Текст книги "Красный газ"

33

Из «БОЕВОГО ЖУРНАЛА» авиадесантной дивизии имени Октябрьской революции:

…Вечером 12 декабря, после вступления в Салехард боевых частей дивизии, местные рабочие в пьяном состоянии начали вылавливать и избивать ненцев. Зарегистрировано шесть случаев избиений со смертельным исходом и 23 – с нанесением тяжелых увечий.

В 22 часа 17 минут по местному времени двенадцатилетний ненецкий подросток, ученик школы-интерната № 3 Ваули Лыткой, поджег стоявший у гостиницы «Север» бронетранспортер, сунув в бензобак вездехода сверток тлеющей оленьей шкуры. Взрывом повреждено здание гостиницы, ранены семь солдат и два офицера. Сразу после этого избиения ненцев приняли массовый характер…

34

Мы подбежали к гостинице «Север», когда поднятая взрывом снежная пыль еще не успела осесть. В разных концах мостовой догорали куски взорванного бронетранспортера, тут же валялся рухнувший с фасада гостиницы транспарант

«ПАРТИЯ – УМ, ЧЕСТЬ И СОВЕСТЬ НАШЕЙ ЭПОХИ».

Из выбитых окон гостиницы выглядывали бледные лица партийных руководителей, солдаты тащили в гостиницу раненых.

В вестибюле десантники, геологи и милиция плотной толпой стояли вокруг дивана, на котором лежал 12-летний смертельно раненный ненецкий мальчишка. Вслед за Салаховым я пробилась сквозь эту толпу и увидела: у мальчишки осколками взорванного бронетранспортера были разворочены плечо и бок. Его старенькая вытертая малица была вся в крови. Военврач десантников выпрямился над ним и жестом отстранил санитаров: мальчишке уже никто не мог помочь – с его бледного широкоскулого лица быстро исчезали последние признаки жизни. Но Худя Вэнокан, стоя перед мальчишкой на коленях, кричал ему:

– Зачем?! Зачем ты это сделал? Кто тебя просил?!

Мальчишка открыл свои узкие глаза и, как мне показалось, даже чуть улыбнулся.

– Ваули… – ответил он негромко.

– Какой Ваули?

Видно было, что мальчишка собирает дыхание для ответа. Мы замерли.

– Ваули Пиеттомин, – произнес он. – Он пришел.

Рядом со мной кто-то из офицеров-десантников спросил:

– Кто этот Ваули? Один из беглых?

– Это их национальный герой, – сказал Зотов. – Как Спартак. Двести лет назад поднял восстание против русского царя. Его поймали, он бежал с каторги, поднял еще одно восстание и погиб. Но ненцы верят, что он вернется…

– А те два взрыва – тоже ты? – спросил Вэнокан у мальчишки.

– Мы… – выдохнул мальчишка, и в этом коротком «мы» была гордость.

– Но зачем? Зачем?! – снова в отчаянии выкрикнул Вэнокан.

– Потому что я… – слабым голосом выдохнул мальчишка. – Я – Ваули. А ты… – Он, собрав последние силы, явно хотел плюнуть Худе в лицо. Но сил не хватило – кровавый плевок застыл на его губах, и глаза у мальчишки закрылись. Врач взял его руку, нащупал пульс.

– Все, – произнес он через несколько секунд.

Худя Вэнокан встал, обвел нас всех своими узкими и почти белыми глазами. Казалось, он сейчас крикнет нам что-то, скажет. Но он, не проронив ни звука, медленно, тяжело и вразвалку, как все ненцы, прошел сквозь расступившуюся толпу к выходу из гостиницы на улицу.

В наступившей тишине четко прозвучали слова дежурного по штабу офицера. Держа в руках какие-то радиограммы, он подошел к командиру авиадесантной дивизии генералу Гринько, козырнул и сказал:

– Товарищ генерал, разрешите доложить. Авиация сообщает: в тундре, в районе Анагури, Нугмы и Юнарты горят три буровые. На радиозапросы ни одна из этих буровых не отвечает…

Горят три буровые! В другое время даже одного пожара было бы достаточно для всеобщего переполоха. Но сейчас это сообщение не произвело на нас особого впечатления. Только Шатунов вздохнул и сказал:

– Началось. Этого я и боялся…

Озера Анагури, Нугма и Юнарта были в разных концах ямальской тундры, в трехстах и даже четырехстах километрах на север от Салехарда, и, конечно, не могло быть и речи о том, что эти поджоги совершены беглыми зеками. Они лишь подожгли бикфордов шнур веками сдерживаемой ненецкой ненависти к нам, русским.

Я видела, как Салахов, побледнев, подошел к генералу Гринько, сказал:

– Свяжите меня с вашими летчиками, которые видят эти пожары.

– Зачем? – спросил генерал.

– Если горят только буровые вышки, это полбеды, но если произошел выброс газа…

– Я думаю, туда нужно лететь во всех случаях, – сказал генерал и повернулся к какому-то моложавому полковнику: – Три эскадрильи поднять по боевой тревоге!

35

Четкости работы десантников может позавидовать кто угодно. Уже через несколько минут военные вертолеты поднялись в салехардском аэропорту и взяли курс на Анагури, Нугму и Юнарту. При этом три огромных вертолета «Ми-10» «присели» прямо возле гостиницы на заснеженную деревянную мостовую, забрали следственные бригады и всевозможное начальство, включая Шатунова, Салахова и Зотова. Но ни в одну следственную бригаду по выяснению причин пожара на буровых меня не включили. Зотов, пряча глаза, сказал мне:

– Детка, ты устала за эти дни как лошадь. И кроме того, нужно срочно выяснить, кто распускает среди ненцев слухи о том, что их Ваули Пиеттомин вернулся.

– Для этого есть Худя Вэнокан, – ответила я, обозлившись. – Это его район, пусть он и выясняет. Тем более что он ненец.

– Я ему не доверяю, – сказал Зотов.

– ?!

– Ты видела, что с ним было, когда умер этот мальчишка? Нет, лучше ты займись этими слухами о Ваули. Кто их распускает? Зачем? Пройдись по интернатам, ты же знаешь ненецкий. Тебе, как женщине, дети скорей расскажут…

Конечно, это поручение было просто так, чтобы не брать меня на горящие буровые. Хотя ясно, что там произошли преступления похлеще поджога бронетранспортера каким-то мальчишкой, но этим, мол, займемся мы, мужчины, а ты посиди в Салехарде, пошпионь за ненцами…

Похоже, Зотов прочел все это в моих глазах, поскольку добавил поспешно:

– А если на буровых будет что-то интересное, я тебя вызову, детка, ей-богу!..

Я презрительно хмыкнула и ушла в гостиницу к себе в номер.

Там я плюхнулась на кровать и разревелась. Нет, вовсе не потому, что Зотов не взял меня с собой на расследование причин пожара на буровых. А потому, что случилось у меня с Салаховым два часа назад. Впрочем, даже пореветь по-человечески было невозможно: сквозь выбитое взрывом окно задувало 30-градусным морозом. Я встала с постели, отерла слезы и подошла к окну, чтобы заткнуть его подушкой. За разбитым окном, ревя двигателями, взлетел последний «Ми-10». Сволочи! Все сволочи! И Зотов, и Салахов, и Худя Вэнокан, и вообще – все!

Я открыла рюкзак и вытащила свой «НЗ» – бутылку «Столичной». Налила полстакана и залпом выпила.

Теперь можно было продолжать работу – выполнять зотовское поручение. Двенадцатилетний Ваули Лыткой, который поджег бронетранспортер, был учеником школы-интерната № 3. Я открыла свой блокнот. Судя по моим записям, в…И как волки на добычу, этом же интернате жила и 16-летняя Аюни Ладукай, которая Потекли тогда потоки заявила мне и Зотову, что ее пытался изнасиловать какой-то секретарь комитета комсомола. Что ж, вполне приличный повод навестить эту Аюни, а заодно и весь интернат.

36

Толстый щенок, смешно переваливаясь на еще нестойких ногах, обрадованно подбежал ко мне из глубины школьного коридора, едва я открыла дверь школы-интерната № 3. В безлюдном коридоре, наполовину заставленном ученическими партами, гулко звучал высокий мальчишески-ломкий голос:

 
…И как волки на добычу,
Потекли тогда потоки
Русских орд на нашу землю,
Оттесняя нас все дальше,
Дальше к Морю Ледяному,
Отбирая наши земли,
Наши реки, нашу рыбу,
Зверя, птицу и оленей
И насилуя повсюду
Наших жен, сестер и дочек[10]10
  Здесь и далее – подлинные стихи из ненецкой баллады XIX века «Янгал-Маа». Баллада на русском языке была опубликована только один раз – в 1933 году.


[Закрыть]…
 

«Та-а-ак! Ничего себе стихи», – подумала я, прикрыла за собой входную дверь и осторожно, чтобы не наступить на глупого щенка и не задеть сваленное в коридоре барахло: унты, малицы, продырявленный глобус и т. п., – двинулась в глубину коридора, к двери какого-то класса, откуда доносился этот мальчишеский голос:

 
…Слушай, слушай, бог Великий, —
Это голос всех народов,
Всех народов подневольных,
Истомленных тяжкой ношей —
Беспрерывною борьбою
За свое существованье…
 

Я заглянула в приоткрытую дверь. Это был обычный школьный класс, из которого, видимо, только что выбросили в коридор парты. Но классная доска осталась, на ней мелом было начертано:

«ДОЛОЙ РУССКИХ ОККУПАНТОВ!!!»

Под классной доской стоял невысокий узкоглазый мальчишка лет тринадцати, держал в руке точь-в-точь такую книгу, какую когда-то подарил мне Худя Вэнокан, – «Ненецкие сказки и былины», – но читал наизусть, не заглядывая в книгу:

 
…Сам ты знаешь, бог Великий,
Как пришли чужие люди
В нашу землю:
Рус пришел с огнем пушканов,
Топором и зельем смерти,
Он пришел с попом-пронырой.
Рус был вор – он крал железом,
Поп – крестом и сладкой речью…
 

Однако самым примечательным в этом классе были не мальчишка-декламатор и даже не кощунственно обезображенный портрет Ленина на стене, а слушатели. Они сидели прямо на полу, плотно, тесно – человек двести. Совсем дети – лет по 8—10 и старшие подростки – 16, 17 и 18-летние. В распахнутых от жары оленьих ягушах, длинноволосые, широкоскулые, узкоглазые. Их фигуры были словно одним движением наклонены вперед – к чтецу-декламатору. И глаза были прикованы только к нему.

 
…Эти русские отряды
Покорили нас железом,
Умертвили всех старейшин
И поставили над нами
Лиходеев и бандитов
Суд творить, чинить расправу,
Собирать ясак тяжелый
И бесчестить наших женщин!
И теперь все наши жены
Нас рожают слишком слабых,
Как щенят седьмых, последних,
Старой сукою рожденных, —
Слишком слабых для сраженья
За свободу…
 

Тут произошло нечто неописуемое. Дикий и гневный крик «HE-E-ET!» вдруг вырвался изо всех ртов. Часть зала вскочила в бешенстве, кто-то бросился к мальчишке-декламатору, выхватил у него из рук книгу, вырвал из этой книги страницу и гневно порвал ее на клочки, крича:

– Все! Хватит! Так было раньше! Теперь – все! Ты отсюда читай! – Он показал мальчишке текст на другой странице.

Мальчишка поднял руку, призывая к тишине. Но зал еще бушевал гневными выкриками. Тогда, словно опытный оратор, мальчишка сказал совсем тихо:

 
«Нут и шар» – Клянусь медведем!
Я хочу, чтоб каждый ненец
Крикнул громко и победно:
«Смерть коварным чужестранцам!..»
«Нут и шар!..»
 

Уже после первых двух строк зал утих. А после жесткого, спокойного, с узкими глазами произнесенного: «Смерть коварным чужестранцам!» – зал уже говорил вместе с мальчишкой – хором:

 
«Нут и шар» – Клянусь медведем!
На земле Ямала будут
Все народы вновь свободны!
«Нут и шар!..»
 

Они вскочили, их глаза горели, их широкоскулые лица пылали. Среди них я узнала 16-летнюю Аюни Ладукай. Конечно, ни о каком разговоре «по душам» с ней не могло быть и речи – вместе со всем залом она клялась:

 
«Нут и шар» – Клянусь медведем!
Страшно будет! Вы не бойтесь!
Будет смерть, пожары, голод;
От старухи – алой смерти,
Как испуганные волки,
Бросив все, покинув тундру,
Побегут за горы люди —
Люди русские от смерти!
«Нут и шар!..»
 

Над этим громким хором взлетал высокий и ломкий голос мальчишки-декламатора:

 
«Нут и шар» – Клянусь медведем!
Вижу зарево пожаров,
Гарью пахнет, ночь настала,
Дым застлал, как тучей, небо —
Это русские бандиты
Из туманов убегают!..
 

Он словно ввел себя в транс, в экстаз шаманства. Трясясь всем телом, он выкрикивал свои пророчества:

 
«Нут и шар» – Клянусь медведем!
После этого настанет
Время новое, иное,
Время правды и свободы
От проклятых Богом русских!..
 

– Бубен! Тащите ему бубен! – крикнул кто-то.

Сидевший у двери подросток вскочил, ринулся в коридор и… наткнулся на меня. Я не успела ни отскочить в сторону, ни спрятаться за дверью – я была обнаружена, и на секунду все смолкло и застыло, как в мертвой театральной паузе. Но уже в следующее мгновение они узнали меня, и рев голосов сотряс всю школу-интернат:

– Русская! Шпионка! Лягавая! Держи ее! – Старшие, лет по восемнадцать, парни бросились ко мне, и по их узким глазам я поняла, что тут не до шуток и не до слов. Я выхватила пистолет.

– Стой! Стрелять буду!

Парни остановились.

Я стала медленно, спиной отступать назад по коридору. Но коридор был загроможден разбитыми школьными партами и прочим школьным инвентарем, отступать по прямой было трудно, а под ногами путался этот дурацкий щенок. Вдруг из-за спин взрослых парней выступил мальчишка-декламатор и пошел прямо на меня, декламируя в упор:

 
Ну стреляй! Стреляй, паскуда!
Мало вам ненецкой нефти?
Мало вам мехов ненецких?
Мало вам ненецкой рыбы?
Пусть же кровь моя прольется!
«Нут и шар!» Стреляй, паскуда!..
 

Он был явно в том трансе, в который когда-то вводили себя ненецкие шаманы. Но не могла же я стрелять в мальчишку! Я повернулась и побежала к выходу.

Кожаное лассо-аркан настигло меня у самой двери, петля захлестнула шею. Что-что, а метнуть аркан так, что даже здоровый бык-олень падает на всем скаку, – это ненецкие подростки умеют с детства. Я почувствовала резкий рывок, словно меня подсекли за горло, и, теряя сознание, рухнула на пол.

37

«Вижу зарево пожаров» – то пророчество маленького шамана из интерната № 3 сбывалось в ту ночь с устрашающей быстротой.

Из «СРОЧНОГО ДОНЕСЕНИЯ ПАРТИЙНОЙ КОМИССИИ ПО ЛИКВИДАЦИИ БЕСПОРЯДКОВ В ЯМАЛО-НЕНЕЦКОМ ОКРУГЕ СОВЕТСКОМУ ПРАВИТЕЛЬСТВУ И ПОЛИТБЮРО ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА КПСС»

…Приблизиться к буровым площадкам и произвести высадку десантов невозможно: на всех трех буровых горят газовые факелы высотой 220–275 метров, диаметр горящих газовых воронок – 45–85 метров. В радиусе 400–700 метров вокруг факелов растаяли вечная мерзлота, болота и озера. Облет горящих буровых показал, что все оборудование, включая бурильные вышки, а также все рабочие-бурильщики либо сгорели, либо утонули в оттаявшей вечной мерзлоте и болотах.

Поскольку на местах бывших буровых бушует пламя, следственные бригады не в состоянии определить, кем и как были совершены поджоги. Однако об умышленном характере этих поджогов говорит факт их одновременного возникновения в разных концах ямальской тундры. К 4.15 утра поступили сообщения об аналогичных пожарах на буровых в районах озера Мириги, на реке Хайде и возле поселка Каменный.

По подсчетам специалистов-геологов, в этих горящих фонтанах ежеминутно сгорают тысячи кубометров газа, но погасить факелы можно лишь с помощью бурения наклонных скважин, которые отведут газ от устьев горящих фонтанов. Бурение таких скважин займет не меньше 3–4 месяцев.

Одновременно с возникновением пожаров наблюдается массовое бегство рабочих из тундры, что привело к остановке бурильных работ, замерзанию глинистого раствора в скважинах и выходу из строя двадцати двух буровых. Ежедневные убытки исчисляются в миллионы рублей, а слухи о «белом терроре тундры» грозят вообще парализовать все русское население края, спровоцировать восстания в лагерях заключения и сорвать введение в строй газопровода «Сибирь – Западная Европа».

По предположению руководства местного КГБ и милиции, поджоги буровых совершаются коренными жителями края – ненцами под влиянием слухов о возрождении Ваули Пиеттомина, который в прошлом веке дважды руководил антирусскими восстаниями ненецкого народа. Однако не исключено, что побег трех заключенных из лагеря № РС-549, зверские убийства руководителей строительства газопровода и георазведки, взрывы в Салехарде и поджоги буровых – не исключено, что все это является заранее спланированной акцией американской разведки с целью срыва пуска газопровода «Сибирь – Западная Европа».

Учитывая вышеизложенное, партийная комиссия полагает, что одной авиадесантной дивизии имени Октябрьской революции ЯВНО НЕДОСТАТОЧНО для немедленного наведения порядка в округе. Комиссия считает, что во избежание тотального бунта ненецкого населения, распространения этого бунта в Ханты-Мансийском, Таймырском, Эвенкийском и других соседних округах, населенных северными национальными меньшинствами, а также во избежание восстаний в лагерях заключенных и угрозы разрушения газопровода и газопромыслов необходимо немедленно перебросить в Ямало-Ненецкий округ дополнительные воинские части, занять этими частями все без исключения населенные пункты округа и пресечь местному населению все возможности передвижения по Ямалу…

Председатель партийной комиссии,

первый секретарь Тюменского

обкома партии Богомятов

Салехард,

13 декабря,

5 утра по местному времени

38

Я пришла в себя от знакомого сочетания боли и наслаждения. Совсем рядом, буквально возле уха, громко и ритмично бил бубен, и в такт этим ударам чужая мужская плоть с силой входила в мое тело, вызывая и боль, и сексуальную истому. Я рефлекторно дернулась всем телом, чтобы выскочить из-под насильника, и только теперь поняла, что происходит.

Я лежала абсолютно голая на каком-то столе: руки, ноги и голова были жестко привязаны к этому столу узкими кожаными ремешками, на глазах – темная плотная повязка, а во рту – кляп. Я не могла шевельнуться, не могла кричать и не видела, кто меня насилует. Только по весу налегающего на меня тела, да еще по тому, что финал наступил очень быстро, я поняла, что это был мальчишка лет 15.

– Следующий, – сказал девичий голос по-ненецки.

Я ужаснулась: неужели они все здесь – вся школа-интернат, даже девчонки?..

Очередной мальчишка вошел в мое тело и, не слушая ритма бубна, кончил буквально через секунду – мальчишке было, наверно, лет 12…

– Следующий!

Теперь нечто огромное, как у слона, вламывалось в меня, буквально разрывая внутренности. Кажется, даже сквозь тряпичный кляп прорвался мой вскрик. Но боль утихла так же мгновенно, как возникла, поскольку он выплеснул в меня обжигающую жидкость еще раньше, чем целиком вошел в мое тело…

– Следующий!

И вдруг сквозь все те же ритмичные удары бубна негромкий мальчишеский голос, знакомый голос маленького шамана-декламатора.

– Я не хочу… – сказал он по-ненецки.

– Что?! – взвился от возмущения девичий голос.

– Я не буду, однако…

– Ах ты, е… твою мать! – на чисто русском языке выругался этот девичий голос. – А нас русские мужики могут е…?! Мне уже два аборта сделали! Окку на тот свет отправили! А ты, трусливый сын вороны, русскую бабу боишься тронуть? Ну-ка, где твой хотэ? Сейчас ты все сможешь, однако. Зря меня русские учили, что ли?

Я не видела, что происходило дальше, я только слышала многоголосый хохот и все те же удары бубна. А через полминуты, не больше, очередной мальчишеский «хотэ» вошел в мое тело и тут же опростался.

– Следующий!

Я поклялась себе, что, если останусь в живых, убью эту девчонку. Остальных – тоже. Но ее – первую.

Удары бубна разламывали мозг.

Еще одна тоже почти моментальная инъекция спермы – я уже потеряла им счет…

Собственно, именно эта неспособность мальчишек к длительному сексу спасла меня в тот вечер от увечий, или, как пишут в судебно-медицинских заключениях, «повреждений внутренних органов». Подростки просто выплескивали в меня свою влагу, накопленную ими в разбухших от похотливых мальчишеских снов мошонках, и стол под моими ягодицами был уже весь мокрый. Наверно, эта влага пролилась даже на пол – я вдруг услышала глухой удар и жалобный визг щенка, отлетевшего куда-то в сторону. И тот же девчоночий голос распорядился:

– Уберите собаку, однако! А то привыкнет сперму лизать!..

Бил бубен.

Очередной «хотэ» вошел в мое тело.

Над ухом прозвучал голос все той же девчонки:

– Ну что, русская собака? Нравится тебе, однако? Вы нас вот так триста лет е… Хорошо? Меня тоже так…

Она не договорила: издали послышалось хлопанье дверей, топот бегущих ног и голос Худи Вэнокана!

– Прекратить! – орал он.

Бубен смолк. Я не видела, что происходит, я только поняла, что пришло запоздалое спасение и что можно расслабиться, впасть в забытье. «Еще бы лучше, – подумала я, – потерять сознание час назад и не понимать, что Худя Вэнокан, тот самый Худя, который был по уши влюблен в меня пять лет назад, видит теперь меня голую, изнасилованную мальчишками, привязанную к какому-то столу…»

Я не потеряла сознания. Я ждала, что сейчас от голоса Худи эти подростки бросятся врассыпную, но нет – и этого не произошло. Я только почувствовала, что руки мои, голова и ноги стали освобождаться от ремней – Худя, обходя стол, перерезал ремешки одним резким движением острого ножа. И при этом кричал:

– Зачем?! Зачем вы сделали это?! Вас же всех посадят!

Почувствовав, что тело мое уже свободно от ремней, я медленно повернулась на бок и поджала ноги, сворачиваясь клубком. Худя вытащил кляп у меня изо рта и ножом перерезал закрывающую глаза повязку. Я не кричала, не плакала, меня просто била дрожь и ужасно хотелось пить. Но даже попросить воды не было сил. И не хотелось открывать глаз, не хотелось видеть, знать, жить… И все-таки я видела и слышала.

К Худе Вэнокану подошла та самая 16-летняя Аюни Ладукай, которую несколько часов назад мы допрашивали с Зотовым в вестибюле гостиницы. Она подошла к Худе и сказала голосом, который я теперь не спутаю ни с одним другим голосом в мире:

– Мы отомстили за Окку! Ты же не мужчина – сам не можешь русским отомстить. Наоборот, служишь им, как пес, однако! Тьфу!..

Я не знаю, кому предназначался этот плевок – мне или Худе. Наверно, нам обоим. Но я хорошо помню, что Худя вообще не ответил этой девчонке. Он нагнулся, поднял мою одежду, валявшуюся на полу, и заглянул в кобуру моего пистолета. Кобура была пуста.

– Отдайте ее пистолет! – сказал он жестко. Так жестко, что кто-то из мальчишек без пререканий отдал ему мой пистолет. Худя вложил его в кобуру, потом закутал меня в мой полушубок, поднял на руки и вынес из школы-интерната на улицу.

– А русского суда мы не боимся! – крикнул кто-то нам вслед. – Дальше тундры тюрьмы все равно нету!..

Тридцатиградусный мороз ожег мне дыхание и заледенил голые, торчащие из-под полушубка колени. Но и освежил голову, привел в себя. Я разревелась, уткнула голову в грудь Худе. Держа меня на руках, он ускорил шаг.

На пустой ночной улице не было никого – Салехард выглядел замороженным.