Текст книги "Златник Владимира"

И тут же успокоил себя: Аля, наверное, еще в самолете, а Рита спит. Ночь ведь на дворе.

От долгого сидения в одной позе у него затекли плечи, слезились глаза, но он был доволен проделанной работой. Позевывая, Найденов покрутил в руке глиняную кубышку и произнес вслух слова Омара Хайяма:

 
«Когда ты для меня слепил из глины плоть,
Ты знал, что мне страстей своих не побороть;
Не ты ль тому виной, что жизнь моя греховна?
Скажи, за что же мне гореть в аду, Господь».
 

Иногда на него находили такие озарения, и он мог вспомнить строчки своего любимого поэта дословно. Правда, потом долго сидел в забытьи, рассуждая над их глубоком смыслом и воспринимая, как знак судьбы.

Сейчас же, с удивлением прислушиваясь к своему слегка охрипшему голосу, он забыл про слова поэта, потому что задался совершенно другим вопросом.

«Неужели все так просто? Хотя почему бы и нет? Технологии девятого века и должны быть простыми. А вдруг я что-то упустил?».

Ему не терпелось проверить качество своей работы.

«Но как? Элементарно, Ватсон! – пришло к нему очередное озарение. – Пластилин. Для пробы сейчас можно спокойно использовать его».

Тем более что он видел в запасах Осипова коробку детского пластилина.

Быстро встав, мужчина залез в старинный шкаф, где на полках стояло и лежало много разных нужных и ненужных вещей. Он раскрыл дверцы шкафа. Коробка пластилина лежала между пачками каких-то детских рисунков и набором карандашей. Обычный детский набор, пролежавший здесь, наверное, больше пятидесяти лет. В другой раз это обстоятельство заставило бы Найденова остановиться и подумать над смыслом бытия. Краем сознания Владимир отметил странные метаморфозы, происходящие с ним. Он стал решительным и предпочитал действовать, а не рассуждать.

Ему нужен пластилин. Коробка пластилина была тут. Отлично. То, что надо. Остальное неважно. В коробке лежало несколько брикетов, недоставало двух или трех. Но и это неважно. Ему нужно-то всего четыре грамма: маленький кусочек, который он скатал в шарик и разместил между верхним и нижним штемпелями.

К тому времени глина уже успела подсохнуть и стала твердой. Конечно, будь вместо шарика пластилина металл, любой – даже не золото, а олово, свинец или серебро, штемпель бы развалился. Но сейчас между штемпелями лежал обычный детский пластилин, и он легко расплющил ими этот шарик и превратил его в небольшой, неровной формы блинчик, на котором четко отпечаталось изображение со штемпелей.

Совершенно случайно Найденов выбрал в коробке пластилина пастилку желтого цвета, и ему на ладонь упала точная копия монеты девятого века, стоимость которой среди нумизматов достигала 230–260 тысяч евро.

Правда, с одним маленьким «но». Монета имела зеркальное изображение.

В спешке или по незнанию Владимир Леонидович не учел, что при печати изображение отображается наоборот. Чтобы оно получилось в нужном виде, рисунок на штемпеле должен быть вывернут наизнанку.

Увидев обратный рисунок монеты, Владимир Леонидович не выдержал нервного напряжения и рассмеялся. Такая мелочь. Завтра он все переделает как надо.

Но только завтра. Сейчас ему надо было отдохнуть. Поспать.

Он бросил в угол свою теплую куртку, свалил в кучу какие-то тряпки из того же шкафа и с наслаждением плюхнулся на эту кучу, вытянув ноги.

Через минуту он уже спал, а во сне ему виделось то, в чем он не мог себе признаться ни в каком состоянии: стол, заваленный настоящими полновесными золотыми монетами.

До них, казалось, было рукой подать.

Глава 8

«Сегодня 26 ноября!» – это было первое, что пришло Владимиру Леонидовичу в голову, когда он понял, что проснулся.

Прежде чем открыть глаза, он немного повертелся, пытаясь устроиться поудобнее, пока, наконец, не убедился в том, что у него болят бока, ноет шея и мерзнут ноги.

Тоскливо вздохнув, он открыл глаза и посмотрел сначала в потолок, а потом на наручные часы. Прошло не более трех часов с того момента, как он уснул. И вот снова бодрствует. Причем отчетливо понимает, что не выспался. На новом незнакомом месте не хватало всего: мягкости, запахов, даже тишина за стенами и та давила. Все здесь было ему незнакомо и неудобно. Даже потолок. Это был потолок не его квартиры. Чужой потолок, сделанный из деревянных неструганных досок, с нитками старой паутины, в которой запуталась какая-то пыль и деревянная стружка.

Надо встать и поехать домой. Добраться до своей постели и поспать немного со всеми удобствами, почистить зубы и сменить белье. Да, надо! Но время – пять часов утра, и он не уверен, что своих приходом не разбудит и не напугает Риту. Ведь он обещал ей, что позвонит перед тем, как соберется домой, но звонить в такую рань – неверное решение.

Еще немного помучавшись на жестком полу, он все же пересилил себя. Сел, почесывая бок. Обулся. Ботинки, видимо, он стянул с себя, находясь уже в сонном состоянии. «Поэтому у меня и замерзли ноги, – подумал он, завязывая шнурки. – Носки были влажные и не успели высохнуть. Ничего, сейчас приеду домой, переоденусь. Все будет хорошо!».

Встал. Мимоходом передвинул с места на место пластилиновый штемпель монеты. Подержал его в руке. С утра он выглядел уже буднично. Можно даже сказать, обыденно и непритягательно. Вернул на место. Вышел из мастерской. Аккуратно закрыл дверь. И направился к машине.

На улице он не боялся кого-то разбудить или потревожить, потому что знал, что в радиусе полутора километров вряд ли кого-то встретит. Сел в машину. Включил двигатель. Дождался, когда он прогреется, тихонько тронулся с места, мягко переваливаясь на кочках. Выехал на шоссе, прибавил газу.

Въехал в город и прокатился по пустынным улицам. Светофоры не работали или мигали желтыми огнями. Во дворе дома все места на стоянке были заняты, но он выехал прямо на газон, загнав машину чуть ли не в кусты, встал прямо напротив подъезда.

Вышел из машины, на ходу доставая связку ключей от дома. Навстречу попался сосед с мусорным ведром, ведущий на поводке спаниеля. Собака с любопытством обнюхала Владимира Леонидовича и побежала дальше. Владимир Леонидович поздоровался с соседом, тот кивком головы ответил ему.

Уже открывая дверь квартиры, Владимир Леонидович кинул взгляд на часы, отметив, что с того момента, как он проснулся и доехал до дома, прошло сорок пять минут.

«Спать!» Это была единственная мысль, которая доминантой пульсировала в его мозгу. Но как только он вошел в квартиру, то сразу с грохотом споткнулся обо что-то в прихожей. И тут же в голове мелькнула другая мысль: «Надо было все же позвонить Рите и сообщить, что я собираюсь приехать!». Но было уже поздно. Стараясь не шуметь, он схватил то, на что налетел, и тут же понял, что держит в руках мужской кроссовок. Причем очень большого размера.

Владимир Леонидович не удержался и посмотрел на подошве номер размера. Сорок четвертый. «Ни фига себе! – чуть не вырвалось у него вслух. – И что делает этот гигант в моей квартире?». Но додумать эту мысль до конца он не успел, потому что услышал голос дочери:

– Папа!

Он увидел тоненькую фигуру Риты в проеме дверей. Она явно была голая, ее тело было замотано в плед. Рита смотрела на него, терла одной ладонью глаз, другой рукой придерживала плед и зевала.

– Папа, что ты здесь делаешь? Ты же обещал позвонить мне прежде, чем приедешь?

– Да, но… – Владимир Леонидович хотел спросить дочь о происхождении мужского кроссовка, но Рита не дала ему опомниться. Она топнула босой ногой и в сердцах взмахнула рукой.

– Вечно ты все испортишь. Ни о чем с тобой договориться нельзя.

Это была неправда, и именно поэтому Владимир Леонидович не нашелся, что ответить. Он лишь развел руками, потому что ему в первое мгновение и вправду показалось, что он виноват в том, что не позвонил и не предупредил дочь. Но потом вдруг спохватился: «Какого черта? Ведь он ехал к себе домой, а дочь – еще несовершеннолетняя». У него в голове пронесся целый ворох вопросов, один нелепее другого, поэтому он поднял кроссовок на уровень подбородка и, показывая его Рите, произнес:

– Я очень устал, хочу спать. Даю тебе пять минут, чтобы этого здесь не было. Я подожду на кухне.

И, не дожидаясь ответа дочери, он поставил кроссовок на пол, а сам бочком так, чтобы не смотреть вглубь комнаты, прошел на кухню и закрыл за собой дверь.

* * *

Входная дверь хлопнула даже раньше установленного времени, а потом приоткрылась дверь кухни, и в нее змейкой проскользнула Маргарита. Она села на табуретку и заискивающе посмотрела ему в глаза.

– Ну, па. Все нормально. Он ушел.

Владимир Леонидович кивнул головой, а потом, будто сгоняя с себя оцепенение, встряхнул головой.

– Как его зовут?

– Гоша.

Владимир Леонидович понял, что не может смотреть на свою внезапно повзрослевшую дочь. Он стоял спиной к ней и не замечал, что методично включает и выключает газ на плите. Когда он сделал это уже в десятый раз, Рита поднялась и, положив руку ему на локоть, отвела его в сторону.

– Все, хватит, па. Все нормально. Он хороший. Работает и меня любит.

– Но тебе, тебе… – Владимир Леонидович, волнуясь, не мог подобрать слов. – Тебе же всего шестнадцать лет?

Рита отрицательно покачала головой:

– Семнадцать, па! Будет семнадцать через месяц.

Владимир Леонидович лишь развел руками на этот убийственный аргумент, не соображая, что бы еще такого сказать. И, наконец, придумал:

– А матери что скажем?

Рита махнула рукой:

– Не волнуйся. Она в курсе. Да ей сейчас не до меня. И вообще…

Она замолчала и посмотрела в глаза отца – так, как будто хотела ему что-то сказать. Но слова сорвались с ее губ, только когда она опустила глаза.

– Ты знаешь, что она больше не вернется к тебе?

– В смысле?

– Ну, она уехала отдыхать со своим любовником, а когда вернется, то подаст на развод, чтобы выйти замуж за Виталия Сергеевича, моего биологического отца.

Часть 2

Глава 1

Красная полоска на горизонте, оставшаяся от солнца, уже не была такой невыносимо-знойной. И с каждой минутой она становилась тоньше и тоньше. На ее фоне все отчетливей проступали крутые склоны древнего кургана с очертаниями временных построек, палаток и строительной техники. Когда полоска превратилась в алую нитку, степная птица прокричала: «Жара ушла!», – и резко оборвала свою песню на самой высокой ноте. В этот же момент очертания кургана стали невидимыми, а стрекот цикад вместе с вечерней прохладой крымского вечера волнами накатил на лагерь археологов и взял его в безоговорочный плен.

Несколько молодых небритых парней и девушек с обгоревшими от солнца лицами и руками, в ободранных футболках, шортах и стоптанной обуви сидели в центре лагеря, в огромном белом шатре, освещенном лампами, работающими от генератора. Внутри шатра стояли длинные столы и лавки, сколоченные из неструганных досок, от которых, как теннисные мячики для пинг-понга, отскакивали соленые шутки и прибаутки. Ими потчевал всех сидящих седой бородатый мужчина, одетый в выцветшую бандану, передник на голое тело и шорты, сделанные из старых джинсов.

– Дядя Вова, – крикнул ему один из парней, громыхая алюминиевой ложкой и тарелкой. – Хватит хохмить. Скажи лучше, есть добавка? А то я что-то не наелся.

Дядя Вова пошерудил огромным половником по дну котла, стоящего на краю стола.

– Еще на пару порций найдется! – он кивнул головой тому, кто сидел ближе всех к нему, – дай его тарелку.

Тарелка пошла по кругу и вернулась обратно. На ужин был узбекский плов и компот. Плова было немного, он уже почти закончился, но двадцать молодых археологов не спешили расходиться, продолжая вспоминать события прошедшего дня.

Разговор этот был понятен только участникам, потому что перемешивался профессиональными терминами и жаргонизмами и представлял собой совершенную какофонию. Каждый хотел рассказать что-то свое, что ему удалось увидеть, отметить, найти.

– Я копнул, а там – дзинь! И звук такой, как будто металлом о металл.

– И тут Палыч как заорет: «Стоять!». У меня аж совок из рук выпал.

– Мы, когда плиту отодвинули, видим – скелет лежит. Как живой!

– Кто живой? Скелет?

– Да это я так, образно говорю. Представляешь, там все совершенно нетронуто. Это настоящая могила, курган. Фантастика. Неужели мы и вправду что-то отрыли? Блин, дома расскажу, не поверят.

Из темноты на свет вышел мужчина с седой пышной шевелюрой, в очках, одетый в джинсовый костюм, рубашку и сандалии на босу ногу. Дядя Вова при его виде тут же взял чистую тарелку и наполнил ее едой.

– Виктор Павлович, – махнул он рукой, – идите сюда. Ваше место свободно!

Когда Виктор Павлович опустился на лавку, все вдруг разом замолчали и устремили свои взгляды на него. Виктор Павлович обвел всех взглядом и усмехнулся.

– Хоть поесть-то мне дадите?

– Конечно, дадим, Виктор Павлович, – ответила ему девочка, сидящая по правую руку, – вы только сообщите, что сказали в управлении?

Виктор Павлович опустил глаза в тарелку.

– А что они могли сказать? «Молодцы! Продолжайте работать!». Завтра приедут посмотреть на нашу находку!

Он зачерпнул целую ложку плова и, поддерживая ее коркой серого хлеба, отправил в рот. Прожевал и снова посмотрел на молодежь.

– Только еще раз прошу всех: не надо пока выкладывать фотографии находки в Интернет. Тут же набегут любители поживиться за чужой счет. Вот если завтра комиссия даст добро на продолжение раскопок и нормальную охрану, то тогда пожалуйста. Договорились?

– Да что мы, маленькие что ли, Палыч! – раздался с другого края стола чей-то баритон, – не понимаем?!

– Может, кто-то и понимает. А кому-то хоть колом по голове чеши, – Виктор Павлович улыбнулся и посмотрел на свою молоденькую соседку, а потом на кашевара. – А пока нам надо организовать дежурство на раскопе самостоятельно. Как считаете?

Дядя Вова нахмурил брови и молча доложил в тарелку начальнику экспедиции еще порцию плова.

– Палыч! У тебя завтра будет напряженный день. Ребята тоже весь день копали. Вон спят на ходу. От них толку мало будет. Поэтому я предлагаю…

Он ткнул пальцем себе в грудь.

– Я спокойно пойду и переночую в поле, а днем отосплюсь. Ну а как там дальше, завтра видно будет. Лады?

Виктор Павлович немного подумал, а потом согласился.

– Лады. Так, пожалуй, будет правильно.

– Вот и славно. Ты же знаешь, у меня все под контролем.

Дядя Вова быстренько дал распоряжение по поводу мытья посуды, снял с себя передник и, махнув всем на прощание рукой, вышел за освещенную территорию.

* * *

По дороге к месту раскопок он заглянул к себе в палатку, взял там куртку и большой фонарь и вышел на узкую тропинку, которая вела к вершине кургана. Он шел, не включая фонаря. Путь его вполне сносно освещала четвертинка луны, висящая на расстоянии вытянутой руки. На небе не было ни одного облачка, и все звезды рассыпались над головой, словно мелкие серебряные монеты.

Но Владимир Леонидович Найденов не видел их. Он шел, не поднимая головы, и о чем-то напряженно думал. Прошло уже больше трех лет с того момента, как его жизнь резко изменилась. С того страшного утра, когда в его голове все перемешалось, когда он узнал, что его жена и дочь собираются его бросить. И не дожидаясь этого момента, он сам ушел из дома, оставив жене квартиру, и переехал жить на дачу Осипова. Там он провел около полугода, приблизительно до весны, попеременно уходя то в запой, то – в работу по изготовлению монеты. Когда пришла первая оттепель, новый муж Алевтины, бывший кореш детства и юности, навестил его место обитания и предложил продать дачу, а деньги поделить пополам. В противном случае обещал подать на него в суд и посадить за незаконное присвоение чужого имущества.

Владимиру Леонидовичу ничего не оставалось, как согласиться.

При продаже дома кореш и Алевтина под предлогом помощи дочери, естественно, его обманули. Он получил на руки сумму, которой еле-еле хватило на покупку старой покосившейся мазанки рядом с домом его родителей где-то в богом забытом месте на краю Таманского полуострова. Туда он и переехал, перевезя часть инструмента и оборудования из сарая старого химика.

Из музея ему пришлось уволиться. На новом или, вернее, старом месте жительства (под Таманью он провел все свое босоногое детство) ему при помощи связей своих стариков удалось устроиться в этнографическую экспедицию на полставки поваром и полставки разнорабочим. Два летних сезона он отработал в экспедиции. Сейчас шел третий.

За это время боль от предательства жены и дочери уже успела притупиться в сердце Владимира Леонидовича, и он даже смог найти много хорошего в том, что произошло. В каком-то смысле он стал философом, спокойно смотрящим на жизнь, людей и происходящее вокруг него. Жизнь будто приоткрыла ему глаза на сущность вещей. И первый вывод, к которому он пришел, – никогда больше не сможет посвятить свою жизнь одной женщине. Не сможет, как говорят, влюбиться! Во-первых, он просто никому уже не верил, а во-вторых, любовь в его возрасте вообще была чем-то из области фантастики. Это звучало даже смешно.

Второй же вывод логично вытекал из первого. Жизнь продолжается, и жить без любви можно вполне даже сносно. Конечно, случалось всякое. И грустно, и холодно, и одиноко. Однако нет-нет, да к нему в палатку и захаживали и молоденькие практикантки и профессоршы бальзаковского возраста: оказалось, что он нравится многим девушкам и дамам. А в осенне-зимний период в станице на него положила глаз соседка родителей. И так допекла своей заботой, что ему даже пришлось убегать от нее через плетень.

Владимир Леонидович усмехнулся, вспоминая горячие сильные руки казачки. И обернулся, посмотрел на лагерь, который ярким пятном светился в ночной степи. Эх, может быть, надо было кого-то из девочек прихватить с собой. Наверняка нашлись бы желающие. Все ночь было бы веселее коротать. Но в тот же момент он решительно отогнал эту мысль.

Для того, что он задумал, свидетели были не нужны. Он хотел осмотреть найденный могильник до того, как за него примутся археологи. Осмотреть, чтобы принять или в очередной раз – а он уже трижды отказывался от своей затеи – отвергнуть ту авантюрную идею, которая периодически посещала его голову и являлась еще одним выводом его философских размышлений.

Жить можно везде, жить можно по-разному, но для жизни свободной нужны деньги. И желательно много денег. Конечно, можно смириться и пополнить ряды спившихся казачков, которые с утра до вечера просиживают штаны возле сельского магазина у него в станице. И он, скорее всего, так бы и поступил, не будь у него в руках того, что при удачном стечении обстоятельств могло превратиться в целое состояние.

Владимир Леонидович запустил руку в нагрудный карман, и в его ладонь тут же скакнул целлофановый пакетик с несколькими маленькими кругляшками, на каждом из которых он еще несколько месяцев назад собственноручно оттиснул методом холодной штамповки надпись: «Се злато Владимира». Владимир Леонидович провел по шероховатостям тяжелого металла подушечками пальцев и мысленно улыбнулся. Это был его златник. Его золотой ключик в мир счастливых и богатых. Или, может быть, не счастливых, но свободных и богатых, что в определенных кругах было равнозначно счастью.

План был прост. Подкинуть несколько монет в археологический раскоп, чтобы их признали за подлинники, а затем выбросить на черный рынок еще несколько таких же. И, продав их по цене подлинника, заработать ни много ни мало по 250 тысяч евро за одну монету. Именно такой сегодня была цена настоящего златника у нумизматов на черном рынке.

Владимир Леонидович понимал, что продать несколько монет – это из области фантастики, что продажа одной монеты – уже большая удача, что вообще вся его идея авантюрная и в каком-то смысле бредовая. Но в то же время он осознавал – терять ему нечего.

За его спиной теперь никто не стоял: ни семья, ни работа, ни друзья, поэтому риск вполне оправдан, а в случае неудачи потери будут минимальные… Он всегда мог вернуться к своей мазанке и казачке, женить ее на себе и за хорошее поведение получать по червонцу в день на опохмел.

Не то что бы Владимир не понимал, что его план страдает целой кучей огрехов, до конца не продуман и нереален. Все он отлично осознавал, однако сам себя успокаивал. Именно такие планы как раз имели шанс на успех: ведь никому подобная ахинея просто в голову не могла прийти в здравом уме и памяти.

«Ну не убьют же меня за такое! – в очередной раз убеждал себя Владимир, подходя к месту раскопок, спотыкаясь о камни и царапая лодыжки о сухие степные колючки. – Допустим, объявят шарлатаном! А какая мне разница? В конце концов, Шлиману удалось всех убедить в реальности своих находок, хотя профессионалы знали, что он занимался нелегальной добычей золота в Сибири и ему просто нужна была легенда, чтобы легализовать его. И все находки древней Трои, скорее всего, были им же самим и слеплены, но кто сейчас об этом помнит? Да никто! Золото всем затмило глаза. А чем он хуже?

Владимир шел и в очередной раз накручивал себя. И, как уже было не один раз, попеременно склонял себя то к одним, то к другим действиям.

«Я хотел быть честным, да и был таким, но каково это – узнать через шестнадцать лет счастливой семейной жизни, что на самом деле ты никто… Однако все не так, и я могу это доказать».

Где-то в глубине души он еще любил Алевтину, и попытка заработать денег была попыткой вернуть ее назад. Но эта мысль была так глубоко запрятана в его сознании, что он никогда не признался бы себе в этом.

Параллельно он еще ругал себя за то, что сам же называл «интеллигентским мудозвонством»: постоянным самокопанием, взвешиванием на весах своих поступков. Неизвестно, к чему бы еще привело самовыедание мозга, если бы тропинка вдруг резко не закончилась. Он оказался лицом к лицу с огромной ямой, которая вела в глубину кургана.

Полумесяц висел аккурат над входом в шахту, освещая туннель, который уходил на глубину под небольшим углом. Туннель был укреплен досками и бревнами и заканчивался серой мраморной плитой с выбитым на ней соколом, устремленным к земле. Древний знак князя Рюрика.

Владимир несколько мгновений, закусив губу, любовался этим приветом из прошлого, а затем огляделся.

Теперь лагеря уже не было видно. Он обошел курган по спирали, двигаясь к вершине холма, и не добрался до самой верхней точки всего несколько метров. Но уже с того места, где он стоял, открывался великолепный вид на ночной залив Черного моря с классической лунной дорожкой, упирающейся в горизонт. Где-то под ногами раздавался шум прибоя. Это море билось о берег, которого не было видно. Но Владимир знал, что он представлял собой идеальный песчаный пляж, где валялось несколько пробитых рыбачьих лодок, а также находился небольшой пирс с пришвартованным экспедиционным мотоботом.

В общем, все как в кино про искателей сокровищ. Не хватало только пиратов, бандитов или дикого племени, охраняющего тайну древней могилы.

Но – и это Владимир тоже точно знал – в радиусе пятидесяти километров ничего подобного быть не могло. Что не исключало того, что сюда очень скоро набежит куча начальства, залетных любителей поживиться за чужой счет, любопытных местных жителей, которые могут прихватить, все, что плохо лежит, и просто туристов, способных разобрать все на сувениры.

Все-таки в век Интернета и мобильной связи информация распространялась очень быстро, и не приходилось сомневаться, что кто-то из членов экспедиции все же не удержался и послал смс-ку или фотографию друзьям, коллегам, чтобы похвастаться. А дальше, как говорится: если знают двое, то знает весь мир.

В ближайшее время на этом пустынном берегу будет очень-очень тесно. Это как пить дать!

Однако пока все было спокойно.

– Тиха украинская ночь, но сало лучше перепрятать! – пошутил вслух Владимир Леонидович и полез в туннель.

Почти сразу ему пришлось включить свой фонарь. Его спина закрыла лунный свет, и в туннеле стало темно. Через несколько шагов стало понятно, что туннель очень узкий и низкий. Для того чтобы добраться до мраморной плиты, Владимиру пришлось встать на четвереньки. Слушая разговоры археологов, он отлично помнил рассказы ребят о том, как отодвигали плиту и заглядывали внутрь. Залезал туда только начальник экспедиции, но после того, как побывал там, тут же распорядился прервать все работы и уехал с докладом в Краснодарское управление культуры.

Перед этим он распорядился задвинуть плиту обратно.

С точки зрения безопасности это было правильным решением. Правда, теперь Владимиру пришлось толкать плиту от себя. А потом, просунув пальцы рук в узкую щель между ней и каменной окантовкой, ломать себе ногти, чтобы сдвинуть плиту на несколько сантиметров на себя. Когда это получилось, он смог сдвинуть ее настолько, что в проем удалось просунуть голову. А там, где пролезает голова, пролезет и туловище. Еще больше отодвигать плиту Владимир не решился – чтобы никто не смог заподозрить, что он залезал внутрь.

Однако и того прохода, что он сделал, было достаточно, чтобы проникнуть внутрь. Надо было только снять одежду.

Для этого Владимиру пришлось снова выбраться из лаза и скинуть с себя все, остаться в чем мать родила. Зажав в одной руке фонарь, а в другой – пакетик с золотыми монетами, он, поеживаясь от холода, снова пролез в туннель и, обдирая кожу на груди, скользнул в щель, чтобы очутиться внутри каменного саркофага.

Луч света от фонаря вырвал из темноты постамент, на котором стоял каменный гроб, накрытый плитой, которую Владимир удивительно легко сдвинул в сторону. Внутри гробницы лежал скелет, на нем были не тронутые ржавчиной доспехи: кольчуга, шлем, пояс с бронзовыми бляхами и кожаными ножнами. Меч был зажат в костлявых руках и лежал на широкой груди. На ногах скелета были кожаные сандалии и бронзовые поножи. Все в идеальном состоянии.

Не приходилось сомневаться, что находка будет представлять огромный интерес для всего научного сообщества в международном масштабе. Вдоль саркофага стояли горшки с великолепными древнегреческими рисунками и амфоры с жидкими веществами. К стене прислонились колчан, набитый стрелами, копья, щит. Стены саркофага были покрыты рисунками из жизни людей того периода: охота, торговля, пиры, военные действия.

При этом сам саркофаг был довольно компактным. Владимиру удалось выпрямиться в полный рост только в центре комнаты у изголовья древнего воина. Хозяин могилы явно был когда-то рыжим. Из-под шлема, украшенного красными и зелеными камнями, выбивалась копна рыжих волос, стянутых в тугую косу, а подбородок черепа украшало что-то некогда бывшее рыжей бородой.

Две черные глазницы смотрели на Владимира и притягивали к себе его взгляд. Владимир наклонился к самому черепу, чтобы рассмотреть его поближе, и вдруг от неожиданности вздрогнул. Глазницы блеснули странным светом, который явно ему что-то напоминал…