Текст книги "Братство Маргариты (сборник)"

– Заткнись, дура!

– Ах, так?

Ивана бросилась в спальню. Там, стоя на коленях, мать, вся в слезах, молилась перед иконой.

– Нет, – сказала ей Ивана, – теперь не замолишь! Я все равно его найду!

И, заполошно схватив свой школьный рюкзак, куртку, плейер и еще что-то из одежды, стремглав выскочила из квартиры.

– Ты куда? – запоздало крикнула бабушка.

Мать вышла из спальни, спросила:

– Куда она ушла?

– Ну куда-куда? – сказала бабушка. – К подруге какой-нибудь, куда еще?

– Я боюсь, мама…

– А ты не боись. Ты что, из дома не уходила? И я уходила. Придет.

Ранним утром следующего дня мать Иваны, одетая в свою проводницкую форму, стола у ворот школы, вылавливала одноклассников Иваны и спрашивала, не видели ли они Ивану.

Наконец из-за угла появился и Федя, она бросилась к нему:

– Федя, а где Ивана?

– Я не знаю, – удивился он. – Здравствуйте. А почему вы спрашиваете?

– Господи! – испугалась мать. – Да где же она?! Мне на работу!..

В отделение милиции они уже прибежали вдвоем. На компьютере у пожилой, с погонами капитана, дежурной был сайт «Одноклассники», и она лишь вполуха слушала сбивчивый рассказ матери Иваны.

– Ей тринадцать лет!..

– Почти четырнадцать, – поправил Федя.

– Ну и что? – сказала мать. – Куда она могла деться? – и дежурной: – Я вас прошу!

– Сколько суток? – спросила та, не отрываясь от экрана.

– Что «сколько суток»?

– Сколько суток, как сбежала?

– Почему сбежала? – сказала мать. – Вчера ушла, вечером. Но я вас прошу: ее надо найти! Запишите, пожалуйста: Малышкина Ивана, 13 лет, приметы…

Дежурная нехотя достала бланк розыска.

– Да подождите панику устраивать! Ну не ночевала, подумаешь! Или у подруги, или… Четырнадцать лет. Джульетта в четырнадцать лет уже домой водила… Как фамилиё?

– Федя, – сказала мать, – я тебя умоляю! Мне на работу! – и объяснила дежурной: – Я проводницей на поезде! У меня рейс…

– Бегите, – сказал ей Федя. – Я тут сам все скажу.

– Позвоните мне. Пожалуйста! – попросила мать дежурную и быстро написала на клочке бумаги: – Вот мой мобильный! Как найдете, звоните!

– Ага, разбежалась… – пробурчала ей вслед дежурная.

Не доверяя милиции, Федя сам отправился на поиски Иваны. Заглядывал в кафе… в библиотеки… в парк… на автовокзал… на рынок… в пивную… на речной вокзал… в котельные… И, наткнувшись на бомжей-наркоманов, которые рылись в мусорном ящике, спросил у них. Те ответили – мол, заплатишь, скажем. Пошарив по карманам, Федя отдал им все деньги, и они махнули ему рукой в сторону каких-то задворков. Федя рванул туда…

Отодвинув доску в глухом заборе вокруг заброшенного аварийного дома, он пролез через забор в замусоренный и грязный двор аварийного дома, нашел там лаз в подвал, спустился в него и оказался в бомжатнике – бывшем бомбоубежище, ставшем ночлежкой.

Здесь было сыро, темно, грязно. Облупившиеся бетонные потолки и стены в граффити. В углах грязные матрацы, на которых валялись бомжи и наркоманы. Кто спал, кто что-то ел из пластикового пакета, кто кололся, кто курил вонючую самокрутку. Полуодетая девица ходила по бомжатнику, по-птичьи размахивая руками и восклицая: «Я летаю!.. Я летаю!..»

Всматриваясь в темные фигуры на матрацах, Федя обходил бомбоубежище из комнаты в комнату и наконец наткнулся на Ивану. Скорчившись, она спала в углу, прямо на бетонном полу.

Федя попробовал разбудить ее, растолкать, но она была в полной отключке.

Взвалив ее к себе на спину, он поволок ее к лестнице.

Несколько бомжей преградили ему дорогу, требуя выкуп. Денег у Феди не было, а без выкупа они его не выпускали. Пришлось отдать им куртку.

На свежем воздухе Ивана пришла в себя, и ее вырвало.

Затем, обняв измызганную, в грязной одежде Ивану, Федя повел ее по улицам. Ивану качало, она почти падала, и прохожие брезгливо обходили эту пару, отпуская презрительные реплики:

– Сволочи! С утра напились!..

– В милицию их нужно!..

– И куда токо родители смотрят?..

– Ну отстой! Убивать таких…

Дотащив Ивану до подъезда своего дома, Федя хозяйски открыл подъезд, завел Ивану в свою квартиру и прямиком – в ванную. Ивана была по-прежнему в отключке, еле стояла на ногах и слепо качалась из стороны в сторону. Не раздевая ее, Федя поставил Ивану в душевую кабинку, перевел регулятор воды на «хол.» и включил воду.

Под ледяным душем Ивана разом пришла в себя, открыла глаза и попыталась выскочить из кабинки. Но Федя не выпустил ее, насильно удержал под мощной струей холодной воды.

– Чем ты кололась? Говори, чем кололась?

– Пусти! Мне холодно! Пусти!

– Не пущу! Чем кололась?

Ивана расплакалась:

– Я не кололась! Я курила!

– Что ты курила?

– Я не знаю! Пусти!

Федя выпустил ее из душевой кабины. Трясясь от холода, она стала стаскивать с себя мокрую одежду.

– Уйди отсюда! Не смотри! Скотина!

Федя ушел, закрыл дверь.

Ивана разделась догола и, дрожа и кутаясь в полотенце, выскочила из ванной.

Федя показал ей на кровать в спальне:

– Ложись, согрейся.

Ивана нырнула под одеяло.

– Уйди отсюда, сволочь!

Но и под одеялом ее так трясло, что зубы стучали.

Федя посмотрел на нее, а затем разделся и лег рядом с ней.

– Не смей! – стала отталкивать его Ивана. – Уйди! Не трогай меня!

Но Федя обнял ее, и она сдалась, прижалась к нему и расплакалась, уткнувшись лицом в его плечо. Он стал целовать ее в мокрые глаза, щеки, губы…

* * *

Ивана и Федя снова стояли перед служащей паспортного стола. Та читала на бланке их запроса:

– «Карпатый Олег Кириллович»… – И подняла глаза. – Это какой Карпатый? Депутат?

– Он директор стройтреста, – сказал Федя.

– Но он депутат, – ответила служащая и вернула им бланк. – Адреса депутатов мы не даем.

– Почему? – спросила Ивана.

– Потому! Есть инструкция.

– Но он нам нужен!

– Нужен? – усмехнулась служащая. – Идите к нему в стройтрест. Если вас пустят.

Лузгая семечки и наблюдая за подъезжающими машинами, Ивана и Федя пятый день дежурили на автостоянке перед супермаркетом «Куписам». И на пятый день были вознаграждены за упорство – тут появился знакомый «форд» с номером «ВУ 651 ПО».

– Все, пошли! – решительно сказал Федя Иване.

– Нет, я боюсь, – вдруг струсила она.

– Опять?

Меж тем машина запарковалась, из нее вышли Карпатый и 14-летний подросток.

Федя и Ивана переглянулись в замешательстве – этого они не ожидали.

А Карпатый и подросток уже зашли в магазин.

Федя и Ивана последовали за ними.

В магазине, взяв тележку, Федя и Ивана нашли Карпатого в вино-водочном отделе. Делая вид, что изучают марки выставленных на полках вин, Федя и Ивана приблизились к нему. А Карпатый, стоя у витрины дорогих подарочных коньяков, обсуждает их с 13-летним подростком.

– А если б у тебя был день рождения, ты бы что хотел в подарок? – говорил подросток.

– Ну я! – отвечал Карпатый. – Я люблю текилу! Но не такую, как тут, а голубую. Которую я из Мексики привожу. А Сорока текилу не пьет.

– А что он пьет? – спросил 13-летний. – Ты же с ним двадцать лет дружишь – должен знать…

Тут к отделу подошел Царицын, и тоже с тележкой.

– О-о! Кого я вижу?! Привет! – сказал он.

– Здравствуйте, дядь Женя, – ответил 13-летний.

Царицын пожал руку Карпатому, похлопал по плечу 13-летнего.

– Растешь, Витюша! – И Карпатому: – Ну что? Выбрал? А давай мы Сорокину от нас двоих купим. – Он взял с полки коллекционную водку в роскошной подарочной коробке с хрустальными рюмками. – Например, эту «Царскую».

Но Карпатый язвительно усмехнулся:

– Ага, счас! Ты Царицын и водка «Царская». Получается твой подарок за наши бабки.

Царицын поставил водку на место.

– Извини, не подумал. Тогда действительно вы свой подарок покупайте, а я куплю что-нибудь другое, не алкогольное. Пока! До завтра. Встретимся в «Речном».

И Царицын ушел.

– Па, по-моему, он обиделся, – сказал 13-летний Витюша.

– Он? – улыбнулся Карпатый. – Да нет! Мы с ним и Сорокой не разлей вода! В таких заворотах бывали!

Он поставил в тележку большую коробку с подарочным виски и направился к кассе. Федя и Ивана двинулись следом.

– В каких? – спросил на ходу Витюша у отца.

– Мал еще, – ответил Карпатый. – Вырастешь, расскажу.

– А я и сам знаю, – ухмыльнулся Витюша.

– Что ты знаешь?

– А я у бабушки одну газету видел, старую…

Карпатый разом остановился, дал сыну подзатыльник.

– Заткнись! – И, оглянувшись по сторонам, понизил голос: – Ты чё при людях? Я ж депутат!

Тут за окном магазина громыхнул гром, это в городе начиналась весенняя гроза.

Весенняя гроза секла окна библиотеки и стучала по ним ветками уличных деревьев.

В пустом библиотечном зале Ивана листала подшивки старых, тринадцатилетней давности, газет. Эти пожелтевшие страницы пестрели броскими заголовками тех сумасшедших времен:

«Банды Закаева и Гелаева захватили Урус-Мартан»

«Теракт в токийском метро! Погибли 11, пострадали 5000!»

«Еще один маньяк в нашей области!»

Наконец Ивана находит то, что ищет, – заметку с хлестким заголовком:

Свадьба или срок!

17-летний сын генерала Сорокина женится, чтобы избежать срока за изнасилование

Ивана, помертвев, стала читать эту заметку, но тут к ней подошла старушка библиотекарша:

– Девушка, восемь часов, мы закрываем.

– Еще минутку, – попросила Ивана. – Пожалуйста!

Библиотекарша заглянула на газетную страницу и сказала печально:

– Да, вот мы в какое время живем. Эти мерзавцы втроем девочек портили, а генерал их отмазал. Только тебе-то это зачем?

– Нет, это я случайно… – ответила Ивана.

– Все, заканчивай.

Библиотекарша ушла в книгохранилище и стала щелкать там выключателями, выключая свет.

А за окнами продолжалась гроза, и при очередном раскате грома Ивана решительно вырвала из газеты кусок страницы с роковой заметкой.

В пустом парке было темно, мокро и мусорно после грозы.

Ветер скрипел железяками мертвых аттракционов, раскачивал люльки чертова колеса и редкие фонари в темных аллеях.

Стоя под вышкой для прыжков с резиновым канатом, Ивана достала из-за пазухи фломастер и кусок газеты с роковой заметкой, написала на этом куске: «Все, мама! Я улетела! Ивана…», спрятала газету за пазуху и решительно полезла вверх по мокрым перекладинам металлической лестницы. Порой ее руки соскальзывали с этих перекладин и казалось, что она сорвется. Но она продолжала взбираться все выше.

С высоты ей открылся темный, в редких огнях ночной город над рекой.

В голове гремела музыка группы «Дважды два».

Наконец Ивана достигла верхней площадки – крохотной, два на два метра. Вылезла на эту площадку, легла на ней, отдышалась, а затем встала в полный рост и распахнула руки, как для полета.

Ветер тут же надул ее кофту и рукава.

Ивана наклонилась навстречу ветру и сделала шаг вперед.

Теперь она стояла на самом краю площадки, в последний раз посмотрела на город, на дальний пароходик на реке и вниз, на черную землю.

– Ну! – громко сказала она самой себе. – Прыгай же, дура! Прыгай! – и расплакалась. – Я не могу… – и тут же озлобилась: – Можешь! Давай! Ты никто! Ты выблядок! Прыгай!

Но не так-то просто кончить жизнь самоубийством!

Сникнув, она отступила от края площадки, снова легла на нее и, разозлившись, принялась сдирать с себя одежду и швырять ее вниз – кофту, майку, юбку, кроссовки…

Катившая по темным аллеям парка патрульная ментовская машина проезжала мимо вышки, и одна из кроссовок Иваны шлепнулась ей на лобовое стекло.

Менты остановились, вышли из машины, задрали головы вверх и в изумлении открыли рты – на вышке, на ее самой верхней площадке сидела голая Ивана, болтала ногами и в полный голос горланила какой-то новый шлягер группы «Дважды два».

– Эй! – крикнул ей один из ментов.

– Тихо! – одернул его второй. – Ты чё? Напугаешь – свалится к чертям! Она ж пьяная в жопу!

– А чё делать?

– Не знаю. Я не полезу.

– Ладно, ну ее на хрен…

Менты сели в машину и укатили.

Ивана посмотрела, как милицейская машина удалилась в черной аллее, вздохнула и попробовала сама спуститься с вышки. Но это оказалось трудней и страшней, чем подниматься, – она не видела нижних перекладин, руки и ноги скользили…

Зависнув на высоте, Ивана стала скулить и плакать от страха:

– Спасите!.. Эй!.. Люди!.. Ну, пожалуйста! Эй!..

Но никто не отвечал, только вдали прогудел и проклацал по рельсам скорый поезд.

Так, скуля и дрожа от холода, Ивана все-таки спустилась с вышки на землю, стала собирать свою одежду…

Ночью мать Иваны, стоя на коленях пред иконой Пресвятой Ксении великомученицы, беззвучно благодарила ее за спасение дочери.

Лежа в своей кровати и отрешенно глядя в потолок, Ивана спросила:

– Ма! Почему ты не сделала аборт?

– Какой аборт? – испугалась мать.

– Обыкновенный. Они тебя изнасиловали втроем.

– Кто меня изнасиловал?? С чего ты взя…

– Молчи. Я все знаю. Карпатый, Царицын и Сорокин. Ты с ними в одной школе училась.

– Откуда… Кто тебе сказал? – спросила мать помертвевшим голосом.

Ивана достала газетную заметку, прочла вслух:

– «Сын генерала Сорокина и дети „новых русских“ Олег Карпатый и Евгений Царицын совращали или насиловали своих одноклассниц и избежали тюремных сроков только ценой свадьбы…» Ну? Какой ты у них была по счету?

Мать молчала.

Но Ивана не унималась:

– Почему ты не сделала аборт?

Мать продолжала молчать.

Ивана села в кровати и крикнула:

– Отвечай!!!

Но мать молчала.

– Как мне с этим жить, мама? – негромко произнесла Ивана.

Мать не ответила и на это.

– Почему ты их не судила? – спросила Ивана.

Мать все молчала.

– Да отвечай же! – снова крикнула Ивана. – Я имею право знать! Почему ты не сделала аборт?

Мать кивком головы показала ей на икону:

– Она мне не разрешила.

Тут в дверь заглянула сонная бабушка:

– Что тут за крик?

– Мама, уйди, – сказала ей мать Иваны.

– Ты опять скандалишь? – спросила бабушка у Иваны.

– Ма, она все знает, – сообщила ей мать.

Бабушка изменилась в лице.

В ресторане «Речной» гремела музыка. Но теперь на веранде за столиками под навесом была взрослая публика. Впрочем, были и подростки – дети этих взрослых. И среди них – та самая Лена, чей день рождения здесь отмечали почти год назад. Она сидела за центральным столом с матерью и отцом-подполковником ВВС. Здесь же, за этим столом, – Карпатый с женой и 14-летним сыном, Царицын с женой и двумя сыновьями-погодками, еще кто-то…

Неожиданно музыка оборвалась, массовик взбежал на сцену.

– Внимание! – сказал он в микрофон. – А сейчас еще одна фишка нашего вечера – белый танец! Но – особенный! Дочери приглашают отцов! Маэстро, врубай!

Подросток-диджей включил вальс.

Лена поднялась, церемонно пригласила отца.

А перед Карпатым вдруг возникла Ивана. Она была в материнском, в крупный горошек, платье времен 90-х годов. Но если несколько месяцев назад, когда она надевала его дома перед зеркалом, оно было ей великовато, то теперь – в самый раз.

Церемонным книксеном Ивана пригласила Карпатого на танец. Карпатый удивленно переглянулся с женой, однако встал и повел Ивану на танцплощадку. Там Ивана положила ему руку на плечо, и они стали танцевать.

– Тебе сколько лет? – спросил Карпатый с усмешкой самоуверенного жуира.

– А вы сами посчитайте, – улыбнулась Ивана.

– Ну как я могу? Наверно, пятнадцать, шестнадцать…

– Моя фамилия Малышкина. Мария Малышкина – помните такую?

Карпатый остановился как громом пораженный.

– Нет, вы танцуйте, танцуйте, – сказала Ивана. – Иначе я вам счас по морде дам! При всех! Ну, танцуйте!

Карпатый принужденно продолжил танец.

Издали за ними наблюдали жена и сын Карпатого, а также Царицын с женой и сыновьями-погодками. При этом Царицын озадаченно тер свой лоб, пытаясь что-то вспомнить.

А с края танцплощадки за танцем Иваны с Карпатым следил Федя.

Танцуя с Карпатым, Ивана остановилась у центрального столика, подошла к Царицыну и сделала книксен перед ним.

Царицын, озабоченно переглянувшись с Карпатым, встал и пошел танцевать с Иваной.

– Мне кажется, я вас где-то видел, – сказал он в танце. – Вы были у меня на приеме?

– И не раз, – усмехнулась Ивана.

– Правда?

– Ага. Первый раз это было пятнадцать лет назад. У вас дома. Тогда вы меня принимали втроем – вы, ваш дружок Карпатый и вот этот подонок, – Ивана кивнула на Сорокина, отца Лены, танцующего с дочкой. – Ну? Теперь узнаете? Я дочка Маши Малышкиной из десятого «А». И вас троих. Вы танцуйте, не останавливайтесь! А то я вас всех могу засудить. Потому что срок давности за изнасилование – пятнадцать лет. А мне только четырнадцать, даже меньше. Так что я еще год могу вас иметь по 47-й статье.

Ивана остановилась перед вальсирующими Леной и ее отцом-именинником, тронула Лену за плечо:

– Махнемся, Ленок…

– Зачем? – сказала та. – Я с папой танцую.

– Ничё, я тебя старше на месяц. Иди потанцуй с дядей Женей.

И Ивана властно взяла именинника за плечо и за руку и увела в вальсе.

– А ты мне нравишься, – сказал ей именинник. – Решительная девушка!

– Еще бы! Я же старшая дочь. Вся в родителей.

– Интересно, – игриво сказал именинник. – И кто же родители?

– А у меня их трое!

– Иди ты! Как это?

– А так. Мою маму три подонка изнасиловали. Вы, Царицын и Карпатый. Я Малышкина. Ты помнишь Малышкину из десятого «А»? Она в этом платье в школу ходила. Вспомнил? Ты танцуй, папаня, не останавливайся! А то я вас всех могу по 47-й упечь. Хоть завтра… Но ты знаешь, что я думаю? Что я твоя дочь. И знаешь почему? Ты спроси, не стесняйся.

– Ну… – принужденно спросил именинник. – Почему?

– Во-первых, ваша троица не только мою маму… Ленкину тоже. Но Ленкина мать именно тебя заставила на ней жениться. Почему? Наверно, ты был тогда самый главный и решительный – и с ней, и с другими. Вот и выходит – если Ленка твоя дочь, то и я тоже. Только я старше. А еще… Знаешь, когда я вижу во сне отца, он на тебя похож. То есть это на уровне генетической памяти. Ну и последний аргумент – я метко стреляю. Это у меня тоже от тебя, наследственное… Но ты расслабься, папаня! Я вас не разведу на бабки. Просто я всегда мечтала с отцом потанцевать.

Издали Федя напряженно смотрел на Ивану, вальсирующую с отцом.

Тут ведущий опять выскочил на сцену, схватил микрофон и объявил:

– А теперь – внимание! Главный сюрприз нашего вечера: друзья именинника дарят ему на день рождения группу «Дважды два»!!!

И грянула музыка этой группы, и под восторженный визг подростков на сцену ураганом вылетели кумиры Иваны и ее сверстников – подростковая группа «Дважды два». Они пели песню о том, что рано или поздно все взрослеют – даже маленькие дети рано или поздно становятся взрослыми…

Продолжительный звонок в дверь разбудил Ивану, ее мать и бабушку.

Поскольку бабушка спала на диване в гостиной, она, набросив халат, заспанно подошла к двери.

– Кто там?

– Малышкины тут живут? – спросил из-за двери мужской голос.

– Тут… тут… – проворчала бабушка, отпирая и открывая дверь.

К ее изумлению, за дверью на лестничной площадке стоял доктор Царицын.

– Доброе утро. А Мария дома?

Но бабушка не успела ответить, поскольку мать Иваны уже вышла из спальни, и Царицын сам увидел ее.

– Здравствуй, Маша, – сказал он. – Я пришел поговорить. Можно войти?

Но вместо матери ответила бабушка:

– Нет! С подонками нам не о чем разговаривать! Вон отсюда!

И резко захлопнула дверь.

Однако Царицын успел вставить ботинок в дверной проем.

– Подождите, – сказал он через щель. – Мы открыли счет…

– Вон отсюда! – перебила бабушка и с такой силой саданула дверью по ноге Царицына, что он выпростал ее из дверного проема, и дверь захлопнулась.

Прихрамывая, Царицын вышел из подъезда, подошел к своей красной «Ладе», открыл ее и сел за руль.

– Ну? – сказал с заднего сиденья Карпатый.

– Вытурили, – сообщил Царицын, заводя машину. – Слова не дали сказать.

Машина тронулась и выехала со двора.

Сверху, из окна третьего этажа, за ней смотрели Ивана и ее мать Мария.

Издали доносился утренний перезвон церковных колоколов.

В этот ранний час в пивном баре было не накурено и почти пусто.

Царицын, Сорокин и Карпатый стояли за столиком, пили пиво из кружек.

– Чё будем делать? – сказал Карпатый.

Царицын и Сорокин хмуро молчали.

– Они нас будут теперь кошмарить, как захотят!..

Тут к ним подошел один из первых посетителей, обратился к Карпатому:

– Олег Кириллович, я к вам как к депутату…

– Слушай, отвали, а! – сорвался Карпатый. – У меня сегодня выходной, понимаешь?

– Но я к вам как к депутату…

– А депутаты тоже люди, – объяснил Сорокин. – Может он спокойно пива выпить?

Мужик неохотно отошел.

– Вот что! – решительно сказал Карпатый Сорокину. – Ты был зачинщиком, ты и решай вопрос. И срочно, понял? Пока до суда не дошло.

– А может, ты? Все-таки депутат…

– Вот я тебе, как депутат, и поручаю.

Сорокин тяжело вздохнул, повернулся к Царицыну:

– Ладно, давай сберкнижку.

Царицын полез в карман.

* * *

Выйдя с потоком школьников из школы, Ивана и Федя направились домой. Весна уже полностью вошла в свои права, и город дышал расцветающей сиренью, липовым и яблоневым цветом.

Ивана сняла с уха один наушник и дала Феде послушать новый хит группы «Дважды два».

Под эту музыку они и шагали, когда Федя обратил внимание на серую «тойоту», которая медленно катила за ними.

– По-моему, это за нами… – сказал Федя.

Они остановились, выжидающе развернулись к машине.

«Тойота» тоже остановилась. Солнце отражалось в лобовом стекле, и потому ни Феде, ни Иване не было видно водителя.

Ивана и Федя пожали плечами и пошли дальше.

Но и «тойота» двинулась следом.

Федя круто развернулся и пошел к «тойоте».

Но машина вдруг резко рванула вперед и умчалась.

Затененные боковые стекла так и не позволили им разглядеть водителя.

Но когда – уже к вечеру – Ивана подошла к своему дому, «тойота» стояла там, при въезде во двор. И, увидев Ивану в боковом зеркале, Сорокин предупредительно открыл правую дверь.

Ивана, поколебавшись, села в машину.

– Здравствуй, дочка, – сказал Сорокин.

Ивана не ответила, а, не глядя на Сорокина, смотрела прямо перед собой.

– Я хочу поговорить с тобой… – произнес он и замолчал выжидающе.

– Вы уже говорите, – ответила она после паузы.

– Да, действительно… Не знаю, с чего начать…

– Начните с того, что вы боитесь суда.

– И это тоже… – согласился он. – Но если ты нас посадишь, кто выиграет?

Ивана наконец повернулась к нему:

– Справедливость.

Глядя ей в глаза, он пожал плечами:

– Может быть… Но будут разбиты еще три семьи и пять детей останутся без отцов. Как ты себя будешь чувствовать после этого?

– Замечательно. Они будут знать, как я себя чувствовала четырнадцать лет!

– Но они же перед тобой не виноваты.

– А кто? Кто ответит за то, что я выблядок? – сорвалась Ивана. – Кто?!

– Я отвечу, – сказал Сорокин, достал пистолет и положил на сиденье между собой и Иваной. – Можешь меня убить.

Ивана с оторопью посмотрела сначала на пистолет, потом на Сорокина, потом снова на пистолет.

Затем вдруг усмехнулась, с любопытством взяла пистолет. На его ручке было выгравировано: «Лейтенанту А. Сорокину за храбрость. Генерал Романов. Чечня, 1993 год».

Прочитав надпись, Ивана посмотрела на Сорокина.

– Он заряжен, – сказал тот и показал: – Вот здесь снимается с предохранителя.

Ивана усмехнулась:

– А ты не боишься, что я действительно…

– Боюсь, – признался Сорокин. – Но что делать? Надо отвечать за…

Он не договорил, повисла пауза.

Ивана положила пистолет между собой и отцом.

– Хорошо, – сказала она. – Чего ты хочешь?

Он снова полез в карман, достал сберкнижку:

– Вот, это твоя. Мы открыли счет на твое имя, положили каждый по тысяче долларов. Конечно, нужно больше, но сейчас кризис. Обещаем до твоего совершеннолетия каждый год класть еще по тысяче. Все трое. Возьмешь?

Ивана посмотрела на эту сберкнижку, на пистолет и снова на сберкнижку. Затем – на отца. И усмехнулась:

– То есть я – дочь полка? Не было ни одного отца, а теперь сразу трое? Да? Сволочь ты, папа! И все вы сволочи! – Она дернулась открыть дверь машины.

Но он удержал ее за плечо:

– Подожди…

– Не трогай меня! – вырвалась она и – уже вся в слезах – принялась дергать дверь, которая никак не открывалась. – Открой мне дверь!

– Но послушай…

– Я плевала на ваши деньги! – закричала она. – Открой мне дверь!

– Сейчас. – Он вышел из машины, обошел ее и открыл правую дверцу.

Ивана выскочила из машины, но Сорокин не отступил, а стоял, преградив Иване путь.

– Пусти! – крикнула она в истерике.

– Ударь меня.

– Пусти, я сказала!

– Ударь меня. Пожалуйста.

Она ударила.

– Еще.

Она ударила.

– Сильней.

Она ударила изо всей силы, но он сказал снова:

– Еще.

И она стала бить его кулаками в грудь, по плечам, по шее, бить изо всех сил, но он стоял, не защищаясь, и только просил:

– Еще… еще…

Выдохшись, она, рыдая, уронила голову ему на грудь.

Он поднял ладонь и нерешительно, неумело погладил ее по голове.

– Дочка…

– Пусти меня!.. – сказала она.

Он выпустил ее, и она убежала в свой подъезд.

А он, нервно закурив, все стоял в темноте вечера у своей машины и смотрел на окна третьего этажа.

А там, на третьем этаже, Ивана стояла у окна спальни и, не зажигая света, смотрела вниз, на Сорокина.

Но потом за ее спиной дверь спальни открылась, в дверном проеме возникла бабушка:

– Ты идешь ужинать?

Ивана не ответила.

Бабушка подошла к ней, посмотрела в окно.

Внизу, в темноте вечера, мужская фигура стояла возле «тойоты».

– Это еще кто? – спросила бабушка.

– А мама где?

– В рейсе, где же еще? А кто это? Твой поклонник?

– Это мой отец… Сорокин…

– Сорокин?? – изумилась бабушка. – Убить его мало!

Поезд-экспресс стремительно пронесся мимо камеры…

Утром в школе был переполох – из рук в руки переходила местная газета с броским заголовком:

Спустя 14 лет после изнасилования женщина подала в суд на своих одноклассников

Кто-то из учеников вслух читал:

– «В городской суд поступило исковое заявление ж.-д. проводницы Марии Малышкиной с требованием привлечь к ответственности за изнасилование весьма влиятельных людей нашего города – депутата городской думы Олега Карпатого, полковника ВВС Алексея Сорокина и врача Евгения Царицына…»

Входя в класс, Ивана в оторопи и ужасе от этих слов замерла на пороге.

А читавший продолжал:

– «По утверждению Малышкиной, изнасилование произошло 14 лет назад, когда она и трое обвиняемых заканчивали десятый класс…»

Но тут Ивана, придя в себя, стремительно подбежала к читавшему, вырвала из его рук газету и опрометью бросилась вон из класса.

Свист и улюлюканье одноклассников неслись ей вслед.

Выбегая из школы, Ивана чуть не сбила с ног Федю, который попытался ее остановить.

– Ива! В чем дело? – крикнул он ей в спину.

Она, не ответив, убежала.

И столь же стремительно, запыхаясь, взлетела по лестнице на третий этаж, ворвалась в свою квартиру.

– Где мама?!

– А что такое? – спросила бабушка, строча на ножной швейной машине очередную цветастую «бабу на чайник».

– Я спрашиваю, где мать?! – заорала Ивана.

– Тихо, тихо. Она в рейсе, – продолжала строчить бабушка. – А в чем дело?

– А вот в чем! Бля! – Ивана шлепнула газету на доску швейной машины.

Бабушка изумленно подняла на нее глаза:

– Ты что, сдурела? Материться стала?

– Ты читай! Читай! Блин!!

Бабушка мельком посмотрела на газету и пожала плечами:

– Да я читала уже… – И кивнула на тумбочку, где лежала точно такая же газета. – Ну и что?

– Читала? – изумилась Ивана. – Вы… вы охренели? Зачем вы это сделали?

– Ты свой язык-то прикуси, – сказала бабушка. – Совсем уже…

Ивана подскочила к ней вплотную:

– Я тя спрашиваю: зачем вы это сделали?! Отвечай!

– Так ты ж сама хотела. Ты ж кричала матери, что надо их под суд. Вот она и…

– Да мало ли что я кричала! Идиотки! Как я теперь буду в школу ходить? – Ивана заметалась по квартире. – Когда ее поезд приходит?

– Не знаю. Может, уже пришел. Успокойся. Их давно нужно было судить. Но лучше позже, чем…

Но Ивана уже не слышала ее – выскочила из квартиры.

Однако, выбежав из подъезда, замерла на месте, поскольку тут ее поджидали четверо подростков – Лена Сорокина, Витюша Карпатый и двое погодков-сыновей Царицына.

– Вот она! Бей ее! – крикнула Лена и первой набросилась на Ивану. – Сука! Стукачка!

Следом подключились остальные.

Они повалили Ивану на землю и избивали всерьез, не по-детски, а кулаками, ногами и в кровь.

– Сволочь! Выблядок! Паскуда! Стукачка!

Какой-то прохожий попытался вмешаться, но подростки грубо отмахнулись:

– Вали отсюда! Не встревай, курва! Яйца оторвем!

И прохожий, струсив, ушел.

Когда окровавленная Ивана, уже не сопротивляясь, мертвым кулем лежала на земле, Лена Сорокина объявила ей приговор:

– Значит, так, сеструха! Или твоя мать срочно заберет заявление, или я тебя лично убью на хрен! – И тряхнула Ивану: – Ты поняла?

Разбитым в кровь ртом Ивана утвердительно промычала в ответ.

Оставив ее на земле возле подъезда, подростки закурили и спокойно ушли.

Из открытого окна чьей-то квартиры гремела музыка очередного хита группы «Дважды два».

Но самое поразительное случилось не в этот день, а в последующие. Потому что газетная публикация произвела совсем не тот эффект, на который рассчитывала редакция. Вместо осуждения названных в газете насильников обыватели города стали кошмарить – кого бы вы думали? Марию Малышкину! Ее оскорбляли соседи, материли прохожие, выталкивали из городского транспорта, пинали в магазинах…

– Паскуда!..

– Да сама небось первая легла!..

– Нашлась, бля, правдоискательница!..

– Убивать таких надо! Сучка!..

Ивана, Мария и бабушка боялись выйти из дома и жили теперь как в осаде.

– Встать, суд идет!

В небольшом зале заседания суда народу было тьма – вся местная пресса, родственники подсудимых, просто любопытные.

Но судья, заняв свое место, объявил:

– Заседание суда будет закрытым, прошу всех посторонних освободить помещение.

Поднялся недовольный гул и ропот:

– На каком основании?

– Не имеете права!

– У нас свободная страна…

Но судья был непререкаем. Он дождался, когда пресса унесет свои телекамеры и все остальные тоже покинут зал. В зале остались только Мария Малышкина, трое обвиняемых – Карпатый, Царицын и Сорокин, – их адвокат, молоденький районный прокурор и стенографистка. После чего судья объявил:

– Итак, слушается дело об изнасиловании Марии Малышкиной ее одноклассниками Олегом Карпатым, Евгением Царицыным и Алексеем Сорокиным, которое случилось четырнадцать лет назад. Стороны имеют ходатайства?

– Я имею, – встала Мария Малышкина.

– Слушаю.

– Я хочу забрать свое исковое заявление и прошу прекратить дело.

– Почему? На вас оказали давление?

– На меня оказывали давление, но заявление я забираю не поэтому.

– А кто и какое на вас оказывал давление? – спросил молодой прокурор.

– Назавтра после публикации статьи мою дочь избили.

– Кто ее избил?

– Она не говорит.

– Со дня публикации прошло три месяца, и, значит, ее избили три месяца назад. Почему же вы тогда не забрали свое заявление?

– Я же сказала: я забираю заявление не из-за этого.

– А из-за чего?

– Из-за того, что я верующая. Я съездила в Петербург к Пресвятой Ксении, и она велела мне их простить. – Мария впервые повернулась к обвиняемым: – Я вас прощаю. Идите с миром.