рик смотрит на меня своими налитыми кровью глазами и не может понять, откуда я взялась. Худенькая женщина, весьма невысокого роста. Все происходит за доли секунды, но замешательства достаточно, чтобы стоявшие вокруг парни успели подскочить и выбить оружие из лапы бандита. Откуда ни возьмись, появляется и Боб, Рику заламывают руки и уводят его прочь.

Я только теперь начинаю понимать, что, собственно, случилось. Грегори берет меня сзади за плечи, но я, ощущая приступ тошноты и удушья, вырываюсь и бегу к выходу. Воздух… Мне нужен глоток свежего воздуха и поскорее уйти отсюда подальше, чтобы не видеть ничего и никого.

– Ким! – пронзительно кричит мне вслед Джосс. – Ты сумасшедшая, Ким! Постой!

Не обращая на нее внимания, я у самой двери ловко огибаю группу парней, выставляющих Рика, и выскальзываю наружу.

Останавливаюсь у скамейки, на которой осенью мы беседовали с Грегори, и чувствую, что двигаться дальше не остается сил. Ноги внезапно настолько слабеют, что я опускаюсь на колени и утыкаюсь лбом в деревянные скамеечные рейки.

– Кимберли! – звучит сзади любимый голос, исполненный предельно накаленных смешанных чувств.

Мне кажется, он доносится из такой дали, куда не доберешься ни поездом, ни самолетом. Из светлого прошлого.

– Кимберли!

Грегори подскакивает ко мне, садится рядом, прижимает меня к себе и начинает целовать – в щеку, в висок, в нос.

– Глупая, что же ты наделала? Ты хоть понимаешь?… Хоть представляешь себе? Девочка моя, да как же ты так?

Со мной творится что-то странное. К горлу подкатывает огромный ком, но я не понимаю, плакать хочу или смеяться. И разражаюсь истерическим хохотом, а из глаз текут слезы. Как глупо. Стараюсь успокоиться, но не могу.

– Поплачь-поплачь… – бормочет Грегори, гладя меня по голове. – И посмейся… Это нервное, от потрясения. Сейчас будет легче. Как же ты так? Зачем?

Замолкаю так же внезапно, как расхохоталась. И замираю у него на груди. Хорошо, что теперь не ноябрь и не подхватишь воспаления легких, даже если сидеть на земле долго-предолго. На дворе начало лета – живи и радуйся.

Грегори все гладит и гладит меня по голове. Точно так же, как папа, когда однажды я, восьмилетняя, заигравшись, вылетела на дорогу перед домом и меня чуть не сбила машина.

– Кимберли… – шепчет Грегори так, будто хочет сказать совсем другое и очень много чего, но то ли пока не находит нужных слов, то ли слишком взбудоражен, поэтому и выражает ощущения лишь тоном. – Кимберли…

Не знаю, сколько проходит времени. Мне до невозможности хорошо на его груди и никуда не надо спешить – хочется сидеть и сидеть возле этой скамейки. Хоть до самого утра. Вокруг тишина, только посвистывают птицы на деревьях. Куда все подевались? До сих пор сидят в баре, снимают стресс спиртным? Или потихоньку разбрелись по домам, чтобы не мешать нам? Впрочем, кому до нас есть дело? Никто ничего не понял. Откуда им знать…

– Он мог ранить тебя, Кимберли, – говорит куда-то мне в макушку Грегори, и я чувствую, что ему больно и тяжело произносить эти слова. – Хуже того – убить.

Вздыхаю. Наверное, если бы Рик выстрелил, я не успела бы сообразить, что сделала. По-видимому, решилась на отчаянный поступок не я сама, а то огромное беспредельное и непостижимое чувство, что родилось во время каникул на ферме Сэмюеля. Да-да, именно оно. То чувство, от которого жизнь потекла по иным законам, и захотелось очиститься от всякой скверны, замолить былые грехи и научиться ценить и видеть лишь главное. Я мечтала спастись от него. И вот благодаря ему спасла Грегори. Своего любимого. Единственного в жизни любимого… На душе делается так хорошо, что губы растягиваются в улыбке.

– Улыбаешься, – бормочет Грегори, наклоняя голову. – Чему же тут радоваться, глупенькая?

– Мы оба живы, – говорю я. – Разве это не повод для радости?

Грегори крепче прижимает меня к себе и снова осыпает поцелуями, от которых хочется закрыть глаза и взлететь на небо. Конечно, вместе с ним.

– Если бы тебя не стало, не жил бы и я, – горячо шепчет Грегори, и я узнаю в его голосе шепот страстного любовника из лучшей в моей жизни ночи. Голова идет кругом. Неужели все вокруг явь? – Честное слово, Кимберли…

Поднимаю голову, и наши взгляды встречаются. В глазах Грегори столько всего – и горечь, и счастье, и облегчение, – что хочется читать их, как книгу, чтобы узнать про него все-все.

– Не жил бы? – Я стараюсь говорить несерьезно, но голос слегка дрожит. – Это как? Бросился бы с моста?

Он печально усмехается.

– Нет, конечно. Руки на себя накладывать определенно не стал бы… – Прищуривается и погружается в непродолжительное раздумье. – Даже не знаю… Нет желания представлять, что было бы. – Зажмуривается, энергично качает головой, будто стараясь отделаться от еще столь свежих впечатлений. – Если в двух словах: я жил бы, но чувствовал бы себя так, будто умерла душа. Она и так почти…

Вспоминаю, что смертельно обидела его, и к щекам приливает краска стыда. Чем закончится эта беседа? Как мне жить дальше после всего, что случилось?

Грегори долго молчит, но я угадываю по его дыханию, что он хочет о чем-то спросить, но не решается. Поднимаю глаза и смотрю на него вопросительным взглядом.

– Послушай, – с несвойственной ему нерешительностью начинает он, берясь за пуговку на моей рубашке и начиная ее крутить, будто штуковины интереснее ему в жизни не попадало в руки.

Что его так тревожит? Боится, что я отвечу на его вопрос не так, как ему хотелось бы?

– Помнишь, перед тем чертовым разговором… Там, на ферме… – Он пытливо заглядывает мне в глаза.

Я снова краснею сильнее прежнего, но тихо спрашиваю:

– Что?

– Ты сказала, что думала, будто относишься к людям, которым не дано любить, – тихо, не сводя с меня темных от волнения глаз, произносит Грегори. – Думала до того, как мы поехали к Сэмюелю… Я правильно тебя понял?

Потупляюсь. Говорить о чувствах после всех потрясений непросто и вместе с тем на удивление легко.

– Ты понял меня правильно, – со спокойствием, какого сама от себя не ожидала, отвечаю я.

– А потом все совершенно изменилось? Так? – Взгляд Грегори до того горяч, что опаляет мне щеки.

– Так, – говорю я, глядя на ту свою пуговку, которую он только что крутил.

– Стало быть…

– Да, – говорю я, хоть вопрос, по сути, не задан.

– Кимберли!.. – Грегори сжимает меня в объятиях так крепко, что я едва не задыхаюсь.

Но мне не страшно. Честное слово! Я и умереть готова от порыва его любви. Не верите? Думаете, я несу чушь? Значит, наверное, никогда не любили, как люблю его я.

Сидим, обняв друг друга, неопределенно долго. Наконец осмеливаюсь взглянуть ему в глаза.

– А ты?… – Мой голос обрывается – опять мучает совесть.

– Что? – с улыбкой спрашивает Грегори.

Как же я соскучилась по его улыбкам!

– Ты веришь мне? Ну… веришь в то, что то мое признание правда?

Лицо Грегори делается серьезным.

– Верю ли я тебе? После того как ты спасла мне жизнь?

Смущенно улыбаюсь.

– Если бы чувства не было, ты наверняка и не подумала бы…

Порывисто обхватываю руками его шею, и мы продолжительно жадно целуемся. Как я жила без этих поцелуев? Жизнь ли это была? Или ее ничтожное подобие? Наверное, половина моей души тоже умирала. А теперь – о чудо! – воскресла. Дай бог, навсегда!

Отстраняюсь и рассматриваю лицо Грегори. Наглядеться на эти глаза, даже морщинки у внешних углов, уверена, не получится никогда. Провожу пальцем по белеющему шраму.

– Все хотела спросить, откуда это у тебя?

Улыбается.

– Почему же до сих пор не спросила?

– Не успела.

Машет рукой.

– Да глупости. Джаспер как-то по молодости ввязался в драку, пришлось бежать ему на выручку. Пустяковая история. Не стоит об этом.

Где-то совсем рядом заливается соловей. У меня замирает сердце. Вот оно, оказывается, какое – настоящее счастье. Приходит, когда его уже не ждешь, проверив на прочность угрозой гибели…

– По тебе Пуш ужасно соскучился, – говорю я, гоня прочь мысли о смерти и безысходности.

– А по тебе Сэмюель, – отвечает Грегори, становясь совсем таким, каким он был там, в окружении лесов. – Так опечалился, что ты уехала, даже кухню забросил.

– Правда? – спрашиваю я, чувствуя, что тоже рада буду увидеть добряка Сэмюеля. В голову вдруг приходит жуткая мысль, и я прижимаю руку к губам.

– В чем дело? – спрашивает Грегори.

– А ты не рассказал ему? – спрашиваю я, глядя на него широко раскрытыми глазами. Грегори я доказала силу своих чувств почти подвигом – случайно, конечно, – по воле самой судьбы. А как оправдаться перед Сэмюелем?

Грегори треплет меня по щеке, как видно ничуть не сердясь при воспоминании о моей подлости.

– Да что ты! Конечно, ничего я ему не рассказал. – В его глазах загораются задорные искорки. – А может, махнем к нему на ферму? Прямо сейчас? Старик умрет от радости!

Меня обдает волной немыслимого счастья. Вернуться туда, где я потеряла голову! Но от безумной затеи приходится отказаться.

– А как же Пуш? – растерянно бормочу я. Мне на лицо падает первая капля теплого дождя. Как здорово! – колокольчиком звенит в голове. Дождь смоет остатки недопонимания и минувших бед. И начнется совсем другая история.

Грегори заботливо стирает каплю с моей щеки, но на нее тут же падает вторая, третья, четвертая…

– Верно, Пуша бросать нельзя. Придется ждать до завтра.

– А теперь пойдем к нему, к Пушику, – вдруг предлагаю я, представляя, что лягу в собственную постель вместе с Грегори, и еще не совсем веря, что такое возможно.

– Отличная мысль!

Он рывком поднимается на ноги, помогает встать мне, и мы бежим сквозь ночь и ласковый дождь в радужное будущее, крепко взявшись за руки, даже не вспомнив об оставшейся на стоянке машине.