Текст книги "Бегущие во мраке"

Глава четвертая

1

Как позже рассказывала полиции и друзьям Уэнди Де Бриз, она просто ехала на велосипеде, выполняя свою работу, когда неизвестно откуда взявшаяся машина оттеснила ее с дороги на обочину.

Уэнди не столько испугалась, сколько разозлилась. В свои девятнадцать она была отличницей в университете, а кроме того, четырнадцать часов в неделю крутила педали скоростного велосипеда, работая курьером в службе доставки.

В солнечную погоду Уэнди разъезжала в фирменной футболке, но в такую плохую погоду, как сегодня, на ней была желтая куртка с логотипом на спине.

И вот она, одетая в ту самую желтую куртку, чуть не врезалась в бетонный столб городского освещения, расположенный неподалеку от почтового ящика. Лишь в последний момент ей удалось выровнять велосипед. Девушка обернулась, чтобы показать средний палец удаляющейся машине, но, к ее удивлению, машина вовсе не удалялась. Она остановилась, из нее вышел какой-то мужик – высокий, симпатичный хорошо одетый блондин с небольшой коробкой в руках – и направился к ней. Коробка была в розовой подарочной упаковке, которую венчал небольшой, но изящный белый бант. Мужчина прятал ее под курткой, словно маленькое домашнее животное, чтобы она не промокла.

– Прости, если я тебя напугал, – сказал он.

– Вы меня не напугали.

– Хорошо.

– Вы меня разозлили!

Мужчина искренне удивился:

– Ну, в любом случае прошу прощения. Я немного не рассчитал.

Он полез в карман элегантной спортивной куртки – из настоящего ирландского твида, насколько могла судить Уэнди, – и протянул ей купюру, достоинство которой девушка не успела рассмотреть.

– Я хотел бы воспользоваться услугами вашей фирмы.

– И ради этого вы меня подрезали?

– Я же сказал, это произошло случайно.

– Обратитесь в контору.

– Я спешу. У меня самолет.

– Ну конечно, как же я не догадалась.

Своей внешностью, учтивыми манерами и зеленой бумажкой мужчина немного успокоил Уэнди, и кипятилась она больше для приличия.

– Хотите, чтобы я доставила эту коробку?

– Если тебя не затруднит.

– В центр? Я работаю только в центре.

– В самый что ни на есть центр. В окружную прокуратуру.

Разозленные водители объезжали его машину. Он поставил ее в зоне, где парковка была запрещена. По правде говоря, встал под самим знаком, который об этом извещал. Но его нисколько не пугали их угрозы и гневные взгляды, он их словно не замечал.

– Ладно. Я постоянно туда что-нибудь доставляю.

– Можешь оставить деньги себе, – сказал мужчина. – Ну, в том смысле, твоему шефу не обязательно знать об этом заказе.

Если бы ее отца не уволили с завода четыре месяца назад, Уэнди насторожилась бы, проявила гражданскую бдительность. Но правительство сократило финансирование оборонки, и это прямым образом коснулось ее отца. Поэтому девушка работала каждую свободную минуту. Уэнди нужны были любые деньги, чтобы оплачивать обучение в колледже.

Мужчина переложил банкноту в другую руку и вручил ей. Пятьдесят долларов. Новенькие. Уэнди чуть было не воскликнула «Ух ты!», но вовремя сдержалась: это было бы непрофессионально. Вместо этого она просто спросила:

– Прокуратура занимает два этажа. Здесь указан адрес?

Он передал ей коробку.

Она оказалась очень легкой.

На крышке было написано:

«ДЖЕССИКЕ ДЭННИС

4-й этаж

Здание городского суда».

Уэнди рискнула задать вопрос:

– А почему вы сами не отдадите ей?

– Она моя двоюродная сестра.

– Кто?

– Джессика Дэннис.

– Ну и?

Мужчина улыбнулся. Его улыбка словно сошла с экрана телевизора.

– Я знаю, это звучит глупо, но мы с детства дарим друг другу обманные подарки. Если она увидит меня, сразу поймет, что это обманка.

– А-а-а…

– А если его доставишь ты, она ничего не заподозрит.

– Так, значит, это обманный подарок? – спросила Уэнди, чуть встряхнув коробку.

– Ну да.

– А что там?

– Змея.

– Змея?!

– Резиновая. Открываешь коробку, и она бросается на тебя. Кузина ненавидит змей.

– Я тоже.

– В том-то и дело, – объяснил мужчина. – В этом заключается смысл шутки. Джесс будет просто в бешенстве.

Уэнди отметила, что он назвал адресата Джесс. Так и должен обращаться брат к сестре. Девушка помусолила пятидесятидолларовую купюру между большим и указательным пальцами и ощутила почти сексуальное удовольствие. Наверное, так чувствуют себя проститутки, когда берут деньги.

– Ладно, – решилась она. – Я отвезу это.

– Отлично. Мне пора. – Он коснулся ее руки. – Извини, что чуть не сбил тебя.

– Да ладно, – с улыбкой отмахнулась она. – Жить буду.

Он кивнул и пошел к машине.

Уэнди не могла отвлечься от того, какой приятной на ощупь была купюра. Пятьдесят долларов. Класс!

2

Саманта не собиралась уходить. Джессика вернулась к работе, просматривая страницу за страницей, как вдруг поняла, что Сэм еще здесь.

– Все в порядке?

Саманта стояла, прислонившись спиной к закрытой двери. Джессика по опыту знала, что Сэм не двинется с места, пока все не выяснит. Приказывать ей бесполезно.

– Я то же самое хотела бы спросить у тебя.

Джессика отложила в сторону документ, который только что изучала.

– Ты про этот звонок врача?

– В точку.

– Ты думаешь, что у меня что-то случилось?

– В точку. В последнее время столько дурных новостей, что я забеспокоилась.

– И ты хочешь, чтобы я рассказала тебе, в чем дело.

– Ага.

– Все в порядке.

– И он тебе ради этого позвонил?

– Да, он мне ради этого позвонил.

– Тогда скажи, что было не так.

– Просто хотела кое-что уточнить.

Саманта фыркнула.

– Ты же знаешь, что я от тебя не отстану, пока не расскажешь.

Джессика улыбнулась.

– Так я и думала.

– У тебя много дел, у меня тоже не выходной, так что давай не будем терять время попусту. Рассказывай.

– У меня было подозрение на язву.

– Боже! У моего дяди была язва.

– Но это не язва.

– Правда? А что это?

– Ты и вправду от меня не отстанешь?

– Так точно, мэм.

– Ты же знаешь, я ненавижу, когда ко мне так обращаются.

– Да, мэм. Я хочу тебя разозлить, чтобы ты скорее мне все рассказала.

Джессика рассмеялась и сдалась:

– Хорошо, я скажу. Но это строго между нами.

– Само собой.

– Слово скаута?

Саманта подняла вверх три пальца, как делают скауты, и со всей серьезностью сказала:

– Слово скаута.

И Джессика все ей рассказала.

3

Отец Мак-Гивен, старый священник, которого начальник тюрьмы очень уважал, только что ушел. Эткинсон понимал, что должен оставить все как есть: в любом случае через несколько часов Рой Джерард умрет. Но для Эткинсона вопрос был принципиальным.

Вот старик священник, который всю жизнь помогал людям не ради денег, не ради славы, не ради собственного утешения. Старик священник, который приезжал сюда по собственной воле каждый раз, когда кому-то из заключенных предстояла казнь… Этого человека можно было, по крайней мере, уважать.

Черт возьми, Эткинсон и сам не был католиком! Если он кем-то и был, то, видимо, лютеранином, как и его родители. Но не важно, лютеранин ты, иудей, католик или буддист, – можно же проявить уважение к старику! И все смертники это понимали. До сегодняшнего дня.

Сегодня святой отец пошел беседовать с Роем Джерардом, и что же? Джерард бросает ему в лицо такие гадкие, жестокие слова. Слова, которые нельзя бросать в лицо вообще никому, не говоря уже о таком человеке, как отец Мак-Гивен.

Но на то они и братья Джерард. Хоть они и происходили из высшего общества, но не годились в подметки последнему бездомному, так считал Эткинсон.

Сработал аппарат внутренней связи. «Звонок по второй линии», – сообщил заключенный, дежуривший на телефоне.

Эткинсон ответил. Потом сделал еще один звонок. Затем просмотрел груду корреспонденции, которую недавно притащил заключенный-почтальон. Все это заняло минут двадцать, в течение которых Эткинсон никак не мог выбросить из головы то, как Рой Джерард обошелся с отцом Мак-Гивеном, все, что он наговорил старику. Священник вошел в его кабинет в слезах.

Черт возьми, в слезах!

Самым разумным было бы оставить все как есть, потому что через несколько часов с Роем Джерардом будет покончено.

Эткинсон все гнал эти мысли из головы, стараясь занять себя чем-нибудь еще, но они возвращались снова, потому что это был вопрос принципа.

Расс был человек принципов.

– Хотите, чтобы я вошел вместе с вами? – спросил охранник.

– Нет, спасибо, Эрл.

Охранник кивнул и, звякнув ключами, распахнул перед Эткинсоном дверь в камеру Джерарда. Начальник тюрьмы вошел внутрь.

Джерарда нигде не было. Сбежал, пронеслось в голове у Эткинсона. Но в этот момент Рой поднялся из-за дивана.

В руках у него была монетка.

– Чуть не потерял свой счастливый четвертак, – пояснил он.

Камера, в которой смертники проводили свои последние дни, всегда напоминала Рассу Эткинсону его комнату в общежитий колледжа. Обстановка там была похуже, чем в ночлежке для бездомных.

Иногда у начальника тюрьмы появлялось желание отремонтировать для смертников помещение, но он подавлял это движение души. Люди, которых приговорили к смерти, заслуживали и не такого. С чего бы это тратить деньги налогоплательщиков на подобную ерунду?

На лице Джерарда появилась его фирменная усмешка.

– Готов поспорить, я знаю, почему ты пришел.

– Да ну?

– Ты злишься из-за того, как я обошелся с этим старым педерастом.

– Он не педераст.

– Все священники педерасты. Ты что, газеты не читаешь?

Эткинсон сохранял спокойствие.

– Не следовало тебе так с ним говорить. Джерард подбросил свою счастливую монетку в воздух.

Рой и Дэвид, несмотря на свое родство, были разными людьми. По крайней мере, внешне: Рой – низкорослый брюнет, Дэвид – высокий блондин. Ну, раньше был блондином. Эткинсон и представить себе не мог, как этот мерзавец будет выглядеть, когда его наконец поймают. В том, что поймают, Расс не сомневался – знал по опыту.

– Я хочу, чтобы ты извинился перед ним. В письменном виде.

Рой перестал подбрасывать свою монетку. Он повернулся к Эткинсону и нахмурился.

– А что будет, если я этого не сделаю? – Джерард вдруг расхохотался. – Меня казнят раньше времени?

Приговоренный обошел диван и встал прямо перед Эткинсоном.

– Ты что, решил превратить тюрьму в среднюю школу?

– Он заслуживал лучшего обращения.

– Я сейчас расплачусь, начальник.

– Тебе придется написать ему записку.

Джерард плюнул ему в лицо. Попал прямо в переносицу.

– Вот что я тебе на это скажу, начальник. А то ты меня, похоже, не понял. Надеюсь, теперь поймешь. Не собираюсь я этому старому педику ничего писать!

Последние три года Эткинсон ходил в тренажерный зал три раза в неделю. Последние десять месяцев он работал с тяжелым весом и даже немного упражнялся в боксе. Всю жизнь его задирали. В определенный момент он решил, что пора положить этому конец. Ему хотелось проверить свои силу, ловкость и тяжесть кулаков, но все не подворачивалось удачного случая: не может же начальник тюрьмы, слуга закона, просто так набить кому-нибудь морду.

И вот Рой Джерард плюнул ему в лицо.

Эткинсон спокойно достал из заднего кармана носовой платок и вытер лицо. Джерард в изумлении смотрел на него. Утершись насухо, Эткинсон убрал платок и сказал:

– Вот там есть ручка и блокнот. Пиши.

Джерард с иронией посмотрел на него, и Эткинсон вдруг с ужасом подумал, что он действительно пойдет к столу и напишет это послание.

Может, он и не хотел себе в этом признаться, но он намеренно воспользовался ситуацией со священником, потому что это могло предоставить ему возможность сделать с Роем Джерардом то, о чем он давно мечтал. Братья Джерард были самыми отъявленными негодяями, каких Расс встречал. Конечно, это вопрос принципа, самого главного принципа Эткинсона, но была и другая причина. Сейчас Эткинсон мог сделать то, о чем так давно мечтал.

– Да пошел ты, начальник!..

Удар вышел великолепный. Скрытый. Эткинсон отвел руку за спину всего сантиметров на двадцать.

Он был нацелен прямо в солнечное сплетение Роя Джерарда под углом в восемьдесят градусов.

Джерард был злобным ублюдком, но явно не очень-то сообразительным. Он понял, что его собираются ударить только тогда, когда кулак Эткинсона уже достиг его груди. Попытался уклониться, но было поздно. Его отбросило к стене так, что он задел головой край рамки с фотографией губернатора.

Джерард был потрясен: от охранника он еще мог ожидать чего-то подобного, но от начальника тюрьмы…

Эткинсон, само собой, вошел во вкус. В его арсенале было еще множество ударов. Одно дело бить перчатками по груше, но совсем другое – голыми руками живого человека. Расс не чувствовал себя таким возбужденным с тех пор, как однажды зимней ночью в возрасте двадцати двух лет впервые имел женщину на заднем сиденье своего старенького «шевроле».

И тут Джерард сделал ему лучший подарок из всех: он встал прямо и наотмашь ударил начальника. Но промахнулся, а значит, Эткинсон получил право еще на один удар. Он решил снова ударить по корпусу, на этот раз по ребрам, прямо как Джо Фрэйзер, – удар, который дробил кости.

Эткинсон ударил слева, прямо в центр грудной клетки. Джерард вскрикнул, чем доставил Эткинсону неописуемое удовольствие. Великолепно, отметил про себя Эткинсон. Он снова чувствовал себя пятнадцатилетним. Он не мог остановиться: ему позарез нужно было ударить еще раз.

Джерард перестал быть Джерардом. Он превратился в собирательный образ всех задир, с которыми когда-нибудь встречался Эткинсон, в каждого, кто высмеивал некрасивых детей, или толстых детей, или чернокожих детей, или детей-инвалидов, или мальчиков, похожих на девочек, или девочек, похожих на мальчиков… Он видел перед собой старшеклассника, который отбирал деньги у младших, который так любил разорвать в клочья его домашнюю работу, когда ее нужно было сдавать.

Он уже замахнулся. В челюсть, он ударит в челюсть! Сжал кулак и уже собирался сбить Роя с ног, когда кто-то схватил его за руку.

Эткинсон замер в замешательстве. Он повернулся, чтобы посмотреть, кто там. За его спиной стоял Эрл, охранник.

– По-моему, это не самая удачная мысль, сэр, – сказал он. – Думаю, за такие дела вас могут отстранить.

Расса словно отвлекли во время полового акта. Джерард должен был валяться на полу с вывихнутой челюстью, но…

Тут Эткинсон вернулся к реальности. Он был начальником тюрьмы.

Недопустимо. Абсолютно недопустимо.

– Спасибо, Эрл.

– Пожалуйста, сэр.

Люди думали, что если Эрл Самнер похож на гору мускулов и у него характерный кентуккийский выговор, значит, он непроходимый тупица. Но в его случае внешность была более чем обманчива. Эрл имел степень бакалавра криминалистики и скоро собирался стать магистром.

– Сукин сын! – прошипел Рой, захлебнувшись своим унижением.

– Хотел бы я встретиться с тобой в честном бою. – С этими словами Расс проследовал за Эрлом к выходу.

Он улыбался. Сейчас он был, наверное, самым счастливым человеком на свете.

4

Полиция без труда нашла адрес Кэнди в записной книжке Тома Каллигана.

– Я направил туда машину, – преодолевая боль в простуженном горле, прохрипел Рибикофф. – К телефону никто не подходит.

– Это все диета.

– Диета?

– Да. В ней причина.

– Того, что он стал встречаться с другой женщиной?

– Ага. Всю жизнь он был полным, а теперь похудел… – Джессика покачала головой. – Надеюсь, его жена об этом не узнает.

– Ты с ней знакома?

– Отчасти. Замечательная женщина. У них двое детей.

Сверкнула молния, и спустя несколько секунд прокатился раскат грома. За окном потемнело, даже офисное освещение, казалось, потускнело, создавая еще более зловещую обстановку.

Джессику и саму стали одолевать невеселые мысли. Раньше ее беспокоил только Майкл (он действительно любил ее и хотел жениться, но его алкоголизм пугал и напоминал ей о детстве), а теперь еще и Том Каллиган…

Закончив юридическую школу, Джессика сразу выскочила замуж. Он был одни из тех мужчин, которые считали, что жизнь его жены – явление во всех смыслах второстепенное.

Муж хотел завести детей, а это означало, что Джессика должна была уйти с работы и сидеть дома.

Ему хотелось производить впечатление на своих деловых партнеров, а это означало, что Джессика должна была освоить профессии повара-кондитера и дизайнера интерьеров.

Она старалась не обращать внимания на особенности мужа, но надолго ее не хватило. Неопределенность будущей жизни заставила Джессику подать на развод. Год она не могла прийти в себя, ни с кем не встречалась, забыла о друзьях, с головой ушла в работу.

Джессика не могла себе представить, как жена Тома переживет его измену.

– Кэнди… – в задумчивости пробормотала она.

– «Но выпивка надежней», – улыбнулся Рибикофф.

– Что?

– Дороти Паркер. «Кэнди – это хорошо, но выпивка надежней». Только что прочитал ее биографию.

– Надеюсь, Том образумится, пока не поздно. Жена нужна ему куда больше, чем он думает. Думаю, «преобразившись», он растерял все, что на самом деле важно в жизни. Как он этого не понимает? На его работе это тоже отразилось. Раньше Том был главным специалистом по нахождению компромиссов. Он всегда избегал столкновения, предлагая вариант, устраивающий обе стороны. Такой человек просто необходим в прокуратуре. Концентрация умных и эгоистичных людей, которые ни в какую не готовы отступаться от своих принципов, на квадратный метр здесь и без того предельна. Должен быть кто-то, кто может взглянуть на дело со стороны и найти компромисс. До недавнего времени этим кем-то был Том. Но не сейчас…

В дверь постучали, и из-за нее показалась голова Саманты:

– Детектив Рибикофф, вас к телефону. Можете подойти прямо здесь.

– Спасибо.

Джессика повернулась и махнула рукой в сторону груды бумаг:

– Не беспокойтесь, скучать мне не придется.

Детектив Рибикофф встал и вышел вслед за Самантой.

Джессика тут же вернулась к работе. Она не заметила, что через минуту Саманта вернулась. Не заметила, как помощница поставила на край стола небольшую коробочку, завернутую в подарочную бумагу…

Саманта стояла рядом и с нетерпением ждала, когда Джессика откроет посылку, но, видя, что подруга ничего не замечает, многозначительно хмыкнула.

Джессика подняла глаза:

– О, привет.

– Привет.

– Я тебя не заметила.

– Я поняла.

Джессика взглянула на коробку:

– А это что?

– Только что принесли с охраны, – сказала Саманта. – Через металлоискатель пропустили, так что спокойно можешь посмотреть, что там внутри. Причем чем скорее, тем лучше, – добавила она с улыбкой.

– Спасибо, Сэм, – сказала Джессика и вернулась к работе.

– Гхм.

Джессика снова подняла глаза.

– Да?

– Ни за что не поверю, что ты не откроешь коробку.

Джессика рассмеялась:

– До Рождества еще далеко.

– Не важно. Открывай скорей!

Джессика протянула руку.

– Они все проверили.

– Да-да, Сэм. – Джессика взяла коробку и поднесла ее к носу. – Вроде не духи.

Приложила ее к уху:

– И не морская раковина.

Теперь она вытянула руку и пристально посмотрела на подарок.

– Как жалко, что у меня не рентгеновское зрение.

– Очень. Но есть другой вариант: просто открыть.

– Слушай, а это неплохая мысль.

Джессика уже начала развязывать ленточку, когда в кабинет вошел детектив Рибикофф.

– Помнишь, я говорил, что отправил машину?

– Да, – кивнула Джессика.

– Только что услышал доклад патрульного. Там двое убитых в душе. По его описанию, один из них – ваш друг Каллиган.

– О боже!

– Я вас, пожалуй, оставлю, – сказала Саманта.

Она выбежала из кабинета с таким видом, будто сейчас расплачется: они с Томом были хорошими приятелями.

– Джерард, – сказал Рибикофф. – Дэвид Джерард.

Он обратил внимание на коробку.

– А это что?

– Подарок. Наверное, от Майкла.

– Через металлоискатель пропустил?

– Да.

Рибикофф смотрел, как Джессика разворачивала оберточную бумагу.

– Давай я тебе помогу. – И, не дожидаясь позволения, наклонился к столу и забрал коробку у нее из рук.

Он сел, поставил коробку на стол, достал из кармана небольшой ножик, открыл его и приступил к делу. Снял ленточку, аккуратно положил ее на стол и открыл коробку.

Внутри она была белой и ничем не примечательной. Рибикофф заглянул внутрь.

– Каллиган носил кольцо? – спокойно спросил он.

– Да, а что?

– Кольцо, какие делают на северо-западе?

– Да, но я не понимаю…

– Боюсь, Том Каллиган действительно мертв.

– Что?! – изумилась Джессика. – Почему?

– Дэвид Джерард только что прислал нам весточку.

Он закрыл коробку прежде, чем Джессике удалось увидеть, что там. Окровавленный палец лежал на белой салфетке.

На пальце было надето кольцо.

Кольцо Тома.

Глава пятая

1

Интервью проходило как по маслу. Репортер задавал именно те вопросы, которые и ожидал Майкл: как давно он работает в журналистике, как стал ведущим, скучает ли он по газете, – как вдруг всплыла тема Вьетнама.

– Двое ваших лучших друзей погибли там, да? – раздался вопрос Фрэнка Мичнера на другом конце провода.

Фрэнк Мичнер учился в старших классах школы в Эндикоте и в свободное от учебы время редактировал школьную газету. Сейчас он хотел поместить в своей газете биографии самых известных телеведущих. Поэтому-то он и звонил Майклу.

То ли из-за того, что погода сегодня была отвратительная, то ли из-за неопределенности в отношениях с Джессикой, то ли просто с тоски Майкл как раз думал сегодня о своих погибших друзьях. Но сосунка из Эндикота это не касается.

– Да, – подтвердил Шоу чересчур резко. – Погибли.

– Вы не хотите об этом рассказать?

– Думаешь, это так интересно?

– Ну, думаю, что это может показаться интересным нашим читателям.

Шоу впечатлила манера общения Мичнера: парнишка, как и полагается настоящему журналисту, сочетал в себе вежливость и настойчивость.

Майкл вздохнул:

– Ну, я расскажу вкратце.

– Я никуда не спешу, сэр.

И Шоу рассказал ему, как это случилось.

Он и двое его друзей сражались в окопах около двух недель. Вьетнамцы в течение всего этого времени не прекращали артобстрел. Многие тогда остались навеки в болотистых джунглях Индокитая. Шестеро ребят, с кем Шоу начинал служить, тоже погибли тогда. Обстановка была обычной для этой войны – то ужас, то непобедимая скука. Местечко, где они стояли, прозвали кротовьим городом, потому что весь он был изрыт траншеями.

В их подразделение назначили нового командира. Он позволял ребятам работать посменно, и, когда выдавалось свободное время, все они ездили в ближайший городок. Это, конечно, был не Сайгон, но все же девочки, выпивка и наркотики там наличествовали.

Был там двенадцатиэтажный отель в центре, где можно было снять классных проституток. Кларк и Паркер, двое лучших друзей Майкла по колледжу, провели одну жаркую июльскую ночь в этом отеле. Шоу должен был поехать с ними, но его задержали в штабе.

Приехав в город, он узнал, что Кларка и Паркера взяли в заложники трое озлобленных вьетнамцев. Они убили проституток и заявили местной полиции, что прикончат американцев, если четверых их друзей не освободят из тюрьмы. Шоу знал, что командование никогда не пойдет на такое соглашение. Он также понимал, что друзей живыми больше не увидит. Вероятность того, что вьетнамцы отпустят их, была равна нулю.

Тогда-то Шоу и пришла в голову мысль спуститься с крыши на веревке и зацепиться за выступ на десятом этаже. Так он мог бы залезть внутрь через окно и пробраться к южной части здания, где засели вьетнамцы с Кларком и Паркером. Это был единственный шанс спасти парней.

Одного Майкл не знал – и некому было ему сказать, – что вьетнамцы были ярыми фанатиками. У каждой идеи есть свои адепты-экстремисты, а эти трое отлично подпадали под это определение. Они несколько раз предупреждали, что, если кто-нибудь попробует освободить заложников, они взорвут весь этаж.

Все террористы так говорят, чтобы убедить полицию в серьезности своих намерений. Обычное дело, подумали все.

Что удивительно, Шоу всегда боялся высоты, но в тот день его не заботило, что до земли двенадцать этажей. С пистолетом в кобуре, винтовкой за спиной, ножом за голенищем он опустился по веревке на десятый этаж. Комары устроили на его теле пир; внизу рубиновыми отблесками сияли полицейские мигалки.

Сливаясь с тенями, Майкл прокрался в южную часть здания.

Вдруг из-за угла появился вьетнамец, невысокий мужчина в желтой майке и синих штанах. В руке у него был пистолет.

Шоу опередил его. Но три пули, попавшие во врага, не лишили его возможности предупредить своих.

Через несколько секунд, когда Шоу переступал через тело убитого, намереваясь бежать на помощь друзьям, выяснилось, что вьетнамцы вовсе не блефовали. Взрыв ужасающей силы потряс весь мир вокруг него, превратив его в ураган огня, удушливого дыма, обрушивающихся потолков и ходящих ходуном полов. Эти фанатики выполнили свою угрозу взорвать бомбу, если кто-то попытается проникнуть в здание.

Майкл пролежал на операционном столе одиннадцать часов. Только через две недели он смог хоть как-то есть, через два месяца – встать на ноги, через четыре – кое-как справиться с депрессией.

Его утешали, объясняя, что он не виноват, но Майкл был уверен: не строй он из себя героя, его друзья могли бы остаться в живых.

Надо было предоставить полиции разбираться.

Не надо было спускаться по веревке на десятый этаж.

Не надо было…

И он начал пить. Поначалу его друзья думали, что это пройдет: Вьетнам играл злые шутки со многими парнями, но со временем они справлялись. Однако Майкл втянулся.

Демобилизовавшись, он стал репортером в газете. Через пять лет работал уже на три издания, умудряясь получать повышения везде. Потом попал на телевидение и стал вести журналистские расследования.

Потом Майкл познакомился с Джессикой Дэннис, и она помогла ему завязать. Но шесть месяцев назад погиб его брат, единственный, старший, – человек, с которым у него всю жизнь были очень сложные отношения, и Шоу совершил ошибку, зайдя в бар. Подумал, что после двух лет может позволить себе одну рюмочку. Как можно было так обманывать себя!

После продолжительного запоя его отношения с Джессикой изменились. Учитывая негативный опыт общения с алкоголиком-отцом, она сильно усомнилась в Майкле. В том, что он сможет прожить без выпивки.

Конечно, этого он не стал рассказывать мальчишке. Ограничился историей о Кларке и Паркере.

Потрясенный Фрэнк Мичнер помолчал, потом все же спросил:

– Вам было страшно там, во Вьетнаме?

– Все время.

– Да?

– Да. Потому что никогда не знаешь, прячется за следующим углом враг или нет. Ты идешь по улице, или спишь, или читаешь газету, а мимо проходит парень, ничем не выделяющийся среди остальных. Только в руках у него граната.

– Ух… Большое вам спасибо… Майкл.

Шоу улыбнулся. Он просил парня, чтобы тот обращался к нему по имени, но юный коллега все никак не мог освоиться.

– Если у меня еще возникнут вопросы, могу я вам перезвонить?

– Конечно. Кстати, Фрэнк, у тебя отлично получилось.

– Серьезно?

– Кроме шуток.

– Спасибо!

– Передай мои слова тому, кто учил тебя журналистике.

Фрэнк рассмеялся:

– Насчет этого можете не беспокоиться! Передам.

Майкл повесил трубку, и в этот момент в дверях появился один из его коллег.

– Слышал про Тома Каллигана из прокуратуры?

– Нет. А что с ним? – спросил Шоу.

– Его нашли убитым в душе какой-то крошки. Их искупали в кипятке, а потом застрелили.

– Спасибо за информацию, – кивнул Шоу.

Он тут же снял трубку и набрал номер Джессики.