Текст книги "Уральский эшафот"

2.5. День первый. На руднике

Кудрин (Медведев): «… За Верх-Исетском в нескольких верстах от деревни Коптяки машина остановилась на большой поляне, на которой чернели какие-то заросшие ямы…

…Затем стали по очереди переносить трупы к заброшенной шахте…»

Крестьяне деревни Коптяки – дознавателю Сретенскому: «… Недалеко от шахты, в разрезе виднелись две заброшенные носилки, сосновые, свежесрубленные, с затёсанными концами, чтобы удобнее было держать руками…»

Ермаков: «… трупы отнесли около 50 метров и спустили в шахту. Она не была глубокая, около 6 саженей, ибо все эти шахты я хорошо знаю…» Ермаков правильно, в отличие от Юровского называет глубину шахты.

Кудрин (Медведев): «… срывать с них одежду…» В простонародье нагота определялась просто – «в штанах» и «без штанов». Интересно, что ермаковцы в клубе (допрос Кухтенкова) упоминают именно первый вариант, а Сухоруков настаивает на втором. У Юровского они «совершенно голые». Это важное свидетельство в установлении истины, но об этом позднее…

Кудрин (Медведев): «… Ермаков выслал красноармейцев на дорогу, чтобы никого не пропускали из близлежащей деревни…»

Юровский, 1920 год: «… Кругом были расставлены верховые, чтобы отгонять всех проезжающих…»

Настасья Павловна Зыкова с сыном Николаем и его женой, выехав из Коптяков в 3 часа утра, добрались до рудника примерно в 04:00 (рис. 12). В это время к руднику были доставлены тела расстрелянных и Ермаков с Вагановым курсировали от переезда № 184 до первой свёртки к руднику со стороны Коптяков. На рисунке эта свёртка (поворот) имеет № 5, т. к. счёт идёт не от Коптяков, а от Верх-Исетска (рис. 8).

Рис. 8

Вернёмся к показаниям Кудрина (Медведева), как незаинтересованного свидетеля:

«… На верёвках спустили расстрелянных в ствол шахты – сначала Романовых, затем прислугу…» Запомним эту последовательность. В Алапаевске на следующую ночь с 17 на 18 июля 1918 года именно в таком же порядке первыми в шахту последовали Романовы, а затем слуги.

«… Уже выглянуло солнце, когда стали бросать в костёр окровавленную одежду…» Трупы спускали ещё в утренних сумерках, а сжигать одежду стали на восходе солнца. Около половины пятого (см. Приложение 6).

04:30. 17 июля 1918 года, открытая шахта № 7, Ганинский рудник.

При любой возможности будем сверять время и показания свидетелей.

«… Вдруг из одного из дамских лифчиков брызнул алмазный ручеёк. Затоптали костёр, стали выбирать драгоценности из золы и с земли…» Алмазный ручеёк на окровавленной одежде юных княжон, затаптывание костра ногой – это не только зрительные, но и физические воспоминания, думаю, в этой части повествования Кудрину (Медведеву) можно доверять:

«… Подъехал Юровский с Голощёкиным на легковой машине. Заглянули в шахту. Сначала хотели засыпать трупы песком, но затем Юровский сказал, что пусть утонут в воде на дне – всё равно никто не будет их искать здесь, так как это район заброшенных шахт, и стволов тут много…»

Ермаков: «… я сказал: мы их спустим в шахту, и так решили…велел всех раздеть, чтобы одежду сжечь, и так было сделано. Когда стали снимать с них платья, то у «самой» и дочерей были найдены медальоны, в которых вставлена голова Распутина. Дальше под платьями на теле были приспособлены лифчики двойные, подложена внутри материя вата и где были уложены драгоценные камни и прострочены… Это было штуками передано члену Уралсовета Юровскому. Что там было, я вообще не интересовался на месте, ибо было некогда. Одежду тут же сжёг…»

Последовательность не нарушена – сначала трупы спущены в шахту, потом начали сжигать одежду. Обращает на себя внимание разительное отличие в показаниях Ермакова и Юровского. Ермакову врезались в память не драгоценности, а образки на шеях жертв. «Комендант» оболгал ермаковцев:

«… у публики явно разгорелись глаза. Командир решил сейчас же распустить всю артель, оставив на охране нескольких верховых…» Это в 1920 году.

Юровский в 1934 году: «… Другую группу я отправил в город как бы за ненадобностью…» Попробуем определить, во сколько именно Юровский решил избавиться от лишних свидетелей.

Ермаков указывает точное время: «… Когда всё было окончено, то уже был рассвет, около 4 часов утра…»

Действительно, 17 июля 1918 года рассвет наступил в 04:35 (см. Приложение 1). Им хватило времени, чтобы в клубе Верх-Исетска оказаться в 6 часов утра.

6 часов утра 17 июля 1918 года Верх-Исетск

Из допроса Кухтенкова, работающего в Верх-Исетском партийном клубе: «… часа в 4 утра собрались Председатель В. Исетского Исполнительного Комитета Малышкин Сергей Павлович, военный комиссар Ермаков Пётр… их было 6 человек, и они о чём-то секретно разговаривали…»

Нам важно в этом свидетельстве время возвращения ермаковцев в Верх-Исетск. Время указано, видимо, «царское», по большевистскому времени было около 6 часов утра 17 июля 1918 года. За ненадобностью Юровский отправляет ермаковцев домой.

Юровский в 1922 году: «… Оставив работу и решив распустить всех, кроме некоторых, наиболее мне известных и надёжных… Оставив себе пять человек и трёх верховых, остальных отпустил…»

Ермаков в шесть часов утра уже находится в Верх-Исетском клубе. С ним уехал и Ваганов.

А в это время на Коптяковской дороге кипит жизнь.

17 июля 07:00 (05:00 по старому времени) поехали снова в город. На дороге встретили верхового, проехали спокойно, никто их не останавливал – дачница А.П. Суслопарова.

17 июля 07:30. Зыковы из Верх-Исетска ехали в Коптяки. Встретили только коптяковских крестьян Зубрицкого, Папина и Швейкина. Те им сказали, что их деревня окружена войсками. Они с мужем никаких красноармейцев не видели.

Это подтверждает крестьянин из деревни Коптяки Михаил Игнатьевич Бабинов:

«… Он как-то в тот самый день, когда Настасью Зыкову с сыном и снохой не пропустили в город, приехал к нам со своей женой Настасьей…»

17 июля 08:00 вышли из деревни Коптяки Зубрицкий, Папин, Швейкин, не дождавшись «войска», направились к руднику. На Большом покосе трое австрийцев косили траву. Дошли до Четырёх братьев, никого не встретили. Пошли обратно.

17 июля 09:00 с заимки Зубрицкого на Коптяковскую дорогу вышли его жена и дети. В стороне от Коптяковской дороги, в лесу на возвышенности на лошадях сидели два красноармейца, на земле лежало много красноармейцев.

Пока Юровский, стоя у шахты, рассуждает: «… всё равно никто не будет их искать здесь», – на дороге одновременно встречаются:

I

Зыковы из Коптяков с Суслопаровой, разворачивают её назад в деревню: «… к нам войско идёт».

II

Не дождавшись в деревне войска, крестьяне Зубрицкий, Папин и Швейкин отправляются «на разведу» к руднику, следом за ними верхом выезжает штабс-капитан Андрей Андреевич Шереметьевкий. Никого не встретив на дороге, крестьяне решили вернуться в деревню, к ним выехал из леса испуганный верховой (действительно, это не может быть Ваганов), объясняя причину, – на руднике будут учения.

III

Зыковы Василий и Настасья – однофамильцы, а скорее всего, родственники напуганных Вагановым Зыковых – Настасьи, её сына Николая и снохи – вышли из Верх-Исетска за ягодами и на покос и не встретили никого на дороге, кроме «разведчиков».

IV

Дачница Суслопарова, развёрнутая ранним утром назад в Коптяки, предпринимает вторую попытку «прорваться» в город. Это ей вполне удаётся – встретили красноармейца, но их движению он не препятствовал.

Юровский оставил только охрану самой шахты, и крестьяне после отъезда ермаковцев по домам (после 5 часов утра) спокойно ездили туда и обратно по Коптяковской дороге.

Крестьяне Зубрицкий, Папин и Швейкин, дойдя до «Четырёх братьев», пошли обратно, но около свёртки к руднику остановились и не решались зайти в лес. Дознаватель Сретенский: «… как вдруг впереди послышались два отдельных взрыва бомбочек и вскоре из леса по тропе к нам подъехал верхом на лошади красноармеец с винтовкой, шашкой и револьвером. Красноармеец нахождения здесь людей, видимо, не ожидал, смутился, как будто сам испугался».

Вернёмся к показаниям Кудрина (Медведева): «… На всякий случай решили обрушить часть клети (Юровский привёз ящик гранат)…»

Эту информацию Юровский не счёл нужным скрывать в 1934 году: «… Надумали взорвать шахты бомбами, чтобы завалить. Но из этого, разумеется, ничего не вышло…»

«… Просто закидали старыми ветками, сучьями, найденными неподалёку гнилыми досками…»

Аудиозапись в Радиокомитете в 1964 году воспоминаний студента и по совместительству чекиста Исая Иделевича Родзинского: «… Их туда спустили и этим считали дело законченным…»

«… Кончив операцию и оставив охрану, ком. /ендант/ часов в 10–11 утра (17 уже июля) поехал – так Юровский пишет в 1920 году. – Сложив всё ценное в сумки, остальное, найденное на трупах, сожгли, а самые трупы опустили в шахту…»

«… Грузовик Ермакова и автомобиль Юровского тронулись в обратный путь…» – это Кудрин (Медведев).

Юровский в 1934 году: «… взял ценности и уехал…»

Ничего не подозревая, с Никулиным отмывает от крови царские драгоценности.

Никулин: «… Во второй половине дня приехал Я.М. Юровский в Ипатьевский дом и привёз вот этих самых предметов. Сами мы – я, А.Г. Кабанов, Я.М. Юровский – и начали их промывать. Они были испачканы кровью…» И Никулин, и Юровский пишут о холщовом мешке – в этой части им можно верить.

Юровский в 1920 году: «… поехал с докладом в уралисполком, где нашёл Софарова и Белобородова. Ком/ендант/ рассказал, что найдено и высказал им сожаление, что ему не позволили в своё время произвести у Романовых обыск…»

«Комендант» с чувством выполненного долга пеняет ленинскому соратнику Сафарову на упущения.

Военный чиновник Пётр Алексеевич Леонов был в эту ночь дежурным по гаражу. Водителем, доставившим большой грузовой автомобиль к американской гостинице, где размещалась ЧК, и отправленным после этого домой был Никифоров. Его место водителя грузовика занял Люханов. Шофёр по фамилии Сирик управлял другим автомобилем.

Машинист Логинов о грузовике Люханова: «… шофёр Люханов объяснил, что всех убитых он увёз на грузовом автомобиле в лес, добавив, что кое-как выбрался: темно, да пеньки на дороге…»

«… Все автомобили, выезжавшие в ночь на 17 июля, возвратились, кроме автомобиля Сирика. Автомобиль же Никифорова был в таком виде:…доска платформы имела неправильной формы пробоину…шириною во всю ширину доски, ‹…› неправильной формы пробитие шириною в доску….пробитие доски, как и второе. Края этих пробитий неровны, как бы от пробития, пролома досок чем-то тяжёлым.

Вся платформа автомобиля была запачкана кровью. Видно было, что платформу мыли и заметали, видимо, метёлкой. Но тем не менее кровь явственно была видна на полу платформы, а в особенности на изломах досок описанных пробитий. Видно было, что мылся вообще весь автомобиль. Однако местами, например около рессор, он был в грязи…»

Показания крестьянина деревни Коптяки Степана Ивановича Бабинова: «… Есть у меня знакомый в Верх-Исетске Фёдор Александрович Уфимцев. Он живёт в Верх-Исетске на выезде у дач… Он мне и говорит: «Что за диковина?» Мимо меня тогда всё автомобили гоняли, что-то всё закрытое возили. Да чего. Нас, как 8 часов настанет, из домов не выпускали…»

Итак, живущий на выезде из Верх-Исетска в сторону деревни Коптяки Уфимцев рассказывал, что, начиная с 20:00 жителей города не выпускали на улицу. Скорее всего, был введён комендантский час.

Писатель Эдвард Радзинский: «… Сын чекиста Кудрина (псевдоним Медведев) М.М. Медведев вспоминает: «…Утром отец пришёл на базар и от местных торговок услышал подробный рассказ, где и как спрятали трупы Царской Семьи. Такова истинная причина, почему состоялось второе захоронение трупов…»»

Э. Радзинский был приглашён в состав следственной комиссии 1993 года, поэтому был допущен к документам.

Бесценное свидетельство Степана Ивановича Бабинова: «… В Екатеринбурге торговые дни бывают в среду и в субботу…» Благодаря ему удавалось разобраться в датировании событий.

Отталкиваясь от базарных дней, многие свидетели, особенно из числа допрашиваемых в ближайшее от событий время, могли вспомнить дни недели и числа июля месяца.

«… На следующий день – 18 июля 1918 года – в Уральскую областную ЧК поступили сведения, что весь Верх-Исетск только и говорит о расстреле Николая II и о том, что трупы брошены в заброшенные шахты около деревни Коптяки. Вот-те и конспирация! Не иначе, как кто-то из участников захоронения под секретом жене, та – кумушке, и пошло по всему уезду…» – чекист Родзинский. Конспирация – вот главное, что необходимо было соблюсти участникам операции. Они не смогли тихо и скрытно провести дело. Документально подтверждено, что это не 18, а 17 июля 1918 года.

«… Вызвали на коллегию ЧК Юровского. Постановили: этой же ночью отправить автомобиль с Юровским и Ермаковым к шахте, вытащить все трупы и сжечь…» Отсюда понятна настойчивость показаний Ермакова – «сожгли всех».

По версии Юровского (1934 год): «… Филипп [Голощёкин] вызвал Ермакова, крепко отругал его и отправил извлекать трупы…» На коллегию ЧК, возможно, вызывали не Ермакова, а Юровского, это ему, видимо, крепко досталось.

Областная Чрезвычайная Комиссия отправляет Ермакова и Юровского исправлять свои ошибки, и они возвращаются днём к руднику.

2.6. Показания М.В. Усковой и И.А. Фесенко

Юровский намеренно скрывает правду, и, чтобы понять ход событий, необходимо тщательно разобраться в показаниях очевидцев. Очень интересно перекрёстно проанализировать взаимно дополняющие друг друга показания Марии Васильевны Усковой и Ивана Архиповича Фесенко.

Допрошенные по делу Усковы Иван Владимирович и Мария Васильевна настаивают на дате именно 17 июля 1918 года. В качестве весомых доводов приводят следующие подробности: они напуганы вызовом Ивана Владимировича в ЧК, повестка пришла с опозданием на три дня, помнят день недели. По городу уже развешены объявления об эвакуации, и в комиссии, куда пришла с вопросом жена И.В. Ускова, царила суета – всем было не до неё. Обрадовавшись скорой эвакуации большевиков, она поехала на станцию Исеть к мужу.

Ускова Мария Васильевна: «… встретила двух человек, ехавших верхами на лошадях ей навстречу по направлению от дер. Коптяков к Верх-Исетскому заводу. Личностей этих людей она до этого не знала, но невдалеке от места её встречи с ними, около дороги, она увидала знакомого ей техника Ивана Аркадьевича Фесенко и от него узнала, что это проехали большевистские комиссары, одного их которых зовут Юровский, а другого ‹…› не помнит. Едучи далее она встретила латыша, ехавшего также верхом по направлению от дер. Коптяки к Верх-Исетскому заводу. Местность, где она встретила этих лиц, она хорошо определить не может, но это было за Верх-Исетским заводом, около разъезда горнозаводской линии жел. дор. «Шувакиш» или далее его к дер. Коптякам. Встретила она их приблизительно в 4 часа дня…»

Показания горного техника Ивана Фесенко 23 лет являются для следствия очень важными. Он сделал надпись на той старой берёзе, около которой был разведён второй костёр для сжигания одежды расстрелянных. От даты, указанной на берёзе, зависит построение версии произошедших событий на руднике. А именно, был ли Юровский у шахты до 17 июля 1918 года. И что он скрывает.

Рис. 9

С надписью И.А. Фесенко на берёзе произошла странная история.

В книге Прищепа В.И. [Л. 9] в «Протоколе осмотра» Намёткина читаем: «Горный Техник Н.А. Федосенко 14 июля 1918 года». Фамилия искажена, но дата возможно, правильная.

В книге Росса Н.Г. [Л.3] – «Горный техник И.А. Фесенко 11 июля 1918 года» Фамилия написана верно, но дата искажена. Автору однажды пришлось столкнуться именно с такой же ошибкой в архивных документах. Напечатанная на машинке цифра 4 была воспринята военкоматом как цифра 1, и 1914 год превратился в 1911».

Выбирая первую дату в качестве правильной, мы сможем объяснить причину несовпадений в показаниях свидетелей.

Многие исследователи, отталкиваясь от даты 11 июля, трактуют эту поездку Юровского в лес ещё до убийства, поэтому упираются в стену непреодолимых противоречий. Принимая версию самого Юровского о том, что он ранее не бывал на руднике, и дату, проставленную Фесенко – 14 июля, удаётся пошагово распутать клубок происходивших в урочище «Четыре брата» злодеяний.

Рис. 10

Из рассказа И. А. Фесенко: «… Однажды во время работ, когда они подходили к завороту к Исетскому руднику, в местности около Четырёх Братьев, он видел ехавших верхами на лошадях Юровского и с ним двух неизвестных лиц, одного из которых рабочие называли Ермаковым, а другой был пленный австриец, мадьяр… Ехали по направлению от Верх-Исетского завода к дер. Коптякам и повстречались с ними верстах в полутора от разъезда Шувакиш к Коптякам… Повстречались они с ними под вечер, приблизительно часов около 5-ти… Юровский и Ермаков вскоре вернулись обратно, а третий – пленный – с ними обратно не проезжал… поехал осматривать дорогу…»

И.А. Фесенко: «… В тот же день, когда проезжали эти лица, ехали… с кучером жена Ивана Владимировича Ускова, которой попали навстречу Юровский и Ермаков. Ускова сообщила….что город эвакуируется…»

Разъезд № 120 горно-заводской линии железной дороги показан на рис. 11.

Рис. 11

Таким образом, 17 июля 1918 года М.В. Ускова с кучером встречают недалеко от разъезда № 120 двух незнакомых людей, едущих верхом. Проехав ещё немного, она встречает своего знакомого горного техника Фесенко, он сообщает, что им недавно повстречались большевистские комиссары Юровский и Ермаков. Проехав еще какое-то расстояние, Ускова встречает «латыша». По свидетельству Фесенко, Ермаков и Юровский незадолго до этого проезжали мимо него в сторону деревни Коптяки в сопровождении пленного австрийца, а возвращались вскоре уже без него. Он остался в лесу.

Ускова говорит о 4 часах дня, Фесенко о 5 часах, хотя он раньше по времени встречает седоков. Неудивительно, что через много месяцев люди не могут назвать точного времени. Напомним, декретом большевиков время совсем недавно было сдвинуто на два часа вперёд, многие к этому ещё не привыкли и путаются во времени. Даты сместили на 13 дней – всё пошло кругом. Старый стиль, новый стиль, царское время, декретное время.[27]27
  Декрет СНК о введении западноевропейского календаря. 24 января – 6 февраля.


[Закрыть]

Есть ещё одно подтверждение – третий свидетель.

Сын сторожа на переезде № 184 Василий Лобухин: «… днём проехали по дороге из города к Коптякам каких-то двое верхами. Один был в солдатской одежде, а другой одежды я не разглядел… Эти проехали и назад вернулись на город в тот же день. Несколько часов прошло, пока они вернулись…»

Итак, по решению облЧК Ермаков и Юровский в сопровождении мадьяра ездили на рудник днём 17 июля 1918 года.

Уже знакомые нам «крестьяне-разведчики» возвращались озадаченными в свою деревню и обсуждали ответ красноармейца.

А.А. Шереметьевский дознавателю Сретенскому: «… Красноармеец заявил, что не пропускают потому, что происходят в лесу занятия с красноармейцами».

Дознаватель Сретенский об Алфёрове, покос которого находился в полуверсте от рудника: «17 июля днём во время работы они слышали пять отдельных ружейных выстрелов». Вот тут и начинается совместная тайна Ермакова и Юровского.

…Писатель Эдвард Радзинский, допущенный к засекреченным материалам следствия, как член следственной комиссии 1993 года, в своей книге «Николай II – жизнь и смерть» прозрачно намекает, что существует причина, по которой Юровский никогда открыто не осуждал притязания Ермакова на руководящую роль в этой спецоперации. Причина эта действительно существует. Они убивают латышей, отказавшихся участвовать в расстреле. Только этим можно объяснить все существующие несоответствия и загадки в этом деле. Попробуем разобраться.

2.7. Кровавая арифметика

Сначала о «забывчивости» Юровского. Случайные свидетели, стоявшие в ночь убийства на своих постах и видевшие расстрел: через окно – Дерябин и через дверь – Клещёв, слышавший из дальней комнаты Стрекотин – абсолютно все называют количество расстрелянных одиннадцать.

Рис. 12

Последний из династии Романовых, правившей на Руси с 1613 года, отрекшийся от престола император Романов Николай Александрович (1868–1918), его супруга Романова Александра Фёдоровна (Алиса-Виктория-Елена-Луиза-Беатриса Гессен-Дармштадская) (1872–1918). Их дети Романова Ольга Николаевна (1895–1918), Романова Татьяна Николаевна (1897–1918), Романова Мария Николаевна (1899–1918), Романова Анастасия Николаевна (1901–1918), Романов Алексей Николаевич (1904–1918). Дочерей по первым буквам имён в семье шутливо звали ОТМА. Запомнив эту аббревиатуру, не ошибёшься со старшинством девушек – Ольга самая старшая, Анастасия младшенькая.

Всего семь членов царской семьи.

Демидова Анна Стефановна (1878–1918) – дворянка, выпускница Смольного института благородных девиц, горничная Александры Фёдоровны, Боткин Евгений Сергеевич – лейб-медик Николая II (1865–1918), Харитонов Иван Михайлович (1870–1918) – метрдотель императорской кухни, Трупп Алоиз Егорович (1856–1918) – лакей 1-го разряда Николая II.

Четверо придворных. Всего было расстреляно одиннадцать человек.

«Записка» Юровского: «… всего было расстреляно 12 человек: Н-ай (Николай), А.Ф. (Александра Фёдоровна), четыре дочери, Татьяна, Ольга, Мария и Анастасия, д-р (доктор) Боткин, лакей Труп, повар Тихомиров, ещё повар и фрейлина, фамилию к-ой (которой) ком. (комендант) забыл…» Юровский даже оговаривается, что число жертв равно числу палачей.

Отчего с самых первых (1920 год) воспоминаний у него возникает амнезия? Изменяет фамилию Харитонова на фамилию Тихомирова, забывает фамилию Демидовой и добавляет «ещё повара». Это при том, что простые охранники свидетельствуют, что списки охраняемых были в комнате коменданта, и они хорошо их помнят. Возможно, с подачи самого Юровского Демидова превратилась в Вырубову в показаниях ермаковцев.

Для умного хитрого профессионального чекиста это недопустимо. Отчего же он начинает путаться? Не путаться, а запутывать следы пытается главный палач. У преступников зачастую желание скрыть одно преступление влечёт за собой совершение следующих. Именно чехарда с количеством латышей и «забывчивостью» выдают Юровского. Латышей то пятеро, то шестеро, то семеро, участвовать в расстреле отказались двое латышей, хотя все остальные свидетели уверенно указывают на троих отказавшихся. Все дальнейшие несоответствия в его показаниях указывают на то, что за невыполнение приказа трое латышей были им расстреляны. Они не оправдали его доверия.

По горячим следам 17–18 июля 1918 года П. Медведев рассказывает своим товарищам Проскурякову и Якимову следующее:

– Проскурякову: «… Трупы на автомобиле увёз Юровский с латышами и с Люхановым…»

– Якимову: «… Вместе с трупами уехал сам Юровский и человека три латышей…»

А вот его показания в Пермской тюрьме 21 февраля 1919 года члену Екатеринбургского окружного суда Сергееву:

П. Медведев: «… На грузовик сели члены Чрезвычайной комиссии и увезли трупы…

…В три часа ночи всё было кончено, и Юровский ушёл в свою канцелярию…»

Почему П. Медведев кардинально меняет своё мнение об отъезде из дома самого Юровского с тремя латышами в ночь убийства? Видимо, испугавшись большого количества свидетелей, Юровский пригрозил расправой за болтовню. По этой причине «Медведев Пав» появляется 18 июля в списке Юровского. Уже в тюрьме П. Медведев рассказывает следователю, как Голощёкин и Мрачковский пытались от него избавиться (см. главу «Кто был ничем, тот станет…»).

Но продолжим об арифметике.

Юровский: «… Когда я распределял роли, латыши сказали, чтобы я избавил их от обязанности стрелять в девиц, так как они этого сделать не смогут. Тогда я решил за лучшее окончательно освободить этих товарищей от участия в расстреле, как людей, не способных выполнить революционный долг в самый решительный момент…»

Звучит как приговор. Если в самый решительный момент эти товарищи не способны выполнить свой революционный долг, то они избавляются окончательно… от жизни.

Николай Алексеевич Соколов допросил родственников Юровского, и жена его брата рассказала, что любимой фразой Юровского была: «Кто не с нами, тот против нас».

Из стенограммы допроса А.А. Якимова: «… вошёл в комендантскую. Там я застал Никулина и двоих из латышей… До убийства в комендантской стояла кровать и диван… там стояло ещё две кровати, на одной из них лежал латыш. Потом Медведев рассказал нам, что латыши больше не хотят жить в комнате, где произошло убийство (в которой они жили раньше). Очевидно, поэтому две кровати и были перенесены в комендантскую…»

А.А. Якимов: «… Медведев говорил, что «латыши»(всего 10 человек) совсем не идут больше жить вниз дома… они тогда уже ушли опять в чрезвычайку, кроме тех двоих, которые, вероятно, остались ещё в комендантской…»

Итак, А.А. Якимов, разводящий внешней охраны, имеющий доступ внутрь дома, после расстрела видел там только двоих латышей. Принесены в комендантскую только две дополнительные кровати.

Если остальные «латыши» переехали назад в «чрезвычайку», то почему нет сведений о вывозе их вещей, доставленных на подводе из американской гостиницы.

Вот тут и посыпались как из рога изобилия свидетельства о 13 и 14 жертвах. Этому необходимо уделить особое внимание, потому что так упорно скрываемая картина захоронений откроется только после тщательного разбора всех свидетельских показаний.

По кровавой арифметике Юровского, расстреляли 12 человек, плюс двое латышей, отказавшихся стрелять в девиц, получается четырнадцать расстрелянных. На самом деле расстреляно 11 человек плюс трое латышей, получается так же четырнадцать расстрелянных. Задача Юровского внести сумятицу и путаницу – то ли двое, то ли трое латышей отказываются принять участие в расстреле, трупов то ли тринадцать, то ли четырнадцать…

Из показаний машиниста Павла Ивановича Логинова:

«…Однажды мне пришлось пооткровенничать с товарищем председателя Екатеринбургской Чрезвычайной следственной комиссии Сахаровым, который мне рассказал под большим секретом, что он был на заседании, решавшем вопрос о расстреле бывшего Царя и всей Царской фамилии. Этот же Сахаров рассказывал, что было решено расстрелять 14 человек, а в том числе и бывшего Царя…»

Так вот, этот «пустой мальчишка», служа комендантом здания ЧК, мог слышать о расстреле именно 14 человек. Юровский мог доложить, что покарал предателей революции, им решено было расстрелять 14 человек. В 1934 году он рассказывает:

«… а упорно непослушных и расстреливать…» Юровскому не терпелось воспользоваться неограниченными полномочиями, выданными ему в связи с этим партийным поручением, и он снова «решил сам».

Едущий в поезде с машинистом Логиновым комиссар-латыш, приближённый к руководству области, состоящий членом Уралоблсовета, повторяет рассказ Сахарова:

«… Государь… спросил: «Что, что?»… расстреляно всего будто бы 14 человек, в том числе Вырубова и доктор Боткин…» Доверие к этим показаниям вызывают подробности – это и фамилия Вырубовой, и последняя фраза Николая Александровича, известные только участникам событий.

Теперь о важнейших показаниях Прокопия Владимировича Кухтенкова:

«… За несколько дней до занятия города Екатеринбурга чехо-словаками, точно числа не помню, но приблизительно дней за 5-6 или через неделю, в помещении клуба, в комнате под названием «партийный комитет», часа в 4 утра собрались Председатель В. Исетского Исполнительного Комитета Малышкин Сергей Павлович, военный комиссар Ермаков Пётр и партийные работники – большевики монтёр Патрин Николай Сергеевич, мастер мартеновского цеха Леватых Василий Иванович, слесаря механического цеха Костоусов Александр и Александр Иванович, фамилию последнего не знаю, их было 6 человек и они о чём-то секретно разговаривали…» Напомним, что Екатеринбург был занят чехословаками 25 июля.

«… На следующий день тоже около 4-х час. утра опять в этой же комнате собрались все вышеуказанные лица за исключением Малышкина…я услышал отрывочную фразу, сказанную Партиным: «… всех их было тринадцать человек, доктор был тринадцатым…»»

В русском языке есть некоторые числительные, которые на слух можно перепутать, например, семь-восемь, пятьдесят-шестьдесят, но слова «о-дин-над-цать» и «три-над-цать» имеют даже разное количество слогов – четыре и три соответственно. К тому же у числа 13 есть синоним – чёртова дюжина, поэтому перепутать их сложно.

«… я услышал фразу, сказанную Василием Леватных: «Когда мы пришли или застали их, то они были ещё тёплые…»» Это самое важное в рассказе, так как П.В. Кухтенков не помнит точной даты. Два дня подряд примерно в один и тот же утренний час – около 4 часов утра – большевики приходят в клуб. Если они застали трупы тёплыми, то повествование идёт только о ночи с 16 на 17 июля. Время тоже указано до декретное. Разговор в клубе проходил 17 июля 1918 года в 6 часов утра.

«… Костоусов, выругавшись матерной бранью сказал, что вот уже вторую ночь не спим, возимся, вчера хоронили, а сегодня перехоранивали…» Подтверждается последовательность – вчера и сегодня – рассказывается о второй подряд бессонной ночи. Это ночь с 17 на 18 июля 1918 года.

«… В заключение они стали перечислять и считать, кто-то считал и говорил так: Никола, Сашка, Татьяна, наследник, Вырубова, какую-то поминали не Царскую фамилию и тринадцатый доктор…» Ещё раз убеждаемся, что число 13 прозвучало не случайно. Собравшиеся в «партийной комнате» именно называли жертв по именам и вели при этом счёт.

В «Записке» Юровского говорится о 12 расстрелянных, введена в оборот «мёртвая душа» под названием «ещё повар». Аналогично, верх-исетские большевики могли назвать «ещё одного слугу».

«… стали между собой спорить, кто-то говорил: «Да знаешь ли ты всех-то и кто из них она?» Леватных сказал, как не знаю, когда сам щупал…» Аргумент железный. Конечно, он никого не знал и никогда не видел.

Близкая подруга императрицы Анна Александровна Вырубова ещё в 1915 году после железнодорожной катастрофы стала инвалидом и передвигалась только на костылях. Совершенно здоровую Анну Демидову трудно было спутать с покалеченной женщиной.

Убийство латышей Юровский совершает или из-за самого отказа выполнить приказ, или чтобы сорвать на ком-то злость за выговор в ЧК, или, чтобы запугать остальных, – причин предостаточно. Поэтому все его показания неконкретны и расплывчаты. То пять, то шесть, то семь латышей…

«Записка» Юровского: «… расстреляно 12 человек…»

Итак, Юровский, Ермаков и мадьяр, предположительно Хорват, убивают троих латышей. Эти выстрелы слышал крестьянин Алфёров, покос которого находился в 500 метрах напрямую от рудника. Было это днём 17 июля 1918 года.

Этому есть косвенное подтверждение в рассказе Ермакова:

«… Когда все уехали, то я остался в лесу, об этом никто не знал…» В действительности, Ермаков уехал вместе со всеми и Кухтенков «сосчитал» его в клубе после 6 часов утра. Здесь он именно таинственно намекает, что никто не знал, чем он в этот день в лесу занимался, когда вернулся туда днём 17 июля 1918 года вместе с Юровским.