Текст книги "Златник Владимира"

Почему-то это его нисколько не удивило. Ни сумма, ни детали описанного в газете случая.

– Ну вот, теперь все понятно, – произнес он вслух со скрипом в голосе. – Сон в руку!

Дальше все просто. У него сразу перед глазами сложились все картинки, как при игре в пазлы. «Златник, десять миллионов, ребенок. Ерунда, так не бывает! Алька просто так это сказала, чтобы я отстал. Но это с одной стороны, а с другой… Если один человек смог найти и продать монету за такие деньги, значит, чисто теоретически можно предположить, что и второй сможет это сделать. Осталось дело за малым: найти еще одну такую монету, что в принципе нереально, или…».

Владимир Леонидович почесал свой подбородок, успевший за ночь зарасти, а потом поскреб ногтями грудь. Он никак не мог признаться себе в том, что снова ощутил внутри тот самый зуд, который толкнул его тогда двадцать лет назад встать на одно колено и выстрелить, а потом – украсть невесту из-под венца.

Тот самый зуд или даже скорее импульс, позыв, как будто бабочки щекочут где-то под солнечным сплетением, которого он так боялся и всячески подавлял в себе все эти годы. Ведь идея, которая пришла ему в это утро в голову, была столь же авантюрна, абсурдна, рискованна, как и все предыдущие поступки. И самое главное, ничем хорошим не заканчивалась. «Разве браком хорошее дело назовут! Нет, конечно, Алька мне дорога, и я ее, пожалуй, даже все еще люблю, но… тогда я был пылким «вьюношей», а сейчас мне уже больше сорока. Вон уже и волосы седые в голове. Нужно ли мне такое?».

Владимир потянулся за новой сигаретой и еще раз пробежался глазами по газетному листу, как будто попытался прочитать что-то между строк. То, о чем он сейчас думал.

«Если нельзя монету найти, то ее можно, можно… – Владимир чиркнул зажигалкой. – Сделать самому. Попросту говоря, подделать. Правда, возникает еще множество вопросов. Как ее легализовать? Как найти покупателя? Как? Сядь да покак. Ты же музейный работник, тебе ли не знать, как это делается».

Хмыкнул. Конечно, он все это знал. Не раз и не два прокручивал в голове такие варианты, но всякий раз доказывал себе, что это бессмысленно и бесполезно, что он никогда не пойдет на это. Усилием воли он отогнал эту крамольную мысль от себя и переключился на другую, более законную.

«В конце концов, что я теряю, если попробую? Нет, не легализовать, а просто сделать ее! Тем более что у меня почти все есть для этого. Слава богу, у отца на даче каких только инструментов нет! И ее ведь не обязательно продавать».

Наконец, для успокоения души соврал себе:

«Да, конечно. Ее ведь не обязательно продавать. Ее можно сделать просто так! Для себя. Как хобби. Есть же у людей хобби! Кто-то марки собирает, кто-то кораблики клеит, а я буду делать копии монет. А что? Просто так, чтобы доказать себе, что могу. Потом еще какую-нибудь скопирую и так далее… Со временем получится коллекция копий редких монет. Можно будет ездить с ней по миру. Показывать. Вполне легально!».

Мечты унесли его далеко-далеко от того места, где он находился. Вскоре он перестал себя уговаривать, и все его мысли сосредоточились на проработке плана по реализации своей в высшей степени бредовой идеи.

* * *

– Пап, открой, – услышал он Риткин голос за дверью. – Опять ты в туалете засел газету читать! Другого времени найти не можешь? Открой, я опаздываю.

Голос дочери вернул Владимира на землю. Возвращение было весьма болезненным.

«Неужели так быстро ночь закончилась? – мелькнуло у него в голове. – Сколько же я здесь просидел?».

С этой мыслью он резко поднялся с насиженного места, и тут же кровь ударила ему в голову. Перед глазами побежали белые звездочки, а занемевшие от долгого сидения в неудобной позе ноги отказались ему подчиняться. Чтобы не упасть, Владимир был вынужден схватиться за стиральную машину и, стиснув зубы, застонал. Так было больно! Но, к счастью, занемевшие ноги быстро отпустило, осталось только легкое покалывание где-то в области лодыжек, и Владимир смог ответить дочери:

– Сейчас, сейчас, секунду, – сказал он, разминая колени. – Уже выхожу.

Он нащупал за спиной спуск воды, машинально дернул его и, надев трусы, открыл запор двери.

Ритка, ни секунды не медля, дернула дверь на себя и сделала шаг назад, выпуская отца из туалета. Ее глаза были закрыты. Она спала на ходу. Из розовой пижамы с плюшевыми мишками выглядывала маленькая, но уже вполне сформировавшаяся грудь.

– Ну давай быстрее, пап. Тренировка…

Она была юна, тонка и по-утреннему свежа.

«Уже невеста!» – Владимир не мог не залюбоваться ею.

В маленькой прихожей они еле разминулись, и Владимир с наслаждением ткнулся носом в ее макушку, вдохнул запах волос, которые волнами стекали с ее плеч. Та недовольно мотнула головой, пробурчала что-то вроде: «Ну пап, хватит! Сделай мне лучше что-нибудь поесть!», – и тут же закрыла перед его носом дверь, оставив Владимира в кромешной темноте прихожей.

Субботние тренировки дочери начинались в семь часов, поэтому ей приходилось подниматься на час раньше. В это время за окнами была еще настоящая ночь.

Чтобы не разбудить жену, Владимиру пришлось на ощупь, не зажигая света в коридоре, пробираться на кухню и ставить на плиту чайник. Свет от газовой конфорки немного разогнал предрассветную тьму и помог ему ориентироваться.

Он знал, что, пока дочь будет плескаться в ванной, ему надо успеть приготовить для нее легкий завтрак: кофе, тосты с маслом и любимым яблочным джемом. Джем – это единственная еда, которую она могла себе позволить в режиме спортивного питания.

Банки с этим продуктом стояли на подоконнике. Владимир отвернул одну занавеску и взялся рукой за крышку одной из банок, краем глаза выглянув в окно, чтобы посмотреть на свою машину. Из окна кухни как раз был виден двор дома и площадка для сбора мусора. Возле баков возилось несколько тощих собак. Утренний туман покрыл стекло легкой испариной, поэтому он не сразу разглядел, что возле его машины стоит большой черный джип. Он бы, наверное, даже не обратил на него внимания, если бы не увидел, что в машине кто-то сидит и курит. Красный огонек от сигареты был виден как нельзя четко. Лица человека с такого расстояния разглядеть было, конечно, невозможно, но Владимиру показалось странным, что в такое время и вдруг кто-то не спит.

Именно в тот момент, когда он с напряжением вглядывался в предрассветную тьму, за его спиной появилась Рита и включила свет. Владимир ощутил себя неуютно, как будто на витрине. Он вдруг ясно понял, что из машины отчетливо виден его контур.

Создалось такое впечатление, что в машине этого никак не ожидали, и водитель испугался его силуэта в окне. Дрогнула рука, и практически сразу из салона джипа выпал окурок. Владимир отметил про себя, что он двигался по дугообразной траектории и, прочертив длинный огненный путь, упал в лужу под колесами его шестерки. Мужчина в машине прижался спиной к сиденью и потянулся к ключу зажигания. Мотор заурчал. Черный джип дал задний ход, и, не разворачиваясь, чуть не переехав одну из дворняг, медленно выкатился через узкую арку между двумя магазинами в сторону улицы Фрунзе.

Владимир перевел взгляд чуть правее – там между соседними домами был узкий просвет, через который можно было увидеть улицу. Если бы джип выехал на нее и направился в сторону светофора (там было одностороннее движение, и он мог поехать только в ту сторону), то через секунду он бы появился в этом просвете, но его там не было. Получалось, что джип отъехал от их дома и остановился чуть в стороне, на площадке перед магазином.

– Кого ты там высматриваешь? – спросила Рита, усаживаясь с ногами на табуретку и беря в руки кружку с кофе. Не дожидаясь ответа на первый вопрос, она тут же продолжила: – Пап, я опаздываю, сделай мне бутерброд.

– Да, да, – ответил ей Владимир, – сейчас, я быстро.

Он поставил на стол банку с джемом и с хлопком открыл крышку. Потом повернулся к кухонному столу, включил тостер, достал хлеб из хлебницы и начал резать.

– Знаешь, – сказал он ей, стуча лезвием ножа по хлебной доске. – Давай я тебя подвезу до спортшколы.

Рита встала с табуретки, подошла к окну и, поправляя занавеску, выглянула в окно, словно высматривая там кого-то.

– Не, пап, не надо. Дождя вроде нет. Сама доберусь.

Она вернулась назад и залезла маленькой ложкой в банку. Достала из нее целую горку джема и с наслаждением облизала.

Владимир поставил перед ней тарелку с нарезанным хлебом и начал наливать себе чай.

– Все равно. На улице еще темно?

– Не, пап, не получится, – Рита решительно замотала головой. – Ты пока ее прогревать будешь, пока то, пока се…полдня пройдет. Я сама доберусь.

Рита замолчала, будто собираясь что-то сказать, снова посмотрела на окно, а потом, загадочно прищурив глаза, договорила:

– Не волнуйся. Все будет хорошо. Дай лучше мне на обед денег. А?

– Тебе же мама вчера давала.

– Ну, это на завтрак, а мы с подружками еще хотели после тренировки в кафе посидеть.

– Хорошо, дам, – кивнул головой Владимир. – Кафе – это дело святое.

* * *

Уже после того, как Рита вышла из квартиры, Владимир понял, что замерз и нестерпимо хочет спать. Глаза налились свинцом и стали сами собой слипаться.

«Надо срочно прилечь, – подумал он, выключая за собой свет в прихожей и прислушиваясь к удаляющимся дробным каблучкам дочери в подъезде, – хотя бы на полчасика прикорнуть, пока окончательно не рассвело, а то умру…».

Он на ощупь прокрался к постели. Алевтина спала на другом конце разложенного дивана и была похожа на спящую медведицу, большую и мягкую. Как можно тише, стараясь не скрипеть пружинами, Владимир примостился рядом с ней, прижался спиной к ее теплой попе. Тут же согрелся.

Причмокнув от удовольствия губами, он улыбнулся чему-то непонятному и пробормотал что-то себе под нос, думая одновременно о своей дочери и о своей новой идее.

– Надо не забыть про монетку! Обязательно… Да… Вдруг получится.

В последнее мгновение, перед тем как погрузиться в сон, он скорее почувствовал, чем увидел или услышал, как за окном мелькнул свет подъезжающей машины, потом вроде послышался хлопок закрывающейся двери и шелест автомобиля, разворачивавшегося во дворе.

Глава 2

Второе утро для Владимира наступило одновременно с пробуждением Алевтины.

Обычно в субботу она любила поваляться в постели подольше. Понежиться, потянуться, порадовать свое тело сексом. На что, собственно говоря, Владимир очень даже рассчитывал, предполагая тем самым растопить некоторый лед в их супружеских отношениях, который наметился с вечера. Да и сам он с утра был бы не против прижаться покрепче к своей жене. Удовлетворить, так сказать, зов плоти.

Но не тут-то было.

Алевтина вдруг резко поднялась с постели и, не глядя в сторону мужа, прошла в ванную комнату. По дороге она включила радио и телевизор, при этом увеличила громкость настолько, чтобы звук был слышен в ванной комнате даже при закрытых дверях и с включенной водой.

Новостной ряд первого канала и музыкальные приветы радио «Шансон» были не лучшим фоном для приятной утренней дремы, поэтому Владимир очень быстро стряхнул с себя объятия Морфея.

«И никакого кофе не надо!», – подумал Владимир, все еще не отрывая голову от подушки и не открывая глаз.

Одновременно он прокрутил в голове варианты: чем его благоверная могла быть недовольна? А то, что вся эта «цыганочка с выходом» была признаком того, что она пребывает в плохом расположении духа, видно даже с закрытыми глазами. Вернее слышно.

Алевтина тем временем вышла из ванной и прошла на кухню, стала греметь там посудой.

В итоге, прокрутив в голове весь вчерашний день, а также прошедшие вечер и ночь, а заодно, отмотав ленту семейных событий еще на несколько недель назад, ну просто так, на всякий случай, он пришел к выводу, что не имеет никакого отношения к ее плохому настроению. Весь охваченный мыслью период времени его поведение иначе как идеальным не назовешь.

«Впрочем, может, именно это ей и не нравится? – Владимир улыбнулся. – Если так, то это мы легко исправим!».

Он, наконец, открыл глаза и сел на кровати, скрестив руки на груди.

– С добрым утром, любимая, – проворковал он как можно мягче. Несмотря на то, что одновременно работающие телевизор и радио перекричать было достаточно сложно, он не сомневался, что его услышали. Однако с кухни ответа не последовало.

Владимир прочистил горло и крикнул как можно ласковей в проем двери:

– Любимая, что случилось? Ты чем-то недовольна?

Он намеренно не вставил в фразу слово «опять», не желая тем самым ставить себя в положение виноватого. В конце концов, он ведь действительно ни в чем не чувствовал себя виноватым.

Но это ему не помогло. Полученный с кухни ответ быстренько расставил все точки над «i» и конкретизировал проблему.

– А чем я могу быть довольна?

Волна неконтролируемого женского негодования прошлась над головой Владимира, коснувшись поредевших волос, заставила его пригнуться и вжать голову в плечи. Вопрос был риторический и ответа не требовал, но Владимир допустил тактическую ошибку и все же ответил:

– По моему мнению, у тебя нет причин для недовольства, любимая! У нас все хорошо!

Где-то на заднем плане громыхнул гром, сверкнула молния, и запахло озоном. Затем Владимир услышал все, что думает Алевтина о мужчинах, которые не могут обеспечить нормального существования своей семье, живут на чужой шее и даже не в состоянии утром встать и приготовить для нее кофе.

Последние фразы про кофе совершенно не имели под собой никакой логической основы, поэтому конкретный мозг Владимира не выдержал и возмутился:

– Ну подожди, как я мог принести тебе кофе, если ты подорвалась с кровати раньше меня. Иди, ляг и будет тебе кофе с булочкой с маком.

Про булочку с маком – это он зря сказал, потому что…

– Какая булочка с маком?!

В проеме кухонной двери появилась величественная фигура Алевтины.

– У нас в доме завалявшейся корки черствого хлеба нет по твоей милости.

Владимир вспомнил, что, действительно, сделал бутерброды для Маргариты из последнего куска белого хлеба, но он точно помнил, что оставалась еще горбушка – она была достаточно свежей. Так что и этот наезд был не по делу. Однозначно, конфликт имел под собой непонятную для Владимира основу и принимал затяжной оборот, поэтому он решил попытаться перевести все в шутку:

– Что ты имеешь в виду? Нашу дочь? Насколько я помню, это ты в свое время сказала: «Я хочу ребенка». Так что она появилась скорее по твоей милости, чем по моей…

– Не строй из себя клоуна, Найденов! – только и смогла выдавить из себя Алевтина и демонстративно повернулась к нему спиной. По ее гордо вскинутой голове и тому, что на кухне снова загремела посуда, Владимир понял, что шутка его не удалась.

Однако своего пика скандал вроде бы уже миновал и теперь пойдет на убыль или уйдет в другую, молчаливую, стадию. По опыту Владимир знал, что, если сейчас не добьется от нее причины взрыва эмоций, Алевтина будет дуться на него без всякого повода еще недели три, если не месяц. Просто из принципа, что он не понял ее тонкой женской натуры. Поэтому он встал, сунул ноги в пушистые тапки, валявшиеся возле кровати и, шаркая ими, подошел сзади к своей жене, обнял ее за плечи.

– Что случилось, дорогая? Можешь сказать?

– Я тебя ненавижу, Найденов.

Алевтина скинула с плеча его ладонь и оттолкнула от себя.

– Пусти. Мешаешь.

На плите в турке закипало кофе, и аромат его стремительно разносился по их маломерной квартире. Владимир вышел с кухни, выключил телевизор и радио и вернулся обратно.

– А если серьезно, можешь объяснить, что происходит? – спросил он, садясь на табурет и сглатывая слюну.

Он видел, как Алевтина стоит у плиты спиной к нему и не хочет поворачиваться лицом. Ее плечи напряглись, а голова опустилась – так, как будто на нее давил потолок. Владимир понял, что она ему ничего не скажет или, как обычно, только чтобы отговориться.

– Я давно заметил, что мое присутствие тебя раздражает, – продолжил Владимир, обняв свое колено. – Но вот никак не могу взять в толк, из-за чего?

– А ты сам не догадываешься?

– Нет.

– Ну и хорошо, – вдруг совершенно невпопад вставила Алевтина и тут же продолжила: – кофе будешь?

– Буду. Спасибо.

Алевтина полезла на полку за его чашкой, потом в сахарницу за сахаром. Сколько ему нужно сахара, она не спрашивала, потому что знала, что ему всегда нужно класть три ложки. В воздухе повисло неуютное молчание, которое разрядилось сразу после того, как она поставила перед Владимиром его чашку.

– Знаешь, – бросила как бы невзначай Алевтина, – вчера на дне рождения у подруги было столько народу. Все такие солидные. Из госструктур и банков.

Владимир взял в руки чашку и замер, ожидая, чем же закончится фраза супруги.

– И что? – протянул он.

– Да нет, ничего.

Она тут же, как ни в чем не бывало, перескочила на другую тему и превратилась в легкую порхающую бабочку – ту Алевтину, которая всегда ему нравилась.

– Дашь мне машину? Мне надо съездить на рынок.

Владимир удивленно поднял брови:

– Бери, конечно, но ты же не любишь сама ездить.

– Не люблю, естественно, – улыбнулась Алевтина, – но вот решила попробовать. Надо же когда-то начинать.

Владимиру ничего не оставалось делать, как согласиться.

– Надо, – выдохнул он из себя и потянулся губами к подставленной мягкой щеке жены.

* * *

Позже, вышагивая по улицам города и перескакивая через лужи, он не мог избавиться от мысли, что в их утреннем разговоре с женой было много недосказанного. И хотя он, в конце концов, получил то, чего столько времени добивался, удовольствия от этого было мало. Вернее, в душе остался осадок, что это был не секс двух любящих друг друга людей и, как раньше, обмен энергией, лаской, теплом, а какой-то никчемный торговый акт по принципу: «Ты мне, я – тебе».

И самое обидное было то, что он чувствовал, что машина была тут ни при чем. Ведь он дал бы ей эту машину и просто так. Без разговоров. Сам не раз и не два предлагал ей.

Но если машина тут была ни при чем, тогда что? Неужели у нее появился лю… Владимир старательно отогнал мысль, которая так и вертелась у него где-то на подкорке. Нет, этого не может быть, и все.

Не может, потому что… Что?

Глава 3

В субботу Владимир Найденов мог приходить на работу, когда ему было угодно. Мог вообще не приходить, так как официально у него в этот день был выходной, о чем уже давно никто не помнил. Ни директор музея, ни смотрители, ни главный хранитель.

Это было нечто само собой разумеющееся, что Владимир Леонидович, как заместитель директора по научной работе, непременно заглянет на огонек. Кого-то пожурит, кого-то похвалит, попьет чайку в подсобном помещении с охранником, перекинется парой слов с уборщицей Аллой, поболтает с посетителями, расскажет им несколько баек из музейной жизни, посмеется вместе с ними и удалится к себе в закуток, где стоит стол, стул и слабенький компьютер, подключенный к сети, чтобы что-то делать или заниматься «черт знает чем». Именно так именовалась его работа на языке старых музейных работников и всех, кто его окружал.

На самом деле Владимир Леонидович не «что-то делал», а писал статьи, научные материалы, готовил сценарии телепередач на местном телевидении, вел переписку с редакциями газет, журналов, поддерживал интерес к музейной теме вообще и к их музею в частности на различных профильных и не профильных Интернет-порталах, форумах, чатах.

Говоря по-другому, он «шумел» или создавал информационные поводы везде, где только можно и нельзя. И эти поводы, как круги по воде, расходились в разные стороны, капля за каплей падали на головы людей, пробивали их уставший от забот и прочих бытовых дел мозг, чтобы потом вернуться в музей потоком дополнительных посетителей.

О важности его работы догадывались, пожалуй, только директор и главный хранитель музея. Только они одни и понимали, что именно благодаря тому, что он часами просиживает штаны перед монитором и портит себе зрение, об их музее еще кто-то помнит.

Все остальные были уверены, что туристы тратят свои деньги на входные билеты в музей и сувениры в музейном киоске, а также время на то, чтобы пройтись по гулким залам со старинным манекенами, посмотреть на боевые награды давно прошедших войн, сфотографироваться на фоне потрескавшихся портретов полководцев или пожелтевших фотографий из их личных альбомов, только потому, что их музей – настоящая достопримечательность, жемчужина, шедевр, часть нашей истории и бла-бла-бла.

Ничего подобного, «жемчужность» и уникальность музея надо было доказывать ежедневно, ежечасно, ежесекундно. Надо было напоминать об этом современному обществу, помешанному на бабле и масс-медиа непрерывно, и именно в этом заключалась основная работа Владимира Леонидовича Найденова. И занимался он своим делом достаточно успешно, если учитывать то, что в последнее время возле дверей их краеведческого музея даже стали останавливаться автобусы с иностранными туристами.

Но все равно это было не статусно, не престижно и оплачивалось соответственно. Работай он в каком-нибудь банке, торговой кампании или госструктуре, его должность именовалась бы: «заместитель директора по связям с общественностью», – или как-нибудь по-иностранному, например, «специалист по паблик рилейшенз», и получал бы Владимир Леонидович даже не в разы, а на порядки больше.

И ведь звали его не раз. Были заманчивые предложения и от политиков, и от администрации города, но вот беда – ни в банке, ни в фирме и уж тем более на государство Владимиру работать не хотелось, и именно это и было основным камнем преткновения в спорах между ним и его женой Алевтиной.

«Как же так? Почему? Все только и мечтают устроиться на тепленькое место и жить себе припеваючи, – восклицала супруга, упирая руки в боки, – и только тебе просто так не живется. За деньги работать не хочешь? Тебе подавай идею! Да кому она нужна-то, эта идея? Максималист хренов. А жена ходит в лохмотьях!».

Каждый раз, поднимаясь по парадной лестнице бывшего «особняка» местных помещиков (переданного, благодаря его стараниям, музею лет шесть назад), Владимир Найденов ловил себя на мысли, что ведет бесполезный спор со своей супругой, а заодно и с теми, кто считает, что он занимается «черт знает чем», а, может быть, и сам с собой. Каждый раз он убедительно доказывал, что на самом деле идея нужна всем, вот только не все хотят брать на себя ответственность за ее воплощение, поэтому и выбирают в качестве проходного варианта деньги, деньги и еще раз деньги.

Каждый раз он доказывал всем и себе, что если таким способом рассуждать, то лучшим способом добывания денег оказываются – торговля оружием, наркотиками, проституция и религия.

«Так давай, откинув ложный стыд, займемся сразу этими прибыльными делами, – отвечал он, прищурив глаз, виртуальной Алевтине, – почему обязательно начинать с банка, торговли или государства? Продадим парочку пулеметов в Африку. И заживем припеваючи!».

«Да, ты продай! Тогда и поговорим», – тут же вставляла в его монолог свои ехидные «пять копеек» потусторонняя супруга.

«Пулеметов нет, могу кадилом махать или стать сутенером!», – тут же мысленно отвечал Владимир и улыбался, видя ее возмущение по этому поводу.

«Ах ты сволочь! Родную жену на панель выгнать хочешь!».

«Вот видишь! Значит, не имеет смысла менять шило на мыло и искать себе место там, где считается престижно. Заметь, всего лишь «считается». В музее тоже можно реализовать свои желания, мысли и амбиции. Что же касается лохмотьев, то этот аргумент я вообще не приемлю, ты одеваешься вполне прилично!».

«На свои! Заметь!», – поднимала вверх указательный палец воображаемая Алевтина.

И тут Владимиру Найденову возразить было нечего. Ему оставалось только опускать вниз глаза.

Его зарплаты хватало только на самое необходимое.

Нет, он, конечно, знал, что на это можно сказать, что они муж и жена, что бюджет у них общий, и она имеет возможность покупать себе дорогие шмотки, потому что основные платежи, в том числе и кредиты, покрываются как раз из его зарплаты, и вообще, главное же не деньги, а любовь, но язык никогда не поворачивался произнести это вслух. Да что там вслух, внутри себя он не хотел признаваться в этом, ему не давало этого сделать его мужское начало, и именно поэтому в итоге он всегда оказывался битым. Формально он оставался в статусе неудачника и простофили, которого терпят.

Этот внутренний спор прерывался сразу, как только он входил в музей. Тут же начинались текущие дела и заботы, в музее его слушали, ему доверяли и подчинялись беспрекословно, и поэтому его ущемленное в споре мужское начало на время успокаивалось, и заготовленные аргументы откладывались до следующего раза.

Сегодня же ему пришлось идти пешком на работу, поэтому у него было несколько дополнительных минут, чтобы он успел убедительно доказать своим оппонентам, что они глубоко ошибаются по поводу его статуса.

Это было впервые в его жизни! И это осенило его как вспышкой! Конечно! Никакой он не простофиля и уж тем более не неудачник! Просто он ждал своего часа и вот, вполне возможно, дождался.

«Вполне возможно, а почему бы и нет… Что мне мешает скопировать этот самый златник? И не только скопировать, но и… легализовать его. Ха, да это будет покруче, чем написать «Илиаду» или «Слово о полку Игореве» (как и все профессиональные историки, Владимир Леонидович втайне считал, что эти два талантливых произведения были фальшивками, которые под нажимом власти признали подлинниками). Н-да… Гораздо круче!».

* * *

В свой закуток, маленькую коморку, заставленную снизу доверху книгами по искусству и истории, он прошел не как всегда, хмурый и погруженный в свои мысли, а с гордо поднятой головой и с полным намерением доказать свой особый статус не только себе, но и окружающим. Причем сделать это немедленно.

Не присаживаясь на скрипучий стул, он тут же включил компьютер и начал ходить по комнате, прислушиваясь к звукам, который издавал его «Пентиум».

Компьютер грузился долго, поскрипывая на поворотах, переваривая мегатонны нулей и единичек, проталкивая их через тонкие провода, прокручивая через мясорубку процессора, превращая в слова, картинки, звуки.

И Владимир Леонидович почувствовал, что начинает раздражаться от его медлительности. Он начал разговаривать с компьютером.

– Ну давай, давай быстрей, родной, грузись! Вот! Так!

Его разговор с «искусственным интеллектом» был прерван Ираидой Абрамовной, главным смотрителем.

– Можно войти, Владимир Леонидович?

Владимир отвлекся от монитора, который уже зажегся голубым светом, посмотрел на голову Ираиды Абрамовны, вспыхнувшую огненно-рыжими волосами в проеме двери.

– Да, что у вас?

– Там, – Ираида Абрамовна кивнула головой в направлении залов, – какой-то бардак.

– В смысле?

– Посетители устроили митинг, требуют руководство.

– А вы что?

– А я не знаю, что им сказать.

Владимир открыл рот, чтобы ответить на это как-то резко, но, увидев умоляющие воловьи глаза Абрамовны, не нашел нужных слов. Лишь махнул с досадой рукой и сказал:

– Я сейчас.

Он дождался, когда на экране появится значок «Подключение к Интернету», открыл браузер и забил в поисковике словосочетание: «Златник Владимира».

Компьютер начал медленно шевелить своими кремниевыми извилинами, вытягивая из недр Всемирной паутины все то, что имело какое-то отношение к словам «золото» и «Владимир», а он сам, не дожидаясь окончания этого процесса, поспешил в демонстрационный зал вслед за главной смотрительницей.

* * *

В зале царила непривычная суета. Несколько мужчин и женщин толпились перед портретом тайного советника, графа Нехлюдова – бывшего владельца усадьбы, в которой сейчас и находился музей, – и внимали словам мужчины средних лет, одетого в помятый пиджак и джинсы. У него в руках была кепка, и он размахивал ею, как Ленин на броневичке.

Владимир Леонидович подошел к группе посетителей сзади, прислушиваясь к их разговору.

– Это черт знает что! Ну почему, в какой музей ни придешь, везде одно и то же? И такие деньги за вход дерут, – ораторствовал мужчина, явно никого не замечая вокруг себя.

Эхо его слов гуляло по залу, и Владимир Леонидович обратил внимание на то, что в соседней комнате собралось несколько мамаш с детьми, но они боялись пройти дальше по маршруту, потому что им не хотелось пересекаться с этим товарищем.

– А в каких музеях вы еще бывали? – попытался прервать оратора Владимир Леонидович, подав голос из-за голов благодарных слушательниц, пытаясь увести разговор в сторону, но почти сразу почувствовал резкий запах перегара, который явно исходил изо рта мужчины. Стойкое амбре стояло над всей группой «недовольных».

– Такое впечатление, – продолжил мужчина, не обращая внимания на слова Владимира Леонидовича, – что в музее нет ни одного подлинника. Почему везде одни копии? Почему я не имею права здесь фотографировать, почему мне никто ничего не рассказывает и я должен читать какие-то непонятные надписи?

Он ткнул пальцем в Нехлюдова.

– Почему здесь висит картина этого мужика? Твою мать, какое отношение он имеет к нашему городу? Ведь мы рабочий город, у нас заводы.

Это было уже слишком. Мужчине явно просто хотелось поорать.

– Непосредственное, – попытался вставить в монолог мужчины еще одну фразу Владимир Леонидович. Он постарался произнести ее как можно спокойнее: – это граф Нехлюдов, жил здесь 300 лет назад и как раз стоял у истоков образования нашего города. Вот, посмотрите…

Он взял господина под локоть, пытаясь отвести его в сторону, к витрине, за которой хранился документ с гербовой печатью о том, какие средства привлек Нехлюдов на строительство первого металлургического завода в этих местах.

Новоявленный «вождь пролетариата» наконец обратил внимание на Владимира Леонидовича. Он перевел на него свои осоловелые глазки и какое-то время шлепал губами, будто стараясь прожевать что-то во рту.

– Вот-вот, поклоняемся графьям, а потом удивляемся, куда Россия катится. А на какие шиши он этот завод построил? – снова начал заводиться товарищ, вырывая свой локоть из пальцев Владимира Леонидовича. – На чьем горбу? Твою мать!

– Почему здесь нет ни одной фотографии рабочих, которые это строили? – оратор при этом ударил кулаком себя в грудь. – Окопались, дармоеды!

«Ну, тут все ясно!» – подумал Владимир Леонидович.

Говорить полупьяному посетителю о концепции музея, о традициях русского купечества и меценатства и о том, что о быте и нравах местных крестьян и рабочих рассказывается в другом зале, явно уже не было смысла.

Он начал искать глазами охранника, чтобы тот помог ему вывести из зала не в меру разошедшегося посетителя, параллельно размышляя о том, кого и как наказать за то, что в залы был допущен нетрезвый человек. Но именно в этот момент за плечами мужчины раздался тонкий женский голосок: