Текст книги "Братство Маргариты (сборник)"

Начавшаяся в 1948 году репатриация японских военнопленных закончилась только в 1956 году. Из 670 000 японцев, прибывших в 1945 году в СССР, почти 70 000 умерли в советских лагерях.

И в 1956 году последние баржи встречали уже только несколько тысяч – те, кто еще не простился с надеждой увидеть в живых своих сынов или мужей.

Но самую последнюю, в начале 1957 года, баржу, на которой было меньше сотни репатриантов, уже не встречал никто.

Среди этих последних был подполковник Якогава – седой и постаревший на десять лет. После Заречной он еще восемь лет провел в лагерях на строительстве Байкало-Амурской железной дороги. А доктор Ирина Калинина была уволена из МВД, и о ее судьбе он не знал ничего.

Якогава сошел на берег, прошел через небольшую молчаливую толпу прибежавших в порт в последнюю минуту и пешком отправился в горы. Там, в ста километрах от Вакасы, был его дом. Он шел туда двое суток.

Солнце уходило за горы, когда он подошел к родной калитке. За невысокой живой изгородью из японской жимолости патефон играл песню «Амэно фуруёру» («Ночной дождь») и слышались голоса. Он узнал их – его отец и мать, его жена и трое его детей, выросших без него, обсуждали какие-то местные новости.

Якогава набрал в легкие воздух и толкнул калитку.

Вся семья оглянулась на ее скрип и, замолчав, вопросительно уставилась на этого незнакомца – седого, заросшего, в линялой гимнастерке без погон и в каких-то странных обмотках на ногах.

А старый доберман, демонстрируя храбрость и верность хозяевам, вскочил на ноги и, ощерясь, взвился в воздух – прыгнул на чужака.

И только в воздухе, в прыжке вдруг поймал знакомый запах, задергался, рухнул на землю в пяти метрах от Якогавы и, виновато скуля, на брюхе пополз к его ногам – узнал хозяина.

…Позже, когда Якогава пришел в себя и освоился с домашними, он прочел в газетах и увидел в кинохронике гигантские манифестации бывших японских военнопленных, которые шли по Токио с красными знаменами и лозунгами, призывающими к построению коммунизма в Японии.

Мощными многотысячными колоннами они двигались по городским улицам и пели:

 
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой…
 

2005–2008

Father's Dance, или Ивана ищет отца

В летнем кафе – небольшая крытая эстрада, перед ней танцплощадка с фонтанчиком и столики под навесом. Гремит новомодная музыка, на танцплощадке танцуют 13—14-летние подростки. Над эстрадой висят шары и гирлянда из букв: «С днем рождения, Лена!!!» Подростки отрываются в танце… Курят за эстрадой тайком от взрослых… Целуются в кустах над рекой… Выпивают…

Неожиданно музыка обрывается, массовик взбегает на сцену с микрофоном:

– Внимание! А сейчас еще одна фишка нашего праздника: father’s dance! Для тех, кто не сечет по-английски: отец именинницы приглашает свою дочь! Маэстро, музыку!

Подросток-«диджей» врубает танго, отец именинницы встает из-за столика, идет к дочке и церемонно приглашает ее на танец. Высокий, моложавый и по-офицерски подтянутый, он красиво танцует со своей 13-летней красавицей дочкой. А вокруг стоят подростки – одноклассники и друзья именинницы, их много, и это в основном девочки… Они смотрят на танец отца и дочки, и среди откровенно завистливых лиц этих зрителей – наша Ивана и рядом с ней ее одноклассник Федя…

Между тем танец продолжается, и по его ходу то сыплются с эстрады конфетти… то гремит и рассыпается огнями фейерверк, который, по словам массовика, любящий отец дарит любимой дочке…

* * *

Шарах!

Это Ивана врывается в свою квартиру и с порога швыряет в угол, об стену свою сумочку.

30-летняя, в форме ж.-д. проводницы, мать Иваны, колдовавшая у плиты, и 50-летняя бабушка, строчившая на швейной машине цветастых «баб на чайник», в оторопи смотрят на нее.

Теперь мы можем разглядеть квартиру – типичную совковую малогабаритку в провинциальной хрущобе. Каким-то образом тут разместились и раскладной диван, и одежно-бельевой шкаф, и книжные полки, и письменный стол, и торшер, и телевизор – все старое, совковое…

– Ты чего? – изумилась мать.

– Где мой отец? – яростно сказала Ивана.

– А в чем дело? – спросила бабушка.

– Ни в чем! Я просто спрашиваю: где – мой – отец? Или я выблядок?

Бабушка возмутилась:

– Как ты смеешь?!

– Это не я! Это во дворе пацаны меня так называют.

Бабушка рванулась к окну:

– Мерзавцы! Сво…

– Подожди, – остановила ее мать и повернулась к Иване: – Ты же знаешь: твой папа погиб в Афганистане. Как герой…

– Врешь! – отмахнулась Ивана, прошла в туалет и хлопнула за собой дверью.

Мать и бабушка переглянулись.

Из санузла послышалось журчание.

Бабушка крикнула:

– Ты как с матерью разговариваешь?

Ответом был характерный обвал воды из туалетного бачка. Затем Ивана, на ходу раздеваясь, вышла из санузла.

– А так! Мне тринадцать лет! Я имею право знать, кто мой отец и где он!

– Мы же тебе сказали… – сказала бабушка.

– Хватит! – крикнула Ивана. – Понимаешь? Хватит мне лапшу вешать! Война в Афганистане кончилась в 87-м! Мне что – двадцать лет?

И Ивана ушла в спальню.

Бабушка и мать вновь переглянулись.

Бабушка сложила в картонную коробку штук двадцать «баб на чайник», изготовленных за день, затем разложила диван и стала стелить себе на ночь.

А в спальне Ивана, лежа на своей узкой койке, уже надела наушники от плейера и «улетела» в музыку модной среди подростков группы «Дважды два».

Когда мать вошла в спальню – крохотную, как пенал, комнатенку, вдоль стен которой с трудом разместились две односпальные койки и 50-летнее чешское трюмо с зеркалом, – Ивана все так же отрешенно, с закрытыми глазами лежала с наушниками на голове.

Помявшись, мать тихонько сняла с себя свою проводницкую форму, надела ночную рубашку и, собираясь лечь в свою кровать, выключила свет.

Но тут Ивана сорвала с головы наушники и рывком села на койке.

– Блин! Ты мне что-нибудь скажешь?

– Что? – испуганно спросила мать.

– Хотя бы его фамилию!

– У тебя есть фамилия. Давай спать.

– Я не могу спать! Он мне снится! Он жил с нами или не жил? Ты можешь мне сказать?

– Он не жил с нами.

– Это честно?

– Честно. Спи.

Ивана резко откинулась на койке – лицом к стене и поджав ноги.

А ей все равно снился летний парк, музыка, и в этом парке папа – молодой и высокий офицер – несет на плече трехлетнюю Ивану с красным шариком в руках.

В городском парке Ивана и Федя, положив на стойку тира школьные ранцы, достали из карманов своих потертых и дешевых курток какие-то смятые деньги, уплатили и получили ружье.

Ивана неумело пристроилась к прикладу, хозяин тира поправил и объяснил, как смотреть в прицел через мушку.

Стремительно бежит заяц-мишень.

Ивана стреляет, заяц падает.

– Я попала! Я попала! – счастливо запрыгала Ивана. – Еще раз!

Снова бежит заяц.

Ивана снова стреляет.

Заяц падает.

Ивана входит домой, победно бросает портфель и победно говорит бабушке, строчившей на швейной машине очередную партию «баб на чайник»:

– Я знаю, кто мой отец!

Бабушка испугалась, прекратила строчить:

– Кто?

– Офицер!

– С чего ты взяла?

– А я стреляю без промаха! Это у меня наследственное!

– Вот видишь, – нашлась бабушка и снова стала строчить на швейной машине. – Мы же тебе говорили…

– Нет, – легко отмахнулась Ивана, – вы говорили, что он летчик. Где мама?

– Ну где? В рейсе… – сказала бабушка.

В потоке прохожих Ивана шла по центральной улице, пристально разглядывая встречных мужчин. Музыка группы «Дважды два» звучала в ее душе, и от этого походка ее становилась эдакой игриво-танцующей.

Натыкаясь на ее взгляд, мужчины реагировали по-разному – кто изумленно… кто заинтересовано… а какая-то женщина, сопровождавшая одного из приметных мужчин, поспешно взяла его под руку и возмутилась:

– Вот сучки малолетние!

Но Ивана словно и не слышит этого, а идет себе дальше все той же игривой походкой, все так же пристально разглядывая мужчин. Один из них, оглянувшись, повернулся и пошел за ней следом.

– Девушка!

Ивана остановилась, и он подошел к ней.

– Договоримся? – спросил он негромко.

Ивана смерила его оценивающим взглядом.

– Конечно.

– Тогда пойдем, – сказал он. – Держись.

И сделал свой локоть колечком.

Ивана радостно взяла его под руку и пошла с ним по улице.

– Все-таки сколько? – сказал он на ходу.

– Что?

– Ну, на сколько договоримся?

– А! Ну, на алименты.

Мужчина остановился:

– Какие еще алименты?

– Небольшие, не бойтесь. Вы меня удочерите, и…

Мужик рассвирепел:

– Я?? Я тя удочерю? Я тя так удочерю! Иди отсюда!

Кассирша супермаркета брала с ленты кассового транспортера хлеб, молоко, пакеты с гречкой и еще какие-то скромные покупки, пробивала их по кассе и объявила сумму:

– Двести семнадцать четырнадцать.

Но мать Иваны, не реагируя, стояла как в столбняке, глядя на улицу через оконную витрину.

Ивана толкнула мать локтем:

– Ма…

И глянула по направлению взгляда матери.

За окном, на заснеженной автостоянке, сорокалетний усатый мужчина переложил из тележки в багажник светлого «форда» увесистые магазинные пакеты с покупками, закрыл багажник, сел за руль и уехал.

– Ма, кто это? – спросила Ивана.

– Никто, – буркнула мать и повернулась к кассирше: – Сколько вы сказали?

Дома бабушка, прервав свое шитье, увлеченно смотрела по телевизору старый сериал «Просто Мария». А Ивана с матерью перекладывали в холодильник свои покупки: молоко, капусту, картошку…

– Почему он алименты не платит? – вдруг сказала Ивана матери.

– Кто?

– Ты знаешь кто. Мы его только что видели. Почему он не платит?

Бабушка, увлеченная телевизором, сказала:

– Нет, вы только подумайте! Этот мерзавец бросил невесту, а она уже беременна! На пятом месяце!

Ивана усмехнулась, спросила у матери:

– У тебя тоже так было?

Мать вздохнула:

– Ива, перестань. Вырастешь, я тебе все расскажу.

Ивана возмутилась:

– Я уже выросла! У меня месячные!

– Правда? – обрадовалась бабушка. – Слава Богу! Наконец-то!

Стоя у школьной доски, учитель рассказывал о новгородском вече.

Ивана, сидя за одной партой с Федей, шепотом сказала ему:

– Я его видела! Понимаешь? Он загрузил все в машину и уехал!

– А какая машина? – спросил Федя.

– Козлов! – одернул его учитель.

Федя замолк, учитель продолжил рассказ о вече.

Федя, опустив голову, снова спросил:

– Машина какая?

– Откуда я знаю? – шепотом ответила Ивана.

– Ну хотя бы – «Жигули» или импортная?

Ивана пожала плечами.

– А номер? Номер запомнила?

Ивана, почесав в затылке, стала вспоминать, как за стеклянной витриной супермаркета мужчина, загрузив покупки в багажник «форда», уходит в кабину и машина отъезжает, ее номерной знак – «ВУ 651» – был виден целую секунду…

– «Вэ У 651», – сказала Ивана Феде. – А дальше не помню.

– Ты гений! – громко воскликнул Федя. – Дальше и не надо!

Все ученики оглянулись. А учитель сказал:

– Козлов и Малышкина, вон из класса!

Ивана попыталась разжалобить его:

– Егор Васильич, мы больше не…

Но Федя перебил:

– Будем, будем! – И потащил Ивану за руку. – Пошли! Быстрей!

– Куда?

Подхватив ранцы – свой и Иваны, – Федя двинулся из класса, на ходу сказав учителю «спасибо».

Внутри здания городской милиции и ГИБДД Федя и Ивана долго стояли в очереди к дежурному. Очередь была взрослая, с какими-то документами, бланками и взрослыми разговорами автомобилистов. Наконец дошел черед Иваны и Феди.

– Так? А вам чего? – сказал им дежурный.

– Нам это… – вдруг замялась Ивана. – Нам узнать… Машина номер «Вэ У 651»…

– Ну и чего?

– Нам фамилию владельца, – сказал Федя.

– И адрес… – добавила Ивана.

– А чё было – наезд? Увечье?

– Ну вроде того, – соврал Федя.

– Тогда вам в тот подъезд, в милицию. Напишете заявление, они найдут.

– А без этого, просто так нельзя, что ли? – спросила Ивана.

Дежурный развеселился:

– А просто так знаешь что бывает?

– Знаю, – ожесточилась Ивана. – Кошки трахаются.

– Ну вот видишь, – сказал дежурный. – Ты уже образованная. Иди отсюда.

Выйдя на улицу, Федя снова потащил Ивану за рукав – теперь к подъезду, возле которого стояли ментовские машины. Но Ивана вырвала руку:

– Ты с ума сошел?! Я на родного отца заявление буду писать?!

Выждав, когда дома нет ни матери, ни бабушки, Ивана, нацепив на голову наушники с музыкой «Дважды два», произвела тщательный обыск квартиры. Пересмотрела в шкафу все вещи матери… все документы и фотографии в ящиках комода… и наконец в кладовке, на верхней полке, в коробке из-под обуви нашла старую записную книжку-еженедельник с потускневшей палехской обложкой – русская тройка скачет по зимней дороге.

Осторожно начала листать желтенькие, с обтертыми краями странички этой книжки с разными малозначительными записями типа: «Марина – тел. 5-61-17» или «Кате должна 4 рубля 30 копеек, отдать не позже 5.7.».

И вдруг на дате «9 сентября» – крупная, жирная запись:

«Царицын Е.Н.»

– Так!.. – Ивана стала загибать пальцы. – Сентябрь, ноябрь, декабрь. Январь, февраль, март. Апрель, май, июнь! – и сделала победный жест кулаком: — Йес! Мой день рождения! Блин! Я Царицына!!! А не какая-то Малышкина!

Обрадованно подошла к зеркалу, стала принимать царственные позы. Затем, изображая то учителей, то себя, заговорила разными голосами.

За учителя:

– Так, Царицына, к доске!

За себя, величественно:

– Одну минуточку, слушаю вас…

За учителя:

– Царицына, тебе тройка!

За себя, царственно:

– Благодарю вас.

Прервав эту игру, подскакивает к телефону, набирает 09.

– Алло, справочная? Мне, пожалуйста, домашний телефон Царицына Е.Н., ну Евгений Николаича. Наверно…

– Девушка, – ответила ей телефонистка. – Информацию о домашних телефонах мы не даем.

– Как не даете? Почему?

– Новые правила. В целях борьбы с терроризмом…

За окнами автобуса – подмороженными, в инее и с круглыми продышанными проталинами – плыли улицы провинциального города. Чем дальше от центра, тем эти улицы все больше были похожи на деревенские.

Наконец, почти на окраине города, водитель автобуса показал на какое-то неказистое двухэтажное здание и сказал Иване и Феде:

– Вам сюда.

Зябко ежась в своих тощих куртках и прокатываясь на наледях, Ивана и Федя подошли к зданию с вывеской «Паспортный стол».

Внутри, в окошке торчал стриженый затылок, наклонившийся к своей работе.

– Здравствуйте, – сказала Ивана затылку, – нам справку получить.

– Какую справку? – не отрываясь от работы, спросил затылок женским голосом.

– Домашний адрес Царицына Евгения Николаевича.

– Двадцать пять рублей, – сказал затылок.

Ивана и Федя переглянулись и принялись рыться по карманам. С трудом набрали 25 рублей, но – мелочью. И всю эту мелочь аккуратно, стопочками положили на стойку.

Служащая, подняв коротко остриженную голову, глянула на эти стопки, фыркнула, положила на стойку бланк:

– Заполняйте.

И снова склонилась к своей работе – пересчету каких-то квитанций.

Ивана и Федя отошли к столу, Ивана принялась заполнять бланк, старательно вписала: «Царицын Евгений Николаевич» – и шепотом сказала:

– Тут надо год рождения. Какой написать?

– А твоей матери сколько лет? – шепотом спросил Федя.

– Тридцать.

– Иди ты! Она тебя чё – в семнадцать лет родила?

– А что?

– Не, ничё. Ну, ты ж его видела. Сколько ему?

– Я не разглядела.

– Ну, если с машиной, пиши сорок лет. Приблизительно.

Ивана вписывает, относит бланк в окошко. Служащая берет бланк, включает допотопный – трубой – монитор компьютера, неумело вызывает мышкой адресный поисковик и одним пальцем тычет в клавиатуру, вписывая по буквам фамилию «Царицын».

Ивана нетерпеливо ждет, нервничает.

На стене под портретом Путина тикают большие настенные часы.

Наконец на мониторе появляется какая-то информация, служащая долго ведет «мышку» к иконке «печать», нажимает и уходит куда-то в заднюю комнату, откуда слышится характерный звук допотопного струйного принтера.

Ивана изумилась:

– Неужели я сейчас отца получу?

– И всего за 25 рублей, – сказал Федя.

Служащая появилась из задней комнаты, положила на стойку узкую полоску бумаги с двумя еле видными строчками и, опустив голову, опять принялась за свою работу.

– Извините, это мне? – спросила Ивана.

Но служащая, не отвечая, продолжала пересчитывать какие-то квитанции.

– Извините… – снова начала Ивана.

– Ну вам, вам! – сорвалась служащая. – А кому еще? Тут никого нет с восьми утра!

Быстро взяв полоску бумаги, Ивана выскочила на улицу. Федор – за ней.

На улице, разглядывая блеклые строчки на бумажной полоске, Ивана удивилась:

– А чё это она ему возраст поменяла?

– Где? – спросил Федя.

– Вот. На десять лет меньше.

– Ты адрес смотри. Какой адрес?

– Короленко, восемь. Самый центр. Но возраст? Он чё – с мамой ровесник?

– Ну и что? У меня соседи – он ее младше на четыре года! И живут! Автобус! Побежали!

Действительно, из-за угла промороженной улицы показался заиндевелый автобус.

– Стой, у нас же денег нет! – спохватилась Ивана.

– Ничего, бегом! – потащил ее Федя.

Они побежали к автобусу, но тот, не останавливаясь, пронесся мимо.

Федор в сердцах запустил в него куском окаменелого сугроба.

Старый, кирпичный, шестиэтажный дом на пять подъездов. На доме табличка «Улица Короленко, 8». Стоя перед домом, Федя изумленно развел руками:

– Блин, Ива! Он же многоквартирный! А у нас нет никакого номера квартиры.

– Все равно! – решительно сказала Ивана. – Пошли!

И они пошли по пыльным и замусоренным лестницам, от квартиры к квартире, стучали и звонили в двери и, если им открывали, спрашивали:

– Здравствуйте, здесь живет Царицын Евгений Николаевич? Нет? А вы знаете такого?

– Здравствуйте, у вас тут в соседях должен быть Царицын Евгений Николаевич. Не знаете такого?

– Здравствуйте, это квартира Царицына? Не знаете такого?

И так – с этажа на этаж, из подъезда в подъезд.

Наконец – когда они уже выдохлись из сил и потеряли всякую надежду – какая-то женщина сообщила:

– Спросите выше, на шестом этаже в сороковой квартире. Но он там не живет, там только мать его.

– Ой, спасибо! – обрадовалась Ивана и победно повернулась к Феде: – Йес!!!

Радостно перепрыгивая через две ступеньки, они рванули вверх по лестнице. Запыхавшись, остановились у квартиры с номером «40». Ивана с ходу жмет на звонок. И стоит, зажмурив глаза.

За дверью скрипит засов, и дверь открывает маленькая шестидесятилетняя женщина.

– Здравствуйте, бабушка! – радостно сказала ей Ивана. – Я ваша внучка, дочка Евгения Николаевича! Мне нужен его адрес или телефон. Пожалуйста!

– Чего? – протянула 60-летняя. – Ну-ка вон отсюда! Ходят тут!

Она хотела уже и дверь закрыть, но Федя поставил ногу в проем.

– Стоп! Бабушка! Она правда ваша внучка! Дочка вашего сына!

– Убери ногу, зверь! – сказала 60-летняя. – Счас милицию позову! Сюда знаешь сколько таких внучек ходит?! Пошли отсюда!

Оттолкнув Федю, шестидесятилетняя захлопнула дверь, задвинула изнутри засовы.

Ивана, рыдая, пошла вниз по лестнице, но слезы застили глаза, и она уткнулась лицом в угол лестничной клетки.

Федя мялся за ее спиной, потом стал осторожно гладить ее по спине, и она рывком повернулась к нему. Рыдая, спрятала лицо на его груди.

Федя обнял ее, стал успокаивать:

– Ну все, все, успокойся…

– Я… – произнесла она, заикаясь и захлебываясь слезами, – я х-х-хочу па-па-папу!!!..

И зарыдала в голос.

Федя прижал ее к себе, стал целовать мокрые от слез глаза… щеки… губы…

Тут наверху вновь открылась дверь сороковой квартиры, шестидесятилетняя «бабушка» с тяжелым ведром в руке подошла к краю лестницы и… с размаху окатила их водой из этого ведра.

– Твари! – крикнула 60-летняя. – Сволочи! Весь подъезд затрахали уже! Вон отсюда!

Мокрые и возбужденные, Ивана и Федя выскочили из подъезда и наткнулись на девятнадцатилетнего парня с детской коляской.

– Пацаны, – сказал им парень, – закурить не дадите?

Федя остановился, порылся в карманах.

Парень обратил внимание на их мокрые головы и куртки.

– Чё это с вами? Царицына, что ли? Из сороковой?

Федя протянул ему початую пачку сигарет.

– А ты ее знаешь, что ли?

Парень взял сигарету, одной рукой прикурил, а второй закачал коляску, в которой захныкал ребенок. И сказал:

– Кто ж ее тут не знает? Такая сука!

– А сына ее тоже знаешь?

– А то ж! – сказал парень. – Евгений Николаевич – клевый мужик! Не то что мать!

Ивана напряглась, смотрит на парня во все глаза. А Федя осторожно спросил:

– А как нам его найти? Очень надо.

– По делу. Честное слово, – добавила Ивана.

– Дак это легко, – сообщил парень, усиленно качая коляску с ребенком. – Четвертая жэ-дэ больница. За вокзалом.

Тут над ними, в окне второго этажа, распахнулась форточка, из нее высунулась юная мамаша:

– Алексей! Ты что? Над ребенком куришь?

Парень испуганно отбросил сигарету.

– Все, пацаны. Я спалился…

Школьный коридор был забит учениками старших классов. Шумная толчея, обрывки разговоров и музыки из плейеров и мобильных телефонов. Ивана стояла в стенной нише, Федя отгораживал ее от остальной толпы.

– Мы сегодня идем к твоему отцу или не идем?

– Не знаю, Федь…

– Так решай! У меня тренировка…

– Федь, я боюсь. Я о нем столько лет мечтала. А он… Вдруг он такой, как его мать?

Федя взял ее за руку:

– Поди сюда!

И решительно потащил по коридору.

– Куда? – спрашивала она на ходу.

Федя, не отвечая, распахнул дверь с табличкой «Директор школы». За дверью, в глубине кабинета за директорским столом сидела женщина лет сорока.

– Елена Викторовна, – сказал ей Федя, – можно, я от вас позвоню?

Елена Викторовна глянула на него с изумлением.

– Нам очень нужно, Елена Викторовна!

– Ну… – протянула она. – Позвони…

Федя подошел к столу, снял телефонную трубку, набрал 09.

– Справочная? Четвертую железнодорожную больницу, пожалуйста… Пишу… – И, взяв со стола ручку, записал на директорском листике для заметок. – 52-14-40. Спасибо.

Елена Викторовна изумленно следила за ним.

Федя дал отбой, тут же набрал номер больницы и повернулся к Елене Викторовне:

– Елена Викторовна, извините, это по личному…

Она не врубилась:

– То есть?

– Ну это конфиденциально, честное слово, – и глазами показал на дверь. – На одну минуту.

– Ну знаешь!

Тем не менее она встала и вышла из кабинета.

– Алло, больница? – сказал Федя в телефонную трубку. – Это из школы номер семнадцать, от директора. Я могу услышать доктора Царицына? Спасибо. – И протянул трубку Иване: – Держи, сейчас соединят.

– Ты сдурел!! – испугалась Ивана.

– Держи, я сказал!

Между тем в трубке уже звучал мужской голос:

– Алло! Алло, говорите!

– Минуту, доктор, соединяю, – сказал Федя в трубку и насильно сунул ее Иване.

– Евгений Николаевич? – трусливо сказала Ивана в эту трубку. – Здра-здравствуйте… З-знаете, я… Я хотела бы с вами встретиться…

– А по какому вопросу? – спросила трубка.

– По личному.

– Хорошо. Приходите сегодня до двух.

– Спасибо, – обрадовалась Ивана. – Я приду! Обязательно!

Она осторожно положила трубку, и счастливые слезы вдруг покатились по ее щекам.

– Ты чего? – спросил Федя.

– Я папу нашла…

Но тут Елена Викторовна заглянула в дверь:

– Разрешите?

С громким гудком и подняв колесами снежную замять, поезд с грохотом несся мимо них на восток. Десять вагонов… двадцать… тридцать… Какие-то цистерны, пульманы…

– Блин! Мы опаздываем! – крикнула Ивана.

Наконец, пропустив последний вагон, Федя и Ивана перешли пути и бегом припустили через привокзальную площадь к зданию с вывеской «Железнодорожная больница № 4».

В вестибюле пахло карболкой, несколько больных во фланелевых халатах общались с навестившими их родственниками, ели из баночек принесенную родственниками снедь. Тут же медсестры катили кого-то в инвалидном кресле, а уборщица мыла шваброй пол…

Ивана и Федя, запыхавшись, подошли к окошку регистратуры.

– Здравствуйте. Нам нужен Царицын Евгений Николаевич.

– Всем нужен Царицын, – сказала дежурная. – А вы записаны?

– Да, он сказал приехать до двух.

– Так уже два часа! Бегом на третий этаж!

Ивана и Федя ринулись к лестнице, но медсестра остановила:

– Стоп! Бахилы наденьте! Без бахил не положено! – и положила на стойку свернутые бахилы.

Неумело и торопливо натянув на обувь эти бахилы, Ивана и Федя снова ринулись к лестнице.

– Тридцать пятый кабинет! – вслед им крикнула медсестра.

По лестнице, где стояли женщины в больничных халатах, Ивана и Федя взбежали на третий этаж.

– Федя, ты будешь разговаривать, – на ходу сказала Ивана.

– Я? – удивился он. – Почему я?

– У меня колотун, я боюсь.

Оба влетели в кабинет № 35 с табличкой «Доктор Царицын Е.Н.».

За столом сидел молодой безусый мужчина в докторском халате. Над ним на стене висели плакаты про гигиену женщины.

– Здравствуйте, мы успели? – с ходу выпалил Федя врачу. – Мы вам звонили.

– Да, садитесь, я вас слушаю. Вы вдвоем? Или…

Но Ивана захлопала глазами:

– Извините, а у вас были усы?

Царицын посмотрел на нее в изумлении:

– Усы? У меня? С чего вы?..

– Минуту! – сообразил и Федя. – У вас какая машина?

– Обыкновенная. «Лада». А в чем дело?

Но Федя гнул свое:

– Номер «Вэ У 651»?

– Нет. «АИ 721». Вон она, за окном, красненькая. А в чем дело? Что за допрос?

– Вы Царицын Евгений Николаевич? – спросила Ивана.

– Да, я.

– И у вас нет усов и нет машины с номером «Вэ У 651»?

– Да, как видите – ни усов, ни машины.

– Извините, мы ошиблись.

Громкий паровозный гудок. Поднимая снежную замять, поезд с грохотом пронесся мимо Иваны и Феди. Но уже в другую сторону, на запад…

Дома, в крохотной спальне, лежа на своей узкой койке, стоящей рядом с кроватью матери, Ивана, глядя в потолок, вдруг спросила:

– Ма, кто такой Царицын?

Мать, уже засыпавшая, испуганно открыла глаза.

– Что?

– Ты слышала. Кто такой Царицын?

– А-а… а почему ты спрашиваешь? – осторожно спросила мать.

– В твоей записной книжке я нашла фамилию «Царицын Е.Н.». Кто это?

– А ты уже лазишь по моим записным книжкам?

– Да! – ожесточенно парировала Ивана. – Я хочу знать имя своего отца!

Но мать не ответила.

– Ну! – сказала Ивана.

Мать все молчала.

– Послушай! – не отступала Ивана. – Все, что у тебя было до меня, меня не интересует. Даже Царицын, если он к моему зачатию не имел отношения. Но он записан 9 ноября, то есть ровно за девять месяцев до моего рождения. Ты можешь объяснить этот факт? А? Ты слышишь?

– Слышу… – негромко ответила мать. – Царицын – он… доктор. А была я у него на приеме за девять месяцев до твоего рождения. Или за десять, я не помню.

– А кто мой отец – это ты хотя бы помнишь?

Мать лежала, не двигаясь, со слезами, беззвучно катящимися из глаз.

Ивана поглядела на нее и рывком отвернулась к стене.

В парке все аттракционы стояли под снегом, как мертвые, даже вышка для прыжков выглядела пусто и сиротливо.

Шагая по мокрой аллее среди слежавшихся сугробов, Федя на ходу сбивал с деревьев сосульки, а Ивана говорила ожесточенно:

– Она мне врет, понимаешь! Говорит, что была на приеме у Царицына до моего рождения. Но ты ж его видел – ему максимум 33! Четырнадцать лет назад он не мог быть врачом!

– Его отец мог быть врачом, – заметил Федя. – Может, у них династия…

Тут из боковой аллеи выскочила компания юных наркоманов-попрошаек с гитарой, одна из них стала нагло совать Иване свою шапку:

– Сестра, выручи! Пять рублей! Помираем…

Федя оттолкнул ее, вместе с Иваной пошел дальше, говоря на ходу:

– Ты же сама мне сказала: твоя мать замерла, когда увидела в «Куписаме» усатого мужика. А у этого врача ни усов, ни машины с номером «ВУ 651».

Ивана остановилась перед заснеженной вышкой для прыжков.

– Слушай, а ты летаешь во сне?

– Конечно. Мы же растем. Ну, в смысле наше тело растет во сне. И кажется, что летаешь…

– А ты один летаешь или со мной?

Федя усмехнулся:

– Ну это как когда…

– А я с папой летаю, – сказала Ивана. – Вот с этой вышки прыгаем, но не падаем, а летим – над городом, над речкой… Может, мой папа летчик, как думаешь?

– Он усатый? – спросил Федя.

– Подожди… Усатый на своей машине ездит за продуктами в «Куписам». И значит…

– Ты будешь сутками дежурить у этого «Куписама»? – заключил Федя.

Но Ивана поглядела на него долгим взглядом.

И конечно, это Федя, а не Ивана, стоя возле кассы «Куписама», сноровисто укладывал в пластиковые куписамовские пакеты все покупки, которые передавала ему кассирша. И помогал покупателям докатить тележки с их покупками до машин. А на стоянке машин собирал пустые тележки и откатывал их в магазин. И при этом постоянно наблюдал за покупателями и их машинами, высматривая усатых водителей и машину с номером ВУ 651…

И наконец – бинго! – усатый мужчина лет 33–35, уплатив кассирше кредитной карточкой за покупки, бегом – под проливным весенним дождем – покатил тележку, доверху нагруженную покупками, к темно-серому «форду» с номером «ВУ 651 ПО»!

Федя (в куписамовском дождевике), оторопев от такой удачи, замер под дождем посреди автостоянки. А потом со всех ног бросился помогать этому усатому.

Вдвоем они стали перегружать пакеты с продуктами в багажник машины.

– Спасибо, пацан, – сказал усатый.

– Пожалуйста. А вас как звать?

– Олег Кириллович. А тебе зачем?

– А нас учат вежливому сервису – всех постоянных клиентов знать по имени-отчеству, – нашелся Федя. – Вы же у нас постоянный клиент, верно?

– Молодец, глазастый! – сказал усатый, закрывая багажник. – Далеко пойдешь. – И бегом пробежал в кабину, сел за руль. – Вырастешь, возьму на работу. Пока!

– А куда на работу?

Но усатый уже уехал.

Проводив его взглядом, Федя забежал под дождем в магазин, подошел к кассирше и показал ей через окно на машину усатого:

– Зоя Петровна, этот покупатель, усатый, он только что карточкой платил. На этой карточке есть его фамилия?

– Конечно, есть. А тебе зачем?

– Он меня на работу пригласил. Сказал, что он Олег Кириллович. А фамилию я не расслышал…

– Так это ж Карпатый! – сказала кассирша. – Хозяин стройтреста и депутат! Его весь город знает. Если он тебя приметил – далеко пойдешь!

– Ага, спасибо, – улыбнулся Федя. – Он тоже так сказал.

* * *

Глядя по телевизору местные новости, Ивана, ее мать и бабушка ужинали втроем. Диктор рассказывал о застройке городских окраин жилыми кварталами. Затем с вопросом о ходе строительства и планах на будущее телеведущий обратился к генеральному директору местного стройтреста Карпатому. Но едва на экране возникло усатое лицо Олега Кирилловича, как бабушка, зевнув, переключила телевизор на другую программу.

Усмехнувшись этой уловке, Ивана в упор спросила у матери:

– Это он?

– Кто «он»? – сказала мать.

– Мой отец?

– С чего ты взяла? – изумилась бабушка.

– Ма, я тебя спрашиваю! – сказала Ивана. – Этот Карпатый мой отец? Да или нет?

– Нет, – отрезала мать.

– А кто мой отец? Царицын? – зло сказала Ивана и сорвалась на крик: – Ну! Говори! Кто?

Мать, отшвырнув ложку, вскочила из-за стола и убежала в спальню. А бабушка залепила Иване пощечину.

– Дрянь! Как ты смеешь?!

– Да? Я дрянь? – сказала Ивана. – Еще скажи: я выблядок! Она меня в подоле принесла, да? С кем-то трахнулась, да фамилию забыла!

Бабушка снова ударила ее по лицу.