Текст книги "История упадка и разрушения Римской империи"

В такую пору, когда существовало общее убеждение, что едва ли не каждый из жителей империи превосходил своими личными достоинствами монархов, достигавших престола лишь благодаря случайным преимуществам своего происхождения, беспрестанно появлялись новые узурпаторы, не обращавшие никакого внимания на то, какая печальная участь постигла их предшественников. Это зло всего сильнее чувствовалось в провинциях испанских и галльских, где принципы порядка и повиновения были уничтожены войнами и восстаниями. На четвертом месяце осады Арля, прежде нежели Константин сложил с себя пурпуровую мантию, в императорском лагере было получено известие, что в Меце, в Верхней Германии, Иовин возложил на себя диадему по наущению царя аланов Гоара и короля бургундов Гунтиария и что этот новый кандидат на императорское звание подвигался во главе громадного сборища варваров от берегов Рейна к берегам Роны.

В истории непродолжительного царствования Иовина все подробности и неясны, и необычны. Можно было ожидать, что находившийся во главе победоносной армии храбрый и искусный генерал постарается отстоять на поле битвы законные права Гонория. Поспешное отступление Констанция, быть может, оправдывалось вескими мотивами; но он уступил без борьбы обладание Галлией, а преторианский префект Дардан был единственный из высших должностных лиц, отказавшийся от повиновения узурпатору. Когда готы перенесли свой лагерь в Галлию, через два года после осады Рима, было естественно предполагать, что их симпатии будут делиться только между императором Гонорием, с которым они незадолго перед тем вступили в союз, и низвергнутым Атталом, которого они держали в своем лагере для того, чтобы поручать ему, смотря по надобности, то роль музыканта, то роль монарха. Однако по какому-то капризу (неизвестно, чем и когда вызванному) Адольф вступил в сношения с галльским узурпатором и возложил на Аттала позорное поручение вести переговоры о мирном трактате, закреплявшем собственную отставку этого последнего. Нас также удивляют те факты, что Иовин, вместо того чтобы считать союз с готами за самую прочную опору своего престола, порицал в неясных и двусмысленных выражениях услужливую надоедливость Аттала, что наперекор советам своего могущественного союзника возвел в императорское звание своего брата Себастьяна и что он поступил с крайним неблагоразумием, приняв услуги Сара, когда этот храбрый генерал Гонория был вынужден покинуть двор такого монарха, который не умел ни награждать, ни наказывать. Адольф, воспитанный в среде таких воинов, которые считали мщение самой дорогой и самой священной из всех перешедших к ним по наследству обязанностей, выступил с отрядом из десяти тысяч готов навстречу наследственному врагу рода Балтиев. Он неожиданно напал на Сара в такую минуту, когда тот имел при себе лишь восемнадцать или двадцать своих самых храбрых приверженцев. Эта кучка героев, связанных между собой узами дружбы, воодушевленных отчаянием, но в конце концов изнемогших в борьбе с более многочисленным неприятелем, внушила своим врагам уважение, но не внушила им сострадания, и лишь только лев попался в сети, его тотчас лишили жизни. Смерть Сара разорвала слабые узы, все еще связывавшие Адольфа с галльским узурпатором. Он снова внял голосу любви и благоразумия и дал брату Плацидии обещание, что немедленно доставит в равеннский дворец головы двух тиранов, Иовина и Себастьяна. Готский царь исполнил свое обещание без затруднений и без отлагательств; беспомощные братья, не опиравшиеся в своих притязаниях ни на какие личные достоинства, были покинуты своими варварскими союзниками, а один из самых красивых городов Галлии, Валенция, поплатился совершенным разрушением за свое непродолжительное сопротивление. Избранный римским сенатом император, которого возвели на престол и снова низвергли и оскорбляли, а потом снова возвели на престол и снова низвергли и оскорбляли, был наконец предоставлен своей участи; но, когда готский царь лишил его своего покровительства, он из сострадания или из презрения не совершил никакого насилия над личностью Аттала. Оставшись без подданных и без союзников, несчастный Аттал сел в одном из испанских портов на корабль с целью найти для себя какое-нибудь безопасное и уединенное убежище; но его перехватили во время морского переезда, привезли к Гонорию, провели с триумфом по улицам Рима и Равенны и публично выставили для потехи черни на второй ступени трона его непобедимого повелителя. Аттала подвергли такому же наказанию, каким он, как уверяли, грозил своему сопернику в дни своего величия; ему отрезали два пальца и затем отправили на вечную ссылку на остров Линари, где его снабдили приличными средствами существования. Остальные годы Гонориева царствования прошли без восстаний, и мы только можем заметить, что в течение пяти лет семь узурпаторов не устояли против фортуны такого монарха, который сам не был способен ни давать приказания, ни действовать.

Географическое положение Испании, со всех сторон отделявшейся от врагов Рима морем, горами и промежуточными провинциями, обеспечивало продолжительное спокойствие этой отдаленной и уединенной страны, и как на неоспоримое доказательство ее внутреннего благосостояния можно указать на тот факт, что в течение четырехсот лет Испания доставляла очень мало материалов для истории Римской империи. Стезя, которую проложили варвары, проникшие в царствование Галлиена по ту сторону Пиренеев, была скоро изглажена восстановлением спокойствия, а города Эмерита, или Мерида, Кордова, Севилья, Бракара и Таррагона принадлежали в четвертом столетии христианской эры к числу самых лучших городов империи. Разнообразие и изобилие произведений царства животного, растительного и ископаемого поддерживались искусством трудолюбивого населения, а то преимущество, что Испания располагала необходимыми условиями для развития мореплавания, способствовало развитию обширной и выгодной торговли. Искусства и науки процветали под покровительством императоров, и хотя мужество испанцев ослабело от привычки к миру и рабству, оно, по-видимому, снова воодушевилось воинственным пылом при приближении германцев, распространявших ужас и опустошение от Рейна до Пиренеев. Пока защита горных проходов лежала на храброй и преданной милиции, состоявшей из туземцев, эта милиция успешно отражала неоднократные нападения варваров. Но лишь только национальные войска были принуждены уступить свои посты гонориевым отрядам, служившим под начальством Константина, ворота Испании были изменнически открыты для общественного врага почти за десять месяцев до разграбления Рима готами. Сознание своей вины и жажда грабежа побудили продажных охранителей Пиренеев покинуть свои посты, призвать к себе на помощь свевов, вандалов и аланов и своим содействием усилить опустошительный поток, который с непреодолимой стремительностью разлился от границ Галлии до моря, омывающего берега Африки. Постигшие Испанию несчастья можно рассказать словами самого красноречивого из ее историков, изложившего в сжатом виде страстные и, быть может, преувеличенные декламации современных писателей: «Вторжение этих народов сопровождалось самыми страшными бедствиями, так как варвары обходились с одинаковым жестокосердием и с римлянами, и с испанцами и с одинаковой свирепостью опустошали и города, и селения. Голод довел несчастных жителей до того, что они стали питаться мясом своих ближних; даже беспрепятственно размножавшиеся дикие звери, рассвирепевшие при виде крови и мучимые голодом, стали смело нападать на людей и пожирать их. Скоро появилась и чума – этот неразлучный спутник голода; множество людей погибло от нее, и стоны умирающих возбуждали лишь зависть в тех, кто оставался в живых. В конце концов варвары, насытившись убийствами и грабежом и страдая от заразы, виновниками которой были они сами, поселились на постоянное жительство в обезлюдевшей стране. Древняя Галиция, заключавшая в своих пределах королевство Старой Кастилии, была разделена между свевами и вандалами; аланы рассеялись по провинциям Карфагенской и Лузитанской от Средиземного моря до Атлантического океана, а плодородная территория Бетики досталась в удел силингам, составлявшим особую ветвь вандальской нации. Совершив этот раздел, завоеватели заключили со своими новыми подданными обоюдные условия о покровительстве и покорности: попавшиеся в неволю жители снова принялись за возделывание земель и снова населили города и деревни. Большая часть испанцев даже готова была отдавать предпочтение этим новым условиям бедственного и варварского существования над суровым гнетом римского правительства; однако многие из них не переставали заявлять свои права на свободу, и в особенности те, которые жили в горах Галисии, не преклонялись под иго варваров».

Адольф доказал свою привязанность к своему брату Гонорию, прислав ему в подарок головы Иовина и Себастьяна и снова утвердив его власть над Галлией. Но мирная жизнь не была совместима ни с положением, ни с характером готского царя. Он охотно принял предложение обратить свое победоносное оружие против водворившихся в Испании варваров: войска Констанция отрезали ему сообщение с приморскими портами Галлии и без всяких насилий заставили его ускорить свое движение к Пиренеям; он перешел горы и от имени императора овладел врасплох городом Барселоной. Ни время, ни обладание не могли охладить привязанности Адольфа к его жене, а рождение сына, названного в честь его великого деда Феодосием, по-видимому, навсегда упрочивало преданность готского царя интересам республики. Смерть этого ребенка, труп которого был положен в серебряный гроб и похоронен в одной из церквей близ Барселоны, огорчил его родителей; но скорбь готского царя была заглушена военными заботами, а ряд его побед был скоро прерван домашней изменой. Он неосторожно принял к себе на службу одного из приверженцев Сара; этот отважный варвар задумал отомстить за смерть своего возлюбленного патрона, а его нескромный повелитель беспрестанно раздражал его своими насмешками над его маленьким ростом. Адольф был умерщвлен в барселонском дворце; законы о наследовании престола были нарушены партией мятежников, и на готский престол был возведен брат Сара Сингерих, вовсе не состоявший в родстве с царствующей династией. Первым делом его царствования было безжалостное умерщвление шестерых детей, которые были прижиты Адольфом в первом браке и которых пришлось силой вырывать из слабых рук епископа. С несчастной Плацидией обошлись не с тем почтительным состраданием, которое она могла бы возбудить даже в самых черствых сердцах, а с безжалостной и бесстыдной наглостью. Дочь императора Феодосия должна была смешаться с толпою пленников низкого звания и пройти более двенадцати миль пешком впереди лошади варвара, убившего ее мужа, которого она любила и о котором горевала.

Но Плацидия скоро насладилась мщением; быть может, при виде ее унижения и страданий негодующий народ восстал против тирана, который был умерщвлен на седьмой день своей узурпации. После смерти Сингериха свободный выбор народа вручил готский скипетр Валлии, который отличался своим воинственным и честолюбивым характером и в начале своего царствования, по-видимому, относился очень враждебно к республике. Он двинулся со своей армией из Барселоны к берегам Атлантического океана, на который древние смотрели с уважением и страхом как на предел вселенной. Но когда Валлия достиг южной оконечности Испании и с вышины утеса, на котором теперь стоит крепость Гибралтар, окинул взором плодородный берег Африки, он задумал осуществить проект завоевания, исполнение которого было прервано смертью Алариха. Ветер и волны еще раз разрушили замыслы готов, и на воображение этого суеверного народа произвели глубокое впечатление частые несчастья от бурь и кораблекрушений. При таком настроении умов преемник Адольфа перестал отказываться от переговоров с римским послом, предложения которого были поддержаны действительным или мнимым приближением многочисленной армии под предводительством храброго Констанция. Мирный договор был формально заключен и верно соблюдался; Плацидия была с почетом отправлена к своему брату; голодным готам были выданы шестьсот тысяч мер пшеницы, и Валлия обязался обратить свое оружие против врагов империи. Немедленно вслед за тем вспыхнула между утвердившимися в Испании варварами кровопролитная война, и соперничавшие между собой варварские князья, как рассказывают, отправили к западному императору письма, послов и заложников с просьбой оставаться спокойным зрителем их борьбы, исход которой, во всяком случае, был бы благоприятен для римлян, так как их враги стали бы взаимно истреблять одни других. Война в Испании поддерживалась с обеих сторон в течение трех кампаний с отчаянным мужеством и с переменчивым успехом, а военные подвиги Валлии распространили по всей империи славу готского героя. Он истребил силингов, совершенно разоривших прекрасную и плодородную Бетику. Он убил в сражении царя аланов; а спасшиеся с поля битвы остатки этих скифских бродяг, вместо того чтобы выбрать себе нового вождя, смиренно искали убежища под знаменем вандалов, с которыми они впоследствии всегда смешивались. Даже вандалы и свевы не устояли против непобедимых готов. Смешанной толпе варваров было отрезано отступление, и ее загнали в горы Галиции, где она по-прежнему предавалась своим внутренним непримиримым распрям на более узком пространстве и на неплодородной почве. В блеске славы Валлия не позабыл принятых на себя обязательств: он восстановил в завоеванных им испанских провинциях власть Гонория, а тирания императорских правителей скоро заставила угнетенный народ сожалеть о том времени, когда он жил под игом варваров. В то время как исход войны еще был сомнителен, равеннский двор воспользовался первыми военными успехами Валлия для того, чтобы почтить своего слабого монарха почестями триумфа. Император въехал в Рим с таким же торжеством, с каким въезжали древние завоеватели, и, если бы все, что говорила об этом событии раболепная лесть, не было уже давно предано заслуженному забвению, мы, вероятно, узнали бы, что толпа поэтов и ораторов, высших сановников и епископов рукоплескала фортуне, мудрости и непреодолимому мужеству императора Гонория.

На такой триумф мог бы заявить основательные притязания союзник римлян, если бы до обратного перехода через Пиренеи Валлия уничтожил в самом зародыше причины испанской войны. Через сорок три года после своего перехода через Дунай его победоносные готы вступили в силу заключенного договора в обладание второй Аквитанией – приморской провинцией, которая простиралась от Гаронны до Луары и была подчинена гражданской и церковной юрисдикции города Бордо. Эта метрополия пользовалась выгодами своего географического положения для ведения морской торговли; она была обустроена правильно и изящно, а ее многочисленное население отличалось от галлов своим богатством, просвещением и благовоспитанностью. Смежная провинция, которую снисходительно сравнивали с земным раем, была одарена плодородной почвой и умеренным климатом; внешний вид страны доказывал, как были велики успехи промышленности и доставляемые ею выгоды, и после понесенных ими военных трудов готы могли в избытке наслаждаться роскошными винами Аквитании. Пределы их владений были расширены в виде подарка присоединением нескольких соседних диоцезов, и преемники Алариха избрали своей резиденцией Тулузу, которая заключала внутри своих обширных стен пять многолюдных кварталов или городов.

Почти в то же время, а именно в последнем году Гонориева царствования, готы, бургунды и франки получили в свое владение земли в галльских провинциях для постоянного жительства. Щедрая уступка, сделанная узурпатором Иовином его бургундским союзникам, была утверждена законным императором; этим грозным варварам были даны земли в Первой, или Верхней, Германии, и они постепенно заняли, путем завоевания или мирных договоров, те две провинции, которые до сих пор сохранили национальное название Бургундии, с титулами герцогства и графства. Храбрые и верные союзники Римской республики франки скоро вовлеклись в подражание тем узурпаторам, с которыми они так мужественно боролись. Столица Галлии, Трир, была ограблена их недисциплинированными шайками, а скромная колония, которую они так долго поддерживали в округе Токсандрии, в Брабанте, постепенно расширилась вдоль берегов Мааса и Шельды, пока не утвердила своего господства на всем пространстве Второй, или Нижней, Германии. Достоверность этих фактов может быть подтверждена историческими доказательствами, но основание французской монархии Фарамундом, завоевания, законы и самое существование этого героя были основательно заподозрены беспристрастною взыскательностью новейшей критики. Разорение самых богатых галльских провинций начинается с того времени, как там поселились эти варвары, так как вступать с ними в союз было опасно и невыгодно, а их интересы или страсти беспрестанно вовлекали их в нарушение общественного спокойствия. Тяжелый выкуп был наложен на оставшихся в живых провинциальных жителей, спасшихся от бедствий войны; самые красивые поместья и самые плодородные земли были розданы жадным иностранцам, которые селились там со своими семьями, рабами и домашним скотом, а дрожавшие от страха туземцы со вздохом покидали отцовское наследство. Впрочем, эти бедствия, редко выпадающие на долю побежденных народов, были лишь повторением того, что испытали и чему подвергали других сами римляне не только вслед за своими победами, но и среди разгара междоусобиц. Триумвиры лишили покровительства законов восемнадцать из самых цветущих итальянских колоний и роздали их земли и жилища ветеранам, которые отомстили за смерть Цезаря и отняли у своей родины свободу. Два поэта, пользовавшиеся не одинаковой славой, оплакивали в подобных обстоятельствах утрату своего наследственного достояния; но легионы Августа, как кажется, превосходили в несправедливостях и насилиях тех варваров, которые вторглись в Галлию в царствование Гонория. Вергилий с большим трудом спасся от меча того центуриона, который завладел его фермой близ Мантуи; но бордоский уроженец Павлин получил от поселившегося в его имении гота сумму денег, которую он принял с удовольствием и с удивлением, и хотя она была гораздо ниже стоимости его собственности, этот хищнический захват был отчасти прикрашен умеренностью и справедливостью. Ненавистное название завоевателей было заменено более мягким и дружелюбным названием римских гостей, и галльские варвары, в особенности готы, неоднократно заявляли, что они связаны с местным населением узами гостеприимства, а с императором узами долга и военной службы. В галльских провинциях, отданных римлянами во власть их варварских союзников, все еще уважался титул Гонория и его преемников, все еще уважались римские законы и римские должностные лица, а варварские князья, пользовавшиеся верховной и самостоятельной властью над своими подданными, из честолюбия добивались более почетного звания генералов римской армии. Таково было невольное уважение к римскому имени со стороны тех самых воителей, которые с триумфом унесли с собою добычу, награбленную в Капитолии.

Независимость Британии

В то время как готы опустошали Италию, а ряд слабых тиранов угнетал заальпийские провинции, британский остров выделился из состава Римской империи. Регулярные войска, охранявшие эту отдаленную провинцию, были постепенно отозваны, и Британия была оставлена без всякой защиты от саксонских пиратов и от ирландских и каледонских дикарей. Доведенные до такой крайности британцы перестали рассчитывать на несвоевременную и сомнительную помощь, которую могла доставить им разрушавшаяся империя. Они взялись за оружие, отразили варваров и были обрадованы важным открытием, что могут рассчитывать на свои собственные силы. Точно такие же бедствия внушили жителям Армориканских провинций (в состав которых входили приморские части Галлии между Сеной и Луарой) решимость последовать примеру соседнего острова. Они выгнали римских чиновников, распоряжавшихся от имени узурпатора Константина, и среди народа, так долго жившего под властью неограниченного монарха, ввели свободные учреждения. Независимость Британии и Арморики скоро была признана самим законным повелителем Запада Гонорием, а письма, в которых он возлагал на эти новые государства заботу об их собственной безопасности, можно объяснять в том смысле, что Гонорий безусловно и навсегда отрекся от пользования верховной властью и от ее прав. Это объяснение в некоторой степени оправдывается последующими событиями. После того как галльские узурпаторы были низвергнуты один вслед за другим, приморские провинции были снова присоединены к империи. Однако их подчинение было неполное и непрочное; тщеславный, непостоянный и мятежный нрав населения не уживался ни со свободой, ни с рабством, и хотя Арморика не могла долго сохранять республиканскую форму правления, ее часто волновали разорительные восстания, а Британия была безвозвратно утрачена. Но так как императоры имели благоразумие признать независимость этой отдаленной провинции, то ее отделение от империи не сопровождалось ни упреками в тирании, ни упреками в мятеже, и притязания с одной стороны на преданность, а с другой – на покровительство уступили место взаимным и добровольным предложениям национальной дружбы.

Этот переворот разрушил искусственное здание гражданского и военного управления, и эта независимая страна жила до прибытия саксов, в течение сорока лет, под властью духовенства, дворянства и муниципальных городов. I. Зосим, который был единственный историк, сохранивший воспоминания об этом странном происшествии, не оставил без внимания того обстоятельства, что Гонорий обратился со своими письмами к британским городам. Под покровительством римлян в различных частях этой обширной провинции возникли девяносто два значительных города, в числе которых тридцать три отличались от остальных своими привилегиями и значением. Подобно тому как это делалось во всех других провинциях империи, каждый из этих городов организовал легальную корпорацию для заведования делами внутреннего управления, а полномочия муниципального правительства распределялись между назначавшимися на один год должностными лицами, выборным сенатом и народным собранием, по образцу основной римской конституции. Эти маленькие республики распоряжались общественными доходами, ведали делами гражданскими и уголовными и решали все вопросы, касавшиеся внешней политики; а когда им приходилось защищать свою независимость, юношество городское и из соседних округов, естественно, должно было стекаться под знамя высшего сановника. Но желание приобрести все выгоды политического общества и уклониться от налагаемых им тяжелых обязанностей служит постоянным и неистощимым источником раздоров, и мы не имеем никакого основания предполагать, что восстановление британской свободы обошлось без внутренних волнений и интриг. Преимущества рождения и богатства, должно быть, часто нарушались смелыми и популярными гражданами, а высокомерная знать, жаловавшаяся на то, что она подпала под власть своей собственной прислуги, быть может, сожалела об управлении неограниченного монарха. II. Юрисдикция каждого города над окружающей местностью поддерживалась влиянием знатных сенаторов на их родовые поместья, а менее значительные города, селения и землевладельцы ради собственной безопасности искали покровительства этих зарождавшихся республик. Сфера их влияния определялась степенью их богатства и многолюдности; но те наследственные владельцы обширных поместий, которых не стесняло соседство какого-нибудь сильного города, заявляли притязание на звание независимых владетелей и смело присваивали себе право мира и войны. Сады и виллы, в которых можно было найти слабое подражание итальянскому изяществу, скоро превращались в укрепленные замки, где окрестные жители могли находить для себя убежище в минуты опасности, доходы с имений употреблялись на приобретение оружия и лошадей, на содержание армий, состоявших из рабов, крестьян и искателей приключений, а сам начальник этой армии, вероятно, присваивал себе внутри своих владений права гражданского сановника. Многие из этих британских вождей, вероятно, были настоящими потомками древних королей; но между ними было еще более таких, которые произвольно присваивали себе такое почетное происхождение, чтобы с большим успехом отстаивать те наследственные права, которые временно отменила узурпация Цезарей. Их положение и их честолюбивые надежды, вероятно, заставляли их придерживаться манеры одеваться, языка и обычаев их предков. Если же британские князья снова впадали в варварство, тогда как города тщательно сохраняли римские законы и нравы, то все население острова, должно быть, постепенно разделилось на две национальные партии, которые в свою очередь распадались на тысячу подразделений под влиянием личных интересов и вражды. Народные силы, вместо того чтобы сосредоточиться для борьбы с внешним врагом, тратились на внутренние распри, а личные достоинства, возвышавшие счастливого вождя над его равными, давали ему возможность распространять свое господство на соседние города и требовать для себя одинакового ранга с теми тиранами, которые разоряли Британию после упадка римского владычества. III. Британская церковь, как кажется, состояла из тридцати или сорока епископов с соответствующим числом священнослужителей низшего ранга, а за неимением богатств (так как она, как кажется, была бедна) эти епископы были вынуждены снискивать общее уважение безупречным и примерным поведением. Личные интересы духовенства, точно так же как и его характер, благоприятствовали внутреннему спокойствию и объединению их отечества; благотворные поучения в этом смысле часто высказывались в его публичных проповедях, а епископские соборы были единственными собраниями, которые могли заявлять притязания на значение и авторитет народных представительств. На этих соборах, на которых рядом с епископами заседали князья и должностные лица, можно бы ло свободно обсуждать важные дела, касавшиеся как церкви, так и государства; там разрешались спорные вопросы, составлялись союзы, распределялись налоги, нередко принимались и приводились в исполнение благоразумные решения, и есть основание полагать, что в минуты крайней опасности избирался с общего согласия британцев pendragon, или диктатор. Впрочем, эти пастырские заботы, так хорошо подходящие к характеру епископов, прерывались из религиозного усердия и из суеверия; так, например, британское духовенство непрестанно старалось искоренить Пелагиеву ересь, которую оно ненавидело и считало за позор для своего отечества.

Достоин внимания или, вернее, совершенно естествен тот факт, что вследствие восстания Британии и Арморики в покорных галльских провинциях было введено нечто, имевшее внешний вид свободы. В публичном эдикте, наполненном самыми горячими уверениями в отеческой привязанности, которую монархи так часто выражают и так редко чувствуют, император Гонорий объявил о своем намерении ежегодно собирать представителей семи провинций; это относилось преимущественно к Аквитании и древней Нарбоннской провинции, давно уже променявшим свойственную кельтам грубость нравов на полезные и изящные искусства Италии. Центр управления и торговли Арль был назначен местом собрания, заседания которого происходили ежегодно в течение четырех недель с 15 августа по 13 сентября. Оно составлялось из преторианского префекта Галлии, из семи провинциальных губернаторов – одного консуляра и шести президентов, из должностных лиц и, может быть, из епископов почти шестидесяти городов и из достаточного, хотя и неопределенного числа самых почтенных и богатых землевладельцев, которые могли считаться за представителей страны. Они были уполномочены объяснять и обнародовать законы своего государя, излагать жалобы и желания своих доверителей, уменьшать чрезмерные или несправедливые налоги и обсуждать все вопросы местного или государственного управления, разрешение которых могло содействовать спокойствию и благосостоянию семи провинций. Если бы такое же учреждение, дававшее населению право участия в его собственном управлении, было повсюду введено Траяном или Антонинами, семена общественной мудрости и добродетели могли бы пустить корни по всей Римской империи. Тогда привилегии подданных укрепили бы трон монарха; тогда злоупотребления самовольной администрации могли бы быть предотвращены или в некоторой мере заглажены вмешательством этих представительных собраний и местное население бралось бы за оружие для защиты страны от внешних врагов. Под благотворным и благородным влиянием свободы Римская империя могла бы сделаться непобедимой и бессмертной; если же ее громадные размеры и непрочность всего, что создается человеческими руками, воспрепятствовали бы такой неизменной прочности, то ее составные части могли бы сохранить отдельно одна от другой свою живучесть и самостоятельность. Но при дряхлости империи, когда уже иссякли все источники здоровья и жизни, запоздалое употребление этого лекарства уже не могло дать никаких значительных или благотворных результатов. Император Гонорий выражал свое удивление по поводу того, что ему приходилось понуждать провинции к пользованию такой привилегией, которой они должны бы были настоятельно добиваться. Пеня в три и даже в шесть фунтов золота была наложена на не являвшихся в собрания представителей, которые, как кажется, отклоняли от себя это мнимое дарование свободных учреждений как последнее и самое ужасное оскорбление со стороны их притеснителей.