Текст книги "Красный газ"

27

Только в самолете, маленьком, сорокаместном «Иле», Зигфрид позволил себе перевести дух. Расслабившись, он откинулся на спинку кресла и вдруг подумал с ужасом: «Что я натворил! Бежал от КГБ! И где – внутри СССР!»

Пока он угонял машину, пока лихорадочно мчал по ночной тайге к аэропорту, брал в кассе билет и шел на посадку, все было напряжено в нем динамикой действия, и мысли были заняты самоконтролем – не выдать себя, не сказать лишнего слова, не сделать неосторожного жеста. Но теперь, когда они взлетели и когда уже ничего от него не зависело, а нужно было лишь пассивно ждать посадки в Сыктывкаре, страх вернулся. «И вся моя аэрофобия, – подумал он, – ничто по сравнению с этим страхом».

Он огляделся. Рейс был транзитный, с юга, с Кавказа. Самолет был забит черноусыми грузинами в огромных кепках-восьмиклинках. Они шумно разговаривали друг с другом по-грузински, от них дурно и сильно пахло потом, чесноком и чачей, и каждый из них, помимо ящиков, сданных в багаж, вез под своим сиденьем еще мешок или ящик помидоров, мандаринов или цветов. Пожалуй, впервые за все эти годы визитов Зигфрида в СССР он попал из высшего, привилегированного уровня жизни советской элиты в нормальную, будничную. Но обилие грузинских спекулянтов фруктами в самолете и то, что стюардесса явно за взятку разрешила им везти в салоне эти пудовые ящики и мешки, – именно это больше всего успокаивало сейчас Зигфрида. Значит, хотя бы в самолете нет сотрудников КГБ. А то, что сосед-грузин снял ботинки и воздух сразу загустел запахом его давно не мытых ног, – черт с ним! Лучше свобода с запахом пота, чем чистый воздух ловушки-заповедника в Затайке. «А кроме того, – вдруг подумал Зигфрид, – через пару дней от меня самого будет пахнуть не лучше – чемодан с вещами остался в Затайке, а дезодорант от пота в России не купишь…»

Между тем его сосед, сняв ботинки, вытащил из большой плетеной сумки завернутую в промасленную газету «Вечерний Тбилиси» жареную курицу, а точнее – цыпленка табака, остро пахнущего чесноком и специями. Потом из той же сумки появились бутыль красного вина, круг свежего сыра, зелень, спелые помидоры…

Зигфрид вдруг остро почувствовал голод – аж рот заполнился слюной. Грузин же, словно прочитав его мысли, а скорее, просто по законам грузинского этикета, разломил пополам килограммового цыпленка табака и протянул Зигфриду половину.

– Бэри, бэри! – сказал он с грузинским акцентом. – Я Coco из Тбилиси. А ты?

– Меня зовут Зигфрид, – невнятно произнес Зигфрид, принимая цыпленка.

– Еврей, что ли? – спросил Coco.

Зигфрид, впиваясь зубами в сочное куриное мясо, промычал в ответ не то утвердительно, не то отрицательно.

– А чем занимаешься? – спросил Coco, наливая в пластмассовые стаканчики вино себе и Зигфриду.

– Я… переводчик… – нашелся Зигфрид.

Coco усмехнулся:

– Ты переводчик, а я перевозчик! – И поднял свой стакан с вином. – Ладно! Будь здоров, дарагой!

Они выпили, и словоохотливый Coco спросил снова:

– А с какого языка переводишь, генацвале?

– С английского, немецкого… – сказал Зигфрид.

– Вах-ваx-ваx! – сокрушенно сказал Coco. – Если такие языки знаешь, зачем в Америку не уехал, когда Брежнев отпускал?

Зигфрид уже не рад был, что взял курицу и ввязался в разговор. Он неопределенно пожал плечами.

– Теперь жалеешь, конечно, – уверенно сказал Coco и с форсом вытащил из кармана пачку американских «Мальборо», протянул Зигфриду, но Зигфрид отказался, он не курил. – Я тоже дурак был, – продолжал Coco. – У нас в Тбилиси можно было за десять тысяч на еврейке жениться и уехать. А я сидел, думал: ехать, не ехать. В Израиль если ехать – страна чужая, а в Америку если ехать – язык надо знать, правильно?

– Правильно… – поддакнул Зигфрид.

– Неправильно! – решительно отверг Coco. – Надо было ехать! Здесь нет жизни! Вообще нет, понимаешь? Вот я мандарины везу на Север. Раньше, при Брежневе, я за такой рейс свои восемь тысяч делал. Ну, в Грузии дашь милиции взятку, чтобы вывезти товар, ну, в Уренгое, например, или в Норильске тоже нужно милиции платить, чтоб не трогали. Две-три тысячи терял. Но пять тысяч мне оставалось, можно было жить! А теперь? Теперь я лечу – жизнью рискую. Даже если половину своего дохода взятками раздам – все равно никакой гарантии нет, что в тюрьму не посадят. Андропов! – Coco вздохнул: – Нет, прозевали свой шанс, прозевали! Надо было ехать, не думать! Я бы сейчас в Америке «кадиллак» водил!..

Спустя короткое время Зигфрид уже знал немало подробностей о подпольном бизнесе фруктами, овощами и цветами в СССР. Стоимость этого товара поднималась по мере нарастания полярных широт, но и за Полярным кругом были различия. «В Мурманск фрукты сейчас возить нельзя, – рассказывал словоохотливый Coco. – В Мурманске вся милиция поменялась, потому что Андропов туда зятя Брежнева сослал начальником милиции. Теперь в Мурманске ни один милиционер взяток не берет – боятся. А в Архангельске нам делать нечего – там одна нищета живет. Другое дело – Уренгой или Сургут! Там геологи богатые, там простой работяга до тысячи рублей в месяц загребает. Но риск, конечно, – в Салехарде начальник КГБ Шатунов – зверь…»

«Н-да, – подумал Зигфрид, – подпольная торговля фруктами в СССР сродни нелегальной торговле оружием или наркотиками: государство, владея монополией на торговлю и не справляясь с ней, преследует своих конкурентов так, словно они продают людям не цветы и мандарины, а пистолеты и гранаты…»

– Новый анекдот про Андропова знаешь? – говорил между тем словоохотливый Coco. – Как только в ЦК все проголосовали за Андропова, чтобы его назначить генсеком, Андропов говорит: «Проголосовавшие, опустите руки и можете теперь отойти от стенки!» А потом на пресс-конференции какой-то иностранный корреспондент спросил у Андропова: «Товарищ Андропов, а вы уверены, что советский народ пойдет за вами?» «Не пойдут за мной, пойдут за Брежневым!» – ответил Андропов. А знаешь, какую новогоднюю речь нам скажет Андропов по телевизору? Если доживет до Нового года, конечно. «Дорогие товарищи! Поздравляю вас с наступлением нового 37-го года!»

«Пристегнуть ремни» – вспыхнуло красное табло. Самолет сделал разворот и быстро пошел на посадку в Сыктывкар, столицу еще одной этнической мини-республики – Коми АССР. И теперь уже двойной страх – аэрофобия и страх перед КГБ – сжал сердце Зигфрида.

Самолет чиркнул лыжами по заснеженной посадочной полосе и после короткой пробежки замер. Зигфрид со страхом смотрел в иллюминатор. Если у трапа появится черная «Волга», то это за ним, конечно…

Но никто не встречал его у трапа.

Огромный портрет Ленина, похожий теперь не на круглолицых удмуртов, а на раскосых коми, спокойно смотрел со стены бетонного здания аэровокзала на то, как грузинские спекулянты потащили в аэровокзал ящики с фруктами, цветами и прочими дарами советских субтропиков.

Зигфрид помог своему новому «другу» Coco тащить его ящики с пахучими мандаринами и хризантемами.

Едва они преодолели промороженное ночное пространство и вошли в аэровокзал, как в лицо им пахнуло волной спертого воздуха. В здании вокзала скопилось несколько сотен транзитных пассажиров: рабочие вахтовых смен и кавказские спекулянты фруктами и овощами. И тем и другим нужно было в Салехард: рабочим – на буровые и газопровод, а спекулянтам – на рынок. Но по приказу Шатунова Салехард уже вторые сутки был закрыт для пассажирских рейсов. В зимнее время нелетная погода и отмена рейсов – не редкость на Севере, потому рабочие привычно спали вповалку – на полу, на подоконниках. А спекулянты не спали, нервничали: у них был скоропортящийся товар. Прибытие еще тридцати грузин вызвало у них взрыв смеха. Особенно потешались спекулянты из «братской» республики Армении: армяне и грузины любят друг друга примерно так, как бельгийцы датчан.

– На Мурманск занимайте очередь, генацвале! – крикнул прибывшим какой-то молодой армянин.

– Почему на Мурманск? – сказал другой. – Как раз грузины могут в Салехард лететь. У них в штанах ничего нету, рисковать нечем.

Взрыв хохота покрыл конец фразы.

Новоприбывшие растерянно смотрели по сторонам. Наконец какой-то старик сжалился над ними, прояснил ситуацию:

– В Салехарде духи тундры русским половые органы отрезают. Поэтому ни с Ямала, ни на Ямал никого не пускают, чтобы паники не было.

– Какие духи тундры? – спросил Coco.

– А никто не знает какие, – сказал старик и показал руками в воздухе. – Духи, понимаешь? Они никакие! А русским яйца отрезают!

– Слава Богу! – сказал Coco.

– Что – слава Богу? – не понял старик.

– Слава Богу, что он начал эту операцию, – сказал Coco. – Обидно только, почему на Севере начал. Не мог в Грузии начать, с наших русских?!

Теперь расхохотались все: и грузины, и армяне. Конечно, никто и на йоту не верил в каких-то «духов тундры», но при «большой» любви кавказских народов к «старшему русскому брату» все охотно смаковали фантастические слухи о наказании русских таким «интересным способом».

Но Зигфриду было не до смеха и не до этих дурацких анекдотов о духах тундры. Он отошел от кавказской компании и с опустившимся сердцем вышел из аэровокзала на летное поле. Ситуация была безвыходной. Ханов, проснувшись, без труда выяснит, какие рейсы были в эту ночь из Ижевска, и, значит, нужно срочно, немедленно исчезнуть из Сыктывкара, но в расписании значится только один полет на ближайшие три часа: «Сыктывкар – Ижевск – Тбилиси» – тот самый, которым прилетел Зигфрид из Ижевска.

От сознания того, что он снова в западне, еще худшей, чем Затайка, у Зигфрида стало на душе как после тяжелой пьянки. Он осмотрелся.

Справа, в нескольких метрах от аэровокзала, стоял обутый в лыжи маленький двухмоторный «Антон» с красной полосой по фюзеляжу. Возле самолета стоял грузовик с надписью «ПОЧТА». Какой-то молоденький парень, не то пилот, не то механик, в летном меховом комбинезоне бросал из кузова почтового грузовика мешки и какие-то ящики в открытую дверь самолета. Там чьи-то руки принимали ящики, заталкивали дальше в самолет.

Зигфрид медленно подошел поближе. Теперь он смог разглядеть на посылочных ящиках адреса назначения. «НОВЫЙ ПОРТ», «АМДЕРМА», «ДИКСОН»… Новый Порт – это на Ямале, километров 150 северней Салехарда…

Парень, грузивший почту в самолет, отер пот со лба.

– Закурить не найдется? – спросил он Зигфрида.

Зигфрид не курил и, кажется, впервые в жизни остро пожалел об этом.

– Сейчас! – сказал он парню. – Подожди минуту!

И бегом кинулся назад в аэропорт. По дороге уже вытаскивал из кармана пиджака советские деньги. Поскольку в СССР нет ни кредитных карточек, ни системы расчетов чеками, Зигфрид, приезжая в Москву, всегда сразу менял десять – пятнадцать сотен долларов на советские рубли и постоянно таскал в кармане толстую пачку советских банкнот. Теперь, отделив от этой пачки две сторублевки, Зигфрид подбежал к Coco. Тот, сидя на своих ящиках с фруктами, шумно играл с приятелем в нарды.

– Coco, будь другом! – возбужденно сказал Зигфрид. – Продай мне мандарины, десять кило!

Coco взглянул на него изумленно. Зигфрид соврал:

– Друга встретил! У его жены день рождения! И сигареты я у тебя видел американские – продай мне пачку, десять рублей дам за пачку!..

Через минуту он пробирался обратно к выходу с плетеной сумкой Coco, набитой мандаринами, и с пачкой «Мальборо» в руке. Выскочив на летное поле, увидел почтовый самолетик. Оба двигателя уже работали, вращая пропеллеры, а молодой парень в летном комбинезоне, стоя в двери самолета, втаскивал металлический трап. Зигфрид подбежал, протянул парню пачку «Мальборо».

– Держи! Бери всю пачку!

– Да ты что?! – удивился парень. – Нет, мне одну. Я курить бросил, потому у меня своих нет…

– Да бери всю пачку! Американские! – энергично совал ему Зигфрид редкие в СССР американские сигареты.

– Вот тля! – сокрушенно усмехнулся парень. – Ну как тут курить бросишь?! – Он закурил с явным наслаждением и сунул пачку сигарет в карман мехового комбинезона, спросил у Зигфрида: – А тебе куда лететь-то?

– В Новый Порт, – сказал Зигфрид и словно ненароком открыл сумку с мандаринами. При виде этого субтропического «багажа» парень воровато огляделся вокруг – нет ли начальства или свидетелей. Затем сказал Зигфриду грубо и торопливо:

– Ну так садись! Живо давай! Фули ты стоишь?!.

Через минуту они уже взлетали в темное заполярное небо. Зигфрид ликовал: было 6 утра, даже если Ханов поднимет сейчас весь КГБ СССР, кому придет в голову искать Зигфрида Шерца в Новом Порту, в ямальской тундре!

Когда самолет лег на курс, молоденькие летчики, пилот и механик, с аппетитом пожирая мандарины, сообщили Зигфриду:

– Повезло тебе, паря, с нами! Подфартило, друг! На Ямал сейчас и мышь не проскочит! Все перекрыто!

– Почему?

– А там полный бордель – ненецкое восстание! Не веришь? Бля буду! Несколько дней назад три зека дернули в побег из лагеря и по дороге прирезали в тундре каких-то геологов, поотрезали им уши и яйца. Нам сам начальник аэропорта рассказал! Но хохма в другом – хохма в том, что ненцы решили, будто это духи тундры подали им сигнал к восстанию, и по всей тундре стали наших русских резать. А в Салехарде даже два взрыва устроили. Но ни хера! Сегодня в Салехард наши десантники высадятся. Они там живо наведут порядок!..

И Зигфрида вдруг осенило: так вот почему его задержали в Ижевске, вот почему была Затайка со всеми ее неожиданными удовольствиями! На Ямале восстание! Но, черт возьми, это дурацкое восстание может сорвать открытие газопровода! Тем более ему нужно срочно в Уренгой, тем более! Он просто гений, что сбежал из Затайки! Если из-за этого восстания европейские банки не выплатят русским 9 миллиардов, то прощайте, миллионы! Нет, дудки, теперь его уже никакой КГБ не остановит!

Часть третья
Ледоход в декабре

28

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ ТЕЛЕГРАММА

Срочно

Секретно Салехард,

окружному комитету КПСС

Для ликвидации беспорядков в нашем округе сегодня, 12 декабря, в Салехард прибывает авиадесантная дивизия имени Октябрьской революции под командованием генерал-майора Гринько.

Второму секретарю окружкома товарищу Рогову вступить в обязанности первого секретаря и мобилизовать партийную организацию города и все силы местного КГБ и милиции в помощь прибывающим в город войскам. Бывшего первого секретаря Петра Тусяду за самовольный уход с поста исключить из рядов КПСС.

Председателем партийной комиссии по ликвидации беспорядков назначен первый секретарь Тюменского обкома партии товарищ Богомятов.

А. Еремин,

заведующий орготделом ЦК КПСС

Москва, Кремль,

12 декабря 1983 г.

29

В четыре часа дня кавалькада служебных машин и вездеходов под охраной трех бронетранспортеров Салехардского военного гарнизона отчалила от здания окружного комитета партии. Новый первый секретарь окружкома партии Владимир Рогов, начальник Салехардского управления КГБ майор Шатунов, начальник местной милиции полковник Синий и прочее начальство ехали в аэропорт встречать авиадесантную дивизию имени Октябрьской революции. Шатунов обещал по дороге в аэропорт забросить меня в гостиницу: в ночь расследования убийства Розанова я не спала ни минуты, потом были два утренних взрыва у зданий «Ямалгаздобыча» и «Северотрубопроводмонтаж», потом – нападение толпы рабочих на местное управление КГБ, и от всех этих переживаний и бессонницы я просто валилась с ног.

Над Салехардом висела полная и красная от мороза луна. Под ней в черном небе полярной ночи кружили над городом три вертолета и три «Аннушки» местной полярной авиации.

Но преступники даже во время двух утренних взрывов не пытались выскочить из Салехарда.

И вообще в то утро из города не выезжал и даже не пытался выехать ни один вездеход, ни одна ненецкая нарта.

Мы катили по Салехарду, по его пустым, будто вымороженным улицам, мимо зданий, изгаженных надписями и рисунками. Обычно время с четырех до семи вечера – самое оживленное в городе. Открыты магазины, парикмахерская, столовая, почта, и на центральной, освещенной фонарями улице имени Ленина царит нормальная городская сутолока. Еще три дня назад здесь так и было, тем более что накануне торжественного открытия газопровода тресты «Ямалторг» и «Ямалпродснаб» выбросили в магазины, как это делается перед праздниками, импортную обувь, женское белье, мужские финские костюмы, транзисторные приемники и магнитофоны, а в продовольственных магазинах появились настоящее сливочное масло и даже куры! Конечно, салехардские улицы тут же заполнились людьми с санками, груженными увесистыми сумками с добытыми в очередях продуктами. И никакой буран не мог стереть улыбок счастья с лиц этих людей. Мы победили, мы покорили тундру, и нам есть теперь чем украсить праздничный стол!..

Но сегодня вся эта праздничная суета исчезла из Салехарда. Город был как в осаде – только вооруженные милицейские патрули, гусеничные вездеходы и… ненецкая детвора. Поскольку русские учителя и воспитатели интернатов не вышли на работу, дети безбоязненно шастали по центральным улицам, катались на санках, запряженных собаками, а некоторые даже цеплялись металлическими крючьями за вездеходы и с хохотом катили за ними по скользкой мостовой. 16—17-летние ненецкие подростки разгуливали по улицам в празднично нарядных малицах и кисах, осмеивая по-ненецки милицейские патрули и гэбэшные вездеходы. Что они говорили – почти никто из русских не понимал, но жесты их были красноречивы – при приближении патруля или вездехода они словно бы ненароком вынимали из висящих на поясе ножен красивые ножи с костяными рукоятками (неизменная принадлежность ненецкой национальной экипировки) и делали вид, что пробуют рукой острие – хорошо ли оно отточено. Конечно, надписи вроде «Русские – вон из тундры!» и «Духи тундры за нас!», а также кровоточащие мужские члены, пририсованные на праздничных плакатах, – это их работа…

Кавалькада машин остановилась у гостиницы «Север» – трехэтажного здания со свежепокрашенным к приезду европейских гостей фасадом и огромным фанерным транспарантом с алыми буквами:

«ПАРТИЯ – УМ, ЧЕСТЬ И СОВЕСТЬ НАШЕЙ ЭПОХИ!»

Шатунов вместе со мной вышел из машины, и мы вошли в гостиницу. Посреди пустого вестибюля в креслах сидели и играли в карты майор Оруджев и патрульный милицейский наряд – молоденький лейтенант милиции и два дружинника. У ног Оруджева дремали две привезенные из лагеря караульно-разыскные собаки.

Увидев Шатунова, милицейский наряд и майор Оруджев испуганно вскочили. Молоденький лейтенантик громко отрапортовал:

– Товарищ майор! Разрешите доложить! На вверенном мне объекте все спокойно, происшествий нет!

Шатунов хмуро кивнул на пустую стойку администратора:

– А где администратор гостиницы?

– Служащие гостиницы на работу не вышли, товарищ майор, – доложил лейтенантик и добавил с улыбкой: – По домам сидят, забаррикадировались, товарищ майор. Духов боятся.

– Та-ак… – проговорил Шатунов. – А кто, по-твоему, будет здесь военное начальство расселять? Пушкин? Живо вызови вездеход и – в объезд по домам! Чтобы через полчаса все были на местах! И во всех номерах чтобы белье было чистое! Здесь будет штаб дивизии, ты понял?

– Так точно, товарищ майор. Разрешите исполнять?

– Исполняй. – Шатунов проводил взглядом выскочивших из гостиницы милиционеров и повернулся к Оруджеву. Тот все это время стоял перед ним по стойке «смирно». – А ты почему не уехал? Тебе в лагере надо быть, а то у тебя там вообще все зеки разбегутся!

– Солярки нет, товарищ майор, – сказал Оруджев. – Ехать не на чем. Нас ни транспортная база КГБ, ни милиция не заправляют – на нас нет разнарядки. Мне даже мясо для собак не дают. Второй день собаки не кормлены.

– Не заработали твои собаки на мясо, вот и все! – сказал Шатунов. – Ладно, пока они будут собирать работников гостиницы, посидишь тут, поохраняешь. А потом я прикажу – дадут тебе солярку. И чтоб с глаз моих долой, в ту же минуту, понял?

– Слушаюсь, товарищ майор.

Шатунов вздохнул, обвел взглядом вестибюль гостиницы и молча вышел. Его «Волга» тут же умчалась в аэропорт встречать десантную дивизию, а мы с Оруджевым остались в гостинице одни. Я стала подниматься по лестнице на второй этаж. Даже спиной чувствовала на себе собачье-просительный взгляд Оруджева. Один мой жест, один поворот головы – и он бы взлетел по лестнице в мой номер. Но я не оглянулась. Все, что было между нами всего три дня назад в лагере № РС-549, там и осталось – на соломенном матраце в комнате для свиданий заключенных с их близкими родственниками. Но там был один Оруджев, а здесь – совсем другой. Пусть и за то, что было, скажет спасибо…

Я поднялась к себе в номер и на всякий случай дважды повернула ключ в замке. Не было сил принять ванну, я стряхнула с ног валенки, сбросила овчинный полушубок, стянула меховой комбинезон и плюхнулась в постель. Последнее, что я слышала, – тяжелый авиационный гул где-то в стороне, над Обью.