Текст книги "Наука Креста. Исследование о святом Хуане де ла Крусе"

Душа ускользнула от них и пошла по пути духа, пути развития или пути озарения, на котором ее будет учить Сам Господь, без какой-либо ее деятельности. Она находится пока в переходном состоянии. Созерцание дарит ей чистые духовные радости, в которых принимают участие и очищенные чувства. Но время от времени она еще возвращается к прежнему способу созерцания, и эти радости чередуются с болезненными испытаниями. Перед вхождением в Ночь духа к сухости и пустоте добавляются еще более тяжелые и мучительные испытания и искушения: дух нечистоты и богохульства завладевает ее воображением, и «дух головокружения» обрушивает на нее тысячи сомнений, растерянность и беспомощность. Эти бури испытывают и закаляют души, чтобы они могли созреть для мудрости. Но не все подвергаются одинаково тяжелому испытанию. Многие так и не выходят из переходного состояния. Те же, кто добирается до цели, должны через многое пройти. Чем выше степень любовного единения, к которому хочет привести их Бог, тем основательней и длительней должно быть очищение. Ведь и тех, кто сильно продвинулся вперед, сковывает множество обычных несовершенств, от которых их должна освободить Ночь духа. Только вместе с духом чувства могут совершенно очиститься, поскольку именно в нем находится корень всех несовершенств.

Данный обзор пути очищения ясно показывает, что эта Ночь не без света, даже если глаза души еще не успели привыкнуть к нему и потому не могут его воспринять. В сравнительно коротких заметках, которые Хуан посвящает Ночи чувств, часто прославляются ее бесценные плоды, и это не противоречит вести Креста. Ранее уже упоминалось о том, что к возвещению о своих Страданиях и смерти на Кресте Спаситель присоединяет радостную весть о Своем Воскресении. В церковной Литургии также происходит движение «per passionem et crucem ad resurrectionis gloriam»[14]14
  Через страдания и Крест к прославлению и Воскресению.


[Закрыть]. Со смертью чувственного человека делается шаг к становлению человека духовного. Но на это удивительное рождение до сих пор лишь делались намеки. Св. Хуан описал первую Ночь кратко, потому что торопился перейти к Ночи духа. Она – его главный предмет. Поэтому лучше всего осветить отношения смерти и Воскресения после рассмотрения Темной ночи духа.

2. Дух и вера, смерть и Воскресение (Ночь духа)

Ночь духа Хуан называет узким путем. Но прежде она была названа путем веры, а его темнота – полуночной. Вера должна играть в Ночи духа основную роль. И чтобы прояснить это, необходимо проследить, что святой подразумевает под «духом» и под «верой». Это совсем не простая задача. За всем, что он пишет, стоит онтология духа. Однако у нас нет никакой научной разработки на эту тему; возможно, он даже и не пытался выделить в определенную «теорию» то, что жило в нем как привычное знание и определяло при случае его высказывания. Еще меньше, по всей видимости, он задавался вопросом, из какого источника происходит это знание. Для его цели не было никакой необходимости выяснять это, да и нас исследование этого важного в истории духа вопроса может увести далеко от цели. И все же мы не можем обойти стороной существенный для нас вопрос: что Хуан понимал под «духом» и «верой». Ответ на него должен быть дан на основании того, что будет сказано о Ночи духа. Определенная сложность заключается в том, что Темная ночь исследуется святым дважды: в «Восхождении» и «Ночи», и оба эти исследования не согласованы друг с другом. Они дополняют друг друга, поскольку в одном говорится о деятельной, а в другом о бездеятельной Ночи. Тем не менее их нельзя свести воедино, как две части целого. Каждое из них – независимый набросок, и, кроме того, оба они не завершены. Поэтому нам не остается ничего иного, как рассмотреть и проанализировать их по очереди.

а. Ночь веры как путь к единению

Вторая Ночь темнее первой, поскольку та относится к более низкой, чувственной части человека и, следовательно, более поверхностна. Ночь веры, напротив, относится к более высокой, разумной части, а потому она, более глубокая, отнимает у души свет разума или же ослепляет ее.

«Теологи называют веру надежным, но темным и длительным состоянием (habitus) души». Темным, потому что «в нем передаются душе Самим Богом открытые истины, которые выше любого естественного света и которые превосходят весь человеческий разум без всяких условий. Отсюда и проистекает то, что этот сверхъяркий свет, открывающийся душе в вере, кажется ей кромешной тьмой, ибо великое отнимает и преодолевает малое». «Свет веры поглощает и преодолевает своей бесконечной силой свет нашего разума, который сам по себе распространяется лишь на естественные познания». Разум может стать восприимчив к сверхъестественным познаниям, если Господь захочет поднять его до этого. Но сам по себе он способен воспринимать только естественные знания естественным для него путем: с помощью чувств, которые предлагают ему какой-либо предмет. «Тогда ему нужно удерживать представления и впечатления о вещах или такими, какие они есть, или в аллегориях». Если говорить с человеком о чем-то, чего он никогда не видел и не знает ничего подобного, что могло бы ему помочь, он сможет воспринять только название, но не образ самой вещи: например, слепорожденному трудно получить представление о цвете. Подобно этому происходит и в вере: она сообщает нам о вещах, о которых мы никогда ничего не слышали и не видели, и не знаем ничего, что было бы подобно им. Мы можем лишь принять то, что нам сказано, отключив при этом свет нашего естественного познания. Мы соглашаемся с тем, что слышим, но это не становится нам ближе с помощью какого-либо чувства. Поэтому вера для души – это совершенно Темная ночь. И именно поэтому вера несет душе свет: знание с абсолютной уверенностью, которое превышает любое иное знание, что к истинному представлению о вере можно прийти только через совершенное созерцание. Потому сказано: «Si non credideritis, non intelligetis». «Если вы не верите, то потому, что вы не удостоверены» (Ис 7, 9).

Из последнего ясно, что вера является не только Темной ночью, но является также и путем – путем к цели, к которой стремится душа; к единению с Богом, поскольку она одна дает знание о Боге. А как иначе прийти к единению с Богом, не зная Его? Чтобы добраться от веры до цели, душа должна вести себя правильным образом. Она должна по собственному выбору и исходя из своих сил войти в Ночь веры. После того как в Ночи чувств душа отказалась от всякого стремления к твари, ей, чтобы прийти к Богу, необходимо умертвить свои естественные силы, чувства, а также разум. Для того чтобы достичь сверхъестественного преобразования, она должна оставить естественное. Да, ей необходимо отказаться от всех сверхъестественных благ, если Господь их посылает. Она должна освободиться от всего, что находится в области ее познавательных способностей. «Ей необходимо остаться, как слепому в темноте, опереться на темную веру и сделать ее своим проводником и источником света. Душа не должна опираться ни на какую вещь, которую она понимает, желает, чувствует или воображает, ибо все это суть потемки, вводящие в заблуждение. Вера же превыше всего, что возможно познать, пожелать, почувствовать или вообразить!» По отношению ко всему этому душа должна стать совершенно слепой и таковой остаться, чтобы достичь того, чему ее учит вера. Потому что тот, кто еще не ослеп до конца, не позволит вести себя слепому и все еще будет доверять тому, что видит сам. «Так и душа, что опирается на какое-либо свое познание или ощущение Бога… идя по этому пути, легко ошибается или задерживается, оттого что не хочет стать воистину слепой в вере, которая есть ее истинный проводник». Чтобы прийти к единению с Богом, нужно «просто верить в бытие Бога, что не является делом ни ума, ни воли, ни воображения или иного какого-либо чувства. В этой жизни невозможно познать Бога, напротив: в ней наивысшее, что возможно ощутить, пожелать и т. д. относительно Бога, бесконечно далеко от Него и от истинного обретения Его». Если душа стремится к тому, чтобы «в этой жизни совершенно соединиться по благодати с Тем, с Кем во славе соединится в жизни грядущей, – с Тем, Кого, как сказал ап. Павел, «не видел глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку…» (1 Кор 2, 9), то тогда ей необходимо «отречься от всего, что может войти через око, и от всего, что может воспринять слух, или представить воображение, или воспринять сердце, которое здесь означает душу». Если она еще опирается на свои собственные силы, то тем самым готовит себе трудности и препятствия. Для ее цели оставить собственный путь означает ступить на путь истинный. Да, «перейти границы и отринуть свой образ действий – значит прийти к цели, не привязанной к образу действий, то есть к Богу. Душа, что достигла этого состояния, не имеет уже ни способов, ни методов, и не привязана, и не может привязаться к ним», не может держаться ни за какой определенный способ понимать, пробовать, ощущать. «Но она обладает сразу всеми способами, как тот, кто ничего не имеет и все же имеет все». Выходя за свои естественные границы, внутренние и внешние, «она входит без всяких ограничений в сверхъестественные пределы, что не имеют никакого метода, включая в себя субстанцию их всех». Душа должна вознестись над всем духовным, что может естественным образом узнать и понять, а также над всем духовным, что в этой жизни можно попробовать и ощутить с помощью чувств. Чем больше она это ценит, тем более удаляется от высшего блага. Если же всему этому она придает небольшое значение по сравнению с высшим благом, тем самым «во тьме душа приближается большими шагами к единению посредством веры».

В этом месте для лучшего понимания святой дает краткое разъяснение того, что он подразумевает во всех своих писаниях под «единением»: не то сущностное единение души со всеми вещами, благодаря которому они сохраняют свое бытие, но «единение и преображение души в Боге через любовь». Это единение имеет место не всегда, как прочие его виды, а лишь тогда, «когда душа приходит к уподоблению в любви». То единение естественно, это сверхъестественно. Сверхъестественное единение становится возможным тогда, когда воля души и воля Бога сливаются в одну волю и ни одна не противоречит другой. Когда душа полностью отринет все, что может противиться и не соответствовать Божественной воле, она будет преображена в Боге через любовь. Речь идет не только о противлении Богу каким-либо действием, но о самой привычке к сему… Никакое творение и никакие его деяния и возможности не достигнут того, что есть Бог, и посему душе надлежит обнажиться от всего тварного и от своих деяний и возможностей… Только так происходит преображение в Боге». Божественный свет естественным образом уже живет в душе. Но лишь тогда, когда она ради Божьей воли сбросит с себя все то, что не есть Бог, – а это и называется любить! – она осветится и преобразится в Боге. «Бог уделит ей свое сверхъестественное бытие таким образом, что она преобразится в Самого Бога и обретет то, что имеет Он». Так далеко заходит это единение, «что все, свойственное Богу и душе, становится одним в причащающем преображении. Тогда душа более кажется Богом, чем душой». Она становится Богом по причастности, но сохраняет, несмотря на преображение, «свое естественное, отличное от Божьего, бытие».

b. Обнажение духовных сил как крестный путь и крестная смерть

Обнажение, необходимое для этого преображающего единения, действует в разуме через веру, в памяти через надежду, в воле через любовь. О вере уже было сказано, что она дает разуму надежное, но темное понимание. Она показывает Бога как недоступный свет, как Непостижимо-Бесконечного, перед Кем оказываются несостоятельными все естественные силы, и именно поэтому вера возвращает разум к его абсолютному Ничто: он осознает собственное бессилие и величие Божье. Так и надежда опустошает память, потому что занимает ее тем, чем та еще не владеет. «Надежда же, когда видит, не есть надежда: ибо если кто видит, то чего ему и надеяться?» (Рим 8, 24). Она учит нас ожидать всего от Бога и ничего не ожидать от самих себя или других творений; ожидать от Него блаженства без конца и потому отказаться в этой жизни от всех наслаждений и всякого обладания. И наконец, любовь освобождает волю от всех вещей, поскольку превыше всего для нее становится любовь к Богу. Но это возможно лишь тогда, когда прекращается тоска по всему тварному. Этот путь полного обнажения уже ранее был назван узким путем, который находят немногие (ср. Мф 7, 14). Путь, ведущий на высокую гору совершенства, на которую могут подняться лишь те, кого не тянет вниз никакой груз. Перед вхождением в сухость Ночи духа Господь приглашает учеников: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня… тот сбережет ее» (Мк 8, 34). То, что здесь требуется, – не просто некоторое отстранение и совершенствование в том или ином отношении, не просто небольшое усиление молитвы и необременительное умерщвление, позволяющее наслаждаться утешением и духовными переживаниями. Те, кто хочет удовольствоваться этим, пугаются, «как самой смерти», «когда им встречается то чистое совершенство, что состоит в утрате всякой сладости в Боге, в сухости, отвращении и тяготах. Это и есть чистый духовный крест, обнажение нищеты в Духе Христа». «Иное же есть только поиски себя в Боге… что полностью противоречит любви. Ведь ищущий себя в Боге ищет даров и отдохновения. Искать же Бога в Нем Самом – значит не только отказаться от всего ради любви к Богу, но и избрать ради Христа то, что наиболее неприятно как в мирских вещах, так и в Божьих, – это и есть любовь к Богу». Ненавидеть свою душу – и тем самым сохранять ее – означает ради Христа отказаться от всего, «чего может желать и что ему нравится, избирая то, что более подобает Кресту…». Испить с Господом Его чашу (ср. Мф 20, 22) означает умереть по естеству – чувственному и духовному. Только так можно продвигаться по узкому пути. «На нем есть только отречение… и Крест, который есть посох, величайшим образом облегчающий и ускоряющий путь. И потому говорит Господь в Евангелии от Матфея: “Иго Мое благо, и бремя Мое легко” (Мф 11, 30)». Бремя здесь означает Крест, ибо если человек воистину решается взять этот Крест на себя, то есть «избрать и с радостью принять труднейшие из вещей ради Бога, во всех них он обретет великое утешение и сладость и сможет идти этим путем, от всего обнажась и ничего не желая. Однако если он претендует иметь что-то, будь то от Бога или от человека, – не будет уже обнаженным и отвергнувшим все, и не поместится на этой узкой тропе, и не сможет идти по ней вверх». Духовные души должны понимать, что «путь к Богу состоит не в усердных размышлениях, не в способе или образе действий, не в склонностях… а в одной только необходимой вещи —… в истинном умении отвергнуть все в плане внутреннем и внешнем, быть готовым к страданиям ради Христа и самоуничтожению во всем, ибо тот… кто упражняется в этом, через это обретет и все остальное и больше. Тому же, кто лишен этого упражнения… все иные добродетели будут бесполезной суетой, не помогающей следовать по этому пути, хотя бы он достиг столь же высоких размышлений и общения с Богом, как ангелы».

Христос – наш путь. И самое главное, что необходимо понять, – это то, как мы должны преобразиться по образу Божьему. «Во-первых, Христос воистину умер: в духовном плане в течение всей Своей жизни Он умирал для всего чувственного, в телесном плане – в Своей смерти. Ибо Он сказал, что “в жизни не имел, где приклонить главу” (ср. Мф 8, 20). В смерти имел и того меньше. Во-вторых, в минуту смерти Он воистину был так же уничижен в душе без какой-либо поддержки и утешения. Отец оставил Его во внутренней сухости, так что Он вынужден был возопить: “Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?” (Мф 27, 46). Это была наибольшая беззащитность в Его жизни, и в ней Он совершил Свое наибольшее дело, большее, чем все чудеса… Он примирил и сочетал род человеческий по благодати с Богом. И это было в минуту наибольшего уничижения, когда Господь наш был наиболее унижен во всем… в презрении людей, ибо видевшие, как Он умирал, насмехались над Ним; по естеству, так как оно было уничтожено смер-тию; в помощи и духовном утешении от Отца, Который оставил Его в это время совершенно беззащитным, чтобы Он сполна заплатил долг и сочетал людей с Богом, будучи униженным и как бы превращенным в ничто. Поэтому только воистину духовная душа может понять тайну Христа как врата и путь к единению с Богом и уразуметь, что чем больше она уничтожается ради Бога в этих двух областях, чувственной и духовной, тем больше соединяется с Богом и тем лучшее дело совершает. И когда она придет к превращению в Ничто, то есть к пределу смирения, произойдет единение души с Богом, и это есть наилучшее и наивысшее состояние, которого возможно достичь в сей жизни. Оно состоит не в отдохновении, утехах и ощущениях духовных, но только лишь в Крестной смерти чувства и духа, то есть во внешней и внутренней части».

с. О том, что все сотворенное не может служить средством единения. Недостаточность естественного и сверхъестественного знания

В этом чувствуется пульс нашего святого отца. Он говорит о величайшей истине, которую познал и провозглашение которой является его задачей: наша цель – единение с Богом, наш путь – распятый Христос, единение с Ним в распятии. Единственно подходящий для этого путь – вера. Это и должно быть теперь доказано с помощью примеров того, что никакая иная, реальная или воображаемая, вещь для этого не подходит. Каждое средство должно соответствовать своей цели. Средством к единению с Богом может быть только то, что «объединяет с Ним и имеет с Ним максимальное сходство». Этого нельзя сказать ни об одном сотворенном существе. Конечно, все так или иначе находятся в определенных отношениях с Богом и несут на себе определенный отпечаток Бога. «Но между Богом и творением нет никакого соответствия и нет сущностного сходства, а скорее – беспредельное различие меж тварным и Божественным бытием. Посему разум не может познать Бога посредством творений, земных или небесных, с коими у него нет ни соответствия, ни сходства…». Даже ангелы и святые так далеки от Божественной сущности, что с одной только их помощью разум не может постичь Бога в совершенстве. Это прежде всего относится к тому, что «воображение может вообразить, а разум воспринять и уразуметь в этой жизни». Естественный мир он постигает с помощью форм и образов, воспринимаемых чувствами. Но они не ведут дальше, к Богу. Так же и то, что доступно разуму из сверхъестественного мира, не может помочь в более полном понимании Бога. Таким образом, разум сам по себе не может составить подобающего представления о Боге, память также не может нарисовать с помощью фантазии необходимые формы и образы, которые могли бы передать представление о Боге, а воля не может вкусить блаженства и сладости, подобные тем, что есть Бог. Поэтому, чтобы прийти к Богу, «надлежит идти, скорее не понимая, нежели желая понять… скорее ослепляясь и погружаясь во тьму… нежели отверзая очи». Потому Ареопагит называет созерцание мистической теологией, то есть таинственным знанием Бога и «лучом тьмы»[15]15
  Псевдо-Дионисий Ареопагит. Мистическая теология.


[Закрыть].

Тьма, ведущая к Богу, как нам уже известно, есть вера. Это единственное средство, ведущее к единению, потому что оно открывает нам Бога таким, каков Он есть: бесконечным, Триединым. Вера сходна с Богом тем, что оба они ослепляют разум и кажутся ему тьмой. «А потому душа тем прочнее объединяется с Богом, чем более наполняется верой». Ее тьму Священное Писание представляет в образе облака, за которым скрывался Бог в ветхозаветных откровениях: от Моисея на горе Синай, в храме Соломона. В этой тьме сокрыт свет истины. Он просияет во всей своей неприкровенной ясности в тот момент, когда вместе с жизнью закончится вера. Пока же мы не можем обойтись без нее. То, что она нам дает – созерцание, есть темное и общее понимание. Вера противоположна не только естественной способности познавать, но и различным способам, которыми разуму могут быть переданы отдельные, доступные ясному пониманию сверхъестественные знания: видения, откровения, слышания и духовные ощущения. Телесным глазам могут являться образы из другого мира – ангелы или святые – или же необычный свет. Можно слышать необычные слова, вдыхать нежные ароматы, ощущать сладостный вкус или же ощущать блаженство. От всего этого необходимо отказаться, не исследуя, хорошо это или плохо. Вполне возможно, что эти вещи исходят от Бога, но невозможно удостовериться в этом. Богу скорее свойственно открывать Себя духу, нежели чувствам, и таким образом душа ощущает большую уверенность и достигает больших успехов, в то время как с чувственными состояниями связана немалая опасность. Чувства пытаются судить о духовных вещах, в то время как они понимают в этом не более, чем вьючное животное – в делах разума. К тому же в этой сфере сатана легко может применить свое искусство, поскольку он имеет влияние на все телесное. Даже если эти образы исходят от Бога, они тем менее полезны для духа, чем более кажутся реальными, они меньше возбуждают дух молитвы и создают видимость, что имеют большее значение и могут служить душе лучшим проводником, чем вера. Они соблазняют душу иметь о себе самой слишком высокое мнение. Недаром сатана с таким удовольствием использует их, чтобы вредить душам. По этой причине лучше всего постоянно отказываться от подобных образов. Если они исходят от Бога, душе не будет от этого вреда, поскольку любое послание, исходящее от Бога, «в тот самый миг, когда является или ощущается, производит свое духовное действие, не давая душе времени размышлять, хотеть сего или нет». В отличие от бесовских видений, которые «могут только заронить в волю первые побуждения, но не касаются ее больше, если она не хочет», Божественные видения «проникают глубоко в душу, подвигают волю к любви и производят свое действие, которому душа не может противиться, даже если хочет». Но, несмотря на это целительное влияние, душа не должна стремиться к подобным видениям, поскольку они:

1) наносят ущерб вере, которая выше всего воспринимаемого чувственно, и тем самым отвращают душу от единственного средства единения с Богом;

2) удерживают дух и препятствуют ему подняться к невидимому;

3) не дают душе прийти к истинному отречению и обнажению духа;

4) через удержание чувственных вещей душа становится менее чувствительной к духу молитвы;

5) если она корыстно гонится за видениями, то она теряет все милости, которые Господь посылает ей;

6) погоня за видениями открывает бесу все двери и врата для того, чтобы обманывать душу подобными явлениями. Если же душа сопротивляется и отвергает их, «бес умаляется, ибо видит, что не может принести вреда, и Бог благодаря такому сопротивлению дарует и умножает Свои милости сей смиренной и самоотверженной душе и ставит ее над многим, как раба, который был верен в малом (ср. Мф 25, 21). Если душа была верна и уединенна, Господь не перестанет Своей милостью возводить ее со ступени на ступень к Божественному единению и преображению».

Следует отвергать образы, воспринимаемые не только внешними чувствами, но и внутренними – воображением и фантазией. Первое пытается сконструировать образы, вторая – оформляет воображаемое. И то и другое имеет значение для созерцания, которое является размышлением над этими образами (например, можно представить себе Христа на Кресте или у позорного столба или же Бога, восседающего во славе). Все эти образы непригодны в качестве средства единения с Богом, так же как и воспринимаемое внешними чувствами, поскольку «воображение не может ни представить, ни создать ничего вне воспринятого внешними чувствами… самое большее, оно может создать образы, подобные этим виденным, слышанным и прочувствованным вещам». Но они не относятся к более высокой категории, чем воспринятые чувствами. «Поскольку… все сотворенные вещи не имеют никакого отношения к Божественной сущности», никакая подобная им вещь, которую возможно вообразить, не может быть прямым средством единения с Богом. Для начинающих важно представлять себе Бога как великий огонь, или свет, или что-то подобное, чтобы через нечто чувственное воспламенить душу или подвигнуть ее к любви. Но и эти образы являются лишь отдаленным средством. Души обычно «должны пройти через это, чтобы добраться до цели, – обители духовного покоя». Им надлежит «миновать эту стадию, не задерживаясь на ней, иначе они никогда не достигнут цели…».

Лучшее время для того, чтобы покинуть состояние созерцания, наступает тогда, когда налицо все три признака, о которых нам известно из «Темной ночи чувств»: когда душа уже не находит наслаждения и насыщения в размышляющем созерцании; когда она менее всего склонна заниматься другими вещами и когда ей было бы приятнее всего оставаться с Богом в полном покое, в любящем познании Бога. Это любящее познание, как правило, – плод долгого предшествующего созерцания, приобретенный напряженными размышлениями в виде отдельных разрозненных знаний и благодаря длительным упражнениям ставший постоянным состоянием души. Но иногда в некоторых душах Господь вызывает это состояние без многих предварительных упражнений и «в один момент приводит души в состояние созерцания и любви». Это всеобщее любящее познание не допускает более никаких различий и не вдается в подробности. «Если душа в подобном состоянии погружается в молитву, она похожа на того, кто, находясь близ воды, пьет с наслаждением, без труда, без необходимости добывать воду из колодца тяжких раздумий, форм и образов. Так и душа, представ перед Богом, как только приступает к молитве, тотчас входит в темное, любовное, мирное и покойное познание, в коем вкушает мудрость, любовь и блаженство». Все беспокойство и боль происходят от неспособности понять это состояние и от возвращения к ставшим бесплодными размышлениям.

В созерцании задействованы все духовные способности: память, разум и воля. В наблюдении и размышлении св. Хуан видит, напротив, действие чувственных способностей. Чем чище, проще и совершенней, духовней и глубже общее познание – а таким оно становится, изливаясь в чистую душу, свободную от иных впечатлений и единичных познавательных актов – тем это общее познание свободней и тоньше, и тем меньше оно подвластно восприятию. Душа будто находится в глубоком забвении и в то же время живет в безвременье. Молитва кажется ей очень краткой, даже если длится часами. И такая молитва «проникает небеса, ибо душа объединяется с познанием небесным». Это познание производит на душу действие, подобное вознесению ее к небесному познанию, но приносит также отчуждение и отрешение от всех вещей, образов и форм. Часто вовлеченной оказывается и воля, погруженная в любовную негу, но не ведающая, что является предметом любви. Деятельность души в этот момент состоит из чистого принятия того, что «сообщается ей Богом в просветлениях, откровениях и вдохновениях». На нее изливается ясный и чистый свет. Ничто не может сравниться с ним, и любое обращение к отдельным предметам или размышлениям «помешало бы чистому и простому общему свету духа, помещая словно бы тучи меж ним и взором… Этого света душа не лишается никогда, но тварные образы и завесы, коими она заслонена и отягощена, мешают свету влиться в душу. Если удалить все эти препятствия, душа остается в наготе и нищете духа и тотчас, уже простая и чистая, преображается в простоту и чистую мудрость, что это и есть Сын Божий». На нее изливаются «Божественный покой и мир с восхитительным и возвышенным познанием Бога, облеченным Божественной любовью». В этом возвышенном состоянии любовного единения Господь более не сообщает Себя душе «посредством каких-либо видений воображения, или подобия, или образа… но… устами к устам… то есть в чистой и обнаженной Божественной сущности. Она есть уста Божьей любви и соединяется с сущностью чистой и обнаженной души через волю, которая есть уста души, любящей Бога». Но прежде душе предстоит пройти длинный путь. Господь ведет ее со ступени на ступень к этой высокой вершине. Он сначала приспосабливается к ее природе, сообщает ей «духовные вещи внешним, ощутимым образом», наставляет ее, используя «формы, образы и пути чувственные… иногда естественные, иногда сверхъестественные, и далее, используя разум, постепенно поднимает ее до высшего Духа Божьего». В этот Божий план обучения души входят также и воображаемые видения. Но при этом необходимо помнить, «в чем состоят намерение и воля Бога, а именно – в молитвенном духе преклонения. Видения посылаются именно с этой целью. От того, чего Он не посылал бы, если бы было возможно познать то духовно, без помощи… чувств», следует отказаться.

В Ветхом Завете было разрешено в соответствии с государственным порядком требовать видений и откровений и следовать их указаниям, потому что таким образом Господь открывал тайны веры и сообщал Свою волю. То, что «Он лишь частями говорил пророкам», Он «сказал нам уже целиком, дав нам все, то есть Своего Сына». Раньше Господь говорил, пророчествуя о Христе. Теперь же Он дал нам в Нем все и сказал: «Его слушайте!» (Мф 17, 5). Требовать после этого еще каких-либо откровений значит обнаруживать недостаток веры. В Нем «сокрыты все сокровища премудрости и ведения» (Кол 2, 3). «Нам надлежит во всем руководствоваться Законом Христа-Человека и Церкви Его и служителей людских и видимых и этим путем исцелять наше невежество и духовную немощь… Не следует верить приходящему сверхъестественным путем, но только учению Христа-Человека и Его служителей человеческих… Остальное же есть ничто, и его можно принимать с верой лишь тогда, когда оно соответствует учению Христа». И в Ветхом Завете не всякому было позволено вопрошать Бога, и не всем Он давал ответ, а лишь священникам и пророкам. «Богу угодно общаться с людьми через них самих, и чтобы человек управлялся и руководствовался естественным рассудком. В общем, Бог хотел, чтобы люди не доверяли полностью сообщаемому им сверхъестественно… доколе не пройдут через человеческий суд. И потому, что-либо влагая в душу или открывая нечто душе», Он вместе с тем вкладывал в нее «желание поведать об этом, кому подобает». «Ибо всюду, где несколько человек соберутся говорить об истине, Он присоединяется к ним, освещая и утверждая их в истине…».