Текст книги "В этот раз – навсегда"

Глава 4

Остин ее не разочаровал.

Во вторник днем, когда закончилась последняя лекция, она прошла мимо его закрытой двери, мысленно вознося благодарения Господу, и направилась к своей. Она не видела его ни разу за весь день ни в холлах, ни на территории, так что, очевидно, его просто не было. Трейси оставила дверь открытой, поставила кейс на пол рядом с письменным столом и прошла в глубь комнаты к окну, выходящему прямо в центр университетского городка. Студенты толпились повсюду – некоторые торопились на парковку, другие направлялись в библиотеку, а иные просто стояли группками, весело смеялись и оживленно жестикулировали.

Она не слышала, как открылась дверь между ее и Остина офисами, но зато услышала, как щелкнул замок входной двери. Когда она повернулась, он уже стоял на пороге ее комнаты, сдвинув брови и сложив руки на груди. Он смотрел на Трейси, и его глаза требовали ответов на вопросы, которых он даже не задавал.

Он был высоким, худым, сексапильным и немного опасным. Не то чтобы она интересовалась… Остин может стоять здесь столько, сколько захочет, пока ноги не сведет судорогой и он не свалится на пол или пока руки не занемеют в таком положении. Она не собиралась начинать разговор.

– Трейс? – наконец сказал он.

– Остин? – отозвалась она невозмутимым тоном.

– Нам надо поговорить.

– Ты можешь говорить. Я буду слушать. – Она села на стул за письменным столом, поправила короткую юбку изумрудно-зеленого костюма, который так старательно выбирала сегодня утром, и стала ждать.

Губы его плотно сжались, подбородок приподнялся, придав его лицу упрямый и непреклонный вид. Последний раз она видела его таким в ту ночь, когда он оставил ее и ушел, даже не оглянувшись.

– Ладно, пусть будет по-твоему.

Он схватил складной стул, отнес его туда, где она сидела, повернул ее кресло так, чтобы она смотрела прямо на него, и поставил стул перед ней. Когда он сел, их колени соприкоснулись. Его близость нервировала, но Трейси усилием воли взяла себя в руки.

– Мы будем разговаривать, и ты будешь смотреть на меня и слушать, – заявил он. – Давай вернемся на шесть лет назад. В ту ночь я был в бешенстве. Ты вела себя, как испорченный, капризный ребенок, а я так любил тебя. Я знал, что никогда в жизни не смогу дать тебе того, что ты привыкла иметь с детства. И все же я хотел тебя. Я только не желал, чтобы отец продолжал оплачивать твои счета, как тебе хотелось.

– Нет, мне вовсе не хотелось! – Она поклялась, что не будет злиться. Давала себе клятву на протяжении всех последних трех дней, что он не заставит ее злиться, и вот за тридцать секунд он довел ее до бешенства – она готова была придушить его.

– Во всяком случае, ты не делала никаких попыток, чтобы начать обеспечивать себя. А ведь ты знала, что нам придется жить на учительское жалованье, когда мы поженимся, – заявил он.

Трейси выдохнула сдерживаемый воздух.

– Остин, то, что случилось шесть лет назад, уже в прошлом. Давай там это и оставим, – проговорила она.

– Я думал, что ты упрямишься, потому что в глубине души не хочешь выходить за меня. Я собрал свои вещи и еще до рассвета был на пути к дому. И сказал себе, что не собираюсь звонить тебе и извиняться. Не мог я отказаться от работы только для того, чтобы отдохнуть. Деньги предназначались для оплаты следующего семестра, потому что стипендия уже закончилась. – Он наклонился вперед и посмотрел ей прямо в глаза. – Не отворачивайся, Трейс, и не пытайся сбить меня. Ты выслушаешь меня, хочешь ты этого или нет.

Когда я приехал, то встретил моих старых школьных приятелей, и они пригласили меня с собой. Мы начали пить. Сначала пару кружек пива, потом кто-то купил виски, и мы начали смешивать. На следующее утро я проснулся в постели с Кристал Смит. Ей было восемнадцать, бешеная, как мартовская кошка. Остальные давно ушли, а мы с ней оставались в постели три дня, пока я не протрезвел и не попал домой.

– Какая романтичная история, – ледяным тоном произнесла Трейси. – Мне действительно необходимо все это знать?

– Да. Необходимо, – ответил Остин. – Ей негде было жить, и она болталась по знакомым, и скоро по утрам ее стало тошнить. Она знала, что забеременела, и я тоже это знал. Она хотела сделать аборт и просила, чтобы я заплатил за него. Но ты знаешь мое отношение к этому. Я уговорил ее выйти за меня замуж и поклялся, что забуду тебя и мы вместе создадим семью. Полагаю, я считал, что она сделает поворот на сто восемьдесят градусов, когда я надену ей на палец обручальное кольцо. Каким же дураком я был! Она действительно повернулась на сто восемьдесят градусов, но только к худшему. Кристал заявила, что ненавидит меня за то, что забеременела от меня. Она спала на кушетке и не позволяла прикасаться к ней. Все, чего она хотела, – это развода и аборта. – Он остановился.

– Остин, я…

– Нет. – Он не дал ей договорить. – Я хочу, чтобы ты выслушала все до конца. Через два месяца после свадьбы я вернулся домой с работы, а ее уже не было. На столе лежала записка. Она сбежала со старым приятелем – дальнобойщиком по имени Бубба. Она писала, что я могу делать все, что пожелаю.

– И что же ты сделал? – спросила Трейси, хотя и не собиралась задавать вопросов.

– Я вернулся домой. Что-то говорило мне, что рано или поздно она даст о себе знать. В июне пришло письмо откуда-то из Мэна. Она писала, что собиралась сделать аборт, но в клинике сказали, что срок слишком велик, и что она сообщит, когда родится ребенок. В августе пришло еще одно письмо – теперь уже из Невады, где говорилось, что она получила развод, признаваемый в этом штате. Двадцать третьего сентября она позвонила из Денисона, сказала, что лежит здесь в госпитале. Сообщила, что только что родила девочку и что ее выписывают на следующий день. Она назвала меня как отца ребенка и использовала фамилию Миллер. И еще она добавила, что если я не приеду к моменту выписки, то она обратится в агентство и отдаст девочку на удочерение. Я должен быть в госпитале не позднее десяти утра следующего дня. Они с Буббой прямо оттуда отправляются в Калифорнию.

– Великий Боже! – вздрогнула Трейси.

– Я был там. Она передала мне ребенка вместе с бумагой, которую подписала и нотариально заверила, что не хотела этого ребенка и не желает больше видеть ни меня, ни дочь. Бубба встретил ее, подсадил в грузовик, и они вместе уехали. Я стоял там с восьмифунтовым младенцем на руках, без сосок, без пеленок, без всего. На следующий день я пошел к адвокату, который переговорил с родителями Кристал. В следующий раз, когда они с Буббой проезжали мимо, Кристал подписала бумаги для официального развода и дала мне право считаться единственным опекуном Эмили. Я слышал, они с Буббой осели где-то в Калифорнии. Он до сих пор водит грузовики. Она никогда не звонила и не писала Эмили, так что, полагаю, она говорила правду, когда заявляла, что не хочет ее.

– Бедная, бедная девочка. – Трейси не могла поверить, что мать может быть такой равнодушной. Но Остин еще не закончил.

– Я узнал, что родитель-одиночка может получить помощь от государства, чтобы закончить учебу. И обратился за этой помощью. Мы с Эмили переехали в Дюрант, я бросил работу в Техасе и вернулся в колледж, а на следующий год окончил его. Мама хотела, чтобы я оставил Эмили в Том-Бине, но я не мог. Она мой ребенок, на мне лежит ответственность за нее, и, кроме того, я хотел вечерами возвращаться к ней домой. Я хотел первым увидеть, как она начнет ходить, первым узнать, когда у нее прорежутся зубки, чтобы она бежала ко мне, когда поцарапает коленку, а не к моей матери.

– Я понимаю, – кивнула Трейси. И она действительно понимала. Именно поэтому она и Джексон тоже жили вместе, когда она начала преподавать.

– Я получил степень, и университетская администрация позволила мне преподавать здесь, пока я не получил диплом магистра. Я начал преподавать композицию на первом курсе, как и ты, потом мне доверили курс американской литературы пару лет назад, – пояснил он. – Почему ты не сказала мне, что у тебя есть сын? – неожиданно спросил он.

Его история закончилась, и теперь ей предстояло рассказать о себе.

– Как Кристал выглядела? – спросила она, избегая его вопроса.

– В ней было пять футов три дюйма – ниже тебя. У нее были такие же, как у тебя, волосы. Поэтому Лори и подумала, что ты мать Эмили. Она была хорошенькой, но совершенно необузданной девушкой, когда я с ней познакомился. Я не видел ее с того дня, как она отказалась от Эмили и своих прав на нее.

– Но ты же не сказал Эмили, что ее мать не хочет видеть ее, правда?

– Нет. Я сказал, что мать отдала ее мне, потому что вышла замуж за водителя грузовика и у нее нет дома, чтобы держать пони. – Остин знал, что она избегает ответа на его вопрос. Он знал ее так же хорошо, как она его, и собирался получить ответы на свои вопросы, даже если им придется сидеть на этих стульях до утра. Молчание продлилось целую минуту, пока он не спросил снова: – Почему ты не сказала мне про Джексона?

– Почему ты не позвонил мне и не рассказал все это? – спросила она в ответ.

– Я пытался. Твоя линия была отключена. Номера твоего отца нет в книге. Я приехал в Пурселл и спросил на станции, как добраться до дома Джека Уокера, но, когда постучал в дверь, никто не ответил. Я даже не знал, туда ли я попал.

Прошла еще минута в молчании.

– Трейс?

– Почему я должна что-то тебе рассказывать? Ты уехал, на три дня ушел в пьяный загул. Потом внезапно женился на девушке, которую едва знал. – Она отвернулась, вспоминая боль в сердце, когда он позвонил ей тогда, много лет назад. Нет. Она ничего ему не должна.

– Что ж, ты права, – кивнул он. – Но ты украла у меня почти шесть лет, когда я ничего не нал о моем сыне.

Именно этого момента она так боялась.

– Твоем сыне! – взорвалась она. – Что дает тебе право или основание говорить, что Джексон – твой сын? Джексон принадлежит мне! Я родила его, промучившись двадцать четыре часа. Заметь, я не ушла из госпиталя, не отказалась от него. Я растила его. Все эти годы я любила его и делала абсолютно все самостоятельно, без чьей-либо помощи!

– Знаю. Я встречался вчера вечером с Джеком Уокером в Оклахома-Сити. Мы вместе ужинали. Он мне рассказал, как хорошо ты со всем справлялась, и совсем одна. И голос его звенел от гордости, – сказал Остин.

– Ты разговаривал с моим отцом? – тупо спросила она.

– Да. Господи, Трейс, не надо быть гением, чтобы узнать, сколько времени нужно, чтобы произвести на свет ребенка. Джексон родился тринадцатого сентября, как мне сказала Эмили. Он всего на десять дней старше, чем она. Я знаю, что Джексон – мой сын. Чего я не знаю, так это почему ты ничего мне не сказала.

– Почему, черт побери, ты разговаривал с моим отцом? Ты сказал ему, будто считаешь, что Джексон – твой сын? – Ее голос стал низким и хриплым.

Остин понял, что она готова разразиться слезами или, еще лучше, ему следует отойти подальше и приготовиться, когда в него полетит все подряд.

– Да, сказал. Готов поспорить, ты хочешь знать, где я достал его номер. Джексон записал его на листочке для Эмили, чтобы она могла позвонить ему в уик-энд в дом его Папы Джека, – ответил он.

– Почему? Почему ты не можешь просто оставить нас в покое?

– Потому что я никогда не переставал думать о тебе, Трейс. И я хочу знать моего сына. С той минуты, когда я увидел его в ту пятницу на празднике, когда Эмили познакомила нас, я понял, ощутил в глубине души, что он мой. Ты не можешь отрицать этого.

– Н-но… – заикалась Трейси.

– Учти, ему совсем не обязательно сегодня узнать о том, что я его отец. Я предполагаю, что он не знает этого. Но ты можешь сама решить, когда и как сказать об этом. Я подожду. Но не всю жизнь. Джексон – мой сын, и я собираюсь быть частью его жизни. – Остин откинулся назад и ждал ее ответа.

Трейси повысила голос:

– Если ты полагаешь, что тебе удастся вмешаться в мою жизнь и жизнь Джексона, лучше хорошенько подумай заново, потому что я буду бороться во всех судах в Оклахоме! Ты не указан в его свидетельстве о рождении. Там написано: «Отец неизвестен».

Взгляд Остина был холодным и невозмутимым. Если эта информация и причинила ему боль, он никак не показал этого. Она почувствовала, как кровь прилила к ее щекам, выдав ее волнение. Она не могла придумать больше ни одного слова и молчала. Остин сумел ответить ей тихо:

– Даже если его свидетельство говорит именно это, мы с тобой знаем правду. Я даю тебе неделю или две, чтобы подумать о том, что я сказал. Потом мы решим, что делать. – Он встал, одернул джинсы. – Между прочим, Трейс, я никогда не переставал любить тебя. Но об этом мы сможем поговорить позже.

Остин открыл дверь в коридор и прошел в свой офис, оставив ее приоткрытой. Потом высунул голову и добавил:

– О да. Джексон неплохо выглядел сегодня в новых джинсах и сапогах. И я забыл сказать, что тронут тем, какое второе имя ты ему дала. Ты знаешь, что полное имя Эмили – Эмили Трейс Миллер? Не Трейси. Просто Трейс, как я звал тебя.

– Ты назвал свою девочку в мою честь? – шепотом спросила Трейси.

– Да. В каком-то смысле.

Она полагала, что должна чувствовать себя польщенной, но как-то не могла. Потом появилась мысль, озадачившая ее.

– Почему ее мать позволила тебе это?

– Ее мать не хотела дать ей даже имя. Девочка была просто Малышка Бэби Миллер, когда Кристал вручила ее мне. Есть еще вопросы?

Трейси покачала головой. Она не хотела больше ничего знать. Перспектива представления Джексона его настоящему отцу оставалась туманной. Хотя у нее и было неприятное ощущение, что ее сын будет взволнован этим событием, она все же не собиралась позволять Остину вернуться в ее жизнь.

Он улыбнулся ей сверху вниз с приводящим ее в ярость спокойствием. Трейси чувствовала, что теряет контроль над собой, и старалась взять себя в руки. Если Остин Нельсон Миллер полагает, что может прийти и спокойно продолжить с того, на чем они расстались, ему стоит подумать дважды. Она открыла рот, чтобы сказать это вслух. Но Остин уже снова вернулся к двери.

– Увидимся. И… Трейси?

– Что?

– Ты прекрасно вырастила нашего мальчугана. Я не собираюсь отнимать его у тебя. Сейчас я только хочу, чтобы он знал, что у него есть отец. Мы обговорим все детали по ходу дела. Так что не ощетинивайся.

– О!!! – Она схватила учебник, чтобы швырнуть в него, но Остин уже закрыл за собой дверь. Тяжелая книга упала и глухо ударилась об пол.

Трейси сидела с приоткрытым ртом, слишком подавленная, чтобы думать о чем-либо. У нее оставался еще целый час до того времени, когда надо будет забирать Джексона, и она намеревалась использовать его наилучшим образом.

Трейси положила голову на стол и заплакала.

Маленькие карусели в парке стояли всеми покинутые. Трейси осторожно опустилась на сиденье. Она прорыдала в офисе ровно тридцать семь минут и наконец решила перестать. Никакие слезы не изменят того факта, что Остин в конце концов узнал о своем сыне.

Он был так спокоен, даже не сердился на нее, что заставило ее нервничать еще больше.

Когда Джексон узнает, кто его отец, виновато думала Трейси, это обязательно изменит отношение малыша к ней. Она могла себе представить часть его вопросов…

Она оттолкнулась ногой, заставив карусель немного сдвинуться с места.

Почему жизнь обязательно должна быть такой сложной? До сих пор существовали только она и Джексон. И они были так счастливы вдвоем. Будь она проклята, если Остин помешает их счастью.

Что бы он ни говорил, он не любит ее. И определенно не любил, когда спал с Кристал шесть лет назад. Вряд ли он может полюбить ее и теперь… После того, как она так долго скрывала от него сына.

Остин был очень терпеливым человеком, это Трейси знала точно. И достаточно хитрым, чтобы перетянуть на свою сторону ее отца. Не говоря уж о Джексоне…

Но он никогда не переставал любить ее. Слова Остина невольно пришли ей в голову.

В конце концов, она точно перестала любить его давным-давно.

Трейси сильнее толкнулась ногой и каталась до тех пор, пока не почувствовала головокружение.

Трейси припарковала машину около школы и ждала Джексона, который появился в сопровождении Эмили.

– Мам! – закричал он. Не мама, а мам. Сегодня не самый подходящий день, чтобы он почувствовал себя взрослым и стал называть ее «мам». – Догадайся, что я тебе скажу? Я сегодня снова видел отца Эмили, когда он привел ее в школу, и мои сапоги точно такого же цвета, как у него. Он замечательный, и Эмили хотела кое о чем спросить у тебя, пока он не пришел. Давай, Эмили, спрашивай. – И он подтолкнул девочку к Трейси.

Она посмотрела на свои джинсы, на сапоги, такие же, как у Джексона, и внезапно засмущалась.

– Вы такая красивая, – наконец выговорила она, не глядя на Трейси. – Я хотела спросить, где вы покупаете свои платья. Бабушка сказала, что купит мне несколько, но я не знаю, куда пойти, и боюсь, что она позволит мне купить только всякую ерунду в этих магазинах «На Диком Западе».

Полные губы Трейси приоткрылись в улыбке.

– Готова поспорить, она сможет найти то, что тебе понравится, в шоппинг-центре. И спасибо, что считаешь меня красивой. Я чувствую, что немного располнела, – призналась она девчушке.

– О нет, мэм. – Эмили протестующе потрясла кудряшками. – Вы просто красавица.

– Эмили, – позвал Остин через всю игровую площадку.

– Джексон, пока. Пригласи свою маму на вечеринку. – Она побежала к отцу. – Спасибо, мисс Уокер! – крикнула она через плечо.

Джексон торжественно выступал в новых джинсах и сапогах, когда они направились к машине, останавливаясь, чтобы попрощаться с детьми, которые еще дожидались родителей. Трейси не отдавала себе отчета, насколько он хочет походить на других детей, сколько уверенности в себе придали ему эти джинсы и сапоги, в которых он был похож на миниатюрного Остина Миллера. Он даже шел, как тот, размахивая руками и слегка наклонив голову. И улыбка его была такой же победоносной, как и у отца, горестно подумала Трейси. Она всегда пасовала перед этой неотразимой ухмылкой.

– Что за вечеринка? – спросила она, когда они наконец оказались в машине.

– О, мы с Эмили планировали общий праздник для наших двух дней рождений, – сказал он ей. – Мы можем поесть в ресторане, а потом пойти играть в парк и… – он затаил дыхание, – может быть, потом мы могли бы поехать в Том-Бин, и я бы увидел Мейбелл.

– О, понимаю. А Эмили уже говорила об этом с ее папой? – спросила она.

– Нет еще. Мы придумали это только сегодня, – сказал он. – Я хочу есть. Пойдем домой и приготовим на ужин спагетти. И такой тощий хлеб, на который ты кладешь этот трясучий сыр. И старую добрую кока-колу. Я такой голодный, могу съесть целую лошадь!

– А можешь съесть Мейбелл?

– Не-а… Мейбелл нельзя есть, на ней можно кататься. Я хочу кататься в моих новых сапогах и джинсах и чтобы Эмили была рядом, – гордо заявил он. – Эмили сказала, что она поначалу будет кататься со мной, чтобы я не боялся. Но я все равно буду. Совсем чуть-чуть, но буду, мам, потому что это в первый раз. Это нормально, нет?

– Это нормально, да? – поправила его Трейси. – Да, это совершенно нормально. Даже мамы иногда пугаются. – «Да еще как», – подумала она. Прямо сейчас одна только мысль об Остине Миллере пугала ее до полусмерти.

Джексон стал играть в солдатиков, которых она всегда держала в коробке под сиденьем, а Трейси смотрела прямо вперед, молча ведя машину.

Трейси прошла в спальню и переоделась в старые тренировочные брюки и футболку с полинявшим изображением Минни Маус. Она осмотрелась вокруг и вздохнула.

Интерьер был далек от роскоши, в которой она выросла, но по крайней мере все это было ее, и они с Джексоном не были должны ни цента ни одной живой душе. Трейси обозрела разносортную мебель с сентиментальной нежностью.

Железная кровать была куплена с рук на дешевой распродаже. Она очистила ее от старой краски и ржавчины, выкрасила в ярко-желтый солнечный цвет. Того же цвета был комод с десятью выдвижными ящиками, подаренный ей подругой-учительницей. Над ним висело зеркало необычной формы ее собственного дизайна, сделанное из старого окна. Она вынула разбитое стекло, заменила все шесть кусков зеркальными листами и выкрасила раму в изумрудно-зеленый цвет.

Джексон до сих пор любил смотреться в него и встречать шесть своих отражений, когда мог уговорить ее поднять его достаточно высоко для этого. Пройдет совсем немного времени, когда он вырастет настолько, чтобы смотреться в него самостоятельно, задумчиво подумала она.

Трейси посмотрела на старое кресло-качалку в углу и еще раз вздохнула.

Она укачивала своего малыша здесь, пока он не засыпал, а сейчас он так вырос, что с трудом помещается у нее на коленях. Он растет быстро, как и должен в этом возрасте, но временами ей хотелось, чтобы это происходило немного медленнее.

Она заметила свое отражение в зеркале. За прошедшие шесть лет она не помолодела, но ведь и Остин тоже. На висках у него проглядывали седые волоски, и сегодня, когда он разговаривал с ней, она заметила следы морщинок вокруг глаз. Она пригляделась к своему лицу, нет ли морщин, но их оказалось всего одна или две. У нее же до сих пор безупречная кожа и всего лишь кое-где веснушки. Трейси туго натянула футболку на талии и слегка нахмурилась, оценивая свою фигуру. Она вполне могла бы избавиться фунтов от двадцати, по кто думает о диете, когда надо преподавать и растить сына?

– Эй, мам, – позвал он ее из своей спальни. – Иди посмотри. У меня в постели паук с такими же длинными, как у отца Эмили, ногами.

Она содрогнулась. Больше всего на свете она ненавидела пауков.

– Где? – спросила она, заглянув в его комнату.

Здесь стояли две кровати из кленового дерева, покрытые ярко-красными покрывалами. Когда он вырос из своей прежней кроватки, ее отец прислал ему этот комплект. Трейси протестовала, но отец сказал, что его внук должен иметь настоящую кровать для себя и вторую – для друга, если тому вздумается остаться на ночь, а ей надо не обижаться, а просто принять их. Кровати были разделены комодом, который появился у них, когда Джексон был совсем еще маленьким. Она купила его в магазине мебельных полуфабрикатов и доделала сама: втерла в дерево кленовую политуру и покрыла двумя слоями лака.

Даже после четырех лет пребывания в спальне маленького мальчика комод все еще выглядел прилично. Трейси провела рукой по гладкой поверхности и оглянулась вокруг в поисках паука.

И он был здесь, прямо посередине второй кровати, на которой никто не спал. Он был огромен.

– Мам, не убивай его. Эти пауки едят жучков, – сказал Джексон. – Принеси пакет и напугай его, чтобы он заполз туда, а потом вытряхни. Спорим, он слышал, как мы говорим про спагетти, и решил заглянуть на ужин.

Она принесла из кухни бумажный пакет, загнала в него паука и вынесла его во двор, чтобы отпустить. Она аккуратно сложила пустой пакет и тут увидела пикап, въезжающий во двор квартирного комплекса, где они жили. За рулем был Остин.

Он обещал дать ей пару недель, чтобы обдумать ситуацию, а не пару часов! Но он точно не следовал за ней от школы. Она внимательно посмотрела на приближающийся пикап и вдруг поняла, что Остин ее не видел.

Он свернул на одно из свободных мест на парковке, расположенной в противоположном конце двора, вылез и посадил Эмили себе на спину.

Он нащупал в кармане ключ, открыл дверь квартиры, и они вошли. О нет! Этого не может быть. Он жил через двор, на первом этаже того же комплекса, что и она. Это просто невероятно! Стопроцентное невезение! Почему она не видела его раньше?

«Потому, – напомнил ей ее переутомленный мозг, – что ты паркуешь машину в другом месте и обычно пользуешься другой лестницей, когда уходишь. А у него ранние лекции в этом семестре, поэтому он уходит на час раньше тебя».

– Просто прекрасно, – сказала она вслух.

– Эй, мам! – закричал Джексон с верхнего этажа. – Паук нормально выбрался из пакета?

– Ш-ш… – прошипела она. – Возвращайся домой, а то он тебя услышит.

– О'кей, – почти беззвучно проговорил он и послушал ее в первый раз за многие месяцы без целого вороха вопросов. Что-то в голосе Трейси подсказало ему, что на этот раз лучше помолчать.